Хайшенвей*** Haishenwai.Нас миллион

КАПИТАН

Ехали мы очень долго. Около часа. Несколько раз я засыпала, но ненадолго, минут на десять. Мой сон был больше похож на обморок. Каждый раз, перед тем как отключится, я чувствовала шевеление крыльев под спиной, но взлететь не было возможности. Наконец мы остановились. Мужчина вышел из пролётки. Отдав наставления тем, кто остался за мной присматривать, он вышел, не забыв закрыть за собой дверь. Время тянулось невероятно долго. Я не делала никаких попыток освободиться. На меня напало странное отупение. У меня ничего не болело, но тошнота, подступившая к горлу в тот момент, когда сестрица Катерина отвесила мне несколько пинков на прощание, никак не уходила. Наконец меня вывели из душной кабины. Ноги дрожали, и в какой-то момент я пошатнулась и чуть не упала. Чьи-то руки подхватили меня, но комментариев не последовало. Люди, которые сопровождали меня, хранили молчание. Наконец, я почувствовала запах жилого помещения. Меня посадили на мягкое сидение. Несколько минут я сидела неподвижно, прислушиваясь к звукам, которые царили вокруг. В комнате рядом со мной никого не было. Удивившись этому обстоятельству, я осмелела настолько, что протянула руки к тому, что было наброшено на меня, и резко сдёрнула. Вернее, дёрнула, но сдёрнуть не смогла. Ткань зацепилась за заколку для волос. Дёрнув, я вырвала заколку вместе с волосами, но боли не почувствовала. В руках у меня был мешок из-под муки. Освободив заколку, я попыталась пригладить волосы и привести себя в порядок. Кто бы ни были мои похитители, я должна выглядеть достойно! Дверь скрипнула, и в комнату заглянул маленький мальчик. Он важно вошёл в комнату и остановился, не дойдя до меня несколько шагов.

— Это ты, Ксюху, будешь лечить? — осведомился он, — видали мы здесь всяких!

Мальчишка сплюнул сквозь зубы и выжидательно уставился на меня.

Мне нечего было ответить мальчику. Я не понимала того, что происходит, да к тому же более важное обстоятельство завладело моим вниманием.

Где-то недалеко застонала и заплакала девушка. Женский голос звал маму и жаловался на боль. Судя по всему, вокруг девушки или женщины поднялась суматоха, потому что я услышала множество голосов и топот ног.

Мальчик, конечно, ничего не слышал. Сев возле двери, он вытащил карманный ножик и стал что-то выстругивать из куска дерева. Наконец ему видимо надоело сидеть в одиночестве, и он вскочил.

— Ты отвечать то мне будешь? — мальчик подошёл ко мне вплотную, — К чему ты прислушиваешься? Слышишь, я с тобой говорю! Ну, хорошо же…

Странный мальчик закончил строгать и вытащил чёрную резинку. Действия его были столь молниеносны, что я еле успела уклониться. Мальчик выстрелил в меня в упор. Из рогатки. Промах нисколько его не смутил, было видно, что он не собирается отказываться от своего плана. Перед ним была мишень. И он собирался опробовать свою рогатку на этой мишени. То, что мишень была живая, нисколько мальчика не смущало. Я оглянулась. Спрятаться в комнате было негде. Мне ничего не стоило отобрать рогатку у мелкого гадёныша, но я боялась покалечить его. Мальчишка принял моё замешательство за страх и довольно улыбнулся.

— Ага, боишься! Значит уважаешь! И все равно я тебя подстрелю, чтобы гордячку из себя не строила. Вот сейчас, сейчас…

— Костенька, опусти своё оружие!

В комнату вошла женщина. Мальчик был очень похож на женщину. Вероятно, передо мной были мать и сын.

— Почему это? — заупрямился мальчишка, вырываясь из маминых рук. — Что хочу, то и делаю! Захочу, вот и выстрелю. Отпусти!

— Твой отец… Капитан, велел тебе привести эту девушку в свой кабинет! Тебя не было и ему пришлось распорядиться, чтобы я спустилась сюда, за тобой! Твой отец велел, — женщина не успела договорить, потому что ее перебил мальчик.

Дико взвизгнув, он бросил рогатку на пол и начал ее топтать

— Он мне не отец! И Ксюха не сестра мне! Не смей называть его моим отцом! Мой отец погиб на Варяге. А ты… Ты… Ты просто содержанка! Я слышал, как горничные смеются над тобой! Ты не умеешь приказывать, а только… Просишь! Просишь, просишь! А они смеются!

