Купола

Купола. Глава 6

  На двери висел мощный амбарный замок. И как же Оля забыла, что Юрий Алексеевич каждый раз перед отъездом вешал этот замок! Как же попасть внутрь, и возможно ли это вообще? Обойдя домик кругом несколько раз, заглянув в окна, Оля поняла, что все попытки тщетны. Окна же она не станет выбивать, хоть обида в ее сердце горела раскаленными углями, но они никогда бы не опустилась до такой подлости, даже, ради того, чтобы как-то согреться. Делать нечего, приходилось идти на отступную.

  Грустным, вялым шагом, Ольга поплелась прочь от домика, но вдруг ее внимание привлекли слегка заметенные следы, ведущие к соседской даче. Сама не зная зачем, она пошла по этим следам. Вытоптанная в снегу дорожка привела ее к вскрытой двери. Видимо, в отсутствии хозяев сюда заглянуло дачное ворье. От мысли, что и сейчас здесь может ошиваться такой сброд, Олю передернуло. Поэтому оглянувшись несколько раз по сторонам и пытаясь  раствориться в тишине дачного поселка, она старалась быть чуткой, как зверек в лесу, готовый к любым неожиданностям. Но вроде бы никто и ничто не нарушало царящего вокруг безмолвия, разве что только Олины шаги по хрустящему снежному пласту.

  Заглянув внутрь, Оля замерла на пороге, еще раз прислушавшись. Никого. Девочка сделала еще несколько шагов вперед. В комнатке стоял старенький, покошенный диванчик. Ольга села на него, подобрав под себя ноги, отчаянно растирая онемевшие от холода руки. Но уже через минуту стало ясно: дом безнадежно вымерз, и первоначальная мысль согреться в стенах отпадала сама собой.

  Скиталица съехала с дивана и прошагала вдоль комнаты. По полу были разбросаны вещи: старые прогнившие книжки, какие-то инструменты, детские игрушки. Казалось, кто-то отчаянно  рылся по полкам и отсекам, надеясь найти что-либо путное. Но ничего, кроме банки прошлогодней тушенки не нашел. Кстати, она валялась тут же, криво откупоренная.

  - Эх, тушеночки бы сейчас… да вообще хоть чего-нибудь, - произнесла мысли вслух Оля, подняв в руки пустую банку и заглядывая внутрь, надеясь найти на ее стенках остатки. Но банка была вылизана голодным воришкой подчистую.

  Забросив банку в сторону, как баскетбольный мяч, Оля собралась было уходить, как вдруг… ее взгляд уловил странный блеск в плинтусе, отразившийся от упавшего прямого луча полной луны, заглянувшей в окно. Заинтересованная и ведомая сейчас каким-то интуитивным чувством, девочка присела на корточки рассмотреть, что это там блестит. И какой же была ее радость, когда из плинтуса она достала застрявший рубль! Рубль в семидесятые – это же немалые деньги! На рубль можно купить колбасы и хлеба и так, протянуть какое-то время, на рубль можно купить билет на автобус и уехать далеко-далеко.

  Оживленная, Оля побежала прочь из дому, держа в руке заветный рублик. Но, уже спустившись с порожков, она повернула назад, бережно закрыть дверь, чтобы ветра не выхолодили дом окончательно, а дожди не залили его. Все-таки этот домик помог ей… а может быть не домик?..

  Затворив дом, Ольга направилась к выходу из дачного поселка, она помнила, что где-то на автозаправке работал вечерний магазинчик, там можно было купить что-нибудь на рубль, есть  хотелось нестерпимо, еще наверное и от стресса, да и, тем более, с самого утра у нее маковой росинки во рту не было, сначала была сложная контрольная, потом хотелось с Лешкой поболтать, потом готовила, а потом… Ладно, о плохом сейчас не стоит.

  Перейдя опустевшую трассу, Оля как раз вышла на ночной магазинчик. Знакомая продавщица тетя Зина, стояла, облокотившись о прилавок с явно скучающим видом.

  - Вот это гости! – удивленно протянула она. – А чего так поздно-то? Родители небось с ума сходят!

