Перелетная птица.

Глава 9.

В кофейне на Тоттенем-стрит за угловым столиком сидел мужчина. Он часто кидал взгляд на часы, висевшие напротив, из чего можно было сделать простой вывод - он кого-то ждет.

За окном лил промозглый дождь, которого абсолютно не смущало то, что на дворе стоит лето. С причудами лондонской погоды было трудно поспорить: у нее был такой своенравный характер, что оставалось лишь смириться с таким положением дел.

- Привет, - за его спиной послышался голос.

Том не спешил оборачиваться на зов, пытаясь понять, оправдались ли его ожидания. И внезапно актер понял, что он не возлагал на эту встречу ровным счетом никаких надежд: ни горячее сердце, ни холодный разум не уповали на то, что Сюзан измениться или будет просить прощения. Теперь Хиддлстон не был так наивен, нет.

- Привет, - он, наконец, поднялся, приветствуя женщину, и помог ей сесть, придвинув стул.

Когда она опустилась на стул перед ним, у Тома появилась возможность разглядеть ее - он был изумлен. Нынешний облик Филдинг не сохранил ни одной знакомой черты, сейчас даже ее лицо казалось незнакомым, чужим. Черные волосы едва касались лопаток, над темными глазами рваной линией нависла челка, кожа лица была девственно чиста, на губах не было излюбленной красной помады - в своей естественности Сюзанна была прекрасна.

- Хорошо выглядишь, - Том не упустил возможности преподнести комплимент, - тебе идет челка.

- Спасибо, - зарделась она, скромно потянувшись к волосам.

Девушка удивляла его все больше: скромности и застенчивости Том за ней никогда не замечал, - но он не спешил обольщаться столь разительными, но прекрасными переменами, ведь Сюз была недурной артисткой.

Их непринужденная беседа о литературе, книгах, погоде и родне казалась напускной, улыбки - данью этикету, а смех - наигранным.

- Итак, Сюзан, - Хиддлстон прервал порядком надоевшую беседу, - мы уже двадцать минут пьем кофе и болтаем о родне, но ведь ты хотела встретиться вовсе не для этого, верно?

Девушка пристыжено улыбнулась: "Верно".

Она взяла короткую паузу, собираясь с духом, обличая мысли в слова.

- Я хочу попросить тебя об услуге, - карие глаза стыдливо опустились, - я понимаю, что я не в том положении, но, Том, пожалуйста! - в голосе слышалась неподдельная обреченная мольба.

- Что я могу сделать? - несмотря на страдания, что Сюзан привнесла в его жизнь, он не мог отказать женщине в помощи.

- Вернись ко мне, - заметив на лице собеседника недоумение, быстро добавила, - я имела в виду фиктивные отношения. Пойми, моя карьера катится под откос, - на глазах выступили слезы, - я ничего не могу сделать!!!

- Но, Сюзан, - привычное и дорогое "Сюз" теперь не упоминалось, - что я могу сделать?

- Твоя карьера пошла в гору, - девушка нервно замяла уголок скатерти, - и я подумала, что отношения с успешным актером могут помочь мне пробиться.

Том обескуражено молчал: перебор, даже для Сюзанны - это перебор.

- Сюзан, это...

- Я понимаю, - прервала его женщина, - понимаю, что это некрасиво и цинично, но, Том, пожалуйста, ради всего того хорошего, что было между нами, помоги мне.

Филдинг с мольбой смотрела на Хиддлстона словно от него зависела вся ее жизнь.

Том, сильно сжав губы, в упор смотрел на девушку. А что между ними были хорошего? Что? Сюзан нередко прибегала к скандалам как к средству решения спора, часто плакала и впадала в истерики, трепала нервы, кричала до звона в ушах, оскорбляла его и Викки.

- Сюзан, я не могу, - актер сочувственно посмотрел на нее.

- Пожалуйста, Том, - Филдинг горячо сжала его ладонь, - ради всего святого! Умоляю, - совсем тихо произнесла она.

Сердце Хидлстона сжалось, стоило ему посмотреть на ее, в душе проснулась жалость - он тяжело вздохнул и произнес:

- Хорошо, Сюзан, я помогу тебе, но...

