Хайшенвей*** Haishenwai.Нас миллион

ЗОЛОТАЯ БАБА

Господин Святогор вернулся почти в тот же момент, когда я вернулась в своё тело. Или в своё сознание, если вам будет угодно.

Рисунок все так же лежал передо мной, но черты лица Золотой Бабы так и остались не прорисованными. Подойдя к столу, хозяин кабинета бросил быстрый взгляд на рисунок, но тут же его отвёл. Когда наручники были отстёгнуты, Святогор заговорил.

— Какое-то время жена Андрея, Нинка, и дети, прятались у меня. Но вскоре я вынужден был купить им халупу на окраине города и поселить их там. Произошло это так: жена Андрея пила все больше и больше. Напившись, она плакала пьяными слезами, жалела себя и детей, обвиняла во всем Андрея и пыталась выместить своё горе на Людмиле, а после того, как Людмила скончалась, на Ксении. Ксении нужна была мать. Я познакомился с хорошей женщиной и вскоре сделал ей предложение. Однако дети Андрея не дали нам спокойно жить, они нашёптывали моему пасынку всякую чепуху. Они настраивали прислугу против моей второй жены. К чести моей жены, она оказалась женщиной выдержанной и старалась гасить конфликты. Моё терпение кончилось после того, как маленькие негодяи стали терроризировать мою дочь и требовать от неё, чтобы она возненавидела мачеху. Дом превратился в филиал психушки. Крики, упрёки, слезы, истерики, бесконечные выяснения отношений, подорвали и без того хрупкое здоровье Аксиньи. В тот день, когда доктор сказал мне о том, что здоровье дочери резко пошатнулось, я принял решение. Семья Андрея должна жить отдельно! Однако выселить эту семейку оказалось трудновато. Дети без конца возвращались в мой дом. Женщина была не столь наглой, но частенько приходила клянчить на бутылку. Потом как-то все утихло. Катерина и Пётр чем-то занялись, но урон был уже нанесён. Несколько раз я вытаскивал их из полицейского участка. Два раза давал деньги на Катькино лечение. В драке ей порезали лицо и сломали руку. Когда полгода назад Катерина пришла о чем-то со мной поговорить, я даже не захотел спуститься вниз. Я велел жене дать Катьке денег и отправить ее восвояси, но упрямая девчонка подняла скандал. Унизила мою жену и велела доложить о своём приходе ещё раз. А так же довести до моего сведения, что у неё (Катерины), есть ко мне разговор.

Я выполнил желание Кати. Вот здесь, в этом самом кабинете, моя племянница поведала мне невероятную историю. Про тебя, про то, что ты не сгорела в том пожаре, а оказалась жива. Про Харбин, про крылья, и твою способность переноситься в минуту опасности. В отличие от своей мамаши, Катерина не увлекается спиртным, и поэтому я сразу поверил в то, что рассказала мне дочь Андрея. Выслушав Екатерину, я пообещал подумать о том, что она рассказала, и отправил ее домой. Я думал, крепко думал и через неделю, к тому моменту, как Катя явилась ко мне снова, у меня было готово решение. Мне нужны деньги, и я готов был добыть их любой ценой, и поэтому Катерина и ее банда около полугода следили за тобой. Им помогала маленькая девочка, та девочка, которая и рассказала Петьке про тебя. Ты хочешь знать, как зовут девочку?