Мальчик бросился на пол и стал стучать кулаками о пол.

С опаской обернувшись на сына, женщина подошла ко мне.

— Пойдёмте! Мой муж уже давно ждёт вас!

— А как же мальчик? Это же… ваш сын?

— Да, — женщина устало потёрла глаза, — это мой сын! Его лучше сейчас не трогать! Через час он придёт просить прощения. Пусть… Ладно, подождите, я пока положу его на лавку.

Когда женщина взяла мальчика на руки, из безвольной ладошки выпала рогатка.

— Он… У него приступ, — женщина посмотрела на меня с мольбой, — не судите меня строго! Мой муж вам сейчас все расскажет, и тогда вы все поймёте! А Костенька… Ему нужно просто поспать! И тогда… Тогда все будет хорошо!

Ласково пожав мне руку, женщина повела меня за собой. У меня создалось впечатление, что женщина не знает о том, что меня привезли сюда насильно. Ведя меня по закоулкам дома, женщина беспечно щебетала и несла какую-то чепуху про ранний июнь, сирень и туманные вечера.

Кабинет, куда меня ввела женщина, был огромным. В кабинете никого не было. Женщина, введя меня в кабинет, казалось, потеряла всякую энергию. Выполнив приказ неведомого Капитана, она начала бесцельно бродить по кабинету, попеременно присаживаясь то на кресла, то на диванчики, которыми был щедро утыкан кабинет. Огромное кресло, которое стояло около письменного стола, вероятно, принадлежало хозяину кабинета. Кресло вызывало у женщины какие-то странные эмоции. Она ходила вокруг кресла кругами, но приблизиться к нему все же не решалась. Она не осознавала свои действия, но было видно, что кресло, да и стол, вызывают у неё очень сильные чувства. И чувства отнюдь недобрые! Увидев, что я внимательно за ней наблюдаю, женщина будто пришла в себя. Во всяком случае, она улыбнулась мне и неуверенно сказала

— Муж сейчас придёт! Да… Я думаю, это произойдёт очень скоро! Вот.

Женщина опять начала слоняться по комнате, вдруг, будто что-то услышав, она внезапно кинулась к двери

— Я схожу за ним! Вы подождите здесь! Я… Мы… Мы быстро! Если что-то будет нужно, дерните за сонетку! Горничные… Нет, вы все-таки потерпите, не зовите горничных! Они у нас этакие! Такие! Мать Аксиньи, Людмила Викторовна, первая жена моего… Да… Моего мужа… В общем, его первая жена, разбаловала горничных и прислугу. А я…Я не хочу ничего менять! Пока, во всяком случае! Подождите! Муж сейчас придёт!

Женщина выбежала из комнаты, и я осталась одна.

Тягостное чувство тяжести и безразличия вдруг внезапно ушло, и я кинулась к окну кабинета. Как я и подозревала, дом неведомого Капитана находился в пределах города. Вероятно, похитители получили приказ заморочить мне голову. Около часа пролётка кружила по одним и тем же улицам. Владивосток город не очень большой. При желании на пролётке его можно объехать минут за тридцать. А наш путь длился так долго. Вся эта история выглядела глупо и очень… нереально! Опустив занавеску, я отошла от окна и села в кресло, которое стояло недалеко от входа в кабинет.

Прошло ещё минут пять, наконец дверь распахнулась, и в кабинет вошёл мужчина. Я встала. Мужчина кивнул мне и, отодвинув кресло, сел к столу. Схватив какой-то документ, лежащий на столе, мужчина снова стремительно поднялся и подошёл ко мне.

— Это моя дочь, — без предисловий обратился он ко мне, — это ее фотография! Смотрите, смотрите! А это рисунок Золотой Бабы! Не надо отталкивать рисунок, я не зря его вам дал! Посмотрите! Смотрите же!

Мужчина с силой всунул мне в руку странный рисунок.

Я отбросила рисунок! Он обжёг мне руку! Мне стало страшно и плохо.

— Я не буду рассматривать ваши рисунки! Я не имею чести быть знакомой с вашей дочерью! И вообще… — я перевела дух, — вы похитили меня и увезли! «А теперь… — голос мой сел и говорила я теперь с трудом, — теперь вы даёте мне какие-то мерзкие рисунки и …»В общем, я не буду ни на что смотреть, я ни буду ни о чем говорить, пока вы не объяснитесь!

