Дерзкий характер

2.5

   И Николая Петровича тоже одолевали невеселые думы. Конечно, он везет на себе целое состояние, но, где гарантия, что его не отнимут, что он благополучно выедет за рубеж и воссоединится с родными? А как хочется спокойной старости среди близких людей! Так каждый со своими переживаниями встретил утро. Оно выдалось солнечным и ясным и, казалось, обещало добрый день и не предвещало ничего худого. Состав остановился где-то на запасных путях. Появился Сергей с озабоченным выражением лица и хмуро сказал:

  - Еще раз прошу всех вас, оставайтесь на местах и не высовывайтесь из вагона. Я за вами приду.

  Он ушел, и потянулось долгое мучительное ожидание. Хотелось есть, но еды не было. Наконец, Николай Петрович сказал:

  - Может, сходить на разведку? Выясним, где мы находимся, и попытаемся купить хотя бы немного еды.

  Мария Николаевна запротестовала:

  - Сережа просил нас никуда не уходить. Нужно ждать. Он лучше нас разбирается в обстановке. Мы можем навлечь беду не только на себя, но и на него.

  Ее поддержал Алексей Викентьевич. И снова время стало словно резиновым, которое тянется бесконечно и все на одном месте. Уже полдень миновал, а Сергей все не появлялся. Решили дождаться темноты и, если Сергей не появится, действовать самостоятельно и сообразно обстановке. А пока, чтобы скоротать время, решили поспать, тем более, что ночь была для всех бессонной. Сергей объявился под вечер и был чем-то очень доволен. Он подмигнул Андрейке, звонко в обе щеки расцеловал мать и дружески пожал мужчинам руки.

  - Давайте собираться, товарищи!

   Но тут же смутился, сообразив, что назвал товарищами бывших господ. Затем, поборов смущение, сказал:

  - Привыкайте к новому обращению. Господа теперь не в ходу. В общем, сейчас я вас устрою у одного своего хорошего знакомого, вы у него переночуете, а утром займемся оформлением необходимых документов на выезд. Думаю, что это займет не более двух дней. Я, в принципе, уже договорился. Пока все идет по плану.

  Сергей приехал на видавшем виды автомобиле. Не верилось, что это чудо техники сможет самостоятельно тронуться с места, но автомобиль резво покатил по пыльной дороге. Оказалось, что до Москвы состав не дотянул всего несколько километров. На окраине города автомобиль свернул в узкую улочку, по обеим сторонам которой стояли приземистые домишки с палисадниками, в которых буйно отцветала сирень, наполняя все пространство нежным ароматом. На путников пахнуло мирным уже почти забытым временем, и они жадно вдыхали свежий весенний воздух, любовались закатным небом, и все тревоги на время оставили их измученные неизвестностью души. Возле одного из домов автомобиль остановился. Хозяева дома встретили гостей радушно и пригласили к столу, на котором в большой миске дымилась горка свежесваренного картофеля, от запаха которого у голодных путников свело животы и потекла слюна, заполняя рот и вызывая непреодолимое желание немедленно наброситься на еду. Но они чинно подошли к столу и медленно стали есть, смакуя каждую крошку, чтобы насладиться каждым мгновением насыщения. Никогда прежде самая изысканная еда не казалась им такой вкусной, как эта пустая, ничем не сдобренная картошка.

   После ужина Сергей попросил всех остаться за столом для серьезного разговора. Он внимательно оглядел всех присутствующих и сказал:

  - Мне нужно знать, для кого из вас оформлять документы на выезд за пределы страны. Николай Петрович, Алексей Викентьевич, что вы решили, в какую страну желаете выехать?

  Николай Петрович ответил, не раздумывая:

  - в Париж и только в Париж!

  Алексей Викентьевич посмотрел вопросительно на Марию Николаевну и сказал:

  - Мое решение зависит исключительно от ответа Марии Николаевны. Если она согласится уехать из страны, я уезжаю тоже, но если она остается, остаюсь и я.