Мне было страшно узнать имя того, кто предал меня, но я все же решилась. Девочку звали Софья, София, Софийка. Девочка, которая так ненавидела меня, пошла до конца и… Но, боже мой, откуда она узнала про крылья и историю с Харбином? Я никогда ей не рассказывала об этом! Да, были долгие зимние вечера в кругу семьи и рассказы: про тюрьму, про «Боготольский базар», про крылья Шуби, но рассказывала я об этом не Соне. Об этой истории знали лишь Гриша, дядя Елистрат, а ещё… бабушка Гриши и Соньки. Ни няня, ни Лара, и тем более, Софья, никогда не услышали от меня ни словечка про историю моих полётов. Скорее всего, Сонька подслушала что-то из рассказанного мной. В последнее время она часто выходила гулять и гуляла допоздна. Мы не знали, где она гуляет и с кем, лично я даже не пыталась. Все эти два года я воспринимала Соньку как гремучую змею, к которой лучше не приближаться и не трогать! И как видите, оказалась права! Началось все с того, что София познакомилась с Петькой. Петька рассказал ей о банде. Соньке все время не хватало острых ощущений, и она готова была на все, чтобы оказаться внутри банды. Разговорившись, она рассказала Петьке, а потом и Катерине обо мне и моих… приключениях!

Вот и все. Все встало на свои места.

Не понятным осталось только то, зачем я понадобилась дядьке Святогору. Этот вопрос я ему и задала

— Нам нужно поговорить о многом, но есть вопросы, которые надо решить сейчас же, сию минуту. Я уверен, что тебя уже обыскались, и скоро к розыску подключится полиция. Я знаю Елистрата Федоровича и знаю, что он считает тебя своей дочерью, и поэтому, чтобы его успокоить, ты должна написать записку.

— А если я этого не сделаю?

— Ну, не делай. Конечно, если тебе не жалко человека, под кровом которого ты прожила два года, можешь ничего не писать. Завтра, послезавтра, но ты обязательно вернёшься в его дом, и все потечёт по-прежнему. Мне-то, в принципе, все равно, будешь ты что-то писать или нет.

Конечно же, я написала записку. В записке я указала, что несколько дней буду гостить у дальних, очень дальних родственников. А потом… Потом я пошла спать. Вторая жена проводила меня в отведённую комнату, и я заснула. Утром меня домой не отпустили, пришло время обеда, а я по-прежнему была в доме с чужими людьми. Лишь к вечеру хозяин дома нашёл время, чтобы поговорить со мной!

Меня проводили в кабинет, и дядя Святогор, как всегда, не здороваясь, начал свой рассказ. Или продолжил, если быть более точной!

— 7 октября 1906 года в Уссурийском заливе случилась катастрофа. Грузопассажирский пароход «Варягин» в этот день совершал каботажный рейс из Владивостока в бухту Гонькоудзы. Около 10 часов утра судно внезапно сотряс мощный взрыв, и «Варягин» мгновенно затонул на глубине около 25 метров. Никто из находившихся на борту ничего не успел понять, а уж тем более задействовать спасательные средства. Катастрофа оборвала жизни около 250 человек. Сейчас, спустя три года после гибели парохода, на свет божий всплыла любопытная деталь, до этого державшаяся в строгом секрете: оказывается, на борту «Варягина» находился, кроме прочего… груз золота в виде монет на 60 тысяч рублей. Кроме золотых монет на «Варягине» находился ещё какой-то «очень ценный груз». По своей значимости этот груз был более ценный, чем 60 тысяч золотых червонцев. И именно этот груз намеревались поднять в первую очередь. Но что это за груз, никто так и не знает.

Дядя Святогор помолчал, а потом завершил свой рассказ

— Я знаю о грузе, который вёз «Варягин». Знаю о 60 тысячах золотом и знаю о тайне, которую прятал в своём трюме капитан корабля. Посмотри на рисунок, который лежит на столе. Контуры лица на рисунке стали ещё более чёткими. Не так ли? Ну, не буду тянуть время и интриговать тебя! В трюме перевозили статуэтку Золотой Бабы. Об этой тайне знают лишь несколько человек и среди них я. «Варягин» достать не предоставляется возможным. Обычным способом невозможно, да мне и не нужно поднимать судно со дна. То, что лежит в трюме, будет принадлежать мне. И поможешь в этом мне ты!

