Дочь врага. Месть и (не) любовь

Глава 8. Рита

Сокол спиной ко мне встал, а я, не отказывая себе в машинальном любопытстве, принялась рассматривать его мощную спину и широкие плечи. Но затем взгляд мой медленно стал спускаться ниже. Рука тут же ко рту подлетела, закрывая и предотвращая крик от увиденного. Снова шрамы, но теперь намного больше, чем спереди. Он как будто после маньяка-мясника выжил. Рубцов куда больше, чем живого места. Шрамы и глубокие, и мелкие, словно царапинки, старые темные и свежие совсем беленькие. Один на другой заходил. Рука потянулась дотронуться до его спины и провести вдоль каждой полосочки, когда-то плакушей кровавыми слезами от боли. Притронуться и почувствовать весь перенесенным им ужас. Даже в кино такого не видела, в самых страшных боевиках.

— Поторапливайся, Сахарок. Или помочь? — спросил Сокол, не оборачиваясь.

Зашагал по дому, двигаясь к входной двери, а я за ним поплелась, не имея другого выбора. Он дверь деревянную яростно толкнул и ладонью глаза от слепящего солнца прикрывать начал.

Я оцепенела на месте, увидев его, и без того, устрашающую фигуру против солнечного свете. Он стал темнее и будто злее. На улице даже в этот момент темнее стало, словно он солнечные лучи в себя впитал, решив погрузить весь мир во мрак. А тень его длинная и огромная точно на меня упала. Знак свыше...

Но было в нем что-то влекущее. То ли любопытство разыгралось, то ли что-то иное и неизведанное. Но хотелось узнать его изнутри, в душу заглянуть, понять этого монстра. Но в то же время боялась до жути, аж дышать не могла. И все равно за ним придется идти, выбора мне не оставили. А он ведь сломает меня, будь то моя воля или его прихоть.

— Полотенце мне принеси! — раздалась команда Сокола, вырывающая меня из раздумий, когда мы уже до бани дошли.

Я силилась исполнять все его приказы без промедления и споров, несмотря на то, каким унизительным видела прислуживание бандитам. Зашла в баню, схватила с полки первое попавшееся полотенце и вышла с ним в руках, тут же протягивая мужчине.

Сокол от моей покорности нахмурился сильно, взглядом прожигал.

— Подержи пока...

Сокол к бочке наклонился, огромными ладонями воду зачерпывать стал и принялся умываться, да так, что брызги во все стороны летели. Разогнулся и вода струиться начала по его грубому лицу. Капли дорожки узенькие прокладывали к шее, а затем по груди мужской. Солнце, утреннее и веселое, вновь выглянувшее, начало слепить через эти капельки воды. Было бы прекрасное утро, если бы не мужчина рядом, что был темнее грозовой тучи в такой солнечный день.

— Давай, — прохрипел он, протягивая ладонь мокрую мне и прося полотенце в нее передать.

Я аккуратным движением сделала то, что он просил, и он резко принялся вытирать лицо, а затем и шею с грудью.

— Ты сейчас одежду свою отправляешься собирать. Самое необходимое, без огромного баула. Тряпки обычные, белье всякое.

— Поняла.

— Прокладки не забудь захватить, — добавил очередное требование. — У вас это обычно именно в такие моменты и начинается, в самые неподходящие.

Губы сами собой скривились от его слов. Стыдно и дурно одновременно стало. Пальчиками схватилась за подол кофты от того, что не по себе стало. В деревне мужики специфически относились к известиям об этих днях. Все делалось так, чтобы их брезгливость не вызвать. Вплоть до покупки товаров личной гигиены, только в пустом магазине и без намека на мужчину в радиусе ближайших ста метров.

— Гордей тебя отведет, — отозвался Сокол и тут же во все горло заорал, подзывая этого бандита: — Гордей!

А тот возник чрезвычайно скоро. Как вернейший слуга своего хозяина.

— Отведи ее в дом родной, вещи ей надо собрать. И прикажи, чтобы баню подготовили. Раз уж здесь задерживаемся, то хоть попарюсь в парилке.

— Хорошо, — кивнул Гордей и схватил меня чуть выше локтя, задавая направление. — Иди.

