Strangers again.

Глава 6.

Правда ли, что у каждого человека есть своя звезда? Ведь составляли гороскопы в средние века придворные астрологи, предсказывали будущее. Ведь говорят о человеке, что родился он под счастливой звездой. Если это действительно так, то у меня была неподходящая, неудачливая звезда.

Проблема многих в том, что они слишком глубоко копаются в себе, и подчас эта нехорошая привычка становится губительной.

На улице холодало. В скором времени придется сменять плащ на что-нибудь более теплое.

Я сидела в пыльном тренировочном зале старой танцевальной студии, которую «закрыли на ремонт» около трех лет назад.

Помню, как мама впервые привела меня сюда. Разумеется, она, как и любая мать, считала это своим почти что особенной важности долгом, мечтающая воплотить в собственном чаде все нереализованные фантазии и взрастить настоящую принцессу. Может, это приходит с возрастом? Та самая нездоровая тяга затащить ребенка на любые секции, на какие только реально. Я успела проучиться полгода в музыкальной школе (воистину, затеей это было провальной, ибо голосом меня природа обделила максимально сильно, а любовь к пианино отбилась сразу, стоило крышке по какому-то роковому стечению обстоятельств отдавить мне пальцы), через такой же промежуток времени бросить художественную — страшно невзлюбила обязательную для изучения дисциплину, именуемую декоративно-прикладным искусством. Но с танцами мама попала в самую точку.

Все началось примерно за неделю до моего первого занятия. В парке мы с родителями кормили по субботам плавающих в пруду уток. Однако по прибытию на место оказалось, что папа забыл хлеб на столе, и нам пришлось совершить небольшую пешую прогулку до ближайшей пекарни. По пути мой детский взгляд зацепился за блестящие в витринах витиеватые люстры, старинные подсвечники, маленькие столики на резных ножках и повсеместное кружево, что в одной пестрой куче покоилось в антикварном магазинчике на углу улицы. Мама отправила отца за булкой и согласилась зайти туда со мной.

Я не помню деталей увиденного внутри, однако, бывав здесь и в более осознанном возрасте, зайти в само здание так и не решилась.

В тот день мне на глаза попалась большая, безумно дорогая шкатулка. Продавец, словно гордясь своим раритетом, продемонстрировал нам весь механизм в деле. На тоненьких ножках, в белоснежной пачке-сеточке, под волшебный вальс №9 Вагнера крутилась маленькая балерина.

Само собой, покупать ее не стали, но образ так ярко упечатался в памяти, что неладная шкатулка упрямо отказалась выходить из головы по прошествии долгих ночей. После короткого процесса «наведения справок» я оказалась в студии.

На первом занятии нас стали растягивать. Я не воспроизведу в памяти всех дней, которые посвятила танцам, но тот, ознаменованный литром пролитых слез, не забуду никогда. Вечером же я стала уговаривать маму бросить эту затею, и мне повезло, что она в длительной полемике взяла с меня обещание провести в студии хотя бы первый месяц.

Я любила приходить на занятия пораньше, любуясь из-за двери на взрослых стройных девушек, открывающих или переводящих неестественным образом выгнутую работающую ногу в сторону на носок в пол. Как они комбинировали различные позы и наклоны, перегибали корпус, с плавной грацией вращались у станка и в спокойном темпе отрабатывали переходы от движения к движению. Устойчивость, выразительность, чувство собственного тела, стремление к гармонии и колоссальный труд. Адажио Вивальди, от которого по коже шли мурашки, повторяющиеся pas emboîté, глубокое плие. Арабеск, сопровождающийся жестким контролем положения ноги и идеально гладкая деревянная палка, то и дело звучно «касающаяся» чьего-нибудь колена. Требования к взрослым танцорам были куда более серьезными.

Я возвращалась домой совершенно обессиленная и часто — с зареванными глазами. Позднее слезы вытеснила сила привычки, но мама уже такую меня не застала.

То был наш первый «показательный вечер» перед родителями. Администрация согласилась выделить сцену. То был первый и последний раз, когда я вышла под свод высоких прожекторов.

«Вальс цветов» не был полон сложных элементов в силу нашего детского возраста, но я все равно страшно волновалась. Я смотрела в зал, где два первых ряда были вразнобой заняты родителями. Чужими.

Отец появился лишь в самом конце вечера и только затем, чтобы забрать меня домой. В машине он сообщил, что маму увезли в больницу. Больше в моей «танцевальной жизни» он не участвовал.

