Дерзкий характер

3

   А день свадьбы неумолимо приближался. Наступило светлое Пасхальное воскресенье. На службе в церкви голос Тихона звучал, как никогда прежде, и пел так проникновенно "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ!", что ликование наполняло душу и поднимало ее в неземные выси, сердцу было сладко и упоительно отзываться на этот светлый гимн воскресения Христова. Благодатные слезы вселенской любви наворачивались на глаза Марийки, и ей казалось: вот оно, высшее счастье, за которое можно умереть без сожаления. Она оглянулась на мать и бабушку и поразилась одинаковому выражению их лиц, просветленному и восторженному. Значит, не она одна так чувствует величие и красоту этого праздника. В этот момент она любила особой любовью и мать, и бабушку, и отца и Проньку, и всех окружавших ее людей, и Тихона с его потрясающим по красоте голосом, и всю вселенную. Ей хотелось обнять всех и всем крикнуть: " Я вас всех люблю! Если бы вы знали, как я вас всех люблю!" Служба кончилась, но состояние душевной открытости и восторженной влюбленности не покидало девушку. Она радостно восклицала "Христос воскресе!" и троекратно по обычаю целовалась с родными и знакомыми. Ей было необычайно весело и хорошо, все казались милыми и близкими. И вдруг улыбка сошла с ее лица, и она потупила в испуге глаза. Петр смотрел на нее неотрывным взглядом, который проник в душу, взбудоражил ее, мигом вытеснив ее прежнее настроение и поселив в ней смятение. Ей казалось, что она забыла его, но, видимо, только казалось. Вот он смотрит на нее, и она под его взглядом цепенеет всего на один миг, а потом все ее существо внутренне устремляется к нему и только неимоверным усилием воли она заставляет себя не броситься ему навстречу, не утонуть в ласковости его взгляда. Краска заливает ее лицо и шею, а потом ее сменяет мертвенная бледность. Чтобы скрыть свое волнение, она резко отворачивается от него, но все равно чувствует его взгляд, он сковывает ее, прожигает спину, отчего та мгновенно холодеет и неестественно выпрямляется. Из счастливой, брызжущей весельем и доброжелательством девушки она в один миг становится похожей на мраморную статую с неестественно застывшей улыбкой на неподвижном лице. Всегда решительная, она не знает, что ей делать, как себя вести. Мать, заметив резкую перемену в настроении дочери, взглядом окидывает храм и замечает Петра, отрешенно стоящего неподалеку и не сводившего глаз с Марийки. Она берет дочь под руку и увлекает ее из храма, бросив на прощанье мужу:

  - Догоняй нас, здесь слишком душно!

   На улице Марийка немного пришла в себя и благодарно улыбнулась матери, а та спешит ее увести подальше от храма, от Петра. Мать что-то говорит, но Марийка ее не слышит и не понимает ее слов. Дремавшая в глубине ее души любовь к Петру вспыхивает с новой силой. Так в очаге вспыхивают дрова жарким пламенем, если на них плеснуть слегка керосином.

  Никогда еще не казался Петр таким близким и желанным. А как ему идет эта шляпа и светлый макинтош! Мысли о прошлом , настоящем и будущем бурным потоком проносились в Марийкиной голове, мешая явь и вымысел, действительное и желаемое.

  - Дочка, очнись наконец! Ты слышишь ли меня? - ворвался в ее сознание голос матери.

  - Простите, мама, я задумалась.

  - О чем ты так задумалась, что даже не слышишь родную мать? Я уже несколько раз тебя окликала. Верно, о Петьке своем? Ишь, охломон вырядился! А глазищи-то, чисто, как у разбойника! И что ты в нем только нашла? По нему острог плачет.

  - Что вы такое говорите, мама? И за что вы его невзлюбили?

  - А за что ты невзлюбила Тихона?

  - Не знаю. Просто, он мне чужой.

  - А мне чужой твой Петька. Никогда не дам тебе родительского благословения.