- Если ты встретишь другую женщину, то я не стану тебя удерживать, - прервав собеседника, заверила она.

Том, молча, кивнул и коротко ей улыбнулся в знак примирения.

Через несколько минут Филдинг, звонко поцеловав его в щеку, покинула кафетерий, оставив Тома в смешанных чувствах. Его сердце разрывалось от переполнявших и таких противоречивых эмоций. С одной стороны Хиддлстон был преисполнен сочувствием к женщине - отказать ей казалось противоречащим собственной морали и воспитанию, но с другой - он понимал, что помощи просила та самая Сюзанна, что принесла ему так много боли.

Том, оплатив счет, вздохнул и покинул кафе с, казалось бы, правильным решением за плечами. В последние время мысли актера были посвящены тому, что человечеству не хватает доброжелательности и отзывчивости. А если ты хочешь изменить мир, то начни с себя.

Темный вечер, плавно переходящий в ночь, окутал Лондон. С улиц то и дело слышались эхо частых шагов, веселые голоса, распевавшие песни и детский смех. С четвертого на пятое ноября англичане праздновали ночь Гая Фокса. Каждый год жители туманного Альбиона праздновали спасение королевской семьи и Британской империи от заговора католиков в тысяча шестьсот пятом году.

На заднем дворе красивого кирпичного дома праздник также был в разгаре. За широким столом, укрытым клетчатой скатертью, сидела семья Хиддлстон и их гости: подруга единственного сына и жених младшей дочери.

- Спасибо, Сюзан, - Том отвесил девушке благодарность, когда та предложила пюре.

Сюзанна широко улыбнулась и села рядом: «Миссис Хиддлстон, картофель просто великолепен!»

Весь вечер Филдинг лучезарно улыбалась и сыпала благодарностями и комплиментами хозяйке дома. Каждая ее фраза звучало нарочито вежливо и преувеличенно мило – каждое слово было фальшиво.

- Благодарю, - сухо ответила хозяйка.

- Эй, смотрите, - указательный палец Эммы взмыл в небо, - салют начинается! Пойдем в парк?

Радостный возглас молодой девушки так вовремя нарушил атмосферу вымученного молчания.

- Отличная идея! – Сюзан немедленно поддержала девушку. – Идем в парк! – карие глаза с мольбой смотрели на мужчину.

- Иди с Эм и Дэном, а я помогу маме, идет?

- Хорошо, - разочарованно ответила Сюзан, поправив челку.

Когда троица покинула дом под веселое улюлюканье толпы на улицах, Том поднял несколько глубоких блюд и прошел за хозяйкой в дом. Он несколько раз в полном безмолвии повторил свое короткое путешествие, послушно следуя за матерью как тень. Совсем как в детстве, когда ему было необходимо с ней поговорить.

Миссис Хиддлстон по старинке мыла посуду вручную, бережно ополаскивая ее прохладной водой и передавая сыну. Тот не менее аккуратно вытирал бытовую утварь и расставлял по шкафчикам.

- Ты хочешь о чем-то поговорить, милый? – она мягко улыбнулась.

- Нет, мам, - излишне быстро ответил Том, - то есть да, - он вздохнул.

- О чем? – миссис Хиддлстон наскоро вытерла руки о свежее накрахмаленное полотенце.

Она выглядела встревоженной, хоть и пыталась скрыть это.

- Садись, - мать увлекла его к столу.

Сын послушно сел, поставив длинные ноги на проножку табурета, он опустил глаза, разглядывая отполированную поверхность стола.

- Рассказывай, Том, - женщина села напротив, как только поставила чайник на варочную панель, - зачем ты снова привел в наш дом Сюзан?

Сын еще не сказал и слова, а она уже знала то, о чем пойдет разговор, - Сюзанна.

- Я встречаюсь с ней, - и зачем-то добавил, - она изменилась.

- Изменилась! – саркастически подметила женщина, всплеснув руками, подошла к шкафчику с кружками. – Сюзан стала еще боле несносной, чем была раньше!