  Сергей недовольно поморщился и, немного помедлив, сказал:

  - Вам здесь оставаться небезопасно. Рано или поздно, но вас арестуют и приговорят, скорее всего, к высшей мере. Я хочу, чтобы вы это ясно понимали. И нельзя маму вынуждать уехать помимо ее воли, это непорядочно спекулировать на ее добром отношении к вам.

  - Пойми, Сережа, я не спекулирую. Я долгие годы люблю твою маму, и жизнь без нее для меня не имеет цены. Я уже говорил ей, что смерти не страшусь, и что здесь хотя бы будет человек, который будет посещать мою могилу. А что меня ждет там? Ни денег, ни специальности жизненной. Кем я там буду? Самое большее - тапером в захудалом ресторане.

  В разговор вмешалась Мария Николаевна:

  - Алеша, я очень хочу, чтобы ты уехал, не связывая это решение с моим выбором. У меня здесь сыновья, я должна найти Володю! Сколько можно говорить об одном и том же?

  - Мама, прости, что не сказал тебе сразу. Володи в стране нет. Его выслали за неприятие новой власти. Я пока не выяснил, в какую страну его выслали.

  - Вот видите! - поддержал разговор Николай Петрович. - Поедемте все в Париж. Я помогу вам обустроиться на первых порах, мне понадобятся порядочные помощники. Поедемте и вы, молодой человек! - сказал он, обращаясь к Сереже. - Думаете, новая власть простит вам брата, который не признал ее?

  - Не изображайте новую власть монстром, пожалуйста! У меня есть перед ней неоспоримые заслуги и меня ценят, мне доверяют.

  - Надолго ли? - выразил сомнение Николай Петрович.

  - Итак, что решили? - решительно прервал начавшуюся, было, дискуссию Сергей.

  - Оформляй нам всем документы на выезд, сын! - твердо сказала Мария Николаевна. - Володи в стране нет, ты уезжаешь тоже по дипломатическим делам. Что нам с Андрейкой делать в этой разоренной и вздыбившейся стране?

  На том и порешили. Стали устраиваться на ночлег. Сергей простился и уехал, сказав, что появится ближе к вечеру следующего дня.

   Сергей устроил все наилучшим способом. Они должны были ехать вместе с ним в дипломатическом вагоне. Как ему удалось это устроить, он никому не рассказал, даже матери. Поезд отходил поздним вечером. Все тот же автомобиль привез их на вокзал. В вагон погрузились без излишней суеты; практически ни у кого из них вещей не было. Мария Николаевна была бледна и слегка нервозна. Глаза ее были воспалены то ли от бессонницы, то ли от пролитых накануне слез. Андрейка то и дело встревоженно поглядывал на мать, но она на его взгляды не обращала никакого внимания. Казалось, что она была вся обращена внутрь самой себя, словно прислушивалась к чему-то, происходящему в глубоких тайниках ее души. Сергей был собран и деловит. Он разместил всех, разбив пассажиров по парам: Мария Николаевна вместе с Андрейкой разместились в купе справа от купе Сергея, которое находилось в середине вагона, а Николай Петрович с Алексеем Викентьевичем - в купе слева. Остальные сопровождающие лица заняли свободные купе. Таким образом, Сергей и его сотрудники как бы заключили в кольцо эмигрантов поневоле. Последним было запрещено без особой необходимости покидать свои купе и, тем более, выходить из вагона. Сергей объяснил, что он сам будет приносить им еду, а для отправления естественных надобностей в купе есть все необходимое. На вопрос Алексея Викентьевича, может ли он общаться с Марией Николаевной и Андрейкой, Сергей утвердительно кивнул.

  Его беспокоило состояние матери, и он надеялся, что Алексею Викентьевичу удастся вывести ее из состояния отрешенности, в котором она пребывала с самого момента принятия решения об отъезде.