  - Мама, ну что вы так разволновались? Я о Петре и думать забыла.

  - Как же, забыла! Думаешь, я не видела, как ты обмерла, когда его увидела? Послушай меня, дочка - забудь Петра. До добра тебя эта любовь не доведет.

   Марийка и сама это понимала своим разумом, но сердце жило своей своевольной жизнью и не слушало разума. Дома за праздничным столом она была необычайно молчалива и тиха. Тихон на правах жениха восседал с нею рядом и пытался расшевелить ее, но все его усилия были напрасны. Чем больше он старался, тем мрачнее и молчаливее становилась она. Зато Пронька не умолкала ни на минуту. Она звонко смеялась шуткам Тихона и, кажется, готова была его слушать бесконечно. Ей так хотелось быть уже взрослой, чтобы Тихон заметил ее и ей дарил свое внимание, а не этой привередливой старшей сестре. В младшей сестре проснулся дух соперничества, и она не хотела уступать старшей своего права на взаимность. Ей очень хотелось, чтобы помолвка сестры расстроилась. Она заметила угнетенное состояние Марийки и угадала его причину, и у нее зародилась надежда, что ей удастся расстроить предстоящую свадьбу. Вечером перед сном она пришла в светелку сестры и стала на все лады расхваливать Петра:

  - Марийка, а ты заметила, каким красивым был сегодня Петр? Все девушки не сводили с него глаз. А видела серебряную цепочку на его жилете? Наверно, дорогие часы к ней привешены? Ах, если бы я была взрослой, я обязательно бы влюбилась в Петра! Правда, он душка?

  - Иди-ка, душка, спать! - огрызнулась Марийка. - Рано тебе еще о женихах рассуждать, я вот маме все скажу.

  - Подумаешь, напугала! У меня даже юбка трусится от страха.

  Она посмотрела на сестру долгим задумчивым взглядом и неожиданно спросила:

  - Марийка, а ты и впрямь не любишь Тихона или только прикидываешься?

  - Правда, правда, - печально откликнулась та.

  - Ой, Мариечка, как же я тебя люблю! Какая же ты хорошая! - бросилась Пронька сестре на шею, целовала ее, тормошила.

  - Да что с тобой? - изумилась та. - Что на тебя наехало, с чего такая любовь?

  - Не выходи замуж за Тихона! Не губи его, свою и мою жизнь! - взмолилась Пронька.

  - Да при чем здесь ты? Тебе еще расти и расти!

  - А я уже выросла. Мне скоро будет пятнадцать. И я люблю Тихона. И он меня полюбит, вот увидишь! А ты выходи за Петра. Хочешь, я тебе помогу?

  - Эх, ты - помощница! - обняла сестру Марийка. - Никто мне не поможет. Если я выйду за Петра, все родные проклянут меня. Так мне тошно, сестренка, что волком выть порой хочется. Я тебе завидую, твоей воле и беспечности.

   На другой вечер Пронька шепнула Марийке:

  - Выйди к бане, тебя там Петр ждет. Я родителям скажу, что ты пошла спать, что у тебя голова разболелась.

  Тихонько выскользнула Марийка за дверь и, не чувствуя под собою ног, полетела к бане. Петр стоял в тени старой березы, уже развесившей свое весеннее убранство - сережки. Увидев вышедшую девушку, он протянул ей свои руки, и она бросилась в его объятья. Два молодых горячих тела прильнули друг к другу и не в силах были разъединиться. Весенний воздух пьянил и дурманил голову. Не размыкая объятий, Петр увлек Марийку в предбанник и целовал ее губы, глаза, щеки, а руки его все смелее распоряжались ее ослабевшим и разомлевшим телом. Последним усилием воли она оттолкнула его и выпрямилась во весь рост:

  - Пусти меня, пусти! Я чужая невеста, мне не след быть с тобою наедине.

  - Ты же сама позвала меня, я пришел, а ты меня теперь гонишь?

  - Я не звала тебя. Мне сестра сказала, что ты меня ждешь, вот я и вышла.