  - Да нет… - промямлила Оля, на ходу придумывая какую-нибудь историю, знать правду болтливой тете Зине было не зачем. – Мама с папой на улице ждут, мы ночной рейс устроили…

  - Ну, ну, - тетя Зина хотела спросить еще что-то, но ее внимание отвлек зашедший посетитель, дальнобойщик. Мужчина более ли менее опрятного вида представлял для тети Зины намного больший интерес, чем приблудившаяся девчушка, поэтому она павушкой посеменила в его сторону:

  - Чего изволите? У нас выпечка свежая есть, могу чайком горячим угостить… - тетя Зина вся аж плыла, как огарок свечи на столе, и от этого вида Оле стало не по себе. Но не тем она сюда пришла, чтобы созерцать глупую тетку, вскоре ее взгляд остановился на витрине с колбасой. Кусочек докторской как раз был ей по карману. Еще и на булочку хватит.

  Дождавшись, когда дальнобойщик отойдет выбирать покупку, Оля подлетела к Зинаиде и озвучила свой выбор.

  - Мне на рубль… докторской и булочку, - Оле показалось, что она сказала это слишком уж громко. Почему-то развернулся дальнобойщик. Зинаида подняла бровь, но возникать не стала, пошла к холодильнику с колбасой.

  - Чуть больше, на рубль пятьдесят, - взвесив колбасу, прощебетала Зинаида.

  - Да, нет… - расстроилась Оля, - у меня рубль всего.

  - Ой! – недовольно цокнула Зинаида и тут же осеклась, при миловидном дальнобойщике ей не хотелось показывать себя в роли мигеры, как знать, а может… - Ну, что мне с тобой делать. Я же не могу отрезать тебе кусочек и крохотную дольку оставить. Кто ее у меня купит?!

  - Я понимаю, но…

  - Раз понимаешь, тогда иди, пусть тебе мама и папа дадут еще денюжек, тогда и придешь. А твой рубль я не возьму. Куда мне эту колбасу потом.

  - И даже без булочки не хватит? – упавшим голосом простонала Оля.

  - Даже без булочки. Тем более, что булочки все закончились. Осталась выпечка, но по одной я не продаю, только по килограмму.

  - А сколько килограмм?

  - Тебе не хватит.

  - А есть что-нибудь на рубль?

  - Девочка! – начала закипать Зинаида. – Ты вообще чего по ночам шастаешь? Иди спать лучше! Людям работать мешаешь! – Зинаида боялась, что пока Оля отвлекает ее расспросами, симпатичный мужчина уедет, и она так и не успеет сохраниться в его памяти кокетливой улыбкой и жеманными повадками.

  Оля понуро развернулась и поплелась к дверям, она еще не научилась, как следует отвечать таким вот горе продавщицам, понимающим либо язык хамства, их родной язык, либо язык силы. Но неожиданно дальнобойщик остановил Олю жестом:

  - Подожди, малыш, - обернувшись к продавщице:- Что вы в самом деле, из-за какой-то мелочи ребенка прогоняете. Сколько там не хватает-то?

  - Если колбасу купить?

  - И колбасу и килограмм этих вот… девочка что тебе больше нравится пирожные или кексы?

  Оля смутилась и не знала, как отвечать, лишь усилием воли она преодолела приступ ступора и ответила:

  - Да что вы, не стоит беспокоиться за меня…

  - Значит килограмм пирожных и килограмм кексов, - улыбнулся дальнобойщик, но не тете Зине, отчего та скисла окончательно. – Вот, малыш, бери свою колбасу и бегом домой, и, правда, ничего ребенку в такой поздний час по пустырям прогуливаться.

  - Спасибо, спасибо вам огромное! – прошелестела Оля и, не отрывая глаз от пола, приняла дары от незнакомца. – Спасибо, - еще раз пролепетала она и стрелой выбежала из магазина.

