Хайшенвей*** Haishenwai.Нас миллион

«Продолжение книги „Миллионка “. Действие происходит в 1909 году. Герои книги опять попадают в тайный город Чжень и узнают тайны этого города до конца.» Нас миллион! На Миллионке, не сыщешь видимых следов, Полиция пусть ищет! В китайской бабе и в ребёнке, В хунхузе, в маленькой японке, Есть капля этой Миллионки, Есть кровь свободы И законы Не властны Город над тобой! Потому что, Миллионка — это город в городе! Полицейский меня не поймал, От него я в трущобы сбежал, От него в подземелье спустился, И надёжно я там схоронился! Миллионка спит, спят ее тайны Спят захоронки, тайники В ночи открытия — случайны, В ночи страдания-мелки Пусть до утра не все дотянут, Убили — опий, нож, Сули; Но те, кто встанут, Утром встанут… Назад бы ноги довели! Продать, купить, ловить и строить, Украсть, толкнуть, бежать в схорон, Что ж — это жизнь И что-то стоит, И этот плач, и этот стон! Облава! Весть от дома к дому, От уха к уху, с глаз в глаза! Когда-то жил ты по-другому, Пока не грянула гроза, Пока не выбросили люди, Тебя на камни мостовой Пусть Миллионка домом будет, И крыша будет, хоть какой! Хунхузы, приставы, бандиты, И что ж, от всех теперь бежать? От драки в кровь костяшки сбиты, Где б ещё опия достать?! Как мы живём на Миллионке? О, мы отлично здесь живём! От патруля бежим на джонке, Иль отобьёмся, иль умрём! В святое, божье воскресенье, Бредём, ползём, идём сквозь грязь И в божьем доме на мгновенье, К иконе хочется припасть, Забыть про зло, Что за порогом! Про то, что некуда бежать, Про то, что здесь китайцев много, А русский редко, не сыскать, Японцы здесь, корейцы, манзы, Везде звучит чужая речь, Времянки, сараюшки, фанзы, Попробуй в памяти сберечь! Ты уезжаешь! Выпал случай, Вернутся в стольную Москву, Но странно, сны так приставучи, Зовут вернуться в край дремучий, На Миллионку, в Бред-страну! ПРОЛОГ С февраля по май 1909 г. во Владивостоке свирепствовала азиатская холера. Вымерло четверть населения города. Не хватало врачей и медикаментов. Положение было катастрофическим. Особенно жутко было наблюдать за теми больными, кто выжил! Больные сбивались в стаи и бродили по улицам города. С самого момента возникновения, город имел деление на границы. Границы деления, конечно же, были условными, но они были. Были районы, где жили богатые люди, и были районы для бедноты. И, конечно же, были районы, в которых проживали люди ниже нижней черты бедности. Один из этих районов назывался «Миллионка». Так вот, больные, переболевшие азиатской холерой, и умудрившиеся остаться в живых, районных рамок и разделений не признавали. Бродили эти выздоровевшие везде. Жители города, те, кто проживал в относительно чистой половине, боялись отходить далеко от своих домов. Как я уже говорила, пережившие холеру бродили стаями, но друг друга не знали, не замечали и не узнавали. Однако, если кто-то, замешкавшись, отделялся от толпы, один из холерных рыком подзывал потеряшку в стаю. Стаи, потерявших память не узнавали родных и друзей. Холера называлась «Азиатской», но родилась в самом сердце Миллионки, в квартале, где царили скученность и антисанитария. Это уже потом она была завезена на юг Китая одним из заболевших. Китаец приехал на день рождения отца. Он привёз с собой подарки. Привёз все заработанные во Владивостоке деньги и… эмбрион холеры. Пробыл в родной деревне он не долго, всего три дня, но и этого хватило, чтобы заразить всю семью. Уезжая, мужчина пообещал родным приехать через полгода, однако это была их последняя встреча. Ни родных, ни остальных жителей деревни он больше никогда не увидел. После отъезда мужчины, три близлежащие деревни, маленький городок по соседству и деревня, откуда мужчина был родом, опустели за неполные три недели. Мужчина вернулся во Владивосток. И тут же, прямо не улице, потерял сознание. До Миллионки он не дошёл лишь чуть-чуть. На улицах Миллионки болезнь уже забрала всех, кого можно забрать. Но в центральные кварталы ещё не просочилась, и вот теперь один из заболевших был помещён в госпиталь. Мор охватил улицы города, как пожар. Холеру прозвали «Азиатской», решив, что китаец привёз ее с юга, из родной деревни, но как вы теперь знаете, все было не так. Персонал госпиталя таял на глазах, умер и врач, который лечил китайца. Умерли две медсестры. А китаец выжил, и звали его Лю Байши. До болезни Лю жил вместе с братом на Семёновской. В комнате, кроме них, проживало ещё 13 человек. Лю не помнил момента, когда покинул палату госпиталя. Он кружил по городу и никак не мог вспомнить, где живёт его брат. Байши был здоров