  - А мне она сказала, что ты хочешь меня видеть. Ай да, Пронька! - вдруг засмеялся Петр. - Значит, чужая невеста, говоришь? Ведь не любишь ты его, не любишь! Я же чувствую, что ты сердцем мне принадлежишь, так чего ты боишься? Я тебя замуж зову. Давай убежим, Марийка! Здесь нам не дадут быть вместе.

  - Куда убежим, куда? - вдруг затосковала она. - Нет, Петенька, бежать нам некуда и вместе нам не быть. За Тихона меня прочат, и я слово ему дала.

  - Слово, слово! Что оно значит, если рушатся наши судьбы?

  - Прощай, Петенька! Поцелуй меня на прощанье крепко, крепко, чтобы помнила я твой поцелуй всю жизнь!

  - Что же ты делаешь со мной, Мариюшка? Ведь я люблю тебя! - шептал Петр и исступленно целовал ее. Она отвечала на его поцелуи со страстью и вдруг внезапно оторвалась от него, вскрикнула:

  - Прощай! - опрометью выскочила из бани и побежала к дому. За спиной ее развевался легкий шарф, словно крылья подраненной птицы.

  - Где ты была? - спросила мать, внимательно вглядевшись в лицо дочери.

  - Вечер чудесный, я на крыльцо выходила подышать.

  - Подышала? А теперь иди спать, время позднее.

  Придя в спальню, мать сказала отцу:

  - Не хотела я тебя, Николаша, расстраивать, но скажу - Петр объявился и снова мутит голову нашей дочери.

  - Что ж, добра, видно, такие люди не понимают, придется принять кое-какие меры.

  - Что ты задумал?

  - Не женского это ума дело, ложись-ка спать, а я пойду, прогуляюсь.

  - Куда это ты, на ночь, глядя, собрался?

  - Еще не поздно. Схожу к куму Ерофею ненадолго.

  - Не ходи , Николаша! Что-то мне неспокойно.

  - Не тревожься, я скоро вернусь.

  Николай Пантелеевич ушел, а Анастасии Васильевне не спалось. Она заглянула в спальню дочери. Марийка сидела у окна в легком пеньюаре и с распущенными волосами. Лунный свет падал из окна на волосы, придавая им причудливый цвет и делая ее похожей на русалку из сказки. Почему-то шепотом, мать спросила:

  - Что не спишь, донюшка?

  - Не спится мне, мама. Так на душе тревожно отчего-то и хочется плакать.

  - Это из-за Петра? Чем он тебя приворожил, окаянный?

  Слезы покатились из глаз Марийки одна за другой неудержимым потоком. Она их не вытирала, и они падали и на пеньюар, и на распущенные волосы.

  - Эк, ты сырость развела! - сказала мать, подошла к дочери, обняла ее, концом шали отерла слезы, прижала ее бедовую голову к своей груди и печально молвила:

  - И в кого ты уродилась только? Все у тебя поперек родительской воли. Не люб нам с отцом Петр - так ты в нем души не чаешь. Нравится нам Тихон - ты от него нос воротишь. Пропадешь ты, Марийка, с таким характером! Отец из-за тебя ночами не спит, ждет-не дождется, когда, наконец, свадьбу сыграем.

  - Ах, мама, мама, сколько раз говорить, что не люблю я Тихона? Не невольте меня!

  - Э, девонька, поздно спохватилась! Все уж сговорено. Неделя осталась до венчания. Не дури, Марийка! Не рви мое бедное сердце! И за что нам такое наказание?

  - Не сердись, матушка! Я сама не знаю, что со мною. Знаю только, что без Петра мне счастья нет.

  - Ох, ты, мое горюшко! Ложись спать, уже поздно. А Петра выбрось из головы, мой тебе совет.

  И, вздохнув, мать вышла из комнаты, а Марийка все сидела и сидела у окна как зачарованная, следя за игрой лунного света с робко пробивающейся листвой на березе.