— Если ты думаешь, что я буду извиняться и объясняться, — мужчина снова сел за свой необъятный стол, — то глубоко ошибаешься! Ты, — мужчина буквально зарычал и стукнул пудовым кулаком по столу, — ты ничто, букашка! Моя дочь смертельно больна, она угасает! Я готов уничтожить миллион таких как ты, лишь бы моя девочка осталась жить!

— Не знаю, чем я заслужила такую лютую ненависть, — голос меня не слушался, но я попыталась говорить, как можно твёрже, — а только вас я не боюсь! Нет во мне греха и перед другими людьми! Мама меня учила и наставляла, что надо помогать людям, и я никогда не отказывалась помочь! Поэтому, перед богом и перед людьми я чиста, и не ведаю, за какие грехи вы меня так ненавидите!

Я попыталась перевести дух, но не смогла. Ненависть мужчины, ничем не оправданная и не подтверждённая, перекрыла мне горло и не давала вздохнуть. В дверь кабинета осторожно постучали.

— Святогор Епифанович, — в кабинет робко заглянула горничная, — там священник пришёл! К барышне Аксинье!

— Сейчас приду, — моментально перейдя с крика на спокойный тон, проговорил хозяин кабинета, — ты, Христина, будь добра, не отходи от неё ни на шаг!

— Как же можно, — робко улыбнулась девушка, — жизнь положу, а ради птички нашей…

Горничная вдруг залилась слезами и выбежала из кабинета.

В комнате повисла тишина. Наконец мужчина поднял голову, и я увидела, что он изо всех сил пытается подавить слезы.

— Ты меня действительно прости, не так я начал разговор с тобой и не с того! Однако ты, наверное, даже не подозреваешь, что явилась невольным палачом для моей первой жены, Людмилы Викторовны! Ты убила ее!

— Нет, я не имею чести знать вашу жену! А тем более, не могла я способствовать ее гибели!

Я была на грани истерики, только сила воли, когда-то воспитанная моим отцом, не давала мне сорваться и завыть в голос.

— Если бы я смог отвезти тогда мою жену на воды, в Бат! Однако мои дела тогда пошатнулись, и денег не стало! Проклятые деньги! Андрей тогда пытался…

Вдруг, взглянув на меня, мужчина зловеще усмехнулся, ещё секунда и он стоял рядом со мной. Тяжёлая рука схватила меня за подбородок и вздёрнула его вверх.

— Что? Ну, разве ты не лживое отродье? И жилочка не дёрнулась при имени Андрея! А ведь он единокровный брат моей Людочки! Что, и сейчас не понимаешь, о ком я говорю?

— Нет, не понимаю! — я пыталась вырваться из рук мужчины и поэтому предполагаю, что голос мой прозвучал невнятно.

Как и несколькими минутами раньше, гнев мужчины утих так же быстро, как и начался!

— Дядька он твой! Не родной, конечно. У твоего отца есть сестра Нинка, так вот, он ее муж.

— Достаточно было сказать, что дядька Андрей — это отец Катьки и Петьки, — тихо подытожила я нелёгкий разговор с мужчиной.

— Да, действительно, — почти безразлично согласился хозяин кабинета, — тебя же Катерина с Петром выследили! Что-то я сегодня… Если бы два года назад ты не выказала такое злономерение и не упиралась бы, когда у тебя честью попросили карту пиратского клада, то моя Люда была бы сейчас жива! Не из корысти были нужны мне тогда эти деньги, а для того, чтобы сохранить жизнь дорогого мне человека.

— Но я же ничего не знала! Дядька Андрей заявил мне тогда, что выстроит на эти деньги дом на Светланской и заживёт на широкую ногу! Он ни словом не упомянул о том, что ему нужны деньги для того, чтобы вылечить сестру! Неужто я бы злобилась, если бы он честью попросил и объяснил, для чего нужна ему эта карта!

— Ну, теперь уже ничего не изменить, — мужчина поднялся и двинулся к двери, — а только жаль, что так все получилось! Окончательно привело мою жену к гибели то, что суд приговорил Андрея к пожизненному заключению и каторге. Если до этого она как-то ещё держалось, то после того, как Андрея заключили в тюрьму, она угасла за считанные недели. И вот итог: Андрей далеко отсюда, Нинка его давно потеряла человеческий облик, дети стали уличными бандитами, а моей Людмилы больше нет на этом свете! А ты — то оказалась жива — живёхонька! Значит, все было зря? Все оказалось напраслиной? Впрочем, да, мне надо идти! Священник пришёл соборовать мою Ксюшу.

