Дерзкий характер

4

  С этими словами Марийка выбежала и, вихрем промчавшись по коридору, влетела в комнату, где лежал Петр. Петра в это время кормила сиделка. Он послушно открывал рот, жадно втягивал в себя суп, но он проливался на салфетку, обернутую вокруг его странно тонкой шеи. Девушка застыла на пороге, не в силах оторвать взгляда от этой мало привлекательной сцены, от обезображенного лица Петра, ничем не напоминавшего того разухабистого прежнего красавца, которого она так пылко любила. Взгляд Петра скользнул в ее сторону на звук открывшейся двери, но не выразил ничего. Он был безмятежен и чист как у новорожденного младенца. Марийке стало страшно. Она вдруг осознала, что бабушка сказала правду о состоянии Петра. Она постояла немного и тихонько, чтобы никого не потревожить, вышла. В этот момент рухнула ее мечта о счастье жертвенности. Она поняла, что не по силам ей эта ноша жизненной правды. Не тот у нее характер. Права была матушка Серафима в монастыре, когда говорила, что мало в ней кротости и смирения. Не готова она себя принести в жертву этому беспомощному теперь человеку, ради которого, как ей казалось, она была готова на все еще совсем недавно. А на деле все вышло не так.

   От поездки на воды Марийка отказалась. Она вернулась в дом отца, вышла замуж за Тихона, настояв, чтобы свадьба была совсем скромной. Мужа она так и не смогла полюбить, и он постепенно пристрастился к рюмочке, чем еще больше отдалил жену от себя. Напившись, он плакал и жаловался на свою нескладную жизнь. Его утешала Пронька, превратившаяся в статную красавицу:

  - Не плачь, Тиша! Не ты один такой несчастный. Марийка тоже несчастна. Ты перестань пить, заботься о жене. Глядишь, у вас все и наладится.

  Сама Пронька вышла замуж за видного телеграфиста Якова, но детей у них не было, что порой вызывало недовольство у мужа. Зато у Марийки дети рождались чуть не каждый год. У нее их было уже двое, и она ждала третьего, когда пришло известие о смерти Петра. Она провожала его в последний путь и горько плакала на кладбище, прося Богородицу простить ее. Своего третьего сына она назвала Петром в память о своей прежней любви. Никто не узнал бы в этой молчаливой и суровой на вид женщине прежней жизнерадостной и брызжущей весельем Марийки. Она не смогла жить в городе, где пережила трагическую любовь, и уговорила Тихона уехать. Они переехали в тихий провинциальный городок, стоявший на берегу привольной реки. Городок ей понравился сразу обилием зелени и церквей. Они купили красивый кирпичный дом, просторный и уютный, и стали жить вдали от родных. Марийка вела хозяйство, занималась с детьми, а Тихон устроился регентом в близлежащей церкви, стоявшей белой лебедью на высоком речном берегу и возносившей свои золотые купола высоко в небо. Она часто бывала на службе в церкви, непременно поминала Петра, ставила Богородице свечи и от всей души молилась за детей, за своих родных и близких. Ей казалось, что любовь не для нее, что она умерла как женщина вместе с Петром. Но она ошибалась.

   Еще раз в ее жизнь ворвалась большая любовь, когда ей было уже за тридцать. К ее мужу приехал погостить, да так и остался у них жить молодой дворянин Алексей из обедневшего рода, занимавшийся сочинительством духовных песнопений. Мужчины близко и душевно сошлись на почве любви к музыке и много времени проводили вместе. Тихон даже стал реже выпивать. Алексей был светловолосым, сероглазым красавцем с мягким говором и приятными манерами. Он сразу очаровал всех домочадцев и стал любимцем детей. Когда он появлялся в доме, дети мигом облепляли его со всех сторон, и он затевал с ними веселую возню. Марийку в ту пору уже величали по имени-отчеству Марией Николаевной. Несмотря на то, что родила она к тому времени троих сыновей, сохранила она девичью стать, свежий цвет лица и легкую походку. И волосы ее не померкли и все так же задорно выбивались из прически непослушные пряди, придавая ей особое очарование и моложавость. Постоялец привез с собой небольшой белый рояль, и часто по вечерам его быстрые пальцы пробегали по клавишам, наполняя дом чудесными мелодиями. В такие мгновения Марийка замирала, душу ее переполняло неведомое до той поры волнение и щемящая нежность. Она тихонько подходила к двери и долго стояла, слушая игру Алексея и стараясь остаться незамеченной им.

