Дерзкий характер

Неожиданным для себя и окружающих образом Марика из худенькой девочки-подростка превратилась в очаровательную слабовольную девушку с зелеными глазами, тонкой фигурой и пышной грудью, округлость которой смешивала не один мужской взгляд. Особый шарм ей придали волнистые волосы, всегда ускользающие от строгой прически и золотисто-оранжевая аура, окружающая ее свежее матовое личико с нежным румянцем на щеках и губами красивой формы, яркими, как будто пролился вишневый сок. ее и застыли, не в силах отпустить За ее гибкость и юношескую чистоту. Ее волосы были редкого золотисто-бронзового цвета, как будто луч заходящего солнца пролил на нее свое сияние и остался навсегда. Марика всем хороша, но ее характер ... Характер Марики не зависел от человеческого суждения и всегда действовал согласно ее собственному пониманию и воле. Мать часто вздыхала, глядя на свою упрямую дочь, часто проливая тайну слезы, когда думала о судьбе дочери: как она себя чувствует   - Смотри, дочка, всю красоту свою просмотришь!   - Не просмотрю, - задорно отвечала Марийка, пытаясь оторваться от своего отражения, но какая-то неведомая сила снова притягивала ее к серебристому стеклу.    И вот к Марийке пришло ее первое чувство и завертело в своем водовороте. Все чаще по вечерам срывалась она со двора, якобы к подружке, а сама летела, не чуя ног, на свиданье к Петру. Петр - цыганистого вида молодец, играл с переборами на гитаре и приятным баритоном напевал: "Милая, ты услышь меня..." Заслышав его голос, Марийка менялась в лице и старалась незаметно для родителей уйти из дома, а те поначалу ничего не замечали, ни о чем не подозревали. Пронька, ее младшая сестра, в пылу ссоры выдала родителям сердечную тайну старшей. Отец и мать от выбора Марийки пришли в ужас: Петр слыл пустым и разбитным парнем. Не о такой партии мечтали родители для своей дочери. Отец решительно заявил:   - С Петром я тебе не позволю встречаться. Будешь сидеть дома, пока я тебе не найду жениха. Не хватает еще, чтобы ты в подоле принесла, опозорила наши седые головы!    Марийка подбоченилась, гордо вскинула голову и отчеканила:   - Либо выйду за Петра, либо ни за кого - в монастырь уйду!   - Как же, ждут тебя в монастыре с твоим норовом! Завтра же переговорю с Бережными, пусть шлют сватов. Тихон давно по тебе сохнет.   - Сами выходите замуж за своего Тихона! - зло сверкнула глазами Марийка. - Я его не люблю и никогда не полюблю!   - А этого кобеля Петьку, стало быть, любишь? Да ты послушай только, какая слава о нем идет. Пустозвон твой Петька! Одно слово - петух!   - Это от зависти люди брешут, - огрызнулась Марийка.   - Ты у меня поговори, поговори! Я вот возьму ремень и пройдусь им пониже спины. Посмотрим, как ты тогда заговоришь.   - Что вы меня ремнем пугаете? Хоть убейте, а за Тихона не пойду!   - Иди спать! - приказал отец. - И из дома без моего дозволения - ни шагу.   Марийка круто развернулась, чуть не задев своей длинной косой отцовского лица, и выбежала из комнаты. Она не плакала, не кричала, но все в ней восставало против решения отца. Марийка твердо решила отстаивать свое право на счастье. Если все же отец выдаст ее за Тихона, она устроит тому такую "сладкую" жизнь, что мало не покажется.    Отец сдержал свое обещание, и через несколько дней после разговора с Марийкой о замужестве сваты переступили порог их хаты. Марийка в это время была в своей светелке и прилежно вышивала райских птиц, качающихся на зеленых ветвях. Пронька вихрем влетела в комнату с горящими от любопытства глазами и с порога выпалила:   - Марийка, иди, тебя отец кличет. Тебя сватать пришли! А Тихон-то вырядился в новый пиджак, такой важный. Ой, как интересно!   И она так же стремительно выбежала из комнаты, а Марийка осталась сидеть неподвижно, не в силах встать с кушетки, на которой рукодельничала. Ноги у нее предательски ослабели, а сердце, словно сорвавшись с привязи, застучало часто и сильно. Но это была минутная слабость.   - Бежать, бежать из этого постылого дома! Никогда я не выйду замуж за Тихона - лучше утопиться или уйти в монастырь!   Марийка распахнула окно и выскочила во двор, крадучись прошла мимо окон горницы, где отец и мать привечали желанных гостей, и через огород побежала, куда глаза глядят и куда несли ее молодые ноги. А ноги несли ее к дому Петра. Петр был дома и, увидев возбужденную Марийку с пылающими щеками и непокрытой головой, страшно растерялся и удивился: не принято было молодой девушке из порядочной семьи приходить в чужой дом без приглашения и в таком виде.   - Марийка, что с тобой? Что случилось? Пожар, несчастье?   Марийка, не стесняясь родителей Петра, которые изумленными глазами смотрели на нее, ничего не понимая, кинулась Петру на шею, уткнулась головой ему в плечо и зарыдала.   - Господи, девонька! - всполошилась мать Петра. - Да, что случилось? Говори толком!   Но Марийка ничего не отвечала. Ей так хорошо плакалось на плече любимого! Петр отстранил ее и участливо спросил:   - Марийка, какое несчастье тебя привело к нам? Говори, не стесняйся. Я, чем смогу, помогу тебе.   - Тихон, проклятый Тихон пришел сватать меня, а я убежала из дома. Я домой не вернусь!   Петр озадачился: ему не хотелось ссориться ни с родителями Марийки, ни, тем более, Тихона. Это были люди, от которых во многом зависела жизнь многих людей их городка. Марийкин отец владел мануфактурным производством, на котором трудилась половина населения, а у Тихона отец был священником в местном храме. Сам Тихон был регентом церковного хора и пользовался репутацией смирного и набожного человека. Нет, в его планы не входило становиться их врагом. Марийка нравилась ему и красотой, и независимым характером, но идти против воли ее родителей он не согласен. Стараясь не задеть самолюбия Марийки, он мягко сказал:   - Марийка, душа моя! Иди домой. Твои родители лучше твоего знают, как устроить твою судьбу. Неужели ты сможешь жить в нашей халупе? Нам иногда и есть-то нечего, кроме картошки пустой и кваса. Да, и не готовы мои родители принять лишний рот. Жениться мне еще рано, да и ты еще слишком молода. Подрасти годок-другой.    Марийка не верила своим ушам. Неужели это ее любимый Петр говорит эти слова, которые острым ножом вонзаются в сердце и полосуют его на части? Не помня себя от горя, она оттолкнула Петра и выбежала за дверь.   - Никто, никто меня не любит, не понимает! Петя, Петя! Я думала ты защитишь меня, а ты...   Шатаясь от невыносимого горя, как пьяная, Марийка побрела по улице. Знакомые оглядывались на нее, недоуменно качая головами, а одна старушка сочувствующе-осуждающе промолвила:   - Ить, милая, как набралась с утра пораньше! А ведь из приличных будет. Ну, и времена пошли. И куда только родители смотрят?   А дома Марийки уже хватились. Отец пришел в неописуемый гнев. Ему было стыдно перед своим другом Ефремом Бережным и его сыном Тихоном. Чтобы спасти честь дома, сказали, что Марийка срочно должна была уйти к бабушке, которой накануне стало плохо. А Проньку послали искать Марийку со строгим приказом немедленно придти домой и не позорить родителей.    Тем временем Марийка, перебегая дорогу, чуть не угодила под проезжавшую пролетку, в которой гордо восседала ее бабушка, спешившая присутствовать при сватовстве любимой внучки. Увидев Марийку простоволосой, без сопровождения, бабушка поспешила усадить ее рядом с собой и стала расспрашивать, куда она бежит и почему в таком виде. Сердце Марийки было переполнено отчаянием и болью, и она вся дрожала, как в лихорадке. Бабушка прикоснулась губами ко лбу внучки, он горел. Она тут же приказала кучеру поворачивать обратно. Дома она велела служанке заварить свежий чай с травами, напоила им внучку и уложила ее в постель, а сама присела рядом и выслушала все Марийкины жалобы на родителей, на предательство Петра.   - Ах, внученька, как я тебе завидую!   - Завидуешь? - изумилась Марийка и от неожиданности даже перестала лить слезы. - Чему, бабушка? У меня такое горе, а ты завидуешь?   - Да, не горю я твоему завидую, а твоей живой душе, тому, что ты так бурно переживаешь свои первые небольшие потери. Поверь, пройдет немного времени, и ты с улыбкой будешь вспоминать свои слезы и будешь удивляться, как ты могла полюбить такого шалопая, как Петр.   - Ах, бабушка, если бы ты слышала, как он играет на гитаре! Я никогда его не разлюблю!   - Разлюбишь, - уверенно произнесла бабушка. - И кого там любить? Вот Тихон - это серьезный молодой человек, за такого не стыдно выйти замуж. Не зря отец тебе его в женихи прочит.   - Бабушка, и ты туда же! Не люблю я Тихона и никогда не полюблю! Петр отказался от меня, а я его люблю, все равно люблю!   - Люби себе на здоровье, кто же тебе мешает? А замуж выходи за Тихона. Сама подумай, что даст тебе и твоим будущим детям Петр? Гол, как сокол, да к тому же - вертопрах. А Тихон со временем унаследует приход отца. Будешь жить, ни в чем не зная нужды. Думаешь, я не любила, не горела и не горевала? Еще как любила! А отец сказал свое слово, и вышла замуж за твоего дедушку. Думала, что никогда его не полюблю, а уж через неделю и вспоминать забыла о своей любви. Вот так-то, девонька!    И бабушка гладила Марийкины плечи, утирала ее слезы, ласково шептала ей, что все пройдет, что время лечит, и Марийка постепенно успокаивалась, отходила от своего душевного волнения. А бабушка тем временем мягко выговаривала ей:   - Не дело в таком виде по городу разгуливать, что подумают люди, что будут говорить о тебе?   - Ах, бабушка, какое мне дело, что они будут говорить?   - Не скажи! Добрая слава лежит, а худая по дорожке бежит. Доброе девичье имя потерять легко, обретать назад трудно, а порой и невозможно. Вот так-то! Ты полежи, а я распоряжусь, чтобы Прохор сходил к твоим родителям и сказал, что ты у меня, чтобы они не волновались.   Бабушка вышла, а Марийка обдумывала, что ей сделать, как поступить, чтобы не идти замуж за постылого Тихона. Бабушкины слова ее не убедили. Переживания последнего часа истощили ее физические и душевные силы, и она незаметно задремала. Проснулась она от громкого голоса своего отца, который на весь дом вопрошал:   - Где эта бесстыжая девчонка? Я ей покажу, как отца позорить на весь город, как обижать порядочных людей, я научу ее хорошим манерам!   И рядом журчал негромкий бабушкин голос, убеждавший отца не горячиться и пощадить чувства дочери:   - Ей и так, бедной, досталось. Хорошо, что я ее встретила. Она бежала, ничего не соображая, и чуть под мою пролетку не попала. Я едва ее успокоила. Пусть поспит, а ты попей чайку, глядишь - и сам успокоишься.   И она повела отца в столовую, где на столе шумел самовар и стояло множество вазочек с вареньем, печеньем, пирогами, пышками и восточными сладостями, до которых Марийкина бабушка была ох, как охоча. Прихлебывая чай из блюдца, она неспешно говорила сыну:   - Смотри, Николаша, не перегни палку. Марийка характером вся в тебя пошла: такая же горячая и безудержная, края не ведает. Сейчас ей мир без Петра пустым кажется, в монастырь рвется. Обидел он ее крепко. Испугался гнева твоего и отверг ее. Ты и отпусти ее в монастырь пожить. Порядки там строгие, она их долго не выдержит и вернется под отцовское крыло. А ты тем временем Петра спровадь подальше из города, с глаз долой - из сердца вон. И тут уж она из твоей воли не выйдет.   Отец слушал свою мать, Марийкину бабушку, по-бычьи наклонив упрямую голову и нахмурившись, но постепенно лицо его прояснялось. Он тряхнул своими кудрями и, прихлопнув ладонью по столу, сказал:   - Это ты, мать, хорошо придумала. Что ж, в монастырь, так в монастырь! А Петра я пошлю на свои подмосковные мануфактуры, домишко ему с семьей прикуплю и деньжишек дам на разжитие. Словом, не обижу, если он и думать забудет про Марийку.    Марийка ожидала отцовского гнева и уже приготовилась сражаться за свою любовь не на жизнь, а на смерть, а отец обнял ее за плечи и ласково заговорил:   - Вот видишь, доченька, какого ты себе кавалера выбрала! Не любит он тебя, раз так легко от тебя отказался. И ты забудь его! Ты у меня вон какая красавица, мы тебе такого удальца отхватим, что все ахнут!   - За Тихона не пойду! - дерзко заявила Марийка, с опаской поглядывая на отца и ожидая его неминуемого гнева. Но отец и не думал гневаться. И тогда Марийка с отчаянной решимостью выпалила:   - Я в монастырь решила идти!   - Что ж, дело хорошее. Только монастырь, дочка, не всякого принимает и не всякий может там прожить всю жизнь. Поезжай в монастырь к матушке Серафиме, поживи там, присмотрись к порядкам и, если ты своего решения через полгода не изменишь - с Богом! Мы с матерью дадим тебе свое благословение.   Марийка не ожидала от отца такой сговорчивости и от неожиданности растерялась, а отец продолжил:   - Завтра же поговорю с матушкой Серафимой, а сейчас поедем, дочка, домой, а то там мать, поди, волнуется.    На другой день отец отвез Марийку в монастырь. Матушка Серафима встретила ее приветливо и отвела в маленькую чистую и темноватую келью, убранство которой состояло из многочисленного количества икон, перед которыми теплилась лампада и горели свечи, распространяя сладкий, слегка удушливый запах, узкой кровати, аккуратно заправленной, маленького столика-комода, втиснутого между кроватью и стеной, и миниатюрной скамеечки. На столике лежали Псалтирь, Евангелие и Библия. Марийка не ожидала увидеть такой аскетической обстановки. Ей некуда было даже поставить свою объемистую плетеную корзину-чемодан с вещами. Матушка Серафима между тем подала знак стоявшей сзади нее молодой монахине, и та унесла Марийкин чемодан и принесла платье из темной, почти черной шерсти, темные чулки с подвязками и темные ботинки на низком каблуке. Только головной платок был белого цвета.   - Ну, Марийка, прощайся с отцом и переодевайся. Сестра Софья познакомит тебя с нашим распорядком. Ты его лучше запиши. У нас не рекомендуется опаздывать. Отныне тебя будут звать сестра Мария. Ты поживешь у нас, сколько захочешь, послушницей. Жить будешь по нашему уставу и исполнять все, что тебе поручат. Надеюсь, что тебе у нас понравится.   Марийка с брезгливостью осмотрела шершавое на ощупь платье, грубые чулки, почти мужские ботинки, и невольный вздох вырвался из ее груди. Она постаралась его подавить, но смутная тревога уже поселилась в ее сердце вместе с глубоким сожалением. Отец обнял ее, коротко пожелал ей счастливого пребывания в монастыре и уехал.    Марийка переоделась и хотела посмотреть на свое отражение в новом наряде, но, сколько ни искала зеркало, так и не нашла. Это привело ее в еще большее уныние. Она не мыслила своей жизни без зеркала. Ее день начинался с зеркального отражения и им заканчивался. В келью заглянула сестра, которая приносила ей одежду, и сказала:   - Сестра Мария, ты опоздала на вечернюю молитву, все уже собрались, ждут только тебя. Матушка просила тебе напомнить.   Марийка пошла вслед за сестрой по узкому длинному темному коридору в просторную молельную комнату. В ней находились монахини молодые и пожилые, все в одинаковых темных платьях и покрывалах. Когда Марийка вошла, они из-под полуопущенных глаз внимательно ее рассматривали. Матушка подала сигнал, и зазвучали песнопения. Марийка их слушала и не слышала. Мыслями она унеслась в отцовский дом, представляя, что все собрались за вечерним чаем и нет только ее. Сестры молились долго, и Марийка утомилась от долгого стояния и поклонов, ныли ноги и спина, и хотелось присесть, а еще лучше, прилечь. Когда, наконец, Марийка добралась до постели и вытянулась под одеялом, сон мгновенно смежил ее веки, и она крепко уснула. Ей показалось, что она спала одно мгновение, а ее уже подняли на утренние молитвы. За окном было темно, голову клонило к подушке, но нужно было вставать и идти. Кое-как одевшись, Марийка снова шла длинным коридором, и снова звучали бесконечные, как ей казалось, молитвы. А после молитв ей поручили мести просторный монастырский двор, и она усердно махала метлой, а двор все никак не кончался. У Марийки ныли плечи и руки, страшно хотелось есть. Наконец-то позвали в трапезную, но завтрак не принес желанного насыщения. Он состоял из кружки молока, которое Марийка не терпела с раннего детства, и ломтя ржаного хлеба. Хлеб она съела, а молоко отставила в сторону. И потекли день за днем, проходящие в бесконечных молитвах, труде и похожие один на другой, как братья-близнецы. Марийка уставала так, что без сил падала в постель и засыпала мертвецким сном. Монастырская жизнь имела для нее лишь одну светлую сторону - она почти забыла свое чувство к Петру. Осталась только тоска по беззаботной прежней жизни в отцовском доме. Она потеряла счет времени, руки ее огрубели, лицо покрылось крестьянским загаром. Никто не узнал бы в юной послушнице прежней задиристой и отчаянной девчонки. Лето подходило к концу, зарядили нудные осенние дожди, и Марийка затосковала с новой силой. И однажды, набравшись решимости, она постучала в келью матери-настоятельницы.   - Войдите! - услышала она приветливый голос и вошла в келью с отчаянно бьющимся сердцем.   - Матушка, - обратилась она робко к настоятельнице, - вы сказали, что я могу по желанию в любое время уехать домой. Я очень хочу домой, я истосковалась по своим родным. Отпустите меня!   - Я не могу этого сделать. Твой отец привез тебя на полгода. Продлить срок по желанию ты можешь, а сделать его короче - нет. Тебе, сестра Мария, не хватает смирения и покорности. Думаю, что жизнь в монастыре тебе полезна. Ты научилась порядку и терпению, выучила многие молитвы, приобщилась к труду. Разве этого мало? Поживи еще. Постарайся полюбить монастырскую жизнь. Пойми, за забором бушуют человеческие страсти и пороки, а здесь ты живешь жизнью, приближенной к Богу, здесь нет места суете и мирским радостям, которые отвлекают душу и постепенно убивают ее. Иди, дочь моя, и подумай хорошенько над тем, что я тебе сказала.    Голос матушки был ласковым и доброжелательным, но глаза смотрели на Марийку с легким холодком отчуждения. Она, по всей видимости, забыла молодое кипение крови, и ей было не понять стремление Марийки вырваться из этого благообразного распорядка и окунуться в привычный мир житейской суеты. Марийка не ожидала такого решения своей участи, и вся ее необузданная натура восстала против него. Она не могла больше оставаться в этом замкнутом пространстве тишины и сосредоточения, покорности и молитвы. "Бежать! Бежать, как можно скорее!" - стучало у нее в мозгу. Но как осуществить свое намерение? Каждый ее шаг под контролем, ворота монастыря на запоре и днем, и ночью. Помог случай. В монастыре ожидали приезда высоких гостей-паломников. Все сестры были заняты приготовлениями к их приему, и Марийка оказалась предоставленной самой себе. Больше половины дня она провела вблизи ворот с молитвенником в руке, изображая полное погружение в молитву, а сама зорко следила за тем, как ворота открываются и закрываются. На какое-то мгновение сестру-привратницу отвлекли, и Марийка юркнула в полуоткрытые ворота и быстрым шагом пустилась по дороге. При каждом подозрительном звуке шагов или тарантаса она пряталась в придорожные кусты. Так она благополучно добралась до ближайшей деревни, но дальше путь для нее был закрыт: у нее не было денег. К тому же, она изрядно проголодалась. Осторожно оглядываясь, она постучала в крайний дом. На стук вышла пожилая женщина, подслеповато щурившая глаза, и спросила:   - Тебе чего, милая? Ты, часом, не заблудилась?   Марийка хотела соврать, но вместо этого расплакалась горько и безутешно. В глазах женщины промелькнуло сочувствие. Она сделала приглашающий жест и вошла в дом. Марийка вошла следом. В горнице было чисто и просторно. На подоконниках цвела герань алым цветом, создавая праздничный настрой и придавая жилью особый уют и домашность. Женщина усадила Марийку на стул, и сама села напротив, приготовившись выслушать причину ее слез. И Марийка неожиданно для самой себя поведала ей о своей печали, о своем пребывании в монастыре, о своей тоске по привольной девичьей жизни в родительском доме, впрочем, из осторожности не называя своего имени и городка, в котором она жила. Женщина слушала ее, не перебивая и явно не выказывая своего сочувствия Марийкиному горю. Когда Марийка закончила свое повествование, женщина строго сказала:   - Да, девонька, не легко тебе придется в жизни с твоим характером. Отца ты не почитаешь, не слушаешь, монастырский устав тебе не по нраву. Ты хочешь жить по своей воле, что ж, живи, да на судьбу не сетуй. Чем я тебе могу помочь?   - Не знаю, - честно призналась Марийка. - Если я вернусь домой, отец снова отправит меня в монастырь, а я там больше не выдержу. Я умру там, умру! - и Марийка зарыдала с новой силой.   Женщина изучающе смотрела на Марийку, а затем, видимо, приняв какое-то решение, сказала:   - Если хочешь, оставайся у меня в работницах за еду и кров. Делать ты, как я вижу, особо ничего не умеешь, придется тебя всему учить. Вон у тебя ручки какие тонкие и белые. А, как научишься, так и плату тебе положу. Живу я одна, а хозяйство у меня немалое: две коровы, телята, поросята. А птицу уж я не считаю за труд, она сама себя прокормит. Ну как, согласна?    Марийка не знала, что ответить. Ее пугала перспектива возвращения домой, но и жить в наймичках она никак не хотела. Женщина равнодушно ждала ее решения. Наконец, страх возвращения в монастырь пересилил, и Марийка еле слышно прошептала:   - Я согласна.   - А, коли согласна, утирай слезы и переодевайся. Не гоже в монастырской одежде показываться на люди. Соседям скажем, что ты моя бедная родственница. Меня зовут Домна Евграфовна. Можешь звать меня тетя Домна.   С этими словами Домна Евграфовна бросила Марийке узелок с одеждой. В узелке оказалось простое застиранное, но еще крепкое и чистое ситцевое платье, фартук и косынка. Марийка переоделась и превратилась в миловидную крестьянскую девушку. Домна Евграфовна показала ей маленькую, но чисто прибранную каморку, в которой стояли деревянная   кровать, застеленная лоскутным покрывалом, маленький столик и табуретка.   - Вот здесь ты будешь жить. Столоваться будешь вместе со мной. Пойдем, я покажу тебе свое хозяйство.   В обязанности Марийки входил не только уход за домашней скотиной, но и уборка дома, готовка, огромный огород и множество других дел, которых было столько, что некогда было присесть и отдохнуть. От зари до зари трудилась Марийка, а Галчиха, так звали Домну Евграфовну все в округе, никогда слова доброго не сказала ей, никогда не приободрила, а только ворчала недовольно: и то Марийка сделала не так, и это - не этак. Да, и то правда. На первых порах Марийка ничего не умела, но у нее было большое желание угодить своей хозяйке, и она старалась. К тому же, кое-что она усвоила, проживая в монастыре. Дни бежали быстро. Незаметно наступили холода, которые всегда приходят внезапно, когда их не ждешь. Исподволь они наступают: сначала небольшие заморозки одевают в иней траву и кусты, лишь слегка прихватывая землю и заставляя листву стелиться под ноги дивным ковром от порывов ветра, а уж потом полетит легкий снежок, который и не задерживается, вроде, на земле, а тает. И лишь однажды утром выглянешь в окно, а на дворе - белым-бело от выпавшего за ночь настоящего снега, и мороз заворачивает не на шутку. Дел с зимой у Марийки не убавилось: нужно и хвороста для растопки набрать и печи истопить, чтобы тепло стало в большом доме. Руки у Марийки огрубели, щеки обветрели и жарким огнем полыхали на морозе. Зимой день короток, а вечер длинный, вот и слушает Марийка целый вечер ворчание Галчихи, сидя за прялкой или пяльцами. Не дает ей Галчиха ни минуты отдыха. И поговорить-то бедной девушке не с кем. Бежала бы Марийка из этого опостылевшего ей дома, да куда и как? Денег у нее нет, домой возвращаться боязно, а в монастырь не хочется. Ждет Марийка весны и надеется, что настанет в ее жизни светлая полоса.    Близилась рождественская пора, и все в доме тщательно мылось и скоблилось. А еда была совсем скудная, как никак - пост. Однажды утром Галчиха скупо проронила:   - Приготовь грибную лапшу, да побольше. К обеду ожидаю гостей. Кашу свари, да порассыпчатей, как я тебя учила. И про взвар не забудь.   Готовит Марийка, а у самой мысли вокруг ожидаемых гостей вертятся: кто такие, молодые ли, старые, мужчины или женщины. К предстоящему обеду Галчиха принарядилась, вытащила из сундука темно-зеленое атласное платье, отделанное кружевом, и чепец в тон платью из таких же кружев, что и отделка на платье. Выдала она и Марийке почти новое платье из светлой саржи и нарядный передник. Перед приездом гостей строго приказала:   - Ты гостям на глаза особо не лезь. Сделала свое дело и отойди в угол, но из комнаты не уходи, вдруг что понадобится.   И куда только подевался вечно недовольный вид Галчихи: щеки ее разрумянились, глаза словно стали больше и приветливее, и Марийка с удивлением отметила, что Галчиха - совсем еще не старая женщина. И вот раздался звон колокольчиков сначала издалека, потом все ближе, ближе. К дому подкатили сани и из них вылезли закутанные в тулупы двое мужчин: молодой и пожилой. Никак не рассмотреть через замороженные стекла их лиц. Но вот они переступают порог, и Марийка в смятении узнает Ефрема Бережного, друга отца, и его сына Тихона. Никак не ожидала она их здесь увидеть. Только не попасться им на глаза! Но как избежать встречи? Не осознавая, что она делает, Марийка тихонько выскальзывает в сени, хватает плюшевый жакет, накидывает на голову шаль хозяйки, сует ноги в валенки и опрометью выскакивает во двор, где у крыльца стоят сани с нерасседланной лошадью, неторопливо жующей овес из подвязанной торбы. Одно мгновение - и девушка уже в санях, торопливо и сноровисто отвязав лошадь и лишив ее сладкого корма.   - Но, родимая! - кричит Марийка, стегнув кнутом ничего не понимающее животное, и вихрем выносится со двора. Она не думает об оставленном позади доме, приютившем ее, ни о Галчихе, ни об ее гостях. Одна мысль гонит ее прочь: только бы ее не увидели и не узнали Бережные! Лошадь мчится знакомой дорогой, все дальше унося Марийку, а она все подстегивает и подстегивает свою спасительницу, не чувствуя первоначально холода и обжигающего ветра, который постепенно проникает под короткий плюшевый жакет, и девушка начинает сначала мерзнуть слегка, а потом мороз берет ее в свои ледяные объятия все настойчивее и жестче. Руки ее коченеют, и она их по очереди греет в карманах жакета, но это помогает слабо. В конце концов, Марийка падает на дно саней, зарывшись в лежащее сено, и отдается на волю судьбы. Окоченевшую от холода девушку лошадь привозит к дому своего хозяина и останавливается. Вышедшая хозяйка, мать Тихона, находит замерзшую Марийку и зовет домочадцев помочь перенести ее в дом, где ее руки и ноги растирают снегом, смазывают гусиным салом, а саму пришедшую в себя нежданную гостью поят чаем с липовым отваром и малиновым вареньем и укладывают на теплую печь. В замерзшей девушке никто не признал дочь богатого фабриканта. Лишения последних месяцев, скромная одежда изменили Марийку до неузнаваемости.