Мужчина решительным шагом двинулся к двери, но опять вернулся. Встав напротив меня, он долго с горечью смотрел мне в лицо. Я не знала за собой никакой вины, но все же невольно опустила голову.

— Два месяца назад моя девочка заболела. Заболела той же болезнью, что и ее мать. Людмила болела около года. Ксюшенька же… Прошло только два месяца, а мою девочку уже не узнать! У неё нет тех сил, которые были у матери! Она всегда была слабенькой и болезненной! Моя девочка угасает не по дням, а по часам! Вот уже и священника пришлось пригласить! Денег опять нет… Ты, ты, виновата во всем!

Мужчина снова начал впадать в гнев, его лицо побагровело, а кулаки сжались! На лбу у него выступил пот, а глаза покраснели! Мне в голову пришла одна мысль, но для этого нужно было предотвратить приступ гнева

— Я могу помочь вашей девочке, — закричала я прямо в лицо Святогора Епифановича, — только прекратите обвинять меня во всех грехах!

Как я и предполагала, приступ тут же прекратился, так и не начавшись.

Однако мужчина опять стал вялым и безразличным.

— Чем ты можешь помочь? Ты, приживалка несчастная!

— Смею вам заметить, — тут же вскинулась я, — что приживалкой я стала не без участия дядьки Андрея! Вы вот его жалеете, а знаете ли вы, что он лишил меня сознания и спрятал в «Боготольском базаре», месте гнусном и отдалённом от города. Месте, где царили разврат и проституция. Впрочем, — я взглянула на мужчину и увидела, что он снова начинает багроветь, — впрочем, это сейчас не важно! Сейчас главное здоровье вашей дочери. Если хотите, я принесу карту клада, и вы сможете…

— Нет, — горько рассмеявшись, проговорил мужчина, — теперь этого нельзя делать!

— Но почему?

— Теперь нельзя… Если Катька и ее банда так легко тебя выследили, неужто этого не смогли бы сделать хунхузы, хозяева карты? Шпионы хунхузов везде, все под их приглядом! Каждый китаец и кореец является невольным пособником хунхузов! Никто не смеет им отказать! Наверняка они знают, что ты жива и ждут только момента, когда ты вынесешь карту из подземелья!

— Нет, — я даже попятилась от хозяина дома, — да нет же, я бы почувствовала слежку!

— Ну нет, так нет. А только не нужна мне карта твоя сейчас. Есть другой способ найти деньги. Этот способ верный. За ним ещё нет следа крови и убийств. Об этом… Об этом никто не знает! Только я, и вот теперь ты… будешь знать!

В дверь опять постучали. Не услышав ответа, в комнату вошла вторая жена хозяина дома. На ее лице был написан испуг

— Я прошу прощения, — проговорила она, чуть переведя дыхание, — но Ксюше совсем плохо! Она отказывается от священника. Кричит и плачет!

— Ладно. — Мужчина чуть поморщился, внимательно посмотрев на жену, — ты иди. Я сейчас приду.

Увидев, что женщина и не собирается трогаться с места, он закричал

— Выйди вон, я тебе сказал! Иди, вели вызвать врача!

— Врач сегодня приезжал три раза. Сказал, что ничем помочь не может и сегодня больше не приедет!

— Ну тогда… Вели принести обед сюда, мне надо накормить нашу гостью!

— Я никуда без тебя не уйду, — женщина упрямо поджала губы, — Ксения требует тебя, и я больше не в силах слышать ее крики и упрёки!

— Ладно, — внезапно согласился господин Святогор, — я действительно что-то здесь задержался! Дай мне ещё две минуты… Нет, пять минут! Если через пять минут я не выйду из этого кабинета, то можешь зайти сюда и вывести меня под руку. А сейчас… уйди, ради бога!

Женщина сжала губы так, что линия рта совершенно исчезла. Повисла тишина. Наконец решив, что дальше оставаться здесь бессмысленно, она вышла за дверь, но тут же вернулась, чтобы напомнить:

— Пять минут! Не забывай, мы договорились на пять минут!

В дверь полетел стул, брошенный богатырской рукой хозяина. К счастью, хозяйка дома к этому моменту была уже за дверью. Стул упал, отлетев от двери, и в комнате опять повисла тишина. Хозяин дома привычным движением поднял стул и сел на него.