   Однажды вечером Алексей, по своему обыкновению, сел за рояль и заиграл доселе не слышанную Марийкой мелодию. Слушая ее, она вспомнила свою первую любовь, молодость. Вспоминать было и сладко, и больно. А музыка была такой исповедальной, такой искренней, такой чарующей, так взволнованно говорила о любви, что Марийка не смогла сдержать слез. Ей было жаль, что молодость ушла, что живет она без любви и женского счастья, что счастье только поманило ее и растаяло, как таят облака при свете солнца. Когда Алексей закончил игру, она шагнула в комнату и прерывающимся от волнения голосом спросила:

  - Скажите, что вы сейчас играли?

  Алексей удивленно посмотрел на ее залитое слезами лицо и поразился его одухотворенности и какой-то светозарности. Он словно впервые увидел жену своего друга и, немного помолчав, ответил:

  - Это "Грезы любви" Листа.

  - Кто этот Лист?

  - Очень известный венгерский композитор. Вы никогда не слышали его музыку?

  - Никогда. Я мало чего слышала... Как же он понимает женскую душу; его музыка рвет сердце на полосочки, так бы и слушала ее бесконечно! Простите, что побеспокоила вас, - вдруг засмущалась она и поторопилась уйти.

  А он еще долго не мог заставить себя прикоснуться к клавишам. В ушах звучал ее взволнованный голос, и сияло перед глазами прекрасное лицо. С этих пор он каждый вечер играл для нее, и она уже не пряталась за дверью, а сидела в кресле напротив, прикрыв ладонью глаза, или рукодельничая. Не все ей нравилось, не все было понятно и доступно, и она открыто говорила ему о своих чувствах и впечатлениях. С каждым днем она все меньше дичилась его и постепенно между ними протянулась ниточка доверия и возникла потребность говорить друг с другом о самом наболевшем и сокровенном. Она рассказала ему, что замуж вышла за нелюбимого и оттого жизнь порой кажется серой и постылой. Одно утешение - дети, но с ними много забот и хлопот.

  - А почему вы не женаты? - спросила она его однажды во время их вечерних посиделок. Неожиданно для самого себя у него вырвалось:

  - Не встретил такую, как вы, а другой мне не надо!

  - Что такое вы говорите? - запротестовала она. - Я уже старуха, у меня трое ребятишек. Вам нужна молодая барышня. А моя песенка про любовь давно спета, печальная песенка. Другой я, видно, не заслужила, - с горечью добавила она.

  Он бросился к ее ногам, склонил голову на ее колени и словно в бреду зашептал:

  - Позвольте мне любить вас. Я знаю, что кажусь вам безумным, но для меня стало потребностью видеть вас, говорить с вами, поверять вам свои мысли и чувства. Вы стали для меня самым близким человеком. Не прогоняйте меня!

  - Встаньте, прошу вас! - устало и обреченно произнесла она. - Как можно вас прогнать? Вы тоже мне не безразличны. У меня нет чувства ложной стыдливости, нет и чувства вины перед мужем. Любите меня! Мне так нужна любовь! Я без нее задыхаюсь и пропадаю.

  Как люди, истомившиеся от жажды, они припали друг к другу и не могли оторваться, не могли утолить свою страсть, которая вспыхнула жарким костром до неба. Вселенная перестала для них существовать, они были вдвоем во всем мире и весь мир, сузившийся до одного человека, принадлежал каждому из них. Они с жадностью познавали этот мир, забыв о времени и месте. Она опомнилась первой и, наскоро одевшись и поцеловав его, ушла к себе. И вовремя: пришел Тихон, и она стала его кормить, но делала это как-то равнодушно, устремив в пространство отстраненный взгляд и думая о чем-то своем. Иногда улыбка трогала ее губы, но она тут же становилась строгой и бесстрастной. Тихон о чем-то ее спросил, она ответила невпопад, и он удивленно посмотрел на нее:

  - Ты, часом, не заболела? Что- то у тебя вид усталый.

  - Нет, я здорова.

  Голос ее звучал ровно и спокойно.