   До самого дня свадьбы Марийка не встречала Петра и старалась о нем не думать, но против ее воли жили в памяти его слова: "Я тебя замуж зову. Давай убежим, Марийка!". И мысль убежать уже не казалась ей ужасной и неосуществимой. Иногда она давала волю фантазии и тогда ей рисовалась радостная и счастливая жизнь с Петром, но она тут же спохватывалась и пыталась обуздать свои желания. Но чем больше усилий прилагала она, чтобы выбросить из памяти Петра, тем глубже его образ проникал в ее сознание и сердце. Он стал ее наваждением и болезнью. Никто не мог понять ее мук и терзаний, кроме младшей сестры. Той очень хотелось, чтобы свадьба сестры не состоялась. Единственное, чего не могла понять Пронька, что родители сойдут с ума, если свадьба сорвется, что это будет позор на весь город. Но разве в ее возрасте об этом думают?

   Вечером накануне свадьбы она передала сестре записку от Петра, в которой говорилось:

  - Мариюшка, радость моя! Все еще можно исправить и не губить наши две жизни. У меня все готово к побегу. Я буду ждать тебя за городом у рощи до самого рассвета. Если ты не придешь, больше ты меня никогда не увидишь и ничего обо мне не услышишь.

  Марийка прочитала записку, и голова ее пошла кругом, да и было от чего. Все уже готово к свадьбе: приехала уйма гостей, родители не пожалели денег, чтобы все было по высшему разряду, она уже примеряла свадебное платье, сшитое лучшими мастерицами города, все знатные горожане были приглашены присутствовать на этом торжественном событии. Тихон был на седьмом небе от предстоящего счастья, она сама уже смирилась со своей участью. И вдруг эта записка, которая все перевернула в ее душе и внесла в нее разрушительной силы смятение. Как поступить, на что решиться? Ведь Петр будет ждать ее.

   Была дивная весенняя ночь, одна из тех ночей, когда в воздухе разливается ни с чем не сравнимый аромат пробуждающейся земли, тополиных почек, робко пробуют голоса ошалевшие от полноты бытия соловьи, луна одевает все вокруг в призрачные серебристо-голубые одежды, и мир кажется заснувшим в заколдованном сне, который оживляет лишь легкое дуновение ветерка. Петр неподвижно застыл у коляски, запряженной парой лошадей, которые, казалось, тоже замерли в ожидании чего-то необычайного. Неожиданно тишину нарушил цокот копыт. Лошади подняли головы и издали легкое ржание. Петр насторожился, но не успел сделать и шага, как коляску с гиканьем окружили всадники в низко надвинутых на глаза шляпах и с нагайками в руках и стали хлестать его нещадно и яростно. Он закрывал руками лицо и голову, и удары сыпались на спину, плечи, прожигая тело сквозь ткань сюртука и разрывая ее. На концах нагаек были острые металлические наконечники, которые многократно усиливали удары и причиняли невыносимую боль. Всадники перестали хлестать Петра только после того, как он упал, обливаясь кровью. Последнее, что слышал Петр, были слова одного из них: "Будешь, собака, знать, как воровать чужих невест". Он потерял сознание и остался лежать бесчувственно на земле. Луна продолжала все так же бесстрастно смотреть с высоты на распростертое тело, как до этого смотрела на ожидавшего Марийку Петра.

   А что же Марийка? Она не могла заснуть, в который раз перечитывая записку, и разрываясь между желанием немедленно бежать к Петру и страхом опозорить семью. Любовь и долг вели неравную борьбу в ее сердце, заставляя сделать непростой выбор. К ней неслышно проскользнула Пронька и горячо зашептала:

  - Марийка, что же ты медлишь? Ведь Петр ждет! Хочешь, я провожу тебя? Я уже приготовила тебе небольшой узелок на первое время, а потом отец простит тебя, вот увидишь!