— Нет, — застонала я, — то, что вы задумали, невозможно! Я не буду вам помогать! Золотая Баба — это статуэтка, которой нужно поклоняться издалека, но ее нельзя держать дома. «Варягин» утонул, потому что перевозил статуэтку.

— Не будешь помогать? — Святогор внезапно схватил меня за руку и поволок за собой, — Пойдём, я познакомлю тебя со своей дочерью!

Святогор тянул меня за руку, я покорно шла за ним, но мысли мои были не здесь. Мысленно я снова перенеслась в храм князя, стояла там и держала в руках статуэтку. Вот она подсказка: в руках у меня была не просто Золотая Баба, а Золотая Баба Чжурчжэней. Золотая Баба города Юнминчен

В комнате Аксиньи было темно, лишь лампадка горела днём и ночью, но света, как вы понимаете, она не давала. Святогор чертыхнулся и бросился раздвигать шторы. В комнате, кроме огромной, почти гигантской кровати, ничего не было. Да, ещё был столик, но он был погребён под грудой пузырьков и коробочек с лекарствами. Сначала я даже не увидела Ксюшу. Кровать поглощала внимание любого, вошедшего в комнату, и лишь приглядевшись, можно было увидеть ворох тряпья, а в тряпье… Впрочем, я сказала неправду. Святогор покупал для дочери вещи только высшего качества. И то, что я видела сейчас на девушке, было привезено из центральных районов Китая. И белый чепчик, и ночная рубашка-вся эта одежда была изготовлена из тончайшего, высококачественного шелка. Однако на худеньком, почти скелетообразном тельце девушки, все это шёлковое великолепие выглядело как груда мятого, белого тряпья. Зелёные глаза девушки не выражали ничего. Прошло не меньше трёх минут, после того как Святогор раздвинул шторы, и только тогда в огромных глазах Ксении появилось какое-то выражение. Это было выражение боли. Ксюша, так же, как и я, не терпела резких перепадов света.

Я согласилась помочь Аксинье.

Согласилась не потому, что меня тронул ее болезненный вид, меня заставили дать согласие ее глаза и… сказки. Когда, с согласия дяди Святогора, я пришла к ней вечером одна, Ксюша долго рассказывала мне про свои сны. Глаза девушки горели в темноте как драгоценные изумруды. А ещё Аксинья дала мне тетрадь со сказками. Эти сказки она сочинила сама. В редкие минуты, когда у неё появлялись силы, она пыталась записать те сказки, которые сочиняла в уме днём и ночью. Но сил с каждым днём становилось все меньше. Я прогостила у дяди Святогора целую неделю. Не было никакой возможности уйти от этих глаз. Менялись сказки — менялся цвет глаз. В это трудно было поверить, но зелёные глаза Ксении могли превратиться в синие, карие, светло голубые, черные или серые, в зависимости от той сказки, которую она читала. Когда была прочитана последняя сказка, я пообещала Аксинье, что приеду через неделю и вышла из спальни. Все произошло буднично и без потрясений. Я пообещала своему похитителя, что помогу и попросила дать мне с собой фотографию Ксении и рисунок Золотой бабы. Моё желание было выполнено. Подъехала пролётка и кучеру было велено доставить меня домой. Фотография Аксинье была вставлена в рамочку, а рисунок Золотой бабы свернут в трубочку и вложен в футляр. Футляр был непроницаемый. Непроницаемый для солнца и чужих глаз. И кстати для моих глаз тоже. Стоило мне бросить взгляд на рисунок, как у меня начинались видения. Удовольствия от этого, как вы понимаете, я не получала. И поэтому, я дала себе слово вынимать рисунок из футляра только в случае крайней необходимости. Как и я предполагала, дом Святогора находился не далеко от центра города. Через пятнадцать минут я уже въезжала в ворота дома, который за два года стал мне родным. Мысль о Соньке не покидала меня. Мне было жаль Гришу, мне было жаль Лару и нянюшку, но я должна была предпринять какие-то меры. Только вот какие? К счастью или к несчастью, но судьба сама сделала выбор. Сонька пропала. Пропала в тот же день, когда на меня напали Катька и Петька. Елистрат Федорович был на меня обижен. За все то время что я жила у него дома, он узнал все о моих родственниках. И возникновение дальней, очень дальней родни, очень его удивило. Гриша и нянюшка тоже были не в восторге от моего поведения, лишь Ларочка не отходила от меня. Она доверчиво прижималась и гладила меня по руке. Наконец, я не выдержала и постучала в дверь кабинета дяди Елистрата. Начало моего рассказа было встречено холодно. По мере того, как рассказ мой двигался к концу, лицо Елистрата Федоровича приобретало странное выражение.

