Ночь Семи Грехов

Глава 17

Я вижу, что Охотники бегут, теряясь среди высоких деревьев. Их клинки сверкают, и свет пропадает где-то вдали, куда я не успею. Мое дыхание сбивается. Я несусь сквозь ветки — они хлещут мне в лицо — и нередко запинаясь, пытаясь не упустить из виду хоть какую-нибудь из фигур.

— Стойте! — кричу надрывно, стараясь тем самым привлечь Охотников — но не выходит. Они не сбавляют темпа, и я понимаю, что обречена. Меня бросят в лесу! Меня — четырнадцатилетнюю девчонку! Страх сковывает живот. Я снова подаю голос — на этот раз он звучит громче: — Стойте! Я не успею за вами! Пожалуйста! Шеон! Кристофер! — затормаживаю — чувствую усталость и невыносимое жжение в легких. — П-прошу… Шеон, — последние слова даются мне хрипом.

Мольбы бесполезны. Я осознаю, что Охотники все равно не вернутся за мной. Они наверняка не слышали меня. Сейчас, конечно, для них гораздо важнее спасти свои жизни, чем помочь ближнему.

Когда кромешная тьма опускается на лес, и блики клинков, которые для меня были, как маяки, потухают, я замираю. Бежать вовсе нет сил (тем более, в какую сторону?), а кричать снова — бесполезно. Надежда, что за мной придут, угасает, но ее мельчайшие крупицы снова возрождаются: я вижу запыхавшегося Мэйсона, который спешит за отрядом, чуть ли не передвигаясь на четвереньках из-за неровной лесной почвы.

— Мэйсон! — коктейль досады и обиды, что меня бросили, как какую-то ненужную вещь, развеивается — правда, не до конца. Я знаю, что Мэйсон тот, кто может меня выручить, но также знаю, что он — наш злейший с Доусоном враг и вряд ли станет протягивать руку помощи. Но попытка не пытка. Всхлипнув, обращаюсь к нему со своим самым печальным взглядом, почти не надеясь, что с ним такое прокатит. — Я… я заблудилась. Прошу, помоги мне…

Он поднимает на меня голову.

— Несомненно.

Когда его ладонь приближается к моей, я собираюсь ее обхватить и отблагодарить за столь мужественный выбор, но неожиданно… он толкает меня, выплевывая:

— Прокатись с ветерком, сучка!

К несчастью я узнаю, что за мной склон, когда уже качусь по нему, царапаясь о колючие кусты и ударяясь головой о мелкие камушки. Тело адски горит, и я не могу терпеть столь невыносимую боль — не физическую — а от поступка Мэйсона. Как он мог? Сволочь!

Разрываюсь в криках. Слезы обжигают глаза, смешиваясь… с кровью? О, боже, на моем лице кровь! Но «американским горкам» не наступает конец, пока я не делаю в воздухе несколько завитков и не падаю на старое поваленное дерево. Что-то хрустнуло подо мной — надеюсь, это не мой позвоночник. В противном случае, я не чувствую своего тела.

Темный силуэт Мэйсона стоит над склоном и решается уйти, когда я терплю крах, попытавшись подняться. Он видит, что я обречена, и ему от этого лишь веселее. Действительно веселее — его маньяческий хохот проносится по мрачному лесу, а затем, смешиваясь вместе со звуком быстрых шагов, пропадает. Мэйсон скрывается с места «преступления». А я так хотела навалять ему хорошенько. Жаль, что все мое тело свело: я бы не прочь была показать ему средний палец или кинуть в его переполненную коварными планами головушку приличным булыжником. Но ничего, он еще отхватит свое.

Если я выберусь отсюда живой…

Как-то Доусон, которого, к несчастью, сегодня не было на охоте, говорил, что здесь водятся волки. Подтверждению тому было несколько человеческих жертв с прокусанными глотками — ну, судя по его рассказам. Или… виновниками этого могли быть вовсе не четвероногие твари, а, например, демоны — хах, как будто от этого легче. Тем не менее, они не могли быть страшнее того чудовища, от которого мы — «смелые» и «отважные» Охотники — с дикими воплями убегали…

Кстати о нем!

Я не щажу своего искалеченного тела и резко поднимаюсь. Как стоило мне вспомнить о демоне-вербовальщике, так он явился, не запылился! Я слышу его прерывистое дыхание и представляю, как из его больших ромбообразных ноздрей, которым позавидует сам Волан-де-морд, вырываются горячие струи пара — прямо над моей головой. Я чувствую, что он стоит на склоне и, кажется, смотрит куда-то вдаль — если бы эта скотина заметила меня, я бы давно была в его мерзком брюхе. Вербальщики, пусть и выглядят как те самые уродливые черти из игры «Дябло» и имеют довольно острые закрученные вовнутрь рога (я уже молчу об их заточенных когтях и красной полыхающей пламенем кожей), но они не так сильны, как, например, Призывники. Зато главное оружие Вербальщиков — огонь и — что, думаю, сегодня испытал каждый Охотник — страх, который они обожают вселять в нас. В основном, чем они нас и пугают, так это своими иллюзиями.