Я занималась до четырнадцати лет включительно и уже почти загорелась голубой мечтой исполнить однажды па-де-де в «Лебедином озере», как на одной из репетиций умудрилась вывихнуть ногу в элементарном бризе. Ни к каким врачам, ясное дело, не пошла, а дальнейшие нагрузки лишь усугубили положение, и следующая травма закончилась растяжением связок. На этом с танцами было решено распрощаться.

На сегодняшний день зал представлял собой никем не арендованное помещение, куда можно было украдкой пробраться, выждав, когда пожилой охранник отлучится с поста. Я здесь бывала очень редко, в моменты особой нужды предаться каким-либо мыслям.

Садилась, как ныне, на старую скамью и смотрела прямо, сквозь длинные стены, увешанные зеркалами, и отражающийся в них паркет. За неимением возможности включить музыку, приходила с наушниками.

Заброшенную студию было почти жаль.

Утреннее солнце достаточно быстро сошло на нет, и уже вечером начал стремительной монотонной дробью по местами грязным стеклам накрапывать дождь. До наступления темноты здание нужно было покинуть — иначе нос разобьешь на крутых лестницах. Да и характерно мрачно выглядели пустующие коридоры с облупившейся краской с заходом солнца.

«Не более мрачно, чем в закоулках запутанного разума», — тут же всплыла очередная мысль.

Пианино показывало пыльные белые зубы и позабытую партитуру, где нотные закорючки шли густым черным строем.

О, только тот, кому везло влюбиться с великой не взаимностью, знает, как выглядит это чувство. Оно похоже на вечер в доме, в котором испортилось электрическое освещение. Оно похоже на комнату, в которой по обоям ползет зеленая плесень, полная болезненной жизни. На отцветшие съежившиеся розы, источающие зловонный аромат в своей пожелтевшей воде, на протухшее сливочное масло, на матерную ругань женскими голосами в пропитанном насквозь алкоголем баре. Словом, оно похоже на бессильное отчаяние.

Хэллоуин у Тони прошел на ура.

Из всей утренней болтовни за ленчем я очень скоро потеряла нить сути и связность происходившего; абсолютно похожие имена мелькали мимо ушей, всю деятельность присутствовавших в клубе можно было охарактеризовать одной минутой позора и вечной славой. И, тем не менее, одно резало слух нараспев чаще прочих: Наташа.

Иностранка, рыжая, красавица, «а какая там грудь» — еще в самом начале повествования мне сделалось дурно, однако с каждым пророненным эпитетом в адрес очередной вертихвостки кровь в венах закипала с угрожающей стремительностью.

«Вы знаете, Наташа выиграла грант на обучение».

«Если бы я был женщиной, я бы потратил миллионы на пластические операции для достижения подобных форм».

«Клянусь, если бы вы видели ее губы, вы бы меня поняли. Ну, Хэппи, ты же был там!»

«Полмира за такие бедра».

«Как она шикарно двигалась на танцполе!»

«Ей идет латекс».

«Кстати, Пеппер, она еще и балетом занимается. Слышал, у нее была главная роль в какой-то пьесе под музыку из социальной рекламы. Вот бы посмотреть на ту растяжку…»

Мне хотелось сказать, что никаких «пьес» в балете не существует и в помине, а Шопен перевернулся бы в гробу, заслышав такое сравнение, но я продолжала монотонно перемешивать трубочкой лед в стакане, стискивая челюсть до крайнего дискомфорта. Балерина, значит. С каких пор он увлекся танцовщицами, не двигающими задом под ритмы гоу-гоу? Глупая детская обида душила изнутри, и я была рада возможности уйти из столовой пораньше, сославшись на недоделанное домашнее задание по литературе.

Неловкое чувство: я в глаза не видела эту Наташу и даже примерно не могла спроецировать в образ того, что она собой представляет, но та априори подбешивала. Мысли из разряда «очередное кратковременное увлечение, не больше» крутились в голове, напоминая упрямое самоубеждение, покуда на душе скребли кошки. Грант, балет, фигура на миллион? У Тони было не так много «официальных» девушек, но те, что числились в золотом послужном списке, подходили под установленные параметры. Ум, красота и физическая подготовка в одном флаконе. За такими барышнями он был не прочь и побегать, в конечном итоге добиваясь своего. Пожалуй, подобного исхода я и боялась.