физически, чего нельзя было сказать о его разуме. Наконец, перед его глазами все померкло, но мужчина не остановился и не упал. Наоборот, его движения, кажется, стали более целенаправленными. Сколько времени прошло с того момента, как разум его выключился, Байши не помнил. Осознал он себя лишь в сумерках. Ноги несли его в неизвестном направлении. Он не узнавал улицу, не узнавал людей, снующих вокруг. Он даже не смог узнать того, кто живёт внутри его тела. Лю не помнил своего имени. Он не помнил ничего. Вечерело. На улицы Миллионки спускалась темень. Мужчину кто-то окликнул. К этому моменту улицы уже опустели полностью. Было довольно тепло, но туман уже вступил в свои права, и быстро-быстро драпировал грязные улицы в молочно-серый цвет. Байши слышал чужую речь, но не понимал того, что ему говорят. А говорили по-русски. Перед Лю Байши стояли Григорий и друг его, Николай. Прошло два года с момента последней встречи, но вы без труда узнаете и Гришу, и его друга Кольку. Впрочем, Кольку вы могли и забыть. Вы встречались с ним лишь один раз. Тогда, два года назад, Колька обманул Гришу. Это был тот случай, когда Кольку несло, и он врал (или фантазировал), не останавливаясь. Результатом его вранья был поход к дому Токунаго, поиски несуществующего доктора и позорное бегство. Вероятно, Гриша быстро простил друга-фантазёра, иначе мы бы не встретили их вдвоём. Мальчики не очень изменились. Лишь в глазах у Гриши застыла тоска. Неделю назад Григорий и Софья простились навсегда со своей бабушкой. Бабушка ушла спокойно. Она знала, что ее внуки теперь не пропадут. В доме поселилась печаль. Как ни странно, но больше всех убивалась Лариса, Софья же отнеслась к смерти бабушки почти спокойно. Перед смертью бабушка попросила Гришу кое-что пообещать. Чуть подумав, юноша дал старой женщине согласие. Но вернёмся к вечерним улицам Миллионки, к Лю Байши и двум юношам. Колька покосился на китайца и хотел пройти мимо, но, увидев, что Григорий пытается сдвинуть с места, застывшего столбом манзу, вернулся и, брезгливо сплюнув, сказал: — Гриня, зачем ты это делаешь? Не надо помогать этому ходе! Всех болезных все равно не спасёшь. — Коль, ты, наверное, не понимаешь! Если его оставить на улице без помощи, то он умрёт до утра! — Да что ему будет? Ночи в июне тёплые, не замёрзнет! — Да. Ночи тёплые. Однако… Как тебе объяснить… В общем, я не этого боюсь! Лучше замёрзнуть насмерть, чем… — А, так ты об этом? Слушай, темно-то как вокруг и жутко! Я… Мне… Ты прав, стемнело что-то очень быстро! Мамка уже, наверное, охрипла, выкликая меня! Пошёл я домой! И ты, Гриша, иди. Дядька Елистрат не любит, когда тебя дома нет долго. Ну, пошли? — Иди, Колька. А я китайца с собой уведу. Завтра разберёмся, куда его дальше отправить. — Да зачем он тебе сдался, нехристь этот? — Нехристь он или нет, а все же душа живая! — Ну, как хочешь! Я пошёл! А как ты его заставишь идти? Потащишь на себе, что ли? Он же еле-еле идёт! — Надо будет, и потащу! Иди, Николай! Раз идёшь, то не мешай! — Я-то уйду, а вот ты… Да брось его, и пошли домой вместе! Боязно мне что-то! Пошли, а то не успеем! — Мне бабушка перед смертью наказала… Обещал я ей, что буду помогать всем, кому нужна моя помощь. Дядька Елистрат не погнушался мной, когда я бесновался в беспамятстве! Теперь мой черед помогать несчастным! — Елистрат возился с тобой, потому что ты спас Лариску от япошки! Иначе стал бы он спасать тебя, жди! — А не буду я, Колька, больше с тобой спорить! Иди. Уже совсем темно. Ведь не буду сегодня тебя провожать до дома! Мне в другую сторону! — А ещё другом зовёшься! Променял друга на желтолицего! Брехун — брехушка! Раздосадованный Колька, видя, что Гриша никак не реагирует на его оскорбления, схватил крупный булыжник и запустил его в Григория. Но… промахнулся. Камень попал в Байши, но Колька этого не увидел. Он улепётывал со всех ног. Лю залился кровью. Камень попал ему в голову. Гришка хотел броситься вослед Кольке, но тут же передумал. Байши осел на землю. — Ну, Колька, ну гад, — запричитал юноша, — поймаю, убью! Китаец, как тебя? Ходя?! Манза?! Мужик, вставай уже! Идти нам надо! В это время нельзя оставаться на улице! Надо бежать домой! Вот, обопрись на меня! Да переставляй ноги! Надо успеть! Но они не успевали! По подсчётам Гриши, до страшного часа оставалось совсем мало. Минут пятнадцать. И Грише пришлось поменять планы. Гриша решил, что надо идти к трущобам. Дойти до трущоб они успели. В трущобах было тихо, прохладно и спокойно. Когда страшные звуки заполнили ночные улицы Миллионки, Григорий и Лю Байши были уже далеко под землёй.