  Это вмешательство младшей сестры решило исход борьбы, и Марийка стала решительно одеваться. Тихонько, стараясь не нарушить сон родителей, сестры прокрались к выходу и замерли, услышав голоса отца и кума Ерофея, которые стояли на крыльце. Сестры притаились в чулане. Отец спрашивал:

  - Ну что, кум, удалось тебе проучить этого наглеца?

  И кум отвечал:

  - Не скоро он теперь будет девкам головы дурить. Отходили его мои орлы знатно. Можешь, друг Никола, спать спокойно. Мы за ним следили все эти дни. Видно, хотел выкрасть невесту из-под венца. У него уже коляска припасена была. Вот только не знаю, как он хотел сигнал подать твоей дочке. Они не встречались, за это ручаюсь головой.

  - Ну, добре! - сказал отец. - Я с тобой рассчитаюсь, в долгу не останусь. До завтра, кум!

  Отец вошел в дом и прошел прямо в свою опочивальню. Марийка вцепилась в плечо Проньки и до крови закусила губу, чтобы не закричать. Ее трясло, как в лихорадке:

  - Что они, душегубы, с ним сделали? Пронюшка, побежим скорее!

  И они, не таясь, выбежали из дома и, что есть сил, припустили к роще. Увиденное потрясло их до полуобморочного состояния. Петр лежал на дороге, не подавая признаков жизни. Одежда на нем была изодрана в клочья, пропитанные кровью, лицо было обезображено кровоподтеками и синяками. Марийка, едва не теряя сознания от страха, припала ухом к груди Петра и различила слабое биение сердца.

  - Он жив, жив! - радостно вскричала она. - Проня, давай его положим в коляску, ему нужна помощь.

  - А куда мы его повезем? - пресекающимся от волнения голосом спросила сестра.

  - К бабушке, куда же еще? Бабушка, я уверена, не откажется ему помочь.

  Петр оказался очень тяжелым, и сестры здорово намучились прежде, чем сумели положить его в коляску. Но вот драгоценная ноша была погружена, и Марийка, что было силы, стегнула лошадей. Проня поддерживала голову Петра, чтобы она не билась о сиденья коляски. Возясь с Петром, девушки перемазались его кровью и, когда бабушка увидела их поздней ночью и в таком виде, ей сделалось дурно. Она испугалась, что с ними что-то случилось страшное. Вызванный бабушкой лекарь нашел состояние Петра тяжелым: он потерял много крови, и его тело было все изранено металлическими наконечниками нагаек. К тому же, он был без сознания. Обработав раны больного и напоив его отваром собственного приготовления, лекарь уехал, поручив Петра заботам барышень и бабушки. Бабушка, подробно расспросив сестер, велела им держать язык за зубами и немедленно возвращаться домой, дав им в провожатые своего слугу. Но Марийка отказалась уходить домой. Чувство вины и любви разрывало ее сердце, и она не могла покинуть Петра в его состоянии. У них с бабушкой произошла крупная ссора. Бабушка пригрозила, что если внучка не уедет домой, она велит отвезти Петра туда, откуда сестры его забрали, и не будет заботиться о нем. Но если Марийка вернется домой, она сделает все возможное и даже невозможное, чтобы поставить его на ноги. Только после угрозы бабушки Марийка оставила своего возлюбленного и вернулась домой. На пороге их встретил встревоженный и разгневанный отец. Увидев его, Пронька быстро прошмыгнула в свою комнату, а Марийка дерзко взглянула ему прямо в лицо и не проговорила, а прошипела:

  - Ненавижу! Убийца! - и с высоко поднятой головой обошла его, словно мешавшую мебель.

  Отец растерялся и не сразу нашелся, что сказать, но потом опомнился и бросился вслед за дочерью с криком:

  - Ты что сказала? Ты кому это сказала? Да, как ты смеешь мне говорить такие вещи?

  Марийка, словно нехотя, остановилась и устало проговорила:

  - Ты прекрасно слышал, что я сказала! Ты доволен? Мы слышали с Проней, что тебе сказал твой кум. Вы убили Петра. По вам обоим острог плачет. Что ты наделал, отец!