Глупо ревновать того, кто в некотором смысле никогда не принадлежал тебе, но ты попробуй заткнуть внутренний голос и усмирить бушующий ураган в груди. Ежели через неделю он не успокоится, а начнет загораться своей рыжей идеей сильнее, придется забить тревогу. Только какой смысл? Он скривится и недовольно протянет: «Не заводись, это просто девушка», и мне ничего не останется, кроме как сидеть в своей комнате, пялиться на страницы книги, не переворачивая те по часу, и выстраивать тысячу и одну теорию в отношении того, чем они могут заниматься во время очередной прогулки. Напряжение здорово выводило из себя и жгло нервные клетки, подобно спичке, брошенной в поле с пушистыми белыми одуванчиками. Одно неосторожное дуновение — останутся стебельки. Мне не хотелось, чтобы какая-то девица врывалась в наше трио и разрушала установившуюся идиллию, но умом прекрасно понимала, что моего мнения здесь никто не спрашивал.

В окно стучали ветки, а равномерные дорожки дождя превратились в косые росчерки — поднимался ветер. Я смирилась с отсутствием зонта — все равно бы тонкие спицы вывернуло наружу — и тихо соскользнула со скамьи, попутно наматывая наушники на кулак и отправляя полученную петлю в карман. Оставалось надеяться, что пост охраны пустует или как минимум находится в перспективе подобного — торчать лишние полчаса в пыльной студии под аккомпанемент подвывающей на улице стихии хотелось слабо.

Тяжелая дверь поддалась легко, не произведя никакого предательского скрипа.

***

По продрогшим одноклассникам и недовольному выражению лица тренера становилось понятно, что в этом году наступил последний урок физкультуры на стадионе, с которого мы на следующей же неделе окончательно и безвозвратно переберемся в зал. Я стояла поодаль от сего разворачивающегося действа, за неимением энергичного настроения нарочно оставив форму дома, в своем бездельном положении издалека наблюдая то за Тони, то за Хэппи. У второго хватило ума прийти в штанах и захватить с собой спортивную куртку, а вот Старк, видимо, был совершенно обречен в отношении всего бытового. Мало того, что он из вредности отказался идти в машину за кожаной курткой и с гордо поднятым носом прошествовал на стадион в тонкой футболке, так этот болван умудрился еще и шорты натянуть. В сочетании с темными волосами продрогшие ноги приобрели чудесный синевато-сиреневый оттенок, а покрасневшие кончики ушей выглядели болезненно. Хэппи шмыгал носом и периодически кашлял, и даже я чувствовала, как холодный ноябрьский ветер продувает мозги. Оставалось уповать, что их не выветрит окончательно, как у Тони.

Ученики пытались разогреться, бегая по стадиону, однако плачевный опыт мне подсказывал, каково это — хватать разгоряченным горлом ледяной воздух, и я предпочитала молчаливо сочувствовать в стороне. Тони нарушил уединение рака-отшельника в моем лице лишь один раз, в перерывах между руганью постукивая зубами, подойдя с единственной целью — согреть красные ладони в карманах парки.

Урок закончился как раз к моменту, когда я начала меланхолично мечтать о переднем сидении в машине Старка, где можно было включить печку и согреть покрывшиеся призрачной коркой льда ноги. Тонкая подошва осенних ботинок непрозрачно намекала на то, что сезон их носки подходил к концу. Близилась эра любимого пальто и сапог; конечно, можно было достать из чулана меховую подстежку и обзавестись обувью потеплее, но каждый раз, когда классический драп касался плеч, в душе разносился звон маленьких ретро-колокольчиков.

Я любила осень в Маунт-Верноне. В большинстве своем она была серой, дождливой, «унылой» со слов Тони и туманной, но именно это создавало вокруг городка особенный шарм. Большая личная предвзятость, однако при виде бесцветного неба по утрам я не испытывала никакого недовольства. Отодвигала ящик комода и выбирала подходящие к очередному платью колготки, да радостно влезала в один кардиган за другим, впопыхах крутясь перед зеркалом. Я любила грязно-коричневые листья в лужах, возможность носить классические рубашки с темными джинсами в промозглую погоду, прятки с ветром в шарфе, добираться со школы на машине Тони. Гордость не позволяла признать, но именно в холодном ноябре теплый салон и «шелестящая» под колесами дорога убаюкивали, как никогда, что даже приглушенные рок-н-ролльные мотивы про зомби и секс казались уместными и правильными.