   Мария Николаевна практически не спала последние двое суток. Она не могла себе представить, что уезжает из России навсегда. Вся ее жизнь прошла перед ее мысленным взором. Она родилась на этой земле, в этой земле похоронены ее родители, муж, сын, бабушка и дедушка, многочисленные родственники. Здесь она познала радости и разочарования первой любви, здесь она рожала и растила своих сыновей. Здесь были ее корни, было все, что дорого сердцу, что поддерживает человека в трудную пору жизни, не дает ему сломаться и опуститься. Как на чужбине она будет обходиться безо всего этого, без посещения церковной службы по утрам, когда душа устремляется ввысь, очищаясь от всего наносного под умилительное пение певчих? Правда, говорят, что и там есть православные храмы, а здесь их, наоборот, разрушают. Неужели никогда она не вернется в город своей юности, где был приветливый родительский дом, была беззаботная пора юности? Неужели не увидит дом в другом, тоже ставшим ей родным, городе, из которого ей пришлось бежать, захватив только родительскую икону? Как можно все это оставить и забыть? Она неотрывно смотрела в окно, за которым в серой мгле весенней ночи уплывала назад родная российская земля, а впереди ее оставалось все меньше и меньше. Марии Николаевне хотелось выть от отчаяния. Что же мы натворили со своей злосчастной родиной, чем прогневили Господа Бога нашего, что должны бежать на чужбину, оставляя все самое дорогое и устойчивое, превращаясь в перекати-поле, без роду и племени? Кто и что нас ожидает на чужбине? Не лучше ли в родной стороне питаться подаянием, нежели есть сладкий кусок у чужих людей?

   Андрейка несколько раз окликал ее, но она его не слышала, погруженная в свои тягостные раздумья. Из состояния отрешенности ее вывело появление Алексея Викентьевича и Николая Петровича, которые зашли справиться, как они устроились. Она отвечала им немногословно и невпопад. Алексей Викентьевич подсел к ней, обнял за плечи и радостно проговорил:

  - Машенька, родная, кончились наши мытарства! Неужели мы действительно покидаем этот ад, где каждый день грозил то голодом, то лишением свободы, а то и жизни?

  Она с изумлением уставилась на него:

  - Ты радуешься отъезду? Алеша, опомнись! Мы навсегда покидаем родные места, а ты радуешься?

  Она зябко повела плечом, освобождаясь от его объятья, и даже отодвинулась от него. Николай Петрович вторил Алексею:

  - Мария Николаевна, голубушка, что же вы печалитесь? Начинается новая жизнь без всех этих ужасов последних лет, мирная жизнь, понимаете? Без новой хамской власти холопов, без страха быть униженным и распятым. Как же этому не радоваться? Да посмотрите вы на все это с реальных позиций! Что вас ждет здесь, в нищей и голодной России, терзаемой распрями и войнами? Что здесь ожидает ваших сыновей? Новая власть уже разделила их. Сережа приспособился к новой власти, а Володя оказался ей неудобен, и его выслали. Андрею вашему нужно учиться, а где, позвольте вас спросить?

  - Все это я понимаю разумом, но я, помимо всего прочего, женщина и живу чувствами, а чувства мои восстают против разлуки с родиной. Вам есть чему радоваться, покидая страну. Вы богаты, у вас внуки и невестки в Париже ждут вас, а мы, кому нужны там мы? У нас ничего нет, кроме прожитых лет. Кем мы будем там?

  - Поверьте, мы столько пережили вместе, что я не оставлю вас без помощи. В моем доме места хватит всем.

  - Вы предлагаете нам стать приживалами?

  - Зачем же так? Вы можете найти себе занятие по душе либо в моем доме, либо в другом месте. Но на первых порах вам не нужно будет думать о куске хлеба и крыше над головой. Алексей Викентьевич будет управлять моими делами, мы уже с ним договорились обо всем. Важно только пересечь границу, но Сережа заверил нас, что дипломатический вагон неприкосновенен. Выше голову, дорогая Мария Николаевна!