   И началась для нее иная жизнь, полная таинственности, украдкой сорванных поцелуев, жарких объятий и страха быть застигнутыми мужем или детьми. Любовь преобразила ее: глаза предательски сияли, голос стал волнующе-глубоким, походка летящей. Вторая молодость наступила для Марийки, и она не хотела потерять ни минуты из своего позднего счастья, не хотела думать ни о прошлом, ни о будущем. Она жила одним днем, наполненным светом любви. Она щедро дарила себя любимому, взамен получая ответное чувство, не уступающее по силе ее собственному. Тихона она избегала, ссылаясь, то на усталость, то на нездоровье. Через какое-то время она поняла, что в очередной раз станет матерью, и это наполнило ее необычайной радостью. Что бы ни случилось в будущем, теперь у нее будет частица Алексея, его продолжение и воплощение. Алексей, узнав о беременности Марийки, стал уговаривать ее уйти от мужа и жить вместе. Его тяготила необходимость обманывать друга, но он был не в силах справиться со своим чувством к его жене. Марийка заставляла его молчать до поры, до времени. Как объяснить родным, детям, знакомым, что будут о них говорить и думать? В конце концов, она венчанная жена. И, что греха таить, за долгие годы совместной жизни с Тихоном она, хотя и не сумела полюбить его, но оценила его преданность и незлобивость, доброту и бескорыстие. Ей было его жалко. Теперь, когда частица Алексея жила в ней, ее чувство к нему вошло в спокойное русло, и она все чаще задумывалась о том, что, уйдя к Алексею, она навредит своему неродившемуся сыну. Все его будут считать незаконнорожденным, а не о такой судьбе для него она мечтала.

   И, наконец, наступил момент, когда она твердо решила расстаться с Алексеем. Она не привыкла откладывать свое решение в долгий ящик. Тихон уехал по делам в губернский город, детей она уложила спать пораньше и пошла на половину Алексея с твердым намерением объясниться и попросить его уехать. Он повернул голову на скрип отворяемой двери, глаза его засияли, и он порывисто бросился ей навстречу, обнял ее и стал бережно целовать в глаза, щеки, губы. У нее не было сил противиться его ласкам.

  - Ах, пусть будет, что будет! Побуду с ним в последний раз и прощусь по-хорошему, - пронеслось в ее голове, и она отдалась на волю его рук и губ. Никогда еще она не была так податлива и покорна, никогда доселе не ласкала его с таким упоением и страстью. Всю свою нежность ей хотелось перелить в него, чтобы он запомнил ее навсегда, чтобы и в разлуке помнил ее жаркие объятья и поцелуи. Ей хотелось слиться с ним воедино, стать нераздельным целым, заполнить собой всего его без остатка, чтобы каждая клеточка его тела помнила ее, какие бы расстояния не пролегли между ними. Это была ночь ее полного торжества над ним. Он что-то почувствовал и сказал:

  - Ты словно прощаешься со мной.

  - Молчи, милый, молчи! Сегодня эта ночь наша, твоя и моя. Не будем ее портить словами.

  Он покорно замолчал, но глаза его говорили красноречивее слов. Они молили не оставлять его. Перед утром она, расчесывая свои роскошные бронзового отлива волосы, негромко заговорила, не глядя на него:

  - Ты верно угадал, милый. Это была наша последняя ноченька. Тебе нужно уехать ради нашего малыша. Подумай сам, что его ждет, какое будущее? Все будут называть его байстрюком. Да и Тихона я не могу обидеть. Ты молчи, молчи! - вскрикнула она, заметив его протестующее движение. - Дай мне договорить. Думаешь, мне легко? Да, я всю свою душеньку распинаю. Но я не только женщина, я еще и мать. Я не могу не думать о своих детях и нынешних, и будущем. Ведь это - дитя нашей грешной любви. Я ни о чем не жалею. Я тебе так благодарна за все: за твою любовь, за душевную щедрость. Ведь я до тебя и не любила никого, если не считать первой детской влюбленности. С тобой я почувствовала себя женщиной, помолодела лет на десять. Да, и тебе, что лепиться у чужого гнезда? Пора обзаводиться своим. Ведь годы уходят. Встретишь женщину, которая тебя полюбит, родит тебе законных ребятишек.

   И вдруг, вскрикнув, припала к нему и горячечно зашептала:

  - Только ты меня не забывай! А я тебя никогда не забуду. Буду день и ночь молить Бога, чтобы сохранил тебя от всякой скорби и болезни. Желанный ты мой! Возьми от меня на память этот медальон, в нем мой портрет. Носи его и помни обо мне!

  Она надела ему медальон на шею и впилась в его губы страстным поцелуем.