- Она пытается понравиться тебе, - спокойно подметил Хиддлстон, хотя и сам понимал, что родительница абсолютно права.

- Если бы она вела себя, как подобает честной девушке, то, возможно, понравилась бы мне. Возможно! – она подняла в воздух указательный палец с массивным перстнем.

- Сюзан старается, мам.

- Зачем ты вернулся к ней, сынок, я не понимаю, - миссис Диана, покачивая головой, разлила чай по фарфоровым кружкам.

Том вздрогнул: этого вопроса он так боялся. Несколько недель были посвящены тягостным раздумьям, в которых Хиддлстон пытался найти хотя бы одну причину, которая могла бы объяснить его согласие. И однажды, совершенно случайно, он эту причину нашел.

- С этой рваной стрижкой, аккуратной челкой, с бледной кожей, - пламенная речь ненадолго оборвалась, - она так похожа на нее.

И если описания звучали громко и ярко, то последние слова звучали так тихо, что, казалось, утонули в лязге соприкосновения чашки и блюдца.

- На кого? – хозяйка дома, хоть и предчувствовала, каков будет ответ, не могла не спросить сына.

- На Викки, - Хиддлстон говорил так тихо словно слова его были постыдны. – Клянусь тебе, - он сжал руку матери, - когда я увидел Сюзан со спины, ни на секунду не сомневался в том, что всего лишь в нескольких метрах от меня стоит Викки. А потом она повернулась – я никогда не был так разочарован.

Он тяжело вздохнул. Его порывы не были так чисты и благородны, как ему бы хотелось. Том знал, с первой встречи в августе знал, что его мотивы сплошь корыстны. И если Сюзанна хотела успеха, то она ни капли не стеснялась произнести свои намерения вслух, а вот Тому не хватало смелости признаться, что он далеко не возвышенный благочестивый рыцарь, которым его представляют. Нет, это не так. У него тоже есть свои тайны, в которых так трудно признаться.

- Тебе нужно найти Викторию, Томми, - женщина ласково погладила его по щеке, - а не искать ее в Сюзан.

- Она никогда не простит меня, - мужчина покачал головой.

- Глупости! У нее доброе сердце.

- Доброе, - подтвердил сын, - но доброты мало, чтобы простить меня.

- Ты любишь ее?

- Люблю, - прошептал он.

Если бы ему десять лет назад сказали, что его первое серьезное чувство будет обречено на безответность, то он никогда бы не поверил. Но теперь… Теперь Том абсолютно четко понимал, что его любовь к Викки не принесет ему ничего, кроме боли и страдания, на которые, он, увы, сам себя обрек.

Но главным открытием было то, что он любил ее сегодня, вчера, в прошлом году и восемь лет назад. Любил смех, слезы, любил необузданный характер, любил нарочитую покорность – Том любил ее всю без остатка.

- Не отчаивайся, сынок, ты найдешь Викки, - женщина потрепала его по плечу, - и она простит тебя: она мудрая девушка.

Слова матери привнесли в душу Тома покой и надежду. Сейчас он был уверен в том, что найдет Викки, чего бы ему это не стоило.

Просыпаться на рассвете оттого, что душат кошмары, стало для Тома Хиддлстона нормой. Каждое утро начиналось с глубокого тяжелого вдоха, наполнявшего легкие прелым воздухом. Застоявшейся эфир комнаты давил на грудь, лишая мужчину возможности дышать. И как бы часто и глубоко он не вдыхал, Том не мог насытиться.

В несколько пружинистых шагов он добрался до окна и впустил в спальню морозный воздух. Вдох, выдох, вдох, выдох, но этого было мало. Актер никак не мог утолить кислородный голод, не мог совладать с эмоциями. Он наскоро оделся, надел кроссовки и выбежал из дома.

Морозный ветер дул в разгоряченное лицо, а Том продолжал бежать как можно дальше от злополучной спальни, стены которой, казалось, сжимались вокруг него. Вся квартира действовала на него угнетающе, каждый ее сантиметр хранил в себе память о ней. И воспоминания эти преследовали его, не давали спокойно жить. Но изо дня в день Хиддлстон возвращался в эту квартиру, каждую ночь ложился в кровать, ставшую слишком широкой для него одного, и не мог заснуть.