  Руки приятно согревало тепло от горячих пирожных. Как она их любила! А сейчас, в такой обстановке, да так проголодавшись, они казались волшебно вкусными. Как хорошо, что встретился на пути этот удивительный добрый человек. А так бы Оле сейчас предстояло плутать по опустевшим улочкам с отчаянно урчащим животом и скорбными мыслями. А тетя Зина все таки… Но ругательные мысли Оля отбросила от себя сразу же, ей не хотелось сейчас портить такой момент. Еще раз мысленно поблагодарив своего благодетеля, девочка присела за каким-то сарайчиком и впилась белыми зубками и колбасу, закусывая ее сладкими пирожными и кексом. Никогда прежде она не сочетала несочетаемое, а сейчас понравилось. Наслаждаясь ароматом выпечки, Оля не сразу услышала тихий шорох за спиной, да и когда услышала, не придала ему особого значения, она настолько вымоталась за этот день, устала, проголодалась, что сейчас все ее чувства, в том числе и чувство осторожности притупились, все ее мысли были поглощены едой и ничем больше. Редко, но в жизни человека бывают такие моменты, когда истерзанное сознание отключается.

  Покончив с колбасой, Оля уже просто вдыхала аромат очередной плюшки, как вдруг… без слов, без единого звука, в нее вцепилось какое-то жуткое существо, огромное, мерзкое, смердящее, страшное… Сначала Оле показалось, что это – какой-то дикий зверь, но, приглядевшись, она поняла, что человек, мужчина чудовищной наружности, бомж. Он подкрался так незаметно и налетел так стремительно, что бедная Оля первые минуты даже сообразить не могла, что произошло. Омерзительно сопя, это чудовище поволокло несчастную девчонку куда-то за собой, и чем больше она отбивалась, кричала,  звала на помощь, тем крепче была его хватка. Острые длинные грибковые ногти оцарапали нежную ручку девочки и вид собственной крови, проявившейся на бледной от холода и страха коже и непередаваемый словами страх, который поднялся от пяток до самой макушки, захватившей все ее сознание, придали ей сил и ловкости. Вцепившись в его вонючую лапу своими крепкими белыми зубками, как только что впивалась в батон колбасы, Оля заставила чудовище издать пронзительный рев. Он не ожидал, что эта хрупкая на вид девчонка окажется с характером и мозгами. На мгновение его хватка ослабла, но этот монстр был не из тех, кто пребывает в пространном состоянии потерянности долго, еще немного и девочке придется горько пожалеть о своей дерзости, смелости. Это Оля понимала очень отчетливо. Поэтому, подобравшись, как пантера перед прыжком, она вывернулась против часовой стрелки и стремглав побежала прочь, в противоположную сторону.

  Ноги стали ватные, как в кошмарном сне, когда убегаешь от кого-то очень страшного и понимаешь, что не можешь сделать даже шага. Но она бежала, бежала, не чуя ног под собой, размахивая руками, как крыльями, пытаясь как-то поднять себя, помочь своему стремительному бегу.

  Оля выскочила на оледенелую дорожку и чуть не упала навзничь, поскользнувшись на скользком участке, припорошенном тонким слоем снега. За спиной уже слышалось омерзительное сопение бомжа, и от этого звука у Оли мурашки неведомого прежде ужаса пошли по спине. Когда она убегала из дому, было страшно, но так страшно не было никогда.

  Дистанция между зверем и жертвой стремительно сокращалась. Вот уже осталось не больше двух метров, и чудовище вытянуло вперед свои кривые лапищи, чтобы схватить девчонку. Спиной почувствовав это движение, Оля резко свернула вправо, отчаянно вглядываясь в темноту. Куда бежать? Где искать помощи? И зачем она пришла в этот заброшенный район! Хотя сейчас… в такой час любой район был опасен.

  Не зная, как избавиться от настигающего ее бомжа, она вспомнила, что в руках у нее осталось два начатых пакета плюшек. Одним из них она решила пожертвовать.

  - На, подавись, урод! – крикнула она, швыряя в перекошенную волосатую морду пакет поувесистей, но тот лишь отмахнулся от подачи, и продолжил свой бег, ускорив шаг. Вкусные, ароматные кексы рассыпались по белу снегу, и заметив это, Оля прикусила губку, две неприятных новости сразу: урод не отставал, и кексы выброшены впустую. Жалко.

  Оля резко выскочила на трассу, решив перебежать на другую сторону, которая ведет к магазину. Может быть, освещенная терраса магазина и присутствие в нем тети Зины напугает бомжа… хотя такого вряд ли что напугает. Прямо выходец из ада.