  Андрейка во все время этого разговора переводил тревожный взгляд с матери на говоривших, но сам в разговор старших не вступал. Алексей Викентьевич обратился к нему со словами:

  - А ты, Андрейка, что молчишь? Ты рад отъезду или нет?

  - Я пока не знаю. Я очень хорошо понимаю мамины чувства, и мне тоже очень грустно покидать родные края. Новое и неизвестное всегда немного страшит. Я думаю, что мы все же вернемся назад, когда все здесь успокоится, войдет в нормальную колею.

  - Никогда здесь ничего не успокоится! - возразил Николай Петрович. - Поверьте, новая власть пришла всерьез и надолго, и нам не оставила иного выбора.

  - Выбор всегда есть, - печально откликнулась Мария Николаевна. - Знать бы, какой правильный. Каждый в этой жизни идет своей дорогой и не знает, что ждет его в конце пути. Простите меня, но я очень устала и хочу спать.

  Мужчины, пожелав ей и Андрейке спокойной ночи, ушли. Мария Николаевна обратилась к Андрейке:

  - Сынок, а ты хотел бы вернуться назад, домой?

  Он растерянно посмотрел на нее:

  - Мама, ты это серьезно? Как же мы вернемся?

  - Очень просто. Выйдем на первой же станции и хоть пешком пойдем обратно. Я ведь согласилась на поездку, чтобы спасти Алексея Викентьевича. Я должна тебе признаться... - голос ее дрогнул, но она пересилила себя и заговорила вновь - ... я должна тебе признаться, что Алексей Викентьевич - твой отец. Ты можешь сделать свой выбор: или поехать с ним дальше, или сойти со мной ночью и вернуться домой. Что же ты молчишь?

  - А что мне сказать? Я поражен, я оглушен этой новостью. Выходит, вы все мне лгали всю мою жизнь: и ты, и папа, и Алексей Викентьевич? Вот почему меня не любила бабушка! Она знала! Вы все знали и молчали! Это подло, подло!

  - Успокойся, сынок, и выслушай меня! Так бывает в жизни... Мы все щадили тебя, твои чувства... Ты был слишком мал, а теперь ты вырос и вправе знать правду. Прости меня, если сможешь. Ты сам вскоре можешь узнать, насколько сильной может быть любовь, страсть, как она затуманивает разум, как делает человека рабом этого чувства.

  - Значит, ты папу не любила, а любила этого Алексея Викентьевича?

  - Это не совсем так. Правда, я выходила за твоего папу, прости... своего мужа, без любви, и долгие годы не видела и не понимала, что он и есть самый главный человек в моей судьбе. Я поняла это, когда умер Петенька, твой старший брат, а ты уже тогда зародился во мне. Это очень давняя история. Я много ошибок совершила в жизни, но доведись мне повторить мою жизнь, я ничего не стала бы в ней менять. И разве можно назвать ошибкой мои чувства к Алексею Викентьевичу, если в результате этой, так называемой ошибки, родился ты, мой самый любимый сын? Не спеши судить нас.

  - Мама, мама, я не хочу быть тебе судьей, у меня нет такого права. Но осознавать, что вся моя жизнь - сплошные ложь и притворство, невыносимо! Я должен побыть один! Прости.

  И Андрейка выскочил из купе в коридор, но тут же вернулся вместе с Сергеем. Сергей ввел его обратно со словами:

  - Я же просил всех вас, по возможности, не покидать купе и не светиться в тамбуре. Я везу вас на свой страх и риск. Если мой поступок дойдет до начальства, мне несдобровать. Мама, что с тобой? Почему у тебя такой вид, словно случилось что-то страшное?

  - Случилось, сын, случилось. Я всю жизнь жила с чувством вины, и сейчас оно меня накрыло с головой.