Актер возвращался домой: булочная, в которой Викки утром субботы покупала свежие круассаны, пока он отправлялся на пробежку; небольшой магазинчик с принадлежностями для рисования, парк с небольшим прудом, множество эскизов которого лежали в книжном шкафу на третьей полке снизу, и излюбленной скамейкой.

Ноги сами несли к парку. Гул шагов звучал так громко, что, казалось, оглушал. Ровно тридцать шесть шагов от новеньких чугунных ворот до скамейки, ровно тридцать шесть шагов. Он неспешно сел и огляделся: с этого ракурса водоем в кольце голых черных деревьев выглядел необыкновенно живо и красочно. Пруд по форме напоминал растекшуюся чернильную кляксу, по темной глади которой плавали утки. Красиво, а ведь раньше он никогда этого не замечал.

Несмотря на зимний сон, это место словно дышало. И сделав вдох, Хиддлстон наконец-то ощутил, что его легкие полны живительного кислорода. Этот парк дарил надежду, которая была ему так необходима.

Вернувшись в дом, он немедленно снял одежду и принял душ. Холодная вода беглыми струйками стекала по коже, успокаивала разум. Ему сейчас так не хватало спокойствия: нервы были расшатаны воспоминаниями. Выйдя из ванной, Том зачем-то начисто побрился, и тут же в голове вспыхнула яркая картинка: Ви приподнимается на носочках, целует его, морщит носик и смеется. Она не любила целовать его до тех пор, пока он не побреется.

Мысли о ней не оставляли его, их голос становился все громче. Облик Викки все еще мелькал в зеркалах, которые по привычке все еще отражали их совместную жизнь, оставшуюся далеко в прошлом. В прошлом остался и ее голос, звеневший в хрустале бокалов, запах, который некоторое время хранили простыни и наволочки, эхо шагов все еще берегли стены и паркет.

Том, увлеченный воспоминаниями, пришел на кухню, ставшую почти необитаемой с тех пор, как она покинула его жизнь. Глотнув вишневый сок, он даже не заметил того, как посадил несколько пятен на белоснежную футболку.

- Черт! – выругался он, заметив оплошность.

В его голове тут же прозвучал ее голос: «Возьми водород, уксус и лимонный сок – это должно помочь».

Хиддлстон вздрогнул, но все же послушал голос, когда он дал еще одно наставление: «И не забудь вскипятить воду!»

В гостиной зазвенел телефон, мелодия которого вернула его в реальность. Голос Викки смолк и больше не звучал.

Тома охватила паника. Воспоминания, что захватили в плен в разум, не давали спокойно жить; ее облик виделся Тому в каждой встречной женщине, а теперь и ее голос. Это невозможно. Так не может больше продолжаться.

Хиддлстон молнией рванул к стенному шкафу и, достав чемодан, отправился в спальню. Одна за другой вещи опускались на дно саквояжа, заполняя собой квадратное пространство. В след за ними в чемодан были кинуты и книги, одна из которых с глухим стуком упала на пол.

Хиддлстон опустился на колени, разглядывая ее. Книга в кожаном переплете была пыльной и грязной, но при ближайшем рассмотрении оказалась знакомой. Это был фотоальбом Викки, в котором она бережно хранила память о пережитых событиях.

Том, прислонившись к кровати, сел на пол, просматривая страницы. На самой первой хранилась история его детства: портретная фотография мальчика, сделанная в три года и его общее фото с сестрами и Робером, их собакой, которую Ви всегда называла Робин. Следующая страница должна быть посвящена Викки, но на месте фотографий были лишь пустые карманчики. Хиддлстон судорожно листал страницы, но ни одна их них не хранила в себе даже тени присутствия Престон в его жизни: в альбоме были лишь фотографии Тома.

Он, закрыв глаза, запрокинул голову на кровать. Это казалось невозможным. Викки не могла просто взять и исчезнуть из его жизни, не оставив о себе даже напоминания. Она забрала с собой все: вещи, книги, фотографии, а вместе с ними и его покой.

Его сердце сжалось, он чувствовал нестерпимую боль. Казалось, что вся человеческая боль сейчас нашла пристанище в его теле.

Но даже в такие минуты ее образ не покидал Хиддлстона. Его рука непроизвольно потянулась к покрывалу, на котором должны были быть раскиданы волосы Ви. Но Викки здесь не было.

Том внезапно распахнул глаза и решительным шагом направился в гостиную. В настоящем мире один-единственный звонок способен решить все проблемы.

- Люк, мне нужна помощь, - он старался говорить спокойно, но тревожные нотки то и дело проскальзывали в голосе.

- Чем могу помочь?

- Мне нужен агент по недвижимости. И как можно скорее.

- К чему такая спешка? – тревожность Хиддлстона передалась и агенту.

- Хочу перемен.

- Перемен? – Уинсдор нисколько не поверил в эту причину, но тут же добавил, - как скажешь. Уже завтра у тебя будет агент. До связи.

- До связи.

Том с тяжелым вздохом опустился на диван. Уже завтра он покинет эту квартиру и никогда больше не вернется сюда, никогда. Как бы ни была сильна его любовь к Викки, но история этого дома тяжким грузом давила ему на плечи. И ноша эта была невыносимо тяжела для него одного.

По ярко-красной ковровой дорожке шагала красивая молодая пара. Мужчина и женщина сияли от счастья, а на лицах горели улыбки. Он бережно придерживал спутницу за талию, та в свою очередь скромно льнула к нему и растерянно улыбалась.

Никто: ни журналисты, ни коллеги, ни поклонники, - видя эту пару, не мог сомневаться в том, что Сюзанна Филдинг и Том Хиддлстон действительно любят друг друга. Они выглядели такими счастливыми и влюбленными, что сомневаться в их чувствах казалось кощунством.

Девушка в кукольном черном платье, выгодно подчеркивающем ее округлые формы, была на удивление красива: сияющие от восторга глаза, бронзовый оттенок кожи и легкий румянец на щеках, придававший здоровый вид. Том же, напротив, выглядел болезненно-бледным на фоне подруги то ли из-за черных волос, обрамлявших лицо, то ли из-за насыщенного коричневого цвета ее кожи.

Вокруг одна за другой ярким заревом горели вспышки, журналисты что-то наперебой говорили, самые настойчивые, а может просто потерявшие совесть, просили пару о поцелуе.

- Как давно вы вместе? – слышался скрипучий, писклявый женский голос.

- Улыбайтесь! – просил бас, а после очередной вспышки добавил, - встаньте правее!

- Подарите публике поцелуй! – кричал самый настойчивый журналист.

- Поцелуй меня! – Сюзан обратилась к Тому.

Глаза ее искрились от восторга словно взор был прикован к праздничным фейерверкам. Филдинг упивалась происходящим: вспышки фотокамер, дерзкие вопросы журналистов, красная дорожка, по ворсу которой вступали британские и американские звезды. Сюзанна чувствовала себя маленькой девочкой, попавшей на закрытую вечеринку, на которую благосклонные родители разрешили ненадолго заглянуть. Девушка позировала фотографам, широко улыбалась, игриво скрещивала ноги в щиколотках и придерживала юбку платья. Она пыталась выглядеть гордо и вальяжно как светская львица, но ребенок то и дело прорывался наружу.

Том в отличие от спутницы был сдержан и выдержан. Творящаяся вокруг суета не доставляла ему радости, а лишь угнетала. Ему не было в тягость раздавать автографы и фотографироваться, нет, как раз это было самым приятным в актерской работе. Взамен на кривую роспись он слышал слова благодарности, искренние восторги его работой. Любовь публики – это все, что нужно актеру, чтобы чувствовать себя успешным, но даже такие сильные чувства не могли заполнить пустоты в сердце.

- Поцелуй меня! – более настойчиво просила Сюзанна.

И он поцеловал. Крепко, с чувством - так по-собственнически, чтобы каждый присутствующий мужчина знал, что эта женщина пришла с ним.