  - Боженька, Боженька, если есть Ты на этом свете, как говорил тот мальчик, помоги мне, молю Тебя. Мне так страшно! Мне же и обратиться за помощью здесь не к кому, - зашептала она на бегу.

  Оля напрягла последние силы и рванула быстрой ланью вперед. Как назло трасса была слишком широкой, в несколько полос, междугородней, и на ее преодоление требовалось минуты три. Эти три минуты были решающими.

  Лапа чудовища царапнула спину, Оля прыгнула в сторону, проехавшись на оледенелом участке дороги. Чудом удержавшись и не упав, она снова побежала. За спиной послышался грохот падающего тела и череда отвратительнейших ругательств. Боясь оглянуться, Оля бежала, бежала, превозмогая тошноту, рябь в глазах и боль, разлившуюся в груди от такого напряженного непривычного кросса. Позади мелькнул свет дальних фар. Оля все бежала. Снова раздались ругательства, затем их оборвал визг тормозов, какой-то стук, хруст, скрежет, и снова ругательства, но уже не такие отборные, кого-то другого… вышедшего из машины. Только теперь Оля осмелилась остановиться и оглянуться. Ее взору предстала кошмарная картина: бомж распластался под колесами огромного грузовика и являл собой теперь кровавое месиво. Возле него с обреченным видом стоял подвыпивший мужичок, он не знал, что делать. Еле стоя на ногах от выпитого накануне, он материл и попавшего под колеса, и себя самого, и свой грузовик. Наконец, сплюнув на асфальт, мужичок обернулся, понял, что никто его не видел, и быстренько, заскочил в свой грузовичок и дал газу. Мгновение, и его как ветром сдуло. Удивительно, как в таком хмельном угаре он еще смог действовать так оперативно. Протрезвел видимо…

  Оля смотрела на месиво, размазанное по трассе с ужасом и брезгливостью. Ей не было жаль его. Но было не по себе. Потом она вспомнила, что говорила, к Кому обращалась, когда удирала на всех скоростях. Положив оставшийся у нее пакетик с пирожными на снег, она подняла глаза к нему и сказала очень тихо:

  - Спасибо Тебе. Теперь я  знаю, Ты есть. Тот мальчик был прав. Полностью прав. Прости, что я не помогла ему тогда. Мне теперь… мне теперь так стыдно!

  В ответ одна из звезд сверкнула ярче других и, вспыхнув снова, приобрела ровное сияние.

  Постояв так немного, Оля взяла свой пакетик, прижала к груди и пошагала дальше, уже медленнее, оборачиваясь на каждом шагу и вслушиваясь в каждый звук ночи.

  За полночь Оля оказалась в своем дворе. Она заглянула в окна Филатовых. Там тускло горел свет, значит, еще не ложились. Но желания возвращаться, даже после такого опасного происшествия не было. Неожиданно пришла другая мысль: а что если взять с собой Лешку и умотать на товарняке куда-нибудь на север, там всегда строители нужны, работники, а чем они с Лешкой не работники? Уже взрослые совсем. Она и готовить может, и красить, летом весь забор на даче сама покрасила, и научиться всему может быстренько. Лешка, конечно, недотепа, но, наверняка, и он не станет бить баклуши.

  Достав из пакетика трубочку с кремом, Оля откусила половину и жуя на ходу, пошагала к Лешкиному дому. Только один раз она была у него в гостях, на дне рожденья Лешки, но расположение дома и номер квартиры запомнила. Он жил на первом этаже, и окна его комнаты выходили как раз во двор.

  Оля подкралась к окнам. Темно. «Значит, уже десятый сон видит», - промелькнуло в голове у Оли. Но постояв немного в нерешительности и опять начиная замерзать, она подняла с земли небольшой кусочек отпавшей от крыши сосульки и кинула в окно. Раздался еле слышный стук. Тишина. Оля подняла с земли еще один кусочек, чуть побольше, и также запульнула им в окно. В окне показалось движение. Высокая тень колыхнулась в комнате и замерла. Затем тень подкралась к окну и снова замерла. Аккуратненько, не спеша открылась форточка, оттуда высунулось испуганное заспанное мальчишечье личико.