Абсурдно, но даже сейчас у меня не возникало особенного желания жаловаться на безобразный ветер.

Этот урок был последним; по идее, через час должны были начаться тренировки по волейболу, которые периодически посещал Хэппи, пусть и просивший нас не ждать его (вернее выразиться — не смотреть и не смущать в процессе занятия), однако Тони по одному богу известным причинам отмахивался и оставался. Мне, как следствие, альтернативы не представлялось.

Одноклассники спешно двигались по направлению к раздевалке. Хэппи напоминал бороздившего просторы Антарктиды пингвина, но оповещать его об этом, конечно же, я не собиралась.

Развернулась, направляясь с толпой…

Поле огласил до боли родной, возмущенный голос. Чертов мистер экспансивность, которого вечного все не устраивает.

— Да ладно вам, — ноги сами понеслись обратно, а мозг успешно проигнорировал каждый рассудительный довод и оклик Хэппи, вытесненный волной подростковой экспрессии.

Тони громко спорил со Стивом — парнем, с которым, в общем-то, никогда серьезно не враждовал, если закрыть глаза на то, что Старк в принципе напоминал магнит, притягивающий к себе неприятелей и досадливые оказии. По-настоящему его характер выносили только мы с Хэппи да Роуди. Остальные, согласно правилу, мысленно желали всех проклятий на свете. Но Стивен?

Роджерс, по моему скромному мнению, был парнем спокойным и… приятным? Отчасти старомодным, что его жутко романтизировало в глазах девушек. Всегда аккуратный, вежливый, адекватный. Невеликий кладезь, что мне было о нем известно: он здорово рисовал и до шестнадцати лет имел телосложение субтильное и крайне неспортивное, соседствующее с букетом хронических заболеваний, ставшее, вероятно, причиной прославленного тихого характера. Как правило — тихого.

Сейчас же, немного возвышаясь над Тони и здорово окрепши в плечах, я в его благой репутации сомневалась.

Бунтующие нервы — страшная сила. Но куда пугающе они смотрелись на фоне гормонального всплеска и немыслимого характера Старка, способного разозлить и поднять из могилы мертвого.

— Тони…

Он меня не слышал. Конечно же.

— Старк, видит бог, еще одна шуточка…

— Угроза. О, господи, мне угрожают! Отчего бы тебе просто не выпустить пар?

— Ты сам знаешь, отчего, — Стив, опасливо сжав кулаки, сделал шаг ближе к Тони. — Просто ответь, было ли между вами что-то, — он на секунду запнулся, — личное, и катись к черту.

— Любопытно, как ты меня заставишь.

Ситуация медленно выходила из-под контроля; от горячего, жгучего и тянущегося, подобно патоке, негатива, буквально заполонившего поле, хотелось сжаться в нелепый комок и спрятаться под прозрачным куполом. Невыносимое чувство.

— Сегодня, после уроков. Разомнемся.

Тони не преминул в своей излюбленной манере нахально вздернуть подбородок:

— Весьма наивно думать, что у меня будет время нянчиться с тобой.

Стив перехватил его за локоть, однако Тони моментально вырвался.

— Ты не уйдешь, пока не ответишь.

— Ты остановишь?

— Задержишься после физкультуры и узнаешь.

Они стояли меньше, чем в полуметре друг от друга, вызывая у меня в голове ряд самых разных ассоциаций, от огня и льда до столкнувшихся урагана и скалы. Топнуть бы ногой от обиды и негодования, сверлящего в затылке. Почему все мальчишки периодически ведут себя, как невыносимые болваны?

— А я ведь и при толпе могу врезать, — Тони, без конца сторонившийся любых попыток Роджерса приблизиться к нему и отвергающий всякого рода телесный контакт, сам наклонялся к Стиву, глядя в упор с самой искренней неприязнью, какую я только могла за ним наблюдать.

— Быстро ответь.

Возникшая напряженная пауза длилась несколько коротких секунд, после чего Тони резко хмыкнул. Отвернулся, нарочно ступая прочь к раздевалке.

— Открою секрет, все люди трахаются. Не маленький вроде, должен понимать.

Дыхание перехватило, а сердце точно оборвалось и скатилось в район желудка. Стив резко схватил его за плечо и обратил к себе, а я, кажется, вскрикнула еще за секунду до того, как он замахнулся и с отвратительным звуком клацнувших зубов приложил Тони.

