Дерзкий характер

Часть 2. 1

Прошло несколько лет. В стране бушевала революция, ниспровергая старые идеалы и провозглашая новые. Простому обывателю было трудно разобраться в происходящих переменах, которые поделили страну на два непримиримых лагеря, причем грань между двумя лагерями была порой такой острой и болезненной, что прежде не могло даже присниться в страшном сне. Сын выступал против отца, прежде благополучную семью раздирали ненависть и вражда. Городок, в котором проживала Мария Николаевна, прежняя Марийка, оказался на самом острие противоборствующих сторон. Он попеременно переходил из рук в руки, в городе стоял несмолкаемый гул артиллерийской канонады, слышались разрывы снарядов и треск пулеметных очередей. Люди не рисковали без надобности покидать свои дома, а в домах тоже было небезопасно. То белые, то красные, то зеленые попеременно вваливались без приглашения в жилища простых горожан и выметали все подчистую: ценные вещи, продукты, живность. Приходилось все прятать, а если этого не удавалось сделать, хозяев разграбленного дома ждала нужда и голод.

   От сына приходили редкие скупые весточки. После возвращения из ссылки он устроился на работу и хлопотал о разрешении завершить прерванную учебу. Средний сын, Владимир, после окончания университета был оставлен на преподавательской работе там же и неплохо зарабатывал. Он часто звал мать и младшего брата к себе, но она страшилась перемен, ей жаль было расстаться с домом, в котором она пережила много радостных и горестных лет. Сейчас она горько сожалела о том, что не послушала сына, что им с Андрейкой приходится переживать столько испытаний. Она решила, что при первой же возможности уедет с сыном в Москву. У нее были надежно припрятаны ценности и золотые монеты, оставшиеся от родителей. Слава Богу, что они не дожили до этого кошмара. Что их ожидало бы сейчас? Ярость разбушевавшейся толпы, не щадящей в своем безумном исступлении никого и ничего, позорная смерть и унижение? Хорошо, что в этом городе никто не знает о ее происхождении.

   Яростный стук в дверь оторвал ее от печальных размышлений. Андрейка испуганно взглянул на мать.

  - Иди, сынок, к себе и без надобности не выходи из комнаты, - коротко бросила она ему и направилась к двери.

  - Кто там? - спросила она.

  - Открывай веселее, если не хочешь, чтобы мы сняли дверь с петель, - послышался грубый и властный голос.

  - Кто вы и что вам нужно? - стараясь казаться спокойной, спросила она.

  - Революционная власть! Открой немедленно или мы взломаем дверь!

  Она отодвинула засов и еле успела посторониться. Несколько человек ворвались в дом и по-хозяйски расположились за столом. Она вошла следом и встала, прислонившись к косяку двери:

  - Что нужно господам хорошим в доме бедной вдовы?

  - Мечи на стол все, что есть! - приказал высокий худой черноволосый, обросший неопрятной бородой изможденный человек, видимо, старший в этой группе.

  - Боюсь, что мне нечем угостить дорогих гостей. Все еще третьего дня выскребли такие же господа, как вы.

  - Ты от этих барских замашек отучайся, мамаша! Власть господ кончилась, понятно?

  - Понятно, - согласно кивнула она. - Как не понять! Только и господа, и товарищи все у нас забрали. В доме шаром покати.

  - А вот это мы сейчас проверим. Кондрат, ну-ка посмотри получше. Не может быть, чтобы в таком крепком доме не нашлось ничего для поддержания сил рабочего класса.

  - В этом доме только и осталось крепкого, что стены, - с грустью промолвила Мария Николаевна.

  Кондрат, к которому обратился старший, был крепко сбитым молодым юнцом в кепке, сдвинутой на затылок, из-под козырька которой выбивался залихватский чуб. Он охотно бросился исполнять приказ и без разрешения хозяйки смело прошел в другие комнаты. Мария Николаевна, опасаясь за Андрейку, двинулась было следом за ним, но старший, схватив крепко ее за руку, остановил ее порыв.