  - Кто тут хулиганит? – срывающимся шепотом произнес Лешка.

  - Леш… это я… - не зная, с чего начать, шепнула в ответ Оля.

  Лешка всмотрелся в ночь, но на фоне белоснежного снега и полной луны, он сразу различил силуэт Ольги, в ее неизменном сером пальтишке, делающем ее похожей на забавный квадрат.

  - Оль, ты что ли? – поразился он.

  - Нет, это тень ее, привидение, - как всегда не удержалась от шутки девочка, привычное чувство юмора постепенно возвращалось к ней при виде школьного друга.

  - А что ты тут делаешь так поздно? – недоумевал паренек.

  - Да вот видишь… гуляю я, - съехидничала она.

  - Так поздно?!

  - Леш… а давай сбежим с тобой? – неожиданно предложила Ольга.

  - Куда, когда, зачем?

  - Ну как зачем… я вот сегодня с дому сбежала… мне идти назад нельзя…

  - А что случилось?

  - Да сама не пойму… пришли, накинулись сразу, бить начали, оскорблять… я даже не поняла, за что и почему… еле выскочила и вот, брожу… потом от бомжа чудом вырвалась… в общем, калейдоскоп приключений.

  - Ну, Ольга, ты даешь! – присвистнул Лешка.

  В глубине квартиры послышался другой голос, принадлежавший отцу Лешки, Петру Иванычу.

  - С кем это ты, Леш? Уж не лунатиком ли заделался?

  - Нет, ни с кем, так, сон плохой приснился, - заметался по комнате Лешка, оставлять Ольгу одну он явно не хотел, но и как объяснить отцу… и вообще что делать… он не знал.

  Но Петр Иваныч славился невероятной прозорливостью, он каким-то шестым чувством ощутил приближение опасности. Не к своей семье, но к кому-то стороннему… полностью отдавшись во власть этой интуиции, которая еще ни разу не подводила его, Петр Иваныч на цыпочках заглянул в комнату Лешки. Обычно он никогда не застигал врасплох сына, но сейчас понял, что иначе на откровенный разговор мальчишку не вывести. В щелку двери он увидел, что Лешка, успокоившись затихшим отцовским голосом снова метнулся к окну.

  - Оль, ты тут еще? – шепнул в темноту он.

  - Пока еще тут.

  - Так… - неожиданно раздалось за спиной Лешки. Паренек аж подпрыгнул от испуга, настолько тихо подкрался к нему отец. – Кто тут полуночничает? – в его голосе не было угрозы, поэтому и Лешка, и Оля как-то сразу успокоились.

  - Да я так… гуляю, - запнулась Оля.

  - Гуляешь? – поразился Петр Иваныч, прекрасно  знавший, что Ольгу позже семи-восьми вечера можно найти только дома, за книжкой. Он заподозрил неладное, и так как опять же знал горделивый нрав девочки, то также бесшумно, как и вошел в комнату, ее и покинул. Не прошло и двух секунд, как Петр Иваныч уже стоял на улице, рядом с беглянкой.

  - Пойдем, дочка в дом, расскажешь, что стряслось у тебя. Да ты замерзла вся, трясешься, как осиновый лист! – в глазах Петра Иваныча лучилась отцовская доброта и забота, которой, увы, никогда, во всяком случае в последние годы не проявлялось во взгляде Юрия Алексеевича и, тем более Евгении Семеновны.

  - Да ничего, мне не холодно… правда, - Оля не хотела навязываться малознакомым людям, она не любила кому-то мешать, быть в обузу.

  - Ага, кривда, Оленька, пошли, со мной твои номера не прокатят, - улыбнулся Петр Иваныч и почти что силой затянул девочку в квартиру.

  Тепло натопленного дома овеяло Олю сладкой дремой, сразу дико захотелось спать, пережитый стресс и усталость от бешеной пробежки по городу навалились сейчас пудовой тяжестью. Но, собрав остатки воли в кулак, Оля старалась не показывать виду, как ей на самом деле, она держалась почти что бодро, хотя глаза с каждой минутой слипались все сильнее.

  - Пойдем, дочка, чаем тебя горячим напою, с малиновым вареньем. А то наша мама уехала на два дня и наказала нам с Лешкой всю банку уничтожить, но мы что-то позабыли совсем, - Петр Иваныч суетился на кухне, а Оля совсем разомлела, и уже даже не столько от тепла, сколько от того удивительного родного обращения. Дочка… пусть даже и сказанное в успокоение, это слово целительным бальзамом пролилось на ее душу. Слово дочка Оля не слышала уже давно, обычно «ты», «эта», в лучшем случае, «Ольга», а теперь еще и … кое-что похуже.

  Видя недоумение в глазах девочки, Петр Иваныч сам чуть не прослезился. Единожды увидев эту добрую, веселую златовласую девчушку на дне рождения сына, он грешным делом подумал, что такую невестку бы почитал за родную дочь. Да и Лешка, что и говорить, был без ума от нее. Но что покажет время? А оно, это время, так переменчиво, поэтому Петр Иваныч предпочитал ничего не загадывать, но теплые чувства к этой девочке сохранил. И теперь, когда он понял, что с Оленькой случилось что-то нехорошее, ему стало бесконечно грустно за нее, хотелось сделать хоть что-то, чтобы облегчить ее сиротскую долю долюшку. 

  - Садись, моя хорошая, не стой в дверях, в ногах правды нет, - усаживал Олю Петр Иваныч, расставляя перед ней тарелки с вкусностями, наливая ароматный горячий чай. – И ты, Леш, заходи, чего, как призрак таишься, чай не съем я вас, свой человек как никак, - Петр Иваныч усмехнулся в бороду и сел на соседнюю табуретку.

  - Спасибо вам, - снова запнулась Оля, а потом внезапно вспомнила: а у меня тоже к столу кое-что есть, - она положила на стол пакетик с плюшками, который не выпускала из рук всю дорогу, вцепившись в него, как в драгоценность.

  - Плюшки, дело хорошее, - еще шире улыбнулся Петр Иваныч, наливая Оле вторую чашку чая, первую она выпила залпом, не обращая внимания даже на то, что в чашке был крутой кипяток. – Так что стряслось с тобой, дитя мое?

  - Да… дома… - Оля поняла, что ничего более рассказать уже не может, какой-то ступор напал, и ни одного слова, звука даже из себя она выдавить не может. Сделав несколько попыток продолжить предложение, она растерянно замолчала. Петр Иваныч с пониманием подлил еще кипятка ей в чашку и не стал более тревожить девочку расспросами, надеясь, что придя в себя, она расскажет все сама.

  Допив третью чашку обжигающего чая, и, наконец, полностью отогревшись, Оля продолжила свой рассказ:

  - Все, как обычно было… я оладики пекла. А потом пришли… мама с папой, оскорблять начали… точнее мама, папа сразу ушел в комнату, даже здороваться не стал… потом мама бить начала, сильно бить… я еле вырвалась и убежала, потому что иначе, забила бы до смерти. Я не знаю почему так… я ничего  худого не сделала. В последнее время давно отношения не очень были… но чтобы такое… - Оля обреченно опустила голову. – Я думала… уехать на север, там всегда строители нужны. А здесь я никому не нужна. Даже себе самой… - бусинки слезинки покатились по раскрасневшимся от резкого контраста мороза и тепла щечкам, но Оля быстро взяла себя в руки, и, вытерев слезы, снова приняла вид сильного, стойкого к любым испытаниям судьбы человека.

  - Вот так история! – задумался Петр Иваныч. – Я давно знаю и Юрия Алексеевича, и Евгению Семеновну… конечно, они люди не простые, особенно, Евгения, но худого я за ними не наблюдал прежде… Мне кажется, произошло какое-то нелепое недоразумение, недопонимание. Скажи, Оленька, может ты где-то оступилась, и из-за этого они так разозлились? Я ни в коем случае не буду тебя осуждать, если ты в чем-то ошиблась, пойми, моя дорогая, я хочу помочь тебе, всей душой хочу помочь, но если ты будешь таиться, я не смогу ничего сделать.