  И она громко заголосила, как голосят бабы над покойником, и не могла остановиться. Отец хотел подойти к ней, приласкать и успокоить, как бывало в детстве, но она с залитым слезами и перекошенным от отчаяния и гнева лицом яростно прокричала:

  - Не подходи! На тебе кровь Петра, посмотри! Убийца! Убийца!

  - Замолчи, ради Бога, замолчи! - взмолился отец. - Я не хотел его гибели.

  - А чего ты хотел, чего? - продолжала она кричать.

  - Я хотел, чтобы его попугали, чтобы он не приставал к тебе. Поверь, дочка, у меня и в мыслях не было причинять ему зло. Видно, перестарались кумовы орлы. Прости меня!

  - Простить? Ты просишь прощения? Не у меня его ты должен просить. Ты убил не только Петра, ты и меня убил. Мне не жить без него!

  - Что ты, что ты, дочка, опомнись! У тебя завтра свадьба с Тихоном!

  - Ха-ха-ха! - вдруг дико захохотала она, и от этого смеха у отца на голове зашевелились волосы. - Хорошенькая свадьба с покойницей!

  - Дочка, дочка, приди в себя! Что ты говоришь?

  На их крики из спальни вышла заспанная Анастасия Васильевна и, увидев состояние дочери, бросилась к ней, обняла, прижала к себе, как маленькую, и стала шептать ей ласковые слова. Марийка сделала слабую попытку освободиться от материнских объятий, но та держала ее крепко. Эти последние усилия совершенно обессилили девушку, потрясенную событиями кошмарного вечера, и она потеряла сознание. Мать и отец бережно перенесли ее в спальню и уложили. Мать осталась дежурить у постели дочери, а отец помчался за лекарем. Лекарь поставил неутешительный диагноз: горячка. Всю ночь Марийка металась в жару и бреду, не приходя в сознание. Родители опасались за ее рассудок. Потрясение было слишком велико для молодого организма. Свадьбу пришлось отменить, и все увидели в этом недобрый знак.

  Несколько дней Марийка провела между жизнью и смертью, но молодость победила и постепенно девушка стала поправляться. Бальзамом на ее душевные раны стало известие, что Петр тоже медленно, но постепенно возвращается к жизни. Пронька, верная сестра, неотступно дежурила у ее постели, чувствуя свою вину в происшедшем. Она же приносила Марийке вести о Петре. Чтобы не потревожить покой сестры, она не сообщала о том, что лицо Петра страшно изуродовано, и он стал не похож на самого себя.

   Когда Марийка стала поправляться, ее стал навещать Тихон, но она притворялась, будто еще очень слаба и не в силах долго с ним разговаривать. Тихон в таком случае долго не засиживался, справлялся о здоровье, пересказывал некоторые городские новости и, пожелав скорейшего выздоровления, уходил. Он подолгу общался с родителями и Пронькой, которая, хотя и тревожилась за здоровье сестры, но была несказанно рада видеть Тихона. Ей очень хотелось, чтобы он обратил на нее внимание не как на хорошенького и смышленого ребенка, а как на любящую женщину, возможную спутницу жизни. Она видела, что ему нравится общаться с ней, что в ее обществе ему легко и приятно, он много шутит и рассказывает разные интересные истории. И Пронька молила судьбу дать ей шанс завоевать любовь этого дорогого ей человека. И судьба словно шла ей навстречу. Марийка твердо заявила родителям, что замуж за Тихона не собирается, что ее болезнь - предостережение от этого ненавистного ей брака, что она лучше наложит на себя руки. Лекарь предупредил родителей, чтобы они ее не волновали, и они до поры, до времени не перечили дочери.