Вокруг столпились одноклассники, напоминая стадо немых зевак. Да что за дьявол? Почему никто не пытается их разнять?

Стив, словно сам от себя подобного не ожидал, в защитном жесте поднял руки. Тони рассеянно провел пальцами по губе. Взглянул на ладонь и, завидев алые разводы, сжал ту в кулак. Сплюнул.

— Старк?

В груди повторно екнуло; он наотмашь врезал в ответ. Голова Стивена мотнулась от удара.

— Тони, эй. — Он успел вздернуть Роджерса за грудки и явно собрался стукнуть вновь, воспользовавшись несклонностью к агрессии Стива. — Стоп! Стоп, я говорю, — схватить его за предплечье и привлечь внимание было задачей сложной, но выполнимой.

— Не лезь, — чистейший огонь в темно-карих глазах. Не будь я девчонкой, наверняка бы не увернулась от горячей руки.

— Он не собирается драться, ты слепой?

— Он сам за себя постоять может и ответит по полной, — Тони с вопиющей наглостью ринулся потеснить меня, но я успела перехватить его за запястья.

— Ты ведешь себя, как варвар!

В груди свернулось тугим узлом бешенство.

— А ты? Втюрилась и защищаешь?

Точно ударом под дых. Он… нет, он ведь…

Не может знать.

Я отпустила его руки и шагнула назад. Растерялась, врезавшись в грудь Стива.

Стив.

Осознание накрыло с таким облегчением, что захотелось истерично рассмеяться. Господи; вспомнилось, как он в прошлом году с неделю таскался за мной и интересовался, «как там мистер-щепка», и приглашал ли тот уже на последний ряд в кино, из-за того, что меня в очередной раз достало его поведение, и я пересела на химию к Стивену.

— Ты издеваешься или серьезно так думаешь? — мне было почти плевать, что он скажет. Все мое отношение к этому человеку заключалось в замкнутый круг того, что я либо мечтала послать его к черту, устав от бесконечных издевок и образа жизни, который он вел, либо обнять и тихо заплакать от радости, столько невероятных моментов и тепла он мог подарить.

Взгляд напротив стал немного спокойней; лезть на рожон более явно не собирался.

— Твой нынешний похож на него, по-моему, очевидно, — он тоже шагнул назад, эфемерно взмахнул рукой у собственного лица.

Злость имелась, но не била фонтаном. Скорее, неприятным раздражением зудела где-то за ушами.

Мне даже нечего было сказать.

Развернувшись, в конце концов, спешно направилась к раздевалке, любуясь на собственные ноги и хотя бы пытаясь не акцентировать внимание на липких взглядах одноклассников. Стервятники они, будем называть вещи своими именами. В неосознанном жесте скрестила руки на груди. Поежилась. Будто сей крошечный барьер способен защитить.

Прекрасно. Так я теперь в клубе воздыхателей Стивена Роджерса. Ай, пошло оно…

— Пеппер. — Я нарочно ускорилась. Нет, Старк, катись к черту. — Пеп, — звук ближе, шуршание тяжелой походки под подошвой кроссовок.

Смолкло.

Ну и бес с тобой. Только не надо завтра приползать и делать вид, словно ничего не случилось.

За спиной послышались шаги; видимо, стадо столкнулось с положением, что дневной показ очередного шоу имени старшей школы закончился. В голове гудело. С небес точно давила свинцовая усталость, выжимая последние соки и доводя до морального истощения.

Я уже мысленно выстроила глобальную цепочку действий, одним из звеньев которой было отправление со школы на общем автобусе, однако Хэппи оборвал все пути к отступлению, догнав и замерев памятником Вечному Миротворцу.

— Нет, — шаг в сторону, обрулить.

— Я же еще не начал говорить.

— Я знаю, — указательный палец с укоризной встретился с его мягкой грудной клеткой, — что ты пришел просить за него. Предупреждаю заранее: не выйдет.

— Просто подожди, хотя бы тут.

Фирменный «щенячий взгляд» обезоруживал. Пришлось собрать всю силу воли, чтобы ответить с каменным выражением лица:

— Я не собираюсь ехать в одной машине с этим, — ругательств не хватало. Я только рассерженно и шумно сопела, и на Хэппи, кажется, это действовало куда сильнее, — с этим! Меня бесят его заскоки через край, и он это прекрасно знает.

Хэппи подключил тяжелую артиллерию глубоких вздохов.

— Он очень просил уговорить тебя. — Я лишь фыркнула, на что Хэппи заторопился добавить: — И хотел тебе кое-что сказать. И показать. Что-то очень важное, он даже мне не сказал, — утрировал, паршивец, но знал, на какие точки давить.

Скольких глупцов сгубило любопытство?

Я демонстративно закатила глаза. Для вида. В груди, безусловно, уже зародился щекочущий комок интереса. Чертовы мальчишки.

Встала в позу, делая лицо недовольным настолько, насколько вообще позволяла мимика.

— Я не буду ждать, пока он примет душ.

— Дома помоется, — Хэппи пожал плечами, демонстрируя искрометную смиренность и разделение моей точки зрения, да кивнул пару раз так, что я забеспокоилась за короткую встряску мозгов в его черепной коробке. Подобно тем собачкам с головой на крючке, которых в мое детство устанавливали на панели в машине. — Я, это, передам ему?

Он засеменил к раздевалке, не дожидаясь ответа, а я против воли улыбнулась и тут же закусила губу. Прекрати. Их мужская солидарность бесчестна по отношению к тебе. А он… а он — придурок.

Парадную лестницу мы покидали втроем и в абсолютном молчании. Ничто не выносилось на обсуждение, но по сопящему, плетущемуся позади Хэппи становилось ясно: тренировку он пропустит. Напряжение, повисшее между мной и шествующим рядом Старком, напоминало тот глупый день, когда мне прилетело на физкультуре мячом по лицу.

Шелест природы на улице, как ни странно, успокаивал. Окружающее пространство было сплошь затянуто темно-серым цветом, и в первые секунды пребывания на воздухе, полного озона, мне почудилось, что идет дождь, однако капель не наблюдалось.

— Что это? — я выставила ладонь перед собой и с трудом пригляделась к осадкам — маленькие, белые точки.

— Град, — голос Тони затерялся в окрестном шелесте, с коим маленькие льдинки падали на асфальт, пружинили и замирали на ссохшихся листьях.

Диалог с ним, само собой, я продолжать не стала.

Музыку не включали. Ехали в тишине. И только стихия методично била по крыше, дивным образом умиротворяя. Завернуться бы в любимое цветастое одеяло, включить музыку, засесть за рисование. Да периодически поглядывать в окно, наслаждаясь маленьким экстазом души.

Казалось, температура воздуха в салоне вновь возросла на несколько градусов по Фаренгейту, стоило машине притормозить возле дома Хэппи.

Хоган проронил невнятное: «всем пока», покуда я от возмущения не находилась с ответом.

— Было проще сначала высадить меня.

Реакцией Тони стал разворот в противоположную от моего места жительства сторону. Ну, нет. Я и лишнюю минуту с ним проводить не хочу, не говоря о внеплановых поездках.

— Мы задержимся.

Вот так. Отрывисто и безапелляционно. Каков нахал.

— Извини? После всего этого цирка ты еще думаешь, что я буду молча выносить твои… дурацкие идеи? — Тони упрямо следил за дорогой, а я ощущала нарастающую злость при виде его невозмутимого профиля. Правда, на словах о «дурацких идеях» он будто поник, но быстро взял себя в руки.

— Я хочу кое-что показать, ладно? — мы остановились на светофоре, когда он обернулся с взглядом, с каким всегда просил последовать в очередное сомнительное заведение и составить компанию его безрассудству. — Это важно, — секундная заминка — опять на трассу. — Мне важно.

Я не ответила. Молча скопировала его жест, наблюдая мельтешащие белые льдинки в окне и людей, подымающих вороты своей одежды. Вступать со Старком в спорную дискуссию было решением далеким от разумного, как и ссориться в дороге, отъехав на приличное расстояние от спасительного участка «дом». А я была в располагающем настроении.

***

Место, в которое он меня привез, напоминало территорию, имеющую все благоприятные условия для тихого и тайного убийства.

Тони заглушил мотор; град за окном прекратился, ныне накрапывая мелким дождиком.

— Где мы? — упрямую все-еще-обиду вытеснял не подавляемый интерес.

Он будто не видел ничего странного в происходящем. Выдал короткое «м-м», уткнулся носом в телефон и в считанные секунды отправил кому-то сообщение. Отсутствие объяснений начинало раздражать, а высокий забор с провисшей, редкой проволочной сеткой и предупреждающими табличками «Осторожно, радиация!» и близко не внушал доверия.