Почти каждый человек может увидеть в морде какого-нибудь из этих демонов того, кого боится больше всего на свете, отсюда и берется неожиданная трусость даже у самых отважных и, казалось бы, непобедимых ничем Охотников. Иногда члены нашего клана неосознанно поддавались влиянию таких созданий — что они и сделали сегодня, но были и исключения из этого числа. Точнее быть, я. В мордах этих созданий я не видела ничего иного, кроме их настоящих обликов — мерзких и уродливых,- и совершенно не понимала, почему так происходит, ведь я не боялась самих Вербальщиков, а боялась другого, что не отражалось ни в одной из демонических рож, некогда повстречавшихся мне.

Боль и некий испуг одолевают мною. Я перестаю двигаться, подняв голову. Впрочем, я бы не прекратила попыток выбраться отсюда, если бы на меня не капнула бы слюна этого урода. Но не кажется, что мое неожиданное превращение в статую особо спасет: демон резко опускает голову, и ядовито-желтые глаза устремляются на меня…

— Х-хоро-оший демон, — нелепо шепчу я, когда он высовывает отвратительный язык, чтобы облизнуть острые, как бритвы, зубы, затем пригибается на мощных передних лапах-ручищах. — Ты же не станешь меня есть, правда?

Оглушительный рев, сравнимый разве что со скрежетанием лезвия по стеклу, явно дает мне не положительный ответ — это еще подтверждается тем, что Вербальщик, вспыхнув, как уголек в пепле, неистово отталкивается от земли и…летит на меня. Огненная тушка оказывается в воздухе, и до встречи со мной у нее есть всего пара секунд — точнее, у меня есть пара секунд, чтобы распрощаться с жизнью: я не смогу противостоять демону — клинок-то потеряла, идиотка!

Все-таки чувство самосохранения берет верх, и я откатываюсь в сторону — Вербальщик приземляется на то место, где недавно стояла я. Ряды нечищеных зубов предстают перед моим лицом, когда я неожиданно даже для себя оказываюсь впечатанной в дерево. Ну, все, каюк тебе, Джордан Фрост…

Бить это существо не имеет смысла, ведь оно покрыто пламенем, и я сдаюсь, не в силах больше сражаться за свою никчемность существования в этом мире. Сама я не убегу, ибо меня в любом случае догонят, а отпор дать сейчас равносильно тому, что напиться бензина и прыгнуть в костер. Короче, у меня нет шансов. Если учесть, что меня бросили и наверняка не вспомнят об этом.

Слезы жгут глаза, которые пришлось закрыть. Голова кружится. Жар подпаливает кожу, и я уже чувствую приближение Ада, но вдруг… раздается жалобный писк… Вербальщика? — а после кто-то кладет… клинок в ножны, судя по звуку. Мне не хочется разлеплять веки лишь по той причине, чтобы не видеть, кому меня стало жалко, и кто образумился вернуться за мной. Когда в мыслях появляется, что это может быть Доусон, я облегченно вздыхаю — кажется, демон убит. Доусон подходит ко мне, и, касаясь плеча, шепчет:

— Не бойся.

Но это не его голос. Это не…он.

Я не знаю этого мелодичного тона.

Кто же…

Я открываю глаза. Ласточка с пышными крыльями попадается моему взору. Я не сразу понимаю, что это — татуировка на предплечье (мужском предплечье) — да такая красивая и легкая! Лица, к сожалению, не видно, так как незнакомец… стоит ко мне чертовски-близко (и он высок), а за его спиной остатки демона превращаются в пепел.

— Ты убил его, — скорее утверждаю я, сама не веря в это. Мало у кого получается замочить Вербальщика. В основном, это удается тому, кто не видит в рожах этих демонов своего истинного страха. Похоже, что мой спаситель бесстрашный.

Парень, который откуда-то появился в лесу, ночью, причем без рубашки — а такие особи, скорее, тянут на маньяков, нежели на кого-то другого — пожимает плечами. Из-за застеливших глаз слез я не могу разглядеть очертания его лица, задрав голову. Зато четко вижу ласточку, повторяющую каждое движение его мускулов.

— Тебя бросили?

Шеон учил меня не заговаривать с незнакомцами, и, даже несмотря на то, что он удрал, оставив меня тут одну подыхать, я придержалась его политики, деликатно отрезав, вместо «спасибо»:

— Прости, но я не могу с тобой говорить: глава моего клана не допускает, чтобы я болтала с незнакомцами.