  - Какой вины, о чем ты говоришь? Не пугай меня!

  - Вы все считали меня примерной матерью и женой, а я великая грешница. Я помимо вашего отца любила одного человека, и Андрейка - сын этого человека.

  - Мама, мы все это знали. Достаточно посмотреть на Андрейку и этого человека и все понять. Я не осуждаю тебя, поверь, и Андрейку из-за этого я люблю не меньше чем, если бы мы были детьми одного отца. Так, из-за этого Андрейка выскочил из купе таким взъерошенным? Он не знал?

  - Не знал. И это еще не все. Я не хочу уезжать из страны. Я хочу сойти на первой же остановке и вернуться домой.

  - Мама, это невозможно! Я столько приложил усилий, чтобы вывезти вас из страны, а ты хочешь вернуться. Но почему?

  - Можешь считать меня странной, но я не смогу жить на чужбине. Я уже не в том возрасте, когда можно жизнь начать сначала. Все слишком поздно. Одно дело уехать на время и знать, что по первому своему желанию ты сможешь вернуться, и совсем другое - уехать навсегда. Я, наверно, слишком русская. Пусть здесь меня ждут лишения, и даже, может быть, нищенство, но я буду среди своих, понятных мне людей. И умру под родными березами и родным небом, и русский священник будет читать надо мной заупокойную молитву. Постарайся понять меня, сын!

  - А как же мы, твои дети? Ты подумала о судьбе Андрейки, о Володе, обо мне, наконец!

  - Вы уже выросли и не нуждаетесь во мне. Я верю, что все сыновья соберутся в моем доме, когда закончится вся эта круговерть в России. Ведь не может все это длиться бесконечно?

  - Мама, ну что за характер у тебя такой? Почему надо плыть против течения, когда разум подсказывает противоположное?

  - Разум... Конечно, замечательно жить, согласуясь с разумом, а как же зов сердца, потребность души? Всю свою жизнь я пыталась соединить разум и сердце, и иногда это удавалось, но чаще я шла на зов сердца. А потом платила за свои ошибки ту цену, которую назначала жизнь, не торгуясь. Я все принимала с благодарностью Господу Богу за то, что дает мне нести крест по моим силам и не оставляет меня одну.

  - Мама, подумай хорошенько еще раз! Мы тебя просим ехать с нами. Мы найдем Володю и заживем полноценной жизнью.

  - А разве ты не вернешься в Россию?

  - В ближайшие два-три года нет. Я устрою вас с Андрейкой работать в посольстве, и Алексею Викентьевичу найдется работа. А после окончания моей службы, если ты захочешь, мы сможем все вместе вернуться домой. Андрейка, проси маму вместе со мной!

Андрейка молчал, и она, глядя на него, заплакала беззвучными слезами. Они текли из ее глаз безостановочно. Она этими слезами как бы прощалась со своими мечтами остаться в России. Она поняла, что никуда ей не уйти от своих мальчиков, что она, прежде всего, - мать и должна быть всегда со своими детьми и делить с ними все их радости и печали. Она решительно вытерла глаза, встала, подошла к своим сыновьям, обняла их и прижала к своей груди. Больше она не колебалась. Значит, такая ее судьба, а с судьбой, как известно, не спорят.