В ту короткую секунду он не предал значения своим действиям, Хиддлстон просто отдался порыву, зову сердца, которое тут же перестало биться, стоило ему коснуться губ Сюзан. Ничего. Актер не испытывал никаких чувств – абсолютно ничего! Ни трепета, ни нежности, ни наслаждения, ни сожаления, ни разочарования. Всего на мгновение, но такое мучительно-долгое мгновение, ему показалось, что он умер, а этого мира больше нет.

Том тотчас отпрял от спутницы и быстрым шагом засеменил в здание кинотеатра, в котором вскоре должна была состояться премьера фильма «Глубокое синее море», в котором ему посчастливилось сыграть главную роль.

На белоснежном экране появился небольшой дом, в окне которого стояла женщина, курившая сигарету. В то утро Эстер покинул любимый, в то утро Эстер "умерла".

Ее смиренное ожидание, взгляд полный надежды и боли, скорбь на бледном лице, - все это было Тому до боли знакомо. Три года назад он, как и его герой Фредди, покинул женщину, вступая в новую беззаботную жизнь без горя и печали – без Викки.

Как-то Теренс спросил его: «В чем твой секрет, парень?» Актер лишь смущенно улыбнулся, поблагодарил за высокую оценку и сотрудничество. Он ведь не мог сказать, что Фредди Пейдж получился таким живым и естественным просто потому, что Хиддлстон не приложил ни малейшего усилия, играя его. Том просто взошел на сцену и явил зрителю свое подлое естество. А ведь именно подлецом он и был.

Как же он был высокомерен и глуп, как были высокопарны его слова, брошенные Викки, будто бы она была жалкой поклонницей, пришедшей к нему на спектакль. Те слова были безличны и бездушны, в них не было и капли Тома.

Эти слова были сказаны актерами, писателями, певцами, но не им. Эти витиеватые помпезные фразы сказал кто-то чужой. Но чужой ли? Не скрывалась ли ужасная правда именно в том, что каждая хлесткая фраза была рождена его холодным, черствым сердцем?

Эта внезапное открытие ослепило. Всю свою сознательную жизнь Хиддлстон боролся с несправедливостью, вставал на защиту слабых, но и сам он оказался ничем не лучше тех, кому пытался противостоять. Томас Уильям Хиддлстон оказался ничем не лучше других, пожалуй, даже хуже. Судьба воистину обладает прекрасным чувством юмора: ее уроки обличают человеческие недостатки в самом дурном свете.

Сожаление заполнило каждую клеточку тела. Как же было жаль Викки, что пала безмолвной жертвой его тщеславия, глупости и гордыни.

Сколько раз актер в сердцах корил ее за серость мысли, покорность, безынициативность - сколько раз Том корил Ви за то, что ее огонь погас? А ведь он сам, своими руками, задушил в ней все то прекрасное, что в ней было, тем самым превратив Викторию Престон в умерщвленную податливую куклу.

Актер был противен себе, ему была противна роль и весь фильм в целом. Он был преисполнен ненависти к себе: с высокого экрана на него смотрел не Фрэдди Пейдж, а Том Хиддлстон. Мужчина не играл своего героя, а рассказывал историю своих ошибок, проживал свою жизнь, которая вызывала лишь отвращение.

Тома одолевали сильные эмоции: сожаление, ненависть, презрение и горе. Их необузданная мощь разрушала ход мыслей, душевное спокойствие, виденье себя - разбивала сердце и жизнь на "до" и "после" Викки Престон.

Сердце каждого человека – глубокое море, на дне которого покоятся позабытые тайны, разбитые надежды, неразделенная любовь – обломки прошлого. Где-то на горизонте маячат мечты на светлое будущее, новые знакомства, великие совершения.

Душа Хиддлстона хранила в себе немало тайн и покалеченных надежд, но корабль его жизни бесстрашно плыл вперед к новым воздушным замкам. Вот только сейчас в его сердце царила мятежная буря, разбередившая душевные раны. Все, о чем актер хотел забыть, внезапно напомнило о себе обломками на пенных волнах, но самым страшным оказалось то, что его судно нос к носу столкнулось с лайнером-призраком «Виктория», давно потерявшим свой лоск.