Наконец, мой рассказ был окончен.

— Значит, если я тебя правильно понял, семья Святогора не имеет с твоей семьёй кровного родства?

— По крови, конечно, нет, но…

— Понятно. Ты меня извини, что набросился на тебя с упрёками. В какой-то момент я решил, что ты виновата в исчезновении Софьи, а оказалось…

— Оказалось, что наоборот, — подытожила я.

— Кто бы мог подумать! Такая маленькая девочка и такая… коварная!

— Кстати, по поводу Софьи… Если разрешите, то я открою вам глаза ещё на одно обстоятельство. Ваша дочь… Лариса. Даже не знаю, как сказать… В общем, Лариса, специально делала так, чтобы Софья всегда было первой. И в учёбе, и в других, повседневных, делах.

— Ах, оставьте, — поморщился дядя Елистрат, — я знаю свою дочь, и знаю ее способности!

— Нет, раз уже зашёл этот разговор, вы меня должны выслушать до конца. Я не раз и не два просила у Лары помощи, и она всегда мне помогала. Ваша дочь сильна не только в одном предмете, как вы наверно думаете! Что математика, что грамматика, что прочие предметы из области естествознания — во всех этих предметах она одинаково начитана и сильна.

— Но как же… Зачем же она… — смешался Елистрат Федорович

— А затем, что любит она этих двоих — Гришу и Софью, как родных. Ларисочка, по сути, очень одинока. Ей нужна любовь! И в тот момент, когда в вашей семье появились эти двое, в ее жизни появился смысл, и появилась цель: любой ценой удержать новых сестричку и братика подле себя.

— Боже мой, — дядька Елистрат схватился за голову, — а я ещё ругал ее! Ну что я за отец? Где были мои глаза? А главное, где было моё сердце?

— Если мне позволено сказать… Я бы хотела… Елистрат Федорович, успокойтесь! Сейчас главное, чтобы Ларочка была спокойна и ничего не узнала о злонамеренном поведении Софии. Ну и, конечно… Конечно, надо искать Соню. Какая бы она не была, она все же ещё ребёнок! И она сестра Гриши!

— Да, ты права! Ее ищут, ищут с самого момента исчезновения. Твой рассказ кое-что мне открыл. Теперь мы знаем тех, с кем она проводила время. Завтра, нет, сегодня же, я сообщу начальнику полиции новые сведения. Пусть пошлёт своих орлов в тот дом, который купил для детей Святогор. Эти…

— Катерина и Пётр, — подсказала я

— Да. Катерина и Пётр, наверняка что-то знают о том, что случилось с Софией.

Когда я вышла из кабинета, в коридоре меня ждал Гриша.

— Ну что? — наигранно бодро поинтересовался он, — Что тебе сказал дядя Елистрат?

— Я кое-что рассказала ему, и он поедет сейчас к начальнику полиции.

— А мне не хочешь рассказать?

— Хочу, но только после того, как ты перестанешь разговаривать со мной в таком тоне!

— Как же с тобой разговаривать? — голос у мальчика дрогнул, — ты исчезла, а следом за тобой пропала моя маленькая сестричка!