  Оля резко переменилась в лице. Открытый взгляд стал колючим, распахнутая душа захлопнулась.

  - Спасибо вам за чай, Петр Иваныч. Но мне помогать не надо. Я сама разберусь со своими проблемами. Ничего. И не такое проходила. И нигде я не оступалась, не ошибалась. Готовила уроки, варила суп, жарила котлеты и оладики. Всё. Была бы виновата, не убежала бы. Ладно, мне пора, засиделась я у вас. Спасибо еще раз за чай и гостеприимство. Доброй ночи вам.

  Оля резко встала и пошла к выходу.

  - Да куда же ты, вот упрямая, - поспешил ей навстречу Петр Иваныч, - я же разобраться просто хотел.

  - Все нормально, Петр Иваныч.

  - Но может, у тебя есть враги какие… кто бы мог что-то недоброе на тебя наговорить?

  - А вот этого добра с лихвой, - остановилась в дверях Оля. – Да  хоть Катька, хоть… ну да, Катька что-то лопотала за то, что я пожалею, но не знаю… может она…

  - Может, дочка, эта девица лицемерная всё может, - перед мысленным взором Петра Иваныча предстало курносое круглое лицо Катьки, одноклассницы Алексея, которую Петр не переваривал, от нее исходило что-то змеиное, подлое, злое. Еще и фамилия такая… - Так… я, кажется, знаю, что нужно делать. Ты посиди, не уходи. – обернувшись к Алексею:- Леш, закрой дверь на замок, а то, чего доброго сбежит еще, дров наломает только. Я сейчас.

  Петр Иваныч пошел в комнату, Лешка быстренько выполнил приказ отца, провернул ключ в замочной скважине и спрятал его в кармане. Оля обессиленно прислонилась к косяку двери, она устала думать, устала переживать, устала бояться.

  Через пару секунд из комнаты донесся голос Петра Иваныча:

  - Здравствуй Евгения… что так поздно? Да вот тут такое дело… да, Оля у нас…

  Оля взметнулась птицей и подлетела к Петру Иванычу:

  - Зачем, зачем вы звоните? Вы … вы… предатель!

  На что Петр Иваныч только переложил трубку в другую руку и жестом показал сыну, чтобы тот оттащил разбушевавшуюся Ольгу из комнаты, дабы она не мешала важному разговору. Лешка безукоризненно выполнил и этот мудрый приказ. Закрыв дверь в комнату, он пытался объяснить Оле смысл отцовской  затеи:

  - Оль, не кипятись, он хочет как лучше, понимаешь? Он объяснить все хочет, обелить тебя, помирить вас.

  - Если они так легко верят моим врагам, то нормальных отношений уже не будет! Не надо мне ничего! И вообще, я уехать решила, буду работать, себе на хлеб зарабатывать. Я уже взрослый человек.

  - Да куда ты поедешь?! Тебя ссадят на первой же станции, и это в лучшем случае. В худшем… от бомжа ты уже убегала.

  На этих словах Оля затихла и прикусила губку. Да… в этом мире было гораздо больше зла, чем она предполагала раньше. В нависшей тишине слова Петра Иваныча слышались более отчетливо:

  - Жень, ты выслушай сначала… подожди… да подожди ты! Я как понял, к вам Катерина Злобина подходила? Ну, Евгения! Я не думал, что ты такая доверчивая! Катька же давний враг вашей Оленьки!.. Ну, конечно, ни в чем не виновата! Чиста, как ангел, разве можно было в этом сомневаться!.. Ну, в ваших прениях и твоя доля вины есть, Жень, уж не в обиду будет сказано… да говорю же у нас, уезжать собралась… обидели вы ее очень… ждем.

  Петр Иваныч положил трубку и еще несколько мгновений беспокойно смотрел вперед себя. Наконец, он вышел с комнаты и встретился с тревожным взглядом Оли.

  - Поняли они, уже пожалели сто  раз, что так глупо доверились навету подлого человека.

  В ответ Оля только грустно опустила взгляд и огромным трудом подавила новый приступ слез.

  Через пять минут яростно прозвенел звонок. По повторяющемуся вновь и вновь сигналу, можно было понять, что тот, кто стоял по ту сторону двери находится на грани. Оля поняла, кто это и немало струхнула. Забившись за кровать Лешки, она бросила на друга затравленный взгляд. Петр Иваныч поспешил открыть дверь, пока ее не вынесли Филатовы. На пороге стояла взъерошенная Евгения Семеновна и чуть поодаль смущенный Юрий Алексеевич.

  - Ольга у вас, да? – не зная, какую интонацию теперь выбрать, прохрипела Евгения Семеновна.

  - Может, зайдете, чаю попьем? – попытался выйти на мировую и разрядить атмосферу Петр Иваныч.

  - Нет, спасибо, - заглянув вглубь коридора, в котором мелькнула тень Ольги, - Оль, пойдем домой. Зачем людей беспокоить. Пошли, поздно уже, - в голосе уже не звучало того металла, как после разговора со Злобиной, но и не было той теплоты, на которую в глубине души надеялась девочка. Что поделать… видимо на родные отношения здесь рассчитывать бесполезно.

  Оля вышла из своего укрытия и подошла к Филатовым. Юрий Алексеевич потихоньку начал спускаться по лестнице, Евгения Семеновна сделала жест, мол пора. Девочка обернулась на своих благодетелей и молча поплелась за Юрием Алексеевичем.

  - Завтра приходите в гости, как раз супруга приезжает, она будет вам рада, - вслед уходящему семейству прокричал Петр Иваныч, но ему так  никто и не ответил.

  Выйдя из подъезда, Оля невольно поежилась. Мороз крепчал, и снова поднялся звенящий ветер, больно хлещущий по щекам. Закрывшись от него ладошкой, девочка вскоре поняла, что совсем не может идти. Ватные ноги подкашивались, ее всю шатало. Но она не смела перечить и плелась, как приговоренная. Юрий Алексеевич просто угрюмо молчал, его злило то, что эта ночь выброшена коту под хвост, завра важное совещание, а он уставший, не выспавшийся. Из-за этого ему, пожалуй, впервые пришла в голову мысль, что действительно, зря они взяли девочку из детдома, одни проблемы с ней: виновата она или нет, но вечер был испорчен по ее милости. Евгения Семеновна недовольно сопела. Ей бы извиниться, поговорить по душам, спросить что-нибудь, но она не могла переступить через свою гордыню, не гордость, а именно гордыню, которая пакостила ей всю жизнь. Она считала, что никогда не бывает неправой, и чтобы ни сделала, как бы ни ошиблась, искала виновных всюду, но не в себе самой. Очень плохое качество характера, превращающее человека с годами в фурию, отталкивающую от себя людей и счастье. Но идти вот так и молчать всю дорогу тоже было нельзя. Вот только… Евгения Семеновна, так и не сумевшая подавить в себе лед отчужденности, который этой ночью сковал ее сердце окончательно и приступ гордыни, опять выдала совсем не то, что стоило бы:

  - Куда там уезжать собралась? – не скрывая раздражения спросила она.

  Ольга вздрогнула. Она не знала, то ли экзекуция продолжается, то ли как… глядя на Филатову, было ясно, что любое неосторожное слово, интонация даже, может вернуть былой кошмар на круги своя. Девочка задумалась, что бы ответить. Верная мысль пришла неожиданно:

  - По весне, как закончу восьмой класс, поеду в училище поступать, учителем буду.

  - Это то, что в двухстах километрах от города? – по интонации Филатовой, сложно было понять, какие чувство обуревали ее душу.

  - Да, - почти прошептала Оля.

  - Хорошо подумала?

  - Да, - еще тише ответила девочка.

  - Ну, что ж… учитель – хорошая профессия, нужная. У меня бабушка тоже педагогом была. Тяжело только это все, справишься?

  - Да.

  - Смотри только… если шляться будешь, убью!

  - Не буду. Учиться буду.

  - Воля твоя. У меня знакомая есть, поможет найти жилье, - пробурчала Филатова и ускорила шаг.

  Ветер завывал, поднимая в воздух барханы снежных заносов. На линии горизонта забрезжил малиновый рассвет.