   Поезд летел сквозь весеннюю ночь, взрывая ночную тишину протяжными звуками паровозного гудка, извещая о приближении очередной станции. Стоянка здесь на последней российской станции была продолжительной, и она попросила у Сергея разрешения выйти на перрон, чтобы подышать свежим воздухом. Сын разрешил и даже проводил ее до выхода из вагона. Часовой, стоявший у вагона внизу на перроне, помог ей сойти. Она полной грудью вдыхала запах родной земли и мысленно прощалась с ней. У нее возникло непреодолимое желание захватить с собой на чужбину хотя бы маленький ее кусочек. Она достала носовой платок, поискала вокруг и нашла небольшую, но довольно острую щепку, и принялась отковыривать плотный дерн, под которым была земля, родная земля. Она встала на колени и поклонилась ей. Никогда она не думала, что будет так тяжело уезжать, что каждой клеточкой своего тела, каждой частичкой души она привязана к этому клочку земли, в котором для нее воедино слилось все прошлое и настоящее, все, что было для нее дороже жизни, без чего она не мыслила своего существования. Родина! Только сейчас она поняла глубинный смысл этого слова. Родина! Родное, единственное, без чего человек уподобляется листку, оторванному беспощадным ветром от дерева, дающего жизнь. Дни существования такого листка сочтены. Она не хочет быть таким листком! Не хочет! А как же ее дети? Она дала им жизнь, она в ответе за них перед Богом и людьми.

  - Господи, помоги, подскажи, что мне делать? - она не замечала, что уже говорит вслух.

  Часовой покосился на нее. Молодой, безусый мальчишка, что он может понять в буре чувств и переживаний, поднявшихся в ее душе? Всего несколько часов отделяют ее от новой жизни. Она стоит перед чертой, переступив которую, может не вернуться назад к своим истокам. Еще не поздно остановиться и не переступать черту. К ней подошел Сергей:

  - Мама, пойдем в вагон. Тебе нужно хотя бы немного поспать. Тебя всю трясет, как в лихорадке. Уже поздно. Я нарушил инструкцию, разрешив тебе покинуть вагон.

  Она посмотрела на него непонимающим взглядом. О какой инструкции он говорит, при чем здесь какая-то инструкция?

  - Сережа, сын, отпусти меня назад! Я не могу уехать, это выше моих сил! Вы молоды и можете все начать сначала, а я..., а мне... - голос ее прервался, она покачнулась и упала бы, если бы Сергей не подхватил ее. От сильного душевного волнения и физического истощения вследствие последних бессонных ночей она лишилась чувств. Сергей поднял ее на руки, бережно внес в купе и уложил на заботливо застеленную Андрейкой постель на нижней полке. Затем осторожно поднес к ее носу ватку, смоченную в нашатыре, от резкого запаха которого она открыла глаза и слабо улыбнулась своим встревоженным сыновьям. А потом прошептала:

  - Господи, благодарю тебя! Ты дал мне знак, как я должна поступить. Что ж, на все воля Твоя! Мне остается только ей подчиниться!

  - Мама, мама, ты бредишь? Здесь мы, твои сыновья! Мы всегда будем с тобой, ты можешь на нас во всем положиться!

  - Не пугайтесь, мальчики. Ваша мать не сошла с ума. Просто, когда я стояла на перроне, я просила Господа дать мне знак: ехать ли мне с вами или остаться на Родине. А где мой платок с землей? - она порывисто поднялась и села.

  - Не волнуйся! Твой платок здесь. Ты хорошо сделала, что взяла ее. Она всегда нам будет напоминать, что есть место, куда мы обязательно должны вернуться. И мы вернемся, вот увидишь, мама!

  Сыновья стояли плечом к плечу, молодые, крепкие, красивые, и она улыбнулась им. В этот миг она поверила, что все будет хорошо, что пока они вместе, с ними ничего плохого не может случиться. А Володю они обязательно найдут.

   Паровоз дал протяжный гудок, и состав плавно тронулся с места, постепенно набирая ход. Мария Николаевна, не отрываясь, смотрела в окно, прощаясь со своей Родиной и, твердо веря, что непременно вернется. Все страхи и сомнения остались позади, а впереди ее с сыновьями ждала неизвестность, но она уже ее не пугала. Она знала, что Господь не оставит ее без поддержки и, что крест, который он ей уготовал, будет ей по силам. Она легла, смежила глаза и сквозь сон расслабленно прошептала:

  - Спасибо тебе, Господи! Милостив будь ко мне и моим близким!

  А за окном вставал новый день, солнечный и яркий.