   А за окном вовсю бушевала весна: цвели сады, распространяла свой дурманящий аромат черемуха, заливались переливчатыми трелями соловьи. Марийка очень любила эту пору. Силы возвращались с ней с каждым днем. Она стала выходить в сад и подолгу сидела на скамье с книгой в руках, но глаза ее не отличались прилежанием, и она едва ли прочитывала одну - две страницы в день. Глаза ее жадно следили за полетом птиц, за игрой света и тени, словно впивая жизненные соки, которые бурлили в вишневом и яблоневом цвете, яркой и праздничной листве деревьев, синем бездонном небе. Земля справляла свой мощный праздник возрождения и обновления, повсюду звучал победный гимн жизни, и Марийка каждой клеточкой своего тела чувствовала этот призыв - жить и радоваться жизни, несмотря ни на что.

   Когда она достаточно окрепла, она попросилась к бабушке. И вот уже они с Пронькой и ключницей Лукерьей идут по городу, и она отмечает перемены: вот веселенькой краской покрашен старый дом, вот зацвела редкая в этих местах белая акация, и ее аромат кружит голову и наполняет сердце ожиданием чего-то необыкновенного и радостного. Она ждала встречи с любимым, и это ожидание окрашивало весь мир в разноцветные тона, делало его более ярким и солнечным. Улыбка не сходила с ее лица, и она приветливо раскланивалась со знакомыми, ни с кем, впрочем, не останавливаясь по дороге. Ноги несли ее легко и весело к бабушкиному дому. Бабушка расцеловала ее крепко и звонко и стала вертеть во все стороны, приговаривая:

  - Ну-ка, покажись, внученька! Нисколько не подурнела, даже краше стала от болезни. Глаза так и сияют, так и сияют! Еще больше стали, чем были. Хороша, девонька, ничего не скажешь! Пойдемте пить чай, там и поговорим.

  - Бабушка, - нетерпеливо спросила Марийка, - а где Петя? Я хочу его видеть.

  - Не сейчас. Он спит после обеда, он еще очень слаб. Только начинает приходить в себя. Здорово его отделали разбойники, окороту на них нет! И знаешь, душа моя, ты не показывай ему своего испуга, когда увидишь его. Изуродовали его сильно изверги. Как он выжил? Иначе, чем чудом, его выздоровление не назвать.

  - Бабушка, ты меня пугаешь! Что они сделали с ним?

  - На нем живого места не было. Он долго не приходил в себя, раны не хотели заживать, гноились. Спасибо бабушке Манефе, она его травами и отварами лечила. Но вот шрамы разгладить ей не под силу, они останутся у него на всю жизнь. Он себя в зеркало не видел, я велела спрятать все зеркала. Да и окружающее он пока не воспринимает должным образом, все путается в его бедной голове.

  - Так все плохо? - упавшим голосом еле выдохнула Марийка.

  - Плохо, внученька.

  - Я отцу никогда этого не прощу!

  - Прости. Он от большой любви к тебе на это пошел. Петр сам виноват. Почему не послушал, зачем нарушил свое обещание и вернулся?

  - Какое обещание, о чем ты?

  Бабушка прикусила язык, да было поздно. И пришлось ей поведать внучке, какой совет она подала отцу, чтобы избавить ее от нежеланного жениха.

  - Что вы наделали? И как мне теперь быть?

  - Ты прежде, чем встретиться с Петром, посмотри на него в приоткрытую дверь, а потом решай, нужен ли он тебе такой. Манефа говорит, что он не загуляется на грешной земле.

  - Что ты этим хочешь сказать?

  Бабушка с тяжелым вздохом молвила:

  - Ты бы видела его, когда мы сняли с него одежду и стали обмывать раны. На нем живого места не было, все тело было располосовано. Это снаружи, а уж внутри, поди, тоже не лучше. Лекарь не давал ему и одного шанса выжить. Да, знать, крепко скроен был, раз взял верх над хворью. Ну, пойдем, посмотришь на своего кавалера.