  А потом, словно опомнившись, оторвалась от него и ровным будничным голосом, будто и не она только что страстно целовала, шептала и горячо обнимала, сказала:

  - Прощайте, Алексей Викентьевич! Не поминайте лихом!

  Она вышла, а он остался сидеть на кровати ошеломленный и растерянный, не успевший ничего сказать и сделать, чтобы удержать ее. Все произошло так стремительно, что до него только-только стало доходить осознание случившегося. И, когда он понял, что она навсегда ушла от него, тоска и отчаяние заполнили его душу, и он застонал от невыносимой муки, рвавшей его сердце. Потом встал, подошел к окну и прислонился горячим лбом к холодному стеклу. Его губы беззвучно шептали: "За что? За что?"

   А Марийка, придя на свою половину, тихо разделась, легла и провалилась в глубокую черноту сна. Она проснулась от доносившегося из детской тягучего стона. За окном бледнел рассвет. Она накинула шаль и, ступая босыми ногами, прошла в детскую. Стонал Петенька, самый младший и любимый ее сынок. Она положила ладонь ему на лоб, он был слегка влажным и горячим. Не раздумывая, она пошла на кухню, приготовила ему чай с малиновым вареньем и, осторожно приподняв ему головку, попоила его, затем хотела вернуться к себе, но Петенька открыл глаза и тихо попросил:

  - Не уходи, мамочка!

  - Спи, мой зайчик, еще очень рано. Я посижу рядом, не уйду.

  - Я не хочу пока спать. Мамочка, мне приснился ангел, он сказал, чтобы я тебя предупредил, что усну на несколько дней.

  - Как уснешь? Что ты такое говоришь? Это все сон, пустой сон. Бог с тобой, мой птенчик!

  - Я правду говорю, мамочка. И еще он сказал, чтобы ты больше не ходила к дяде Алеше. Не пойдешь, правда?

  И он пытливым взглядом посмотрел ей прямо в душу, и она смутилась от этого проницательного взгляда ребенка. Краска залила ее лицо и шею, и она низко наклонила голову, чтобы скрыть это от него.

  - Не пойду. Дядя Алеша скоро уезжает от нас насовсем.

  - Вот и хорошо, - облегченно вздохнул ребенок. - А то мне очень жалко папу. Он у нас хороший, и он тебя очень и очень любит.

  Она не знала, что сказать своему сыну. Ей казалось, что никто не знает о ее тайне, но слова сына открыли ей истинное положение дел. Ей стало мучительно стыдно перед этим малолетним судьей ее личной жизни и страшно предстоящей встречи с Тихоном. Она наклонилась и поцеловала Петеньку, а он, закрыв глаза, тихо прошелестел:

  - Ты только не пугайся, мамочка! Я, кажется, засыпаю на несколько дней, за мной пришел мой ангел.

  Она страшно испугалась этих слов и стала его легонько тормошить, но он не просыпался. Она затормошила его сильнее, но он не открывал глаз. Отчаяние накрыло ее с головой. Ей хотелось кричать, биться головой о стену, но дети спали, и она сдержалась. Петенька лежал недвижно, и лишь легкое дыхание выдавало в нем теплившуюся жизнь. Она сидела у его кроватки, обхватив голову обеими руками, и лишь одна мысль билась неотступно в ее сознании: "Это наказание за мой грех, за мою преступную любовь. Господи, - взмолилась она, - сделай так, чтобы Петенька выздоровел! Ты все можешь, все в твоей власти. Пусть мой сыночек живет, а я вырву из сердца Алексея, вычеркну его из своей жизни, вот увидишь, Господи!" Она тихонько поцеловала сына и вышла, пошатываясь, из детской. Ей нужно было занять себя каким-нибудь делом, чтобы не сойти с ума от горестных мыслей, но все валилось у нее из рук. Было уже утро, когда она послала за врачом. Врач приехал быстро, долго выстукивал и выслушивал спящего ребенка, но не нашел ничего опасного в его состоянии:

  - Ваш малыш быстро растет, и организм не справляется с перегрузками. Пусть отоспится, не мешайте ему. Если он не проснется через сутки, вызывайте меня повторно.

  Слова доктора успокоили ее на время. Но, когда Петенька не проснулся через сутки, она вновь заволновалась. В этот раз доктор выглядел слегка встревоженным:

  - Я ничего не понимаю, - говорил он. - Температуры нет, сердце бьется ровно и спокойно, дыхание легкое.

  И тут она вспомнила Петенькины последние слова и пересказала их доктору.

  Он посоветовал обратиться к священнику, поскольку со своей стороны не нашел никаких отклонений от нормы. Вызванный священник не удивился ее рассказу:

  - Ваш сынок - очень набожный и, возможно, ангел действительно посетил его. Чудеса ходят с нами рядом, а мы не всегда их замечаем. Нужно набраться терпения и ждать его пробуждения. Читайте молитвы и просите Господа о ниспослании выздоровления вашему мальчику. Я попрошу прислать из женского монастыря монахиню, она вам поможет ухаживать за ребенком и дождется его пробуждения. Случай очень необычный.

  - Нет, нет, никого присылать не нужно. Я сама буду ухаживать за своим сыном. - твердо ответила она, и потекли для нее дни и ночи, наполненные тревожным ожиданием.

   Она едва ли спала по три часа в день и почти ничего не ела. Она осунулась, глаза были обведены темными тенями, и сама она походила на тень прежней Марийки. Когда Алексей перед отъездом пришел попрощаться с ней, он с трудом узнал в этой горестной женщине свою прежнюю возлюбленную. Она равнодушно пожелала ему доброго пути и тут же отвернулась, мгновенно забыв о нем и его отъезде. Алексей постоял немного в нерешительности, но, увидев, что она впала в задумчивость, никак не связанную с его отъездом, повернулся к выходу и осторожно прикрыл за собой дверь. Через день после отъезда Алексея приехал Тихон, и она обрадовалась ему искренне и неподдельно. Тихон сменил ее у постели сына, и она впервые за несколько последних дней отоспалась. Петенька проснулся на пятые сутки. Она как раз сидела у его кроватки. Он открыл глаза, улыбнулся светлой радостной улыбкой и сказал:

  - Мамочка, я знал, я чувствовал, что ты всегда рядом. Как я рад тебя видеть!

  Она схватила его маленькие ладошки и стала покрывать их поцелуями, а по щекам у нее струились непроизвольные слезы.

  - Мамочка, что же ты плачешь? Все хорошо. Я страшно проголодался. Покорми меня, пожалуйста, - жалобно попросил он, и она тут же бросилась на кухню и принесла ему много еды. Он ел с жадностью, а она, не отрываясь, смотрела на него счастливыми глазами. После еды щечки его порозовели, глазки осоловели, и он прикрыл их. Она боялась, что он снова заснет, и стала вызывать его на разговор:

  - Сыночек, как же ты долго спал! Я уже начала тревожиться. Ты больше меня так не пугай, пожалуйста, ладно?

  - Мамочка, я не спал, я обмирал.

  - Как обмирал, что такое обмирал?

  - Так сказал Ангел, который приходил за мной. Я видел и рай, и ад. В аду темно и страшно, как у нас в подполе, когда забудешь зажечь свечку. А в раю очень красиво: все цветет, птички райские летают и так красиво поют, лучше соловья. Я видел всех наших родственников. Они просили за них молиться и подавать нищим чаще и больше. А еще, мамочка, я скоро умру. Ты только не плачь, потому что я буду в раю, и буду за вас всех молиться.

  - Что ты, Петенька, что ты! Нет, нет, ты не умрешь! А как же я буду без тебя? Не оставляй меня! - молила она, обнимая его, целуя и плача.

  - Ты не будешь одна. У тебя родится маленький, мой братик. Я уже с ним познакомился там, в раю. Он очень хороший. Назови его Андрейкой, ладно? Она слушала его в каком-то оцепенении. А он продолжал:

  - Ты сшей мне беленькую рубашечку, искупай меня. А завтра я уже буду в раю.

  - Как завтра? Почему завтра? Миленький мой, родненький мой сыночек, кровиночка моя, свет мой ясный, не покидай свою маму! Я так люблю тебя!!- уже в голос рыдала она, а он обнимал ее своими исхудалыми ручонками и гладил ее распустившиеся по плечам волосы.

  - Мамочка, не забудь искупать меня и про рубашечку. Время уходит.

  Она встала и, сгорбившись от горя, вышла из комнаты, чтобы отдать распоряжения. Она послала за священником, приказала служанке нагреть воды и заказать портнихе срочно сшить белую рубашечку. С какой нежностью и любовью она мыла его исхудавшее тельце. Сердце ее изнывало от страшной тоски, а руки привычно намыливали байковую перчатку, натянутую на руку, обмывали его ручки и ножки, спинку, мыли его кудрявую головку. Вымытого она завернула его в большую простыню и отнесла в чистую постель. Чувствовалось, что он устал. Пришел священник, и она уединилась с ним в гостиной, поведав обо всем происшедшем. Он осенил себя крестом и негромко сказал ей:

  - Благодать снизошла на ваш дом. Ваш мальчик сподобился милости Божией. Вы не должны плакать, а должны радоваться. Райские кущи не каждый увидит, не всем дано. Ведите меня к нему.

  Священник исповедал Петеньку, причастил. После его ухода она удивилась просветленному выражению лица сына. Он лежал, отрешенный от всего земного, и она боялась потревожить его сосредоточенность в самом себе лишним словом или рыданиями. Она просто сидела рядом и неотрывно смотрела на любимое лицо, стараясь запечатлеть в своей душе каждую черточку, каждую малость. Старшие дети, играя в салки, забежали в комнату, но, почувствовав необычность происходящего, притихли и робко подошли к кровати брата. Она тихо сказала им:

  - Попрощайтесь, дети, с братом. Он от нас уходит на небо. Только не шумите, тихонечко подойдите и поцелуйте его.

  Мальчики боязливо подошли к Петеньке и по очереди поцеловали его, а он осенил их крестом со словами:

  - Спаси вас Господи!

  Мальчики ушли, а она продолжала неподвижно сидеть рядом. Перед рассветом он широко распахнул глаза, взглянул на нее сияющим взглядом и радостно сказал:

  - Поцелуй меня, мамочка, на прощанье! Я ухожу туда, где покой и вечное блаженство. Прощай!

  Она поцеловала его, он вздрогнул, натянулся как струна, и жизнь отлетела от него. Она сама закрыла ему глаза и долго сидела неподвижно, не в силах уйти со своего многодневного поста.

   Хоронили Петеньку в светлое Воскресение Христово. На улице было солнечно и празднично, и только Марийкина душа затворилась в печали. Слез не было, она все их выплакала прежде. Вокруг царило веселье, и небольшая печальная процессия выглядела особенно скорбно, словно напоминала всем о скоротечности земного бытия. Люди невольно задерживали взгляд на женщине, одетой в траурную одежду, с неестественно прямой спиной и взглядом, застывшим и безжизненным. Будто она видела то, что другие по своей незрячести не могли видеть. Тихон шел рядом, бережно поддерживая жену. Глаза его были заплаканы, и вид он имел жалкий и потерянный. Со стороны казалось, что не она, а он нуждается в поддержке и утешении, но взгляды прохожих не задерживались на нем. Они сочувствовали этой окаменевшей в своем горе женщине.

   И потекли дни за днями, все дальше уводя в прошлое память о Петеньке. Словно и не жил он, а просто приснился в светлом и радостном сне. Марийка часто ходила на кладбище, приносила на могилу сына живые цветы и конфеты. Однажды, когда она по обыкновению стояла и мысленно говорила со своим ушедшим сыном, новая жизнь, уже зародившаяся в ней, заявила о себе слабым толчком. Она ощутила его, и нежность затопила ее сладкой волной. Она вспомнила, как говорил ей Петенька, что у нее будет сын, и ей захотелось, чтобы он быстрее родился и чтобы был похож на Петеньку. Впервые после отъезда Алексея она вспомнила о нем, но как о совершенно чужом человеке. Со смертью сына умерла и ее большая любовь к Алексею, словно все пережитое ею за последнее время утихомирило все страсти и безумства, вернуло ее к первоначальным истокам. Осталась только живая память об этом человеке - ее будущий сын.

   Она родила мальчика в день празднования Казанской иконы Пресвятой Богородицы. Роды были тяжелыми, и акушерка волновалась за их исход. Марийка искусала все губы, но не кричала, не стонала. Акушерка уговаривала:

  - Покричи, милая Мария Николаевна! Тебе же легче будет.

  Но она не издала ни звука. Тихон мучительно переживал часы ожидания, слоняясь по дому. Старшие мальчики тоже притихли. Накануне родов приехала свекровь, которая вызвалась помочь акушерке, и сейчас находилась возле невестки. Марийка лежала на спине бледная и отрешенная, на лбу и над верхней губой блестели мелкие капли пота, руки ее были судорожно сжаты в кулаки. Боль ее истерзала и обессилила. Тихон заглянул в комнату, его пугала тишина, царившая в комнате, где рожала жена. Акушерка испуганно замахала на него руками, а мать вышла к нему.

  - Ну, что? - спросил он.

  - Кремень, а не женщина. Ну и характер! Вижу же, что боль всю ее выворачивает наизнанку - и хотя бы пискнула! Боюсь я, Тиша, таких терпеливых. Как живешь ты с ней, сынок?

  - Хорошо, мама, хорошо. Это ее Петенькина смерть подкосила, а так она веселая, ласковая.

  - Дай-то Бог, дай-то Бог! - промолвила мать и вернулась в комнату.

  Наконец, раздался крик долгожданного младенца. У Марийки все плыло перед глазами, но она нашла в себе силы спросить:

  - Кто родился?

  - Мальчик, чудесный мальчик! - радостно откликнулась акушерка, заботливо хлопоча над ним.

  - Андреюшка, Андрейчик, сыночек мой желанный! - прошептала Марийка и провалилась в благодатный сон.

  Свекровь приняла обмытого и запеленатого внука на руки, посмотрела на него, и негодование проступило на ее лице. Она ничего не сказала вслух, но про себя подумала:

  - Не Тишин это сынок, нет, не Тишин! Где же и с кем ты его пригуляла, милая невестушка? Не зря говорят: в тихом омуте - черти водятся. А мой-то Тиша - невинная душа, поди, ни о чем не догадывается!

  Она передала младенца акушерке и вышла к сыну:

  - Иди, полюбуйся, мальчик родился!

  - А как Марийка?

  - Уснула. Что сделается твоей Марийке? Уж очень ты о ней печешься! О себе больше думай, о себе! А то, все Марийка и Марийка, только и слышишь.

  - Так ведь она жена мне, маменька!

  - То-то и оно, что жена, - недовольно отозвалась Марийкина свекровь и пошла в детскую.

   Марийка проспала недолго. Желание видеть народившегося сына пробудило ее. Сын был маленькой копией Алексея, и сердце у нее оборвалось и полетело вниз, и бешено забилось. Вот он, час расплаты за преступную любовь, наступил. Недаром Иисус говорил: все тайное станет явным. Наступившая явь испугала ее, но она тут же взяла себя в руки и решила, что если Тихон откажется от нее, она не будет унижаться и вымаливать себе прощение. Она заберет младенца и уйдет. Старшие мальчики уже большие, могут сами о себе позаботиться. И, что греха таить, у нее не было к ним той всепоглощающей материнской любви, как к ушедшему из жизни Петеньки. Она заботилась о них, не досыпала ночами, когда они болели, но всегда была уверена, что с ними ничего не случится плохого. Они были чересчур земными, а Петенька был озарен светом небесного покровительства с самого младенчества, вот Бог и забрал его к себе. Каким-то будет этот ее новый сын?

   В дверь просунулась голова Тихона, а следом и он сам вошел в комнату и радостно забасил:

  - Ну-ка, ну-ка, покажи мне новорожденного младенчика!

  Она подала ему сына с замиранием сердца. Тихон, приняв ребенка на руки, долго смотрел на него с немым восхищением, а потом сказал удивленно:

  - Господи, какой же он маленький! Неужели все мы такими приходим в жизнь?

  - Тиша, ты как-будто в первый раз видишь младенца. Ведь это уже четвертый сын твой.

  - Это правда, а я все не устаю удивляться. По-моему, нет ничего прекраснее новой жизни! Посмотри, какой он хорошенький!

  - Сплюнь, сплюнь, а то сглазишь! - забеспокоилась она. - Младенчиков нельзя хвалить.

  - Как я могу сглазить? Ведь я отец его! Как ты себя чувствуешь? - вдруг спохватился он. - Тебе нужно отдыхать, а я разболтался не в меру. Ты поспи, поспи! А мальчика посмотрит няня, она уже пришла.

   Он вышел, а Марийку затопила волна благодарности к мужу. Только сейчас она оценила всю его любовь и деликатность. Он не мог не видеть, что Андрейчик похож на Алексея, но ни словом, ни взглядом не дал ей этого понять. Всю жизнь она была несправедлива к нему. Он любил ее всем сердцем, а она только позволяла себя любить. Никогда его не приласкала, не сказала слов любви. Ей стало мучительно стыдно, и она твердо решила, что теперь все будет по-другому. Отныне она будет примерной женой. С этими мыслями она и уснула.