  - Пустите меня, мне больно! - вскрикнула она, но тот держал ее цепко. Ей ничего не оставалось, как покориться грубой силе. В это время Кондрат вбежал в комнату, неся икону Божьей Матери в золотом окладе. Это была икона, которой Марию Николаевну благословляли ее родители перед венчанием. Это была единственная память о дорогих людях. Она корила себя за то, что не догадалась убрать икону. Ей и в голову не приходило, что кто-то может решиться посягнуть на святыню. Она не знала, что пришедшие в ее дом люди не боятся ни Бога, ни черта, в их сердцах нет места жалости и состраданию. Вышедшие из самых низов, недавние воры и уголовники, они примкнули к революционному движению, не понимая и не разделяя идеологии своих вождей. Для них был один закон - брать все, что плохо лежит, что представляет ценность. И если не отдают добром, не стесняться применять силу.

  - Ну-ка, ну-ка! - оживился старший. - Дай-ка сюда!

  Кондрат нехотя протянул икону старшему. Тот ковырнул оклад ногтем и изумился:

  - Неплохая пожива. Да тут золота больше, чем на фунт. Живем, братцы!

  Он достал нож и стал сдирать оклад, но тот, сработанный рукой мастера, не хотел поддаваться. Мария Николаевна страшно вскрикнула и бросилась к иконе, но старшой кулаком отбросил ее к стене:

  - Но, но! Не балуй, а то я тебя так разукрашу, что родная мать не узнает!

  Слезы повисли на ресницах женщины, и она трясущимися от бессилия губами зашептала:

  - Господи! Ты все видишь. Прости их, окаянных, ибо не ведают, что творят. Господи милостивый, прогневили мы тебя своими грехами, но не дай надругаться над святым образом Пресвятой Богородицы!

  Оклад, наконец, покорился усилиям старшого, и тот радостно сорвал его, а икону за ненадобностью швырнул в угол к ногам Марии Николаевны. Она подняла святой образ, осторожно обтерла его рукавом платья и, поцеловав, прижала к груди. Старшой сдернул со стола бахромчатую скатерть и завернул в нее оклад. Его товарищи недобро поглядывали на действия своего вожака, но пока не решались открыто высказать свое недовольство. Он подал им знак, и они, толкая друг друга, ринулись по комнатам дома и стали рвать друг у друга приглянувшиеся им вещи. Пожива им досталась небогатая, и они, переругиваясь, вернулись к своему вожаку. Последним в комнату вошел Кондрат, толкая перед собой Андрейку:

  - Смотри, какая контра тут окопалась!

  Мария Николаевна бросилась к сыну, закрыла его собой и крикнула:

  - Не троньте! Он еще совсем ребенок!

  Все дружно заржали:

  - Ребенок выше мамки на целую голову! Ты его к своей юбке пришпиль, а еще лучше под юбку спрячь.

  - Не смотрите, что он ростом удался, а лет ему еще немного, и четырнадцати нет, - сама, не узнавая своего заискивающего тона, проговорила она, все так же заслоняя сына собой.

  - Ну, что ты, как наседка раскрылилась, не тронем твоего мальца, если нам сварганишь быстренько чего-нибудь пожевать, - довольно миролюбиво отозвался вожак.

  - Да нет у нас ничего. Сами второй день голодные сидим. Все у нас забрали те, что два дня тому назад были в городе.

  - Ладно, не горюй. Мы сейчас пойдем в город, что-нибудь раздобудем за твое добро, - сказал он, подмигивая Марии Николаевне и показывая на завернутый в скатерть золотой оклад иконы.

   Они, громко топая, ушли, и Мария Николаевна перевела дух. Она взяла Андрейку за руку со словами:

  - Пойдем, сынок, все приготовим в дорогу. Нужно уходить сегодня ночью. Будем пробираться в Москву к Володе, здесь оставаться нельзя.

  Они зашли в сарай, достали из тайника заранее приготовленные котомки с продуктами и вещами первой необходимости, спрятали их за поленницу дров ближе к выходу, чтобы в темноте было удобно их забрать, и вернулись в дом.

  Компания непрошеных гостей вернулась где-то через час, неся две четверти самогона, копченый свиной окорок, три каравая хлеба и много всякой всячины.

  - Давай, хозяйка, накрывай на стол! - скомандовал старший.

  Мария Николаевна достала из старинного буфета необходимую посуду, нарезала хлеб, окорок, поставила рюмки и отошла от стола.

  - Нет, так не пойдет, - заметил старший. - Садись с нами за стол, выпей, закуси.

  - Я не пью, - коротко отрезала она. - А вот, если вы позволите взять для сына немного хлеба и окорока, буду вам благодарна.

  - Брезгуешь нами, значит? - ворчливо вопросил старшой.

  - Отчего же? Просто не приучена к выпивке.

  - Ну, дело твое, - довольно легко согласился старшой. - Отрежь, Кондрат, им хлеба и окорока. Да, не жадничай, режь больше.

  Мария Николаевна взяла поданные Кондратом продукты и вышла. Они с Андрейкой чутко прислушивались к тому, что происходит в доме. Гости, видимо, уже порядком выпили, и между ними разгорелся пьяный спор, который грозил перерасти в нешуточную потасовку. Тогда она тихонько открыла окно, и они с Андрейкой вылезли через него во двор. Она так же тихо прикрыла окно и следом за сыном вошла в сарай. Быстро взяв припасенные вещи, они скорым шагом пересекли двор, прошли сад и через калитку в конце сада вышли на глухую улочку, ведущую на берег реки. Они еще не отошли далеко от дома, когда услышали пьяные крики: "Хозяйка, ты где? Не прячься, мы все равно тебя найдем!". Они ускорили шаг и через короткое время подошли к домику бакенщика, которого Мария Николаевна давно и хорошо знала. Она негромко постучала в окно. Бакенщик через дверь спросил:

  - Кто?

  - Митрич, это я, Мария Бережная. Открой, пожалуйста.

  Митрич распахнул дверь, и они с Андрейкой вошли в дом. Бакенщик давно жил один. Жена его умерла несколько лет назад, детей у него не было. Он слыл среди горожан чудаком, поскольку жил затворником. В свое время Тихон, муж Марии Николаевны, частенько бывал у Митрича. Они вместе рыбачили, зимой ходили на охоту. Нередко Митрич катал на лодке ее с детьми, перевозил на другой берег, где детям было раздолье побегать и порезвиться на зеленой траве. Когда была жива жена Митрича, у них было свое хозяйство: корова, гуси, куры. Мария Николаевна покупала у них молоко, сметану, яички.

  - Что у тебя стряслось, Марьюшка, что ты, на ночь глядя, пришла к бедному старику?

  - Лихие люди в доме.. Нельзя было нам с Андрейкой там оставаться. Митрич, голубчик, ты не перевезешь нас сейчас на ту сторону реки?

  - Так темно же, ни зги не видать.

  - Вот и хорошо, так безопаснее.

  - Может, на утренней зорьке?

  - Утром опять, наверно, стрелять будут. Утром опаснее плыть.

  Митрич собирался недолго. Взяв потайной фонарь, он повел нежданных гостей к лодке, сноровисто отвязал ее, вставил весла в уключины и предложил гостям садиться в лодку. Лодка бесшумно заскользила по воде и через какое-то время пристала к противоположному пологому берегу. Выйдя на берег, Мария Николаевна низко поклонилась Митричу и сказала:

  - Спасибо тебе, добрый человек! Век буду тебя помнить и молиться за тебя.

  - Прощевайте, барыня Мария Николаевна! Доброй вам дороги! Авось свидимся когда-нибудь.

  Он впервые назвал ее барыней и по имени-отчеству. Весла слегка плеснули, коснувшись воды, и через миг лодка растаяла в темноте. Мария Николаевна перекрестилась сама, перекрестила сына, и они пошли. Дорогу она знала и легко ориентировалась в темноте. Двигаться решили по ночам, а днем прятаться в лесу или кустарнике. Нужно было добраться до какой-нибудь станции и попытаться пристроиться в эшелон, идущий в сторону Москвы.

   Они шли всю ночь, а, когда забрезжил рассвет, отыскали стоявший в поле одинокий стог сена и забрались в него. Они проспали почти до полудня. Мария Николаевна проснулась первой и, осторожно раскопав сено, огляделась по сторонам. Все вокруг казалось спокойным и безмятежным, словно и не было вокруг никаких сражений. Не видно было ни души, все словно вымерло. Царившая кругом тишина после стольких дней канонады и городской суматохи казалась противоестественной и внушала тревогу. Мария Николаевна попыталась определить, где они находятся, но не было ни одного ориентира, способного подсказать их местоположение. Судя по стогу сена, жилье должно находиться где-то недалеко. Неужели ночью они сбились с дороги? Андрейка пошевелился и слегка застонал во сне. Она осторожно провела ладонью по его лбу, отгоняя тревожный сон. Он, видимо, спал очень чутко, потому что почти сразу открыл глаза и спросил:

  - Мама, что пора вставать?

  - Поспи еще, сынок.

  - Где мы?

  - Вот это я и пытаюсь определить. Я. в основном, ездила здесь, а пешком не ходила. Ты не видишь ли какой дороги поблизости?

  Андрейка выглянул из стога сена и тут же спрятался снова.

  - Что, что? - тревожно спросила она.

  - Посмотри направо. Там движется какая-то черная масса, пока еще далеко. По-моему, это какое-то войско. Вот только я не разглядел пешее или конное. Если конное, мы пропали. Надо отсюда выбираться.

  - Не паникуй! У нас есть время. Позади стога есть небольшой лесок. Давай туда перебираться, пока не поздно.

  Они осторожно выбрались из стога, аккуратно поправили стог, чтобы замести следы своего пребывания в нем и, пригибаясь, побежали к леску. Там они нашли небольшую ложбинку и спрятались в ней, не выпуская из поля зрения приближающуюся колонну. Впереди колонны ехал верховой в офицерской форме. У Марии Николаевны немного отлегло от сердца. Это не те, от кого они бежали этой ночью, и то - слава Богу! Лицо у верхового было запыленным и усталым. За ним двигались повозки, нагруженные каким-то добром, поверх которого восседали вооруженные люди с хмурыми и тоже усталыми лицами, затем повозки, тащившие орудия, замыкали колонну санитарные повозки, а за ними шли пешие воины. Вся эта масса усталых людей двигалась, нарушая тишину только скрипом колес и редкими окриками ездовых. Лицо одного из военных показалось Марии Николаевне до боли знакомым. Она не верила своим глазам - это был Алексей, отец Андрейки. Она хотела закричать, позвать его, но в последний момент что-то остановило ее. Ведь они так нехорошо расстались. Колонна пропылила мимо, и тогда Мария Николаевна с сыном вышла из своего укрытия и двинулась по дороге следом. Ей в голову пришла счастливая мысль, что Алексей может помочь ей с Андрейкой добраться до Москвы. Оказалось, что они с Андрейкой ночью остановились совсем недалеко от большого села, в котором и разместилась проехавшая колонна.

   Разыскать Алексея в селе большого труда не составило. Он искренне обрадовался, увидев Марию Николаевну и сына, разместил их с удобствами в просторной чистой избе, где и сам квартировал. Она рассказала ему о смерти мужа, о своих последних злоключениях.

  - Теперь твои беды кончились. Мы больше не расстанемся. Я не отпущу от себя ни тебя, ни сына. Само провидение уготовало нам эту встречу. Андрейка будет у меня ординарцем, а ты пристроишься при госпитале. Нам не хватает женских рук. Я сейчас же переговорю с командиром.

  - Подожди, Алеша, не спеши! Нам с сыном нужно в Москву, к Володе. У меня вся душа изболелась за старших сыновей. Я уже давно не имею от них никаких вестей.

  - Маша, что ты говоришь, какая Москва? Вся страна сейчас как огромный кипящий котел, все сдвинулось со своих мест. Неужели ты думаешь, что твои сыновья в стороне от этих событий?

  - Алеша, как ты стал военным, да еще и офицером? Ты же - музыкант!

  - Это у вас я был музыкантом, а до этого я служил в лейб-гвардии. Музыка властно позвала меня, и я вышел в отставку. А, когда началась война с немцами, я снова встал в строй.

   И началась для Марии Николаевны и Андрейки кочевая жизнь, полная бытовых неудобств и неожиданностей. Какие уж там бытовые удобства в военное время? Приходилось порой, не отдохнув и не отоспавшись, снова трогаться в путь, полный опасностей. В полевом передвижном госпитале на колесах не хватало порой самого необходимого - иода и бинтов, а почти после каждого боя были раненые и даже тяжело раненые. У Марии Николаевны сердце рвалось на части от бессилия помочь, когда она видела страдания людей. Жизнь ее превратилась в сплошной кошмар без начала и конца. Алексея и сына она видела урывками в короткие часы остановок, и тревога за них снедала ее ежеминутно. Бои шли с переменным успехом. Наступало осеннее непогодье, по утрам бывало иногда морозно. Военная удача отвернулась от тех, с кем судьба свела Марию Николаевну, все больше несли они потерь, и чаще им приходилось отступать, чем наступать. Отступая, они пристраивали тяжело раненых у надежных людей.

   Красные набирали силу. Белые войска откатывались к югу, и все дальше от Москвы. Мария Николаевна решила еще раз переговорить с Алексеем, уговорить его отпустить ее с сыном. Выбрав момент, когда войско остановилось для отдыха и пополнения в небольшом южном городке, она пришла к нему. Он обрадовался, увидев ее, усадил за стол, на котором дымилась в чугунке сваренная хозяйкой картошка, и предложил разделить с ним скромную трапезу. Она не стала отказываться, ибо по опыту знала, что за ужином легче решать сложные вопросы, чем за пустым столом. Разговор она начала издалека. Справилась, как Андрейка справляется с обязанностями ординарца, где он сейчас и почему не рядом с отцом. Алексей ее успокоил, сказав, что сын скоро появится. Тогда она, заглядывая ему в глаза, прямо спросила:

  - Алеша, как долго мы будем отступать? Не кажется ли тебе, что вы проиграли и нужно думать о спасении жизней, а не о реванше? Смотри, красных везде поддерживают.

  - Но только не на юге. Здесь наши позиции крепки.

  - Ой, ли? Алеша, Алеша, мы с тобой пожили на этом свете, а сын наш только вступает в жизнь. И какую судьбу ты ему готовишь? Отпусти нас по-доброму. Нельзя воевать со своим народом и нельзя насильно навязывать ему свою волю.

  - Машенька, народ одурачен ложными призывами о равенстве. Не бывает двух одинаковых людей. Что же говорить обо всем народе? Всех нас Господь наделил разными способностями, каждому определил свою судьбу по силам и разумению, каждого наделил свободой выбора.

  - Только ты не даешь нам с сыном этой свободы. Помоги нам уехать в Москву!

  - Маша, ты не ведаешь, о чем просишь. Вся страна разорена, транспорт парализован, вы не продвинетесь дальше Ростова. Без денег, продуктов вы погибнете. И где гарантия, что твои старшие сыновья в Москве? Нужно держаться нам вместе, а, когда все стабилизируется, мы найдем Сережу и Володю. Я не могу вас потерять и не могу оставить своих товарищей по оружию, ведь я давал присягу на верность нашему правому делу. Давай оставим этот тяжелый разговор. Вот передохнем, пополним армию свежими силами, вооружением и начнем наступление. Вот увидишь, удача повернется к нам своим светлым ликом!

  Алексей обнял ее и привлек к себе, а она, склонившись головой на его плечо, тихо заплакала от бессилия переубедить его и склонить на свою сторону. Почти две недели пробыли они в этом городе, и передышка пошла всем на пользу. Порой казалось, что они вернулись в прежнюю мирную жизнь без стрельбы и канонады. И погода стояла удивительно теплая, не похожая на слякотную осень средней полосы. Днем бывало даже жарковато, и только вечерняя прохлада напоминала о приближающихся холодах. Войско отдохнуло, пополнило запасы вооружения и продовольствия, а самое главное у людей появилась надежда на перемены к лучшему. Мария Николаевна отмылась от дорожной грязи, отоспалась, посвежела. За время трудной походной жизни она похудела и выглядела значительно моложе своих сорока с приличным "хвостиком" лет. В ее походке опять появились легкость и стремительность. В один из вечеров Алексей пригласил ее в театр на оперу Верди "Травиата". Давно забытым мирным временем пахнуло на нее от слов театр и опера. С небывалым и почти забытым настроением она стала собираться, несколько раз меняя прическу. Алексей накануне принес ей нарядное платье из прежнего времени, туфли на каблуке, великолепные украшения и, глядя на свое отражение в зеркале, Мария Николаевна вдруг разволновалась. Она впервые ощутила, что время ее молодости безвозвратно уходит, что жизнь дарит ей прощальные мгновения прекрасного, что счастливая прошлая жизнь никогда не вернется и что впереди все так зыбко, неясно, бесперспективно. Она тряхнула головой, отгоняя невеселые мысли, улыбнулась своему отражению в зеркале и вновь почувствовала себя юной Марийкой. Вот-вот раздастся голос матушки: "Смотри, дочка, просмотришь свою красоту, если все время будешь в зеркало смотреться". Она вздохнула, еще раз улыбнулась самой себе и поспешила на зов Алексея.