   С бьющимся сердцем подошла Марийка к двери комнаты, в которой находился Петр, и не сразу решилась приоткрыть дверь. То, что она увидела, ужаснуло ее. От прежнего Петра остались только пышные волнистые волосы. Лицо его было покрыто безобразными шрамами, которые делали его совершенно неузнаваемым. Он сильно исхудал и на белой простыне выделялись неестественно худые руки с непомерно крупными кистями. Боясь потерять сознание, Марийка прислонилась к косяку двери, ноги не держали ее, в голове все мутилось и кружилось. Бабушка еле успела подхватить ее. Очнулась она в бабушкиной спальне и не сразу поняла, где она и что с ней. Над ней хлопотал лекарь:

  - Я же говорил, что ей на первых порах волнение противопоказано, - словно сквозь вату доносился до Марийки его голос. - Есть опасность рецидива. Никаких волнений, слышите, никаких! Будет лучше, если она останется здесь, тряска в коляске может плохо отразиться на ее состоянии.

  Так Марийка осталась у бабушки. Она сделалась задумчива и молчалива, часто плакала и отказывалась от еды. Когда ее пришли навестить родители, она не захотела встретиться с отцом. Сославшись на нездоровье, она не вышла к Тихону. Только общество бабушки и Проньки она выносила без тени неприязни, остальные ее раздражали и делали капризной и привередливой. По ночам ей снились кошмары, и она просыпалась в слезах и со страшным криком. Она больше не делала попытки увидеть Петра. Она, вообще, потеряла видимый интерес к жизни. Ее не радовала весна, пышное буйство зелени, весенний пьянящий воздух. Целыми днями она лежала в кровати, бездумно глядя в окно на проплывающие облака. О чем она думала и что переживала? Лекаря очень беспокоило ее равнодушие, он боялся, что депрессия перейдет в душевную болезнь. Он поделился своими опасениями с бабушкой и предложил последней съездить с внучкой на "воды". Бабушка засобиралась в дорогу, наказав дворне, как следует ухаживать за Петром в ее отсутствие.

   Марийка, услышав об отъезде, немного оживилась. Вечером она пришла к бабушке и предложила взять с собой в поездку и Петра. Бабушка не на шутку взволновалась:

  - Да, как же это можно? Во-первых, он очень слаб и не перенесет тягот дороги. Во-вторых, это неприлично. Кто он тебе: муж, брат, сват? Что будут говорить люди? Ты должна заботиться о своей репутации!

  - Репутации? - изумилась внучка. - Какая репутация, о чем ты, бабушка, говоришь? Репутация моя безвозвратно погибла, когда я заболела накануне свадьбы. Думаешь, я не знаю, о чем шепчутся на всех перекрестках? Невеста Тихона больная, зачем ему такая жена? Я ведь не собиралась стать женой его, я Богородицу молила, чтобы она спасла меня от этого брака. Ты не спрашивала меня, почему именно я нашла Петра и привезла к тебе. Ведь я сбежать с ним хотела, сбежать, слышишь? Потому что я любила его, а отец изуродовал его, как ты говоришь, из-за своей большой любви ко мне. Разве я могу теперь бросить Петю? Сам Бог связал наши судьбы этим отцовским поступком, сама Богородица указала мне путь мой, разве ты этого не поняла? Петя без меня пропадет! Я привыкну к его лицу, я уже почти привыкла, пока болела. Оно не будет больше у меня вызывать чувство страха и ужаса.

  Бабушка слушала Марийку внимательно, не перебивая, но лицо ее менялось с каждым словом внучки: краска то приливала к ее щекам, то отливала, разливая по лицу мертвенную бледность. Сильное волнение охватило ее, и она со слезами воскликнула:

  - Марийка, девочка моя, ты безумна, безумна! Опомнись! О такой ли судьбе для тебя мечтала я, твои родители? Ты посмотри хорошенько на Петра! Он вряд ли долго протянет. У него отбиты все внутренности. Мы не бросим его, я позабочусь о нем, обещаю тебе. Но ты.. Ты не губи себя, молю тебя! Он даже не поймет твоей жертвы. Он живет в своем призрачном мире, он даже не узнает тебя!

  - А это мы сейчас проверим!