— Старый, заброшенный промышленный комплекс, который я предпочитаю называть свалкой токсичных отходов, — наконец соизволил пояснить, пряча телефон в карман. — Его прикрыли в девяностых, сейчас туда суются только лица без определенного места жительства, если не боятся, что им на голову обвалится бетонная плита. Я… начал строить одну вещь, которая, если сложится, сослужит свое.

— Строить?

— Собирать, — Тони запустил пятерню в волосы, явно пытаясь привести в порядок мысли. — Я не хотел вам говорить, пока не доделаю, ну, или не облажаюсь, но мне, возможно, понадобится твоя помощь. Не уверен еще, но лучше предупредить. — Он на пару мгновений притих, задумчиво кусая щеку изнутри. — Помнишь вечеринку в начале октября, с которой вы с Хэппи уехали на такси? — я нахмурилась, с трудом воспроизводя события в памяти. — Тебе там не нравилось, ты сидела со мной на диване, — щеки вспыхнули. Да, черт возьми, я помнила этот ужасный вечер. Мне до безобразия хотелось сбежать от неприятного общества, и я без конца жалась к его руке, как к самому родному, обхватывая ту, подобно живой плюшевой игрушке, напоминая себе не способного и минуты прожить без опеки ребенка. — Так вот, когда вы уехали, я познакомился с одним парнем, Брюсом Беннером. Он был единственным, кто среди этого пьяного сброда говорил на нормальном языке… мне стало душно, — по всей видимости, он решил вернуться к истокам своего вечера без нас, — я хотел выйти на балкон через комнату Джесси, но увидел у нее светящуюся стену, которую он-то и разглядывал.

— Этот парень?

— Да, Брюс. Он тоже немного выпил и спросил, из чего, как я думаю, она сделана. Ну, я и сказал, что это тонкий металлический лист, покрытый чем-то вроде порошковой краски, на котором вручную вырезаны цветы. В задней стенке были установлены осветительные элементы, — Старк взялся увлеченно размахивать руками, создавая невидимую 3D-имитацию, — судя по цвету, неоновые трубки, и, если бы мы выключили светильник, то он бы стал похож на простой настенный барельеф. Я думал, что он пошлет меня, — я прыснула; воистину, «катись к черту» с кучей специализированных терминов в его адрес летало неоднократно, — но этот псих рассмеялся и сказал, что это не металл, а тонкая латунь, и что он остановился, потому что цветы напомнили ему черенковское свечение.

— И вы поняли, что нашли друг друга, — я не удержалась от шпильки, на что Тони коротко рассмеялся.

— Вроде того, но лампы делать не пошли. Мы часто общались на нормальные темы, — нормальные, хотелось добавить, для фриков, — и однажды заговорили об использовании атомной энергии в малых масштабах. При адекватной эксплуатации ядерная энергетика значительно выигрывает на фоне прочих типов энергогенераций. Я в шутку предложил построить небольшой ядерный реактор и проверить его на деле. Брюс сперва был против, — Тони рассеянно почесал нос, улыбнулся, — затем притащил маленькую модель из пивной банки, вешалки, соды, спичек и мусорных пакетов. В общем, мы решили построить реактор, который бы превращал уран-235 в уран-236. Для начала. Я дал Джарвису задание выпытать у отца номер его знакомого, начальника одного из отделов Комиссии по ядерному урегулированию, и он помог нам составить список необходимых изотопов. Кое-что мы уже нашли, над кое-чем извращались в его лаборатории и все-таки получили…

— Погоди, в лаборатории? — сознание моментально подсунуло картинки, где Тони в медицинском халате расхаживает по стерильно чистому полу, в окружении стерильно чистых стен, от которых слепило бы глаза, да со скептическим взором помахивает пробирками, полными цветных жидкостей.

Старк предсказуемо закатил глаза:

— Его дядя фермер, выделил старый сарай, который он еще до меня наполовину разнес, когда пытался отверткой раскрошить брикет красного фосфора. Реактор, — вымолвил он тоном, напоминающим учительский. — Собственно, почти все у нас есть, нужен сам уран. Я как-то из интереса натыкался на него на Амазоне, но Брюс сказал, что с этим ураном за двадцатку от нашей лаборатории останутся щепки, и лучше все найдет сам, — Тони шумно выдохнул, обрывая свою речь. Повторно заглянув в экран телефона, прочитал одно входящее и с довольным лицом повернулся ко мне. — Видимо, нашел.