— Мне действительно надо идти. У меня к тебе просьба. Сейчас, когда я уйду, все же возьми и рассмотри тот рисунок, который я предлагал тебе посмотреть ранее. Не бойся, этот рисунок тебя не укусит! На рисунке нарисована Золотая Баба. Золотая Баба — это тот шанс добыть деньги, о котором я тебе говорил. Ты не будешь упрямиться?

— Нет. Постойте ещё минуту. Мне пришла в голову мысль! Получается, что мы с вами… Мы родственники? Не по крови, конечно, но родственники? И ваша дочь… Она моя кузина?

— Да. Мы родственники, но очень дальние! Настолько дальние, что… Лучше бы нам не иметь с тобой никакого родства! Ладно. Называй меня дядей Святогором. Надо же тебе меня как-то называть! Ну, что ты обо всем этом думаешь?

— Я хочу помочь Ксении!

— Хорошо. Тогда возьми этот рисунок, но только тогда, когда я выйду из кабинета. Все, я пошёл!

Как только комната опустела, я села к столу. Кресло было удобным, но стояло довольно далеко от стола. Мне это не понравилось. Я попыталась придвинуть его к столу, но у меня ничего не получилось. Обойдя кресло, я обнаружила, что оно прибито к полу. Подивившись этому странному обстоятельству, я снова села, и взяла со стола рисунок, но рассмотреть его опять не успела. Хозяин кабинета ворвался в комнату и кинулся ко мне.

— Не думай, что сможешь убежать из этого дома! Извини, но у меня нет другого способа!

Не успела я и пошевелится, как мой, так называемый дядя, надел мне на руку наручник и пристегнул к креслу.

— Вот так. Я, конечно, поверил тебе, но… Я уже почти поднялся в комнату дочери, как вдруг вспомнил, как… В общем, я не хочу, чтобы ты исчезла отсюда неведомо куда. Вот теперь все. Посиди здесь, и рассмотри рисунок. Наручники не помешают тебе этого сделать!

Не волнуйся, это мои наручники. До того, как заболела моя жена, я служил в полиции.

Прошло пять минут, а может десять или пятнадцать. Я была потрясена, но не удивлена. Чего-то подобного я и ожидала от этого непредсказуемого мужчины, но не думала, что это произойдёт так неожиданно. Я и не собиралась покидать кабинет, таким, как он выразился, диковинным способом. Бесполезно было кому-то объяснять, что по своему желанию я не могу вырастить крылья и улететь. Крылья Шуби появляются в минуту страха или опасности. То есть тогда, когда я перестаю контролировать себя. Дай бог, чтобы такая ситуация не повторилась.

Рисунок лежал передо мной. Мне не хотелось брать его в руки, но… У меня и раньше то не было выбора, а уж теперь тем более!

На рисунке была изображена нагая женщина. Судя по всему, женщина была отлита из какого-то жёлтого металла, вероятно золота. Дотронувшись до рисунка, я опять ощутила чувство дурноты и тоски. В глаза ударили два луча золотого света, и я увидела лицо той, которая была изображена на рисунке. Рисунок не передавал черты лица Бабы. У неё не было никаких черт, вместо лицо был нарисован лишь овал. Туловище, руки и ноги тоже были изображены лишь схематически. Теперь же, после того как молнии пронзили мои глаза, лицо стало проявляться. Очень медленно, черта за чертой, лицо появлялось. Наконец все черты стали законченными и совершенными, но к этому моменту я уже была не в доме у Святогора Епифанович. Я оказалась в прошлом.

Я находилась в том городе, который раскинулся на территории нынешнего города Владивостока. Город назывался Юнминчен. Корейцы и Китайцы называли его городом вечного света. Крылья Шуби несли меня как ветер, но я все же успела разглядеть кое-что. Город был огромным и густонаселённым. Очертания города не совсем были похожи на очертания города нынешнего, но что-то общее все же было. Если нынешний Владивосток будет продолжать строиться и разрастётся вширь и вдаль, то тогда, наверное, сходство будет более полным. Крылья несли меня к тому месту, где сейчас находилась Госпитальная падь. Сейчас здесь заливные луга, а раньше здесь стоял дворец князя. Но крылья несли меня дальше. Дворец князя был обнесён стеной, с четырёх сторон были ворота. Четвертые ворота вели вдаль, но не к выходу. Четвертые ворота звали в путь. В путь духовный. Стоило пройти четвертые ворота, как нога вступала на ступени. Ступени вели наверх, в храм князя. Туда же несли меня и крылья.