— Я уже говорила, что эти два события не связаны между собой! Если ты думаешь, что я могла сделать что-то худое твоей сестричке… Да? Ты так думаешь? Ну, в таком случае нам просто не о чем больше говорить!

— Лена, постой, не уходи! Мне так плохо! Помнишь, в тот раз, когда я перепутал Соню с Ларой? Ты помогала мне, ты познакомила меня с друзьями! Тогда моя жизнь повернулась и стала течь совсем в другом направлении!

— Ой, Гриша! Я же тебе не рассказала! Семья Толи вернулась! А я, со всеми этими событиями… Перед тем, как меня похитили, я встретила их в катакомбах!

— Чего же ты молчала? Я же так мечтал их увидеть!

— Они приглашали меня в гости, но сегодня уже, наверное, поздно! Завтра сходим к ним, я же ещё Енеко не видела! А если не получится сходить в гости, ну… в таком случае встретимся в катакомбах!

— Надеюсь, что София найдётся, и в нашем доме снова воцарится мир.

Вечером испуганный и расстроенный Елистрат Федорович собрал всех домашних и сообщил неутешительную новость: Катерина и Пётр были опрошены в полиции, но ничего нового там не рассказали.

— И вот что я скажу вам, мои дорогие! После того как… — дядя Елистрат оглядел домочадцев, — что уж теперь скрывать… После того как София проследила за Еленой и сообщила о результатах слежки Катерине, няня, — вдруг обратился он к старой женщине, — если вам плохо, идите в свою комнату и выпейте сердечных капель! От того, что вы будете плакать, истина не изменится. Да, Григорий, мы с Леной пытались это скрыть от тебя, но, похоже, дальше это делать бессмысленно! София, вероятно, неплохо изучила за эти годы Елену. Она знала, как надо было себя повести, чтобы Елена приняла решение срочно уйти из дома. Это все я знаю со слов Катерины. Они записаны и запротоколированы. У малолетних бандитов было место, где они оставляли записочки-донесения. Это было дерево, которое находилось не далеко от той хибарки, где живут Катя и Пётр. София не могла задерживаться и поэтому, после того как записка была пристроена в дупло, она просто бросила камешек в окно дома и побежала к тому месту, где бандиты должны были встретиться. Вероятно, она даже проследила за Еленой и тайно следовала за ней. После этого — это уже предположение Петра, София должна была ждать остальных участников банды недалеко от того рокового перекрёстка. Но когда члены банды собрались в условленном месте, Софии среди них не было. То есть, она передала записку, где было указано точное время выхода Елены из дома, но сама к месту встречи не явилась. И во время похищения Елены ее не было.

Дядя Елистрат оглядел домашних. Все переживали свалившееся несчастье по-своему, но особенно плохо было Грише. Лена придвинулась к мальчику поближе и взяла его за руку, но Григорий вырвал руку

— Теперь следующее обстоятельство, — Елистрат Федорович посмотрел на Елену, — начальник полиции спрашивает, будем ли мы заводить дело о похищении? Я решил посоветоваться с Еленой, прежде чем принимать какое-то решение. Если мы решим дать положительный ответ, то всех членов малолетней банды, включая Катерину и Петра, арестуют. Ну, Елена, что же ты решила?

— Нет. Я не хочу, чтобы заводили дела, просто, ну… пусть каким-то образом разгонят эту банду, внушение какое-то сделают! А про арест, нет, даже слышать не хочу!

— Ну что же, так и быть! Значит сейчас наша главная задача — это София. Полиция будет опрашивать тех, кто живёт рядом с перекрёстком. Рядом с катакомбами жилья нет, тут нам никто не поможет! Гриша, не надо так убиваться, давай включайся в поиск! Надо поспрашивать ребят, которые живут рядом с тем местом. Дети видят многое, и они более разговорчивые, чем взрослые!

Я посмотрела на Гришу, однако он прятал взгляд.

— Я тоже пойду с Гришей, — я поднялась и взяла мальчика за руку, — вот прямо сейчас и пойдём!

— Подождите, — послышался взволнованный голос Ларочки, — я с вами! Папа, пусти меня с ними! Я уже была в катакомбах! Помнишь, тогда, когда меня оглушил тот японец!

— Нет, Ларочка, ты не пойдёшь! Ты останешься с няней. Ножки у тебя маленькие и слабенькие, ты будешь только мешать Елене и Григорию.

Мы искали Софию долго. Уже стало темнеть, когда мы прекратили поиски и решили вернуться домой.

Дома нас ждал сюрприз! К нам в гости пришли трое друзей: Енеко, Толи и Кенрю. Не дождавшись моего визита, они решили нас навестить сами. Хорошо, что я дала друзьям адрес дома. Мы познакомили друзей с домочадцами, и на какое-то время в дом снова вернулось веселье! Но вскоре Енеко заметила, что Гриша растерян и бледен. После этого ничего не оставалось, как рассказать ребятам о беде, постигшей наш дом.

Толи и Кенрю переглянулись. На какое-то время в комнате повисла тишина, после чего Толи осторожно сказал

— Мне кажется, что я видел сестру Григория. Она действительно похожа на Ларису. Мне даже показалось, что эта Лариса. Я сказал об этом дяде, и дядя разрешил мне окликнуть девочку, но как раз в этот момент девочку заслонил какой-то мужчина. Когда он отошёл, малышки на прежнем месте уже не было. Не было ее ни впереди, ни сзади нас. Я подивился этому обстоятельству, но тут же забыл об этом, как только мы вернулись домой. Значит, опять произошла путаница, но на этот раз мы видели не Ларису, а Софию?

— А когда это произошло? — решил уточнить Гриша

— Через минуты три-четыре после того, как мы расстались с Еленой.

Настроение было испорчено, и вскоре ребята попрощались и ушли домой. Мы договорились встретиться завтра, около камня-птицы.

Когда я вошла в комнату, то обнаружила, что меня снова ждёт сюрприз, но на этот раз сюрприз был не из приятных.

Футляр, где лежал рисунок Золотой Бабы, был открыт. Если бы в доме была София, я могла бы подумать, что это она побывала в моей комнате, но маленькая сестричка Гриши была в розыске. Насколько я знаю, только она могла без разрешения войти в мою комнату и рыться в моих вещах. Кроме неё в этом доме никто не мог позволить себе этого. Однако факт остаётся фактом, фотография Аксиньи лежала на боку, а футляр был открыт. Я поставила фотографию на место, и попыталась снова вложить рисунок в футляр, а футляр закрыть. Но у меня ничего не получилось. Пришлось вытащить рисунок. Когда я свернула лист и снова попыталась его вложить в футляр, оказалось, что рисунок, на котором была изображена Золотая Баба, увеличился. Этого не могло быть, однако это почему-то произошло! Лист разросся в ширину и длину. Сдавшись, я расправила лист на столе и вгляделась в рисунок. Процесс прорисовки был почти закончен. Лицо, тело, руки, ноги — все обрело свои пропорции. Золотая Баба царила на рисунке. Это был красивый рисунок! Однако все же чего-то не хватало. Вглядевшись, я увидела, что глаза у Золотой Бабы закрыты. Ещё закрыты. Пожав плечами, я оставила лист на столе и пошла готовиться ко сну. Было два часа ночи, когда я проснулась от странных звуков. Кто-то стучал в ворота дома. Стучали методично, не ускоряя и не замедляя ударов. Я подивилась тому, что никто не слышит ударов и не спешит к воротам, чтобы их открыть. В доме было тихо. Все спали, и вероятно, никто не слышал грохота, который издавал стучавший. Выскочив из кровати, я бросилась к окну, однако за окном был… Не мой город. Окно было каменным, оно было забрано витиеватыми решётками. Выглянув в коридор, я увидела, что коридор тоже изменился. Он стал длинным и бесконечным. Я была в замке. Спустившись на несколько пролётов лестницы, я нашла, наконец, не зарешеченное окно, и, поднатужившись, распахнула его. Ворота замка штурмовали солдаты. Все обитатели замка стояли на крепостной стене и встречали неприятеля огненными шарами. Промасленную ткань поджигали и бросали вниз. Вероятно, в шары было что-то вложено, потому что, достигнув земли, шары взрывались. Неожиданно около меня возник человек, я обернулась, но было уже поздно. Тот, кто стоял за моей спиной, поднял меня и выбросил в окно. Но я не разбилась, крылья Шуби были начеку и выполнили свою миссию. Поднялся шум и крик. По эту сторону замка, и по ту, пронёсся крик:

«Демон, она демон! Смотрите, дочь нашего правителя — демон!».

В меня летели стрелы! Однако ни одна стрела не смогла достать меня, и вскоре я уже была далеко. Крылья не торопились вернуть меня домой. Сделав круг над лесом и зелёными полями, крылья вернули меня туда, откуда унесли. Однако место, где в меня стреляли десятью минутами раньше, было теперь… Мертво и заброшено. Отсюда, сверху, было хорошо видно, что строители города и замка буквально вырыли городскую территорию, так что крепостными стенами стали, специально оставленные нетронутыми краевые бока возвышенности.

Строения города сохранили архитектурный стиль характерный для Китая. Крылья опустили меня вниз, и я побрела туда, куда вели меня глаза, и несли ноги. Похоже, я опять была в прошлом. И опять город, который я видела, был построен на территории нынешнего Владивостока. Только прошлое было ещё более далёким. Через некоторое время я почувствовала, что устала. Крылья встрепенулись и опять понесли меня над землёй. На этот раз они не возносили меня слишком высоко, и вскоре я опять была на земле. Я стояла возле подземного буддийского храма. В храме было прохладно, но не холодно, тем удивительнее мне показался звук хрустальной капели. Это было похоже на то, когда тихонько ударяешь по тонкому стеклу. Звук был приятным, однако вскоре у меня начала болеть голова.

Когда терпеть стало абсолютно невозможно, я вышла из храма, но попала… Снова в храм. Только очертания храма изменились. Однако и меня самой в нормальном понимании больше не было. Я стала музыкальным инструментом. Он назывался Пипой. Перед храмом была площадка. Здесь проходили храмовые праздники. Музыкант, что играл на мне, думал, что мелодия сама приходит ему на ум. Однако это было не так, и я видела это ясно. Музыкант играл, но не понимал, какое действие производит на жителей городка его музыка. Какофония звуков пробуждала в жителях городка все низменное. Слышались брань, звуки ударов, плач, вопли, стоны, гневные выкрики. Как только волна злобы достигала апогея, музыка сменялась лёгкой и печальной. Люди с недоумением смотрели друг на друга, не понимая, какая муха их укусила, чтобы через некоторое время кинуться друг на друга с ещё большим остервенением. Я видела все это и чувствовала, но сделать, естественно, ничего не могла. Резкая, зловещая музыка пробуждала в человеке злобу. День сменялся днём, а на улицах города было все так же неспокойно. К городу подошло кочевое племя. Солдаты племени даже не надеялись захватить город, так хорошо он был укреплён, как вдруг ворота распахнулись, и в предводителя кочевников была выпущена стрела. Это был самоубийственный и ничем не оправданный, поступок. Через полчаса город пылал и захлёбывался в крови. Звуки музыки подогревали пыл варваров. Пипа замолчала только в тот момент, когда музыкант был убит шальной стрелой.

Но к тому времени от города и его жителей мало что осталось.