Он вышел из машины и застегнул кожаную куртку. Я последовала его примеру. Сморщила нос. Мелкие капли дождя били в лицо с порывами холодного ветра.

Тони спрятал руки в карманах и, стоило мне поравняться с ним, игриво дернул локтем да приподнял бровь. Я смерила тот наигранно недовольным взглядом и демонстративно двинулась вперед.

— Да брось, до сих пор дуешься? — Старк догнал в два шага, и мне стоило больших усилий не улыбнуться. — Я открыл тебе свой страшный, гениальный секрет, тебе стоит меня больше ценить, — он специально легонько толкнул в бок. Черт с тобой; я взяла его под руку, сразу ощущая себя в своей тарелке. Это была наша «прогулочная поза», применяемая постоянно, едва мы направлялись в какое-то неизведанное место вдвоем. Глупость, от которой становилось страшно приятно. А, помимо прочего, страх как льстил факт, что с другими девчонками он не был раскрепощен настолько.

В тему о девчонках.

— Кстати… — было неудобно начинать разговор, но любопытство душило. — О какой девушке говорил Стив? На поле.

Тони зыркнул на меня и усмехнулся:

— Так я был прав насчет него?

— Меня интересует девушка, а ты переводишь стрелки, — я перешагнула наиболее мокрый участок разбитой, исколотой лужами асфальтовой дороги.

— Наташа. Говорил про нее, помнишь? Рыжая, — «такое забудешь», — проворчал внутренний голос, — Ничего между нами не было, к слову.

— Тогда зачем ты соврал Стиву?

Тони скорчил беспечную мину:

— Просто так.

Низкие осенние тучи грузно ползли над головами; казалось, вот-вот заденут крыши и шпили вычурных зданий промышленного комплекса. Противный сырой ветер трепал волосы.

— Это глупо, — я между делом озиралась по сторонам. Складская территория. Совершенно безликие, пустые окрестности: корявые, разросшиеся кусты; деревья, на которых еще сохранились почерневшие обрывки листьев; упавшие и ввалившиеся в землю каменные столбы и части ограды из ржавой рабицы. — Может, они встречаются.

— Девушка, у Роджерса? Да еще и такая, — он криво усмехнулся. — Я тебя умоляю. Либо запал, либо подружка-девственница, на которую он, опять же, запал и печется. Такие, как она, слишком много о себе мнят и ждут принца на коне.

— Проще говоря, она тебя отшила, и ты решил из вредности подгадить, — я с легким садистским удовольствием наблюдала, как он недовольно поджимает губы.

— Не отшила, просто не мой тип.

— Не твой тип? Ты ей дифирамбы восхвалял.

— У нее всего лишь хорошая фигура, — о, возмущенно. Задела за больное. — Ты вообще меня без конца кидаешь, — резко перевел тему, — но я же не страдаю.

— Заметно, — я тихо выдохнула, извергая в туманный воздух клубы пара.

Миновав несколько длинных, кривых рядов контейнеров, мы наткнулись на парня, обернувшегося на наши шаркающие шаги.

Это было не то, чего я ожидала.

Он выглядел… нормальным.

Совершенно нормальным парнем, мимо которого я бы прошла в толпе и не заострила внимание. Он не напоминал отвязного тусовщика, отпрыска миллиардеров, чокнутого физика. На нем была светло-бежевая куртка и серый джемпер, под которым виднелись отвороты простой, фиолетовой рубашки. Поношенные штаны, ботинки, приоритетные у доброй половины его ровесников. Ну, разве только очки на голове — единственное, к чему мог бы придраться не довольный всем миром в принципе дотошный педант.

— Добрый день, — парень улыбнулся; в целом мнение о нем складывалось положительное.

Мне понравился его мягкий голос.

Он был чуть ниже Тони и примерно одного роста со мной. Непривычно для глаз схожий со Старком в большинстве черт внешне, только волосы были длиннее и вились, и в то же время такой другой.

Тони высвободил правую руку из кармана, отчего мне пришлось его отпустить, и принял приветствие.

— Брюс, это Пеппер, — махнул в мою сторону. — Единственный человек, который терпит меня даже тогда, когда не терплю я.

— Трудно, должно быть, —