Только двор покинула и за забором оказалась, как смогла выдохнуть с облегчением и спокойствие на душе образовалось. Но счастье мое недолго продлилось, Сокол, будто почувствовав мое состояние, решил меня окликнуть:

— Сахарок...

Замерла, через силу голову повернула, буквально слыша скрип шеи, и наткунлась на его ухмылку двусмысленную.

— Не скучай... — хмыкнул, будучи довольным своим действием. — Чего замерла? Иди уже!

******

Одежду я была вынуждена паковать под пытливым взглядом Гордея. Руки, итак, дрожали, а когда дело дошло до нижнего белья, стыдно стало, скромность взыграла пуще прежнего. При толком незнакомом мужчине приходилось лифчики с трусами собирать.

Кто еще белье мое мог видеть? Врач местный, дедушка, если оно на веревке сушилось после стирки, и... Немного Сережа.

При воспоминаниях о нем внутри, на уровне сердца, ныть начинало, но не боль это была, а скорее отвращение. Стоило только уступить памяти и вспомнить, как он пугливо сбегал прочь, отказавшись помочь мне, так ненависть и злоба вспыхивали синим пламенем. Благо хоть невинность ему свою не успела подарить. Все его слова о великой сильной любви и нашем совместном будущем - красивая лапша на уши для такой дуры, как я. Трус он полнейший, и за меня побоялся заступиться, хоть как-то помочь, и даже от разговоров со своей бывшей подружкой уклонялся, боясь ее напора.

Теперь моя непорочность предопределена. Невинность Соколу достанется. Уж не знаю, кто из них больше достоин был этого трофея - трус или бандит. Но второй, чем бы он не промышлял, со мной был честен. Не обещал сказки и звезд с неба, не клялся в любви, которой не знал. Он четко обозначил свои намерения, без капли утаивания. Все предельно честно и открыто.

— Не тормози! — раздался басовитый голос Гордея. — Ты с этим лифчиком в руках десять минут уже просидела...

От слов его будто бы проснулась и резко затолкала белье в спортивную сумку. Отправила следом еще пару вещиц и к следующей дверце шкафа обратилась. Она привычно проскрипела и выдала мое платье. Жемчужное, с прозрачными объемными рукавами и воздушной юбкой. Красивое очень, самое любимое...

Дотронулась до платья кончиками пальцев, слезы на глаза мгновенно накатились.

— На свадебное похоже. За кого выйти хотела? — хмыкнул мужчина, зная кому я отныне принадлежала…

— Не свадебное оно. С выпускного, — прошептала осипшим голосом, подмечая звон в ушах. — Я со школы только год назад выпустилась. В колледже районном отучилась полгода и вернулась, бросая учебу, из-за необходимого ухода за дедушкой. В школу вернулась, только уже учителем начальным классов, а не ученицей...

Не понимала, почему меня так на откровения повело. Эта жизнь ведь для меня вчера закончилась. Другую мне теперь обещали, страшную, словно в крепостное право попала. Теперь я стала Соколу принадлежать и жить буду так, как он велит. Забуду о проделках учеников своих и проверке их самостоятельных работ, о дедушкином бурчании, о прогулках по вечерам с друзьями. Свобода это... Была.

Но удар судьбы пришелся по мне - рядышком никого не задержалось. Ни единого друга. И дедушка ушел в мир иной, а только он один и мог за меня заступиться. Еще пол года назад он так бойко топором орудовал, когда дрова в печку колол. Всего один удар по полену и оно разлеталось на две части.

Память включила воспоминание покупки этого самого платья вместе с дедушкой. Он ведь у меня никогда не любил деревню покидать и меня не любил отпускать одну, только с проверенной большой компанией. А когда речь зашла о моем выпускном вечере, то он впервые в жизни со мной в город поехал, даже нарядился по такому случае - весь в белом, кепка новая, надухарился. По дороге домой, из автобуса он вышел уже в серой одежде, весь испачканный и пыльный, но даже внимания на это не обратил. Зато гордо и торжественно нес купленное платье в чехле, хвастаясь каждому встречающемуся на пути прохожему, что я, его внучка, буду блистать на выпускном, ярче звездочки. Буду самой красивой.

— А ну хватит! Сырости тут только не хватало! — Гордей меня за плечи встряхнул, поднимая на ноги. А я ведь даже и не заметила, как на полу оказалась в обнимку с платьев. — Если заслужишь, Сокол тебе таких платьев хоть тысячу купит! — и хоть Гордей пытался меня поддержать, его слова заимели абсолютно противоположную реакцию.

— Не в этом дело! — скрипучим голосом проговорила я. — Вам, иродам, человеческих чувств не понять.

Смелость, откуда ни возьмись, появилась, заставляя слова самостоятельно с языка слетать. И не страшно было совсем думать о наказании. Мужчина ладонь раскрытую поднял ввысь и тут же опустил. Только плечо сжимал сильнее, начиная трясти ожесточенно, разум на место пытаясь вставить.

— Рита, тебе следует язык за зубами прятать. За такие слова и отхватить можно. Впредь думай, что говоришь! А теперь тряпки собирай, если хочешь на поминках деда появиться. А если не хочешь, то там и без тебя справятся, а ты прямиком к Соколу отправишься.

Речь Гордея с упоминанием похорон подействовала отрезвляюще, посильнее любых его угроз. Я должна была с дедушкой проститься, просто обязана...

Дальше я без разбора скидывала все в сумку, абсолютно все, что попадалось под руку, даже и не смотрела толком. Гордей так и продолжал тенью надо мной стоять, но и на него я перестала обращать внимание. Голову мысли о дедушке заполонили, вытесняя все остальное. Выпрямилась, когда вроде бы покончила со сборами и схватилась за ручки сумки. Гордей побрел по дороге, а я следом за ним волочилась. Следовала за бандитом, не разбирая дороги и еле волоча ноги.

Прям перед самим домом Настасьи, не дойдя всего несколько метров, я споткнулась и упала, выпуская сумку из рук. Та на бок завалилась и часть содержимого наземь выпала. Аккурат под ноги бандитам, столпившившимся около дома, запримеченного их вожаком.

Посмеиваться начали с моей неуклюжести. Ржали, напоминая стаю чаек. Один из них решился еще дальше границу перейти, в руки подхватывая мои трусы.

— Посмотрите, че за трусы такие? Пенсионерские!

Вещи свои обратно в сумку ожесточенно и наскоро запихивать принялась, съежилась вся под пристальными, голодными взглядами бандитов. Каждый из них уже глазами меня и облапал, и раздел.

И Гордей стоял в стороне, принимая на себя роль стороннего наблюдателя. Стоял, как истукан, и молчал. А по его глазам прищуренным поняла, что умышленно не вмешивался, не вставал на мою защиту. А все потому, что иродами я их всех назвала и его, в том числе. Так это голая правда была и от слов своих я не отказывалась бы ни за что. Ироды они и снаружи, и внутри. Разве стал бы нормальный мужик потешаться над чужим женским бельем?

А это было именно то, что они и делали. Ко мне не прикасались, по воле Сокола, но гогот стоял такой, что вся деревня должна была услышать. Сейчас словами грязными еще и сыпать начнут.

Тот бандит, что трусы мои себе присвоил, принялся их растягивать и демонстрировать всему окружению.

— Парни, гляньте!

— У меня у бабки такие были.

— Монашки и то более развратные трусы носят.

Хохот и смех противный стали только усиливаться, с каждой секундой переходя на новый уровень. .

— Верни! — потребовала со всей грозностью в голосе, на которую только была способна.

Перед бугаем встала, голову задирая, чтобы лицо его разглядеть хорошенько из-за разницы в росте.

— Дотянись и они твои, — на указательном пальце трусы мои держал, задирая все выше от меня.

— Отдай!

— А ты полай, как собачонка, тогда получишь свои труханы! — ухмылялся довольно. Веселье ему приносила эта ситуация.

Я ногтями в кожу ладоней вонзилась. Затряслась всем телом от шквала эмоций, пока слезы застыли на глазах, а кожа заледенела. Хотела одного - чтобы он подавился своим мерзким смехом.

— Отдай! — донесся приказ, подобный рыку звериному.

Бандит на глазах побледнел и всю решимость растерял. Плечи опали, глаза бегать начали и ноги подкосились. А смотрел он в сторону, откуда появился Сокол...