Я нашла Ее. Золотая Баба была невзрачной и какой-то тусклой. Однако это была Она. Это была Золотая Баба города Юнминчен. Вокруг было тихо-тихо. Я знала, что не имею права уйти, не забрав Золотую Бабу. Что-то говорило мне, что если я не заберу ее сегодня, то завтра ее на месте не окажется. Ведь тайна Бабы уже открыта. Выглянув наружу, я увидела, что вокруг никого нет. Только вдалеке виднелось жёлтое одеяние служителя. Я потянулась, чтобы взять золотую богиню, как вдруг у меня помутилось в голове. Я попала в ещё более дальнее прошлое. Ярко горели свечи, жаровня источала такой жар, что мне казалось, что ещё чуть-чуть, и я просто истаю. Звучала музыка, звонил колокол, бил барабан. Вдалеке слышались взрывы смеха и крики восторга. Под звук фейерверка в Юнминчен пришёл новый год. Однако в храме, несмотря на обилие свечей, жаровен и прочего материала, источающего свет и жар, было сумрачно и тяжело. Вдруг по павильону пронёсся вздох ветра, и все свечи кроме одной погасли. Воцарился мрак. Однако монахов, казалось, это нисколько не смутило, они как будто ждали чего-то подобного. Их пение становилось все громче и громче, потом звук пения начал искажаться и дрожать. Стал прерывистым и вибрирующим. Как только пение монахов перекрыл посторонний звук, они все разом замолчали и, опустившись на пол, зарылись головой в колени. По стенам металась тревожные тени. Тревога нарастала. Однако было непонятно, где ее источник. Все монахи растянулись на полу и не издавали ни звука. Вдруг все звуки пропали, чтобы внезапно возвратиться ритмичным стуком, сопровождаемым подвыванием. Тень начала двигаться в такт стуку. Она вертелась все быстрей и быстрее, пока вдруг порыв ветра не распахнул двери в павильон. Человек в белом внёс огромный поднос. На подносе лежал… младенец. Сходство дополнялось тем, что где-то в стороне вдруг послышался детский плач. Зажглись все свечи, вспыхнул, чуть не опалив мне окончательно глаза, огонь в жаровне. Тень, дойдя до кульминации танца, вдруг исчезла. Монахи встали в тесный круг, пальцы их были вытянуты вверх. Поднос с младенцем был помещён на пальцы служек, а фигура в белом вдруг растворилась. Человек не ушел, он исчез. И тут началось самое страшное. Где-то в отдалении ребёнок зашёлся плачем, однако тот, что лежал на подносе, молчал как мёртвый. Вдруг двое из монахов подошли с двух сторон, схватили младенца за руки и ноги и… разорвали. Остальные монахи довершили дело. Лишь приглядевшись, я поняла, что никакой это не ребёнок, а фигурка, вылепленная из теста и наполненная жидкостью, напоминающей кровь. Меня замутило, но сила, притащившая меня сюда, не дала опустить веки. Монахи намазали жидкостью, которая была в тестяном младенце, место между бровями. А тестяное тело преподнесли Хозяйке всего сущего на земле. Преподнесли Золотой Бабе, чтобы после нового года, Юнминчен ждал богатый урожай. Совершив этот ритуал, монахи замерли. Минута шла за минутой, как вдруг воздух наполнился бисером из нефрита. Нефритовый снег мгновенно засыпал всю залу. А монахи в величайшем восторге возопили хвалебную песнь. Качаясь в такт пению, монахи вышли из павильона. Я попыталась последовать за ними, но не смогла. Ноги мои будто приклеились к полу, а бисер все сыпал и сыпал. Вот он дошёл до талии, до плеч, до подбородка.

Через несколько секунд свет померк перед глазами. Однако я тут же очнулась. Прошлое и настоящее было перемешано и металось перед глазами, меняя павильон то в светлую, то в тёмную сторону. Служитель в жёлтом, наконец, привёл меня в сознание, мой рассказ видимо испугал его так сильно, что уже через минут пять, я оказалась перед воротами храма, которые резко захлопнулись за моей спиной. В руке я сжимала фигуру Золотой бабы. Фигурка была не большой и помещалась в ладони. Служитель не стал даже ничего уточнять и спрашивать, а просто вложил фигурку в мою ладонь. Сразу же после этого крылья вернули меня в дом Святогора. Однако фигурки в моей ладони не оказалось. Хозяин дома сослужил мне плохую службу, стреножив меня наручниками. Я смогла побывать в храме князя города Юнминчен, но забрать с собой фигурку Золотой Бабы я не смогла.