Он ухмыляется, и я предпринимаю попытку снова рассмотреть его лицо — тщетно! Да что такое? Словно какое-то облачко тумана закрывает то, куда я так отчаянно хочу заглянуть. Но частично о нем я узнаю по нескольким критерием. Первое: он убил демона, значит в курсе о них и вполне может являться Охотником какого-нибудь клана, кроме нашего. Второе: этот чувак наверняка живет где-нибудь здесь неподалеку, ведь какой нормальный человек станет щеголять по темной чаще, сверкая своим идеальным прессом? Хм, а пресс у него действительно идеальный. Ох, прости, Доусон, но этот парень посещает качалку гораздо чаще тебя… Так, ну и, наконец, третье: скорее всего, он следил за нами и, знаете, могу предположить, что он может являться и нашим недоброжелателем, пусть и спас меня. Иначе бы, как незнакомец смог бы так быстро оказаться здесь, прежде чем бы меня сожрал с потрохами тот уродец?

— Он тебя бросил. Я прав?

Я открываю в удивлении рот.

— Откуда ты…

— Все знаю? — он поворачивается ко мне шикарной спиной, которая чуть ли не светится при полной луне, и я настораживаюсь — мало ли что он удумал. — Представь себе, что я — твоя тень.

— Не смешно, — выплевываю я, оглядываясь по сторонам — вроде бы нигде не видно таких, как этот чувак. Следовательно, он тут один. Возможно — пока. — И вообще, мне нужно… идти.

Абсолютно не понимая, куда попрусь, я с напускной смелостью карабкаюсь наверх, откуда меня столкнул один кретин, и чувствую, что самостоятельно не могу с этим справиться. Че-ерт! Парню, видимо, нравится это зрелище, и он не собирается помогать, а лишь ухмыляется в сторонке и неожиданно… просто неожиданно подходит ко мне сзади, затем прижимает к себе. Мое сердце проваливается в пятки.

— У-убери свои руки от меня! — начинаю визжать и дергаться я. — Немедленно! Я закричу! — и почему я не убежала раньше, когда он только-только мочил Вербальщика?! Это же лесной маньяк! Лесной маньяк… Боже, как оригинально.

— Я не собираюсь тебя н********ь или убивать. Ты не в моем вкусе.

Не знаю, от чего я больше обижаюсь: от того, что он намекнул, будто я непривлекательна, или от того, что он прижимает меня к себе, и ему наверняка неприятна эта процедура.

— Тогда чего тебе надо? — я снова пытаюсь избавиться от его рук, обвивших мой живот, но он не собирается отпускать меня: зажимает в своих объятиях сильнее, и когда я готовлюсь ударить его ниже пояса, чувак одним резким движением поднимает меня наверх. Оказавшись на том месте, откуда меня столкнул Мэйсон, я в недоумении оглядываюсь и устремляю полный непонимания взгляд на него — точнее быть, на его мутное лицо. Или… в бошке у меня мутно, раз не могу его рассмотреть.

Парень делает снисходительный поклон.

— Не стоит меня благодарить.

— Я и не собиралась, — поспешно встаю и осматриваю себя на наличие увечий — царапины. Кровь. Кровь. Кровь. Мэйсону не поздоровится…

— Он поплатится за это рано или поздно.

Кажется, этот тип в самом деле следил за нами.

— С чего вдруг такое заявление? И… — снова стараюсь его разглядеть сквозь какую-то магическую пелену… — кто ты такой вообще? Зачем меня спас? И какого черта делаешь тут один?

Он подпрыгивает ко мне — да так ловко и молниеносно! — что я пошатываюсь. Ласточка на его предплечье освещается огненно-красным светом, и в этот момент я думаю, что совсем сбрендила — мне нужно отдохнуть. Конечно, после того, как наваляю Мэйсону…

— Иди прямо, затем сверни направо спустя тридцать шагов. Увидишь старую хижину — обойди ее вдоль забора и когда обнаружишь тропинку, срежь по ней, и вскоре выйдешь из леса.

— Если строишь из себя человека-загадку, то у тебя это хреново получается! — замечаю я и пыхчу от злости — он не ответил ни на один мой вопрос! Ему есть что скрывать.

Кажется, парень улыбается и шепчет:

— А ты сказала, что тебе запрещают говорить с незнакомцами. Видишь, у нас завязался целый разговор…

Не желая больше болтать с ним — от греха подальше, я направляюсь по указанному пути, всем сердцем надеясь, что он не ложный. Помимо того, что меня не покидает желание расспросить этого человека, вдобавок с ним соперничает еще одно желание: поскорее выбраться отсюда. У меня нет ни клинка, ни фонарика и, знаете, отсутствия света меня не забавляет, как этого психа.

Ветви скрежещут от завывающего ветра. Мрак с каждым шагом поглощает меня все больше. Чем дальше ухожу, тем больше понимаю, что не смогу идти дальше. И останавливаюсь, закрыв руками глаза. Боже, как тут темно! Я не выберусь отсюда…

— Темнота не такая уж и коварная, какой кажется. — Голос раздается напротив меня, и я подпрыгиваю, как и мое сердце в груди. Опять этот парень. И его лицо до сих пор мутное. Он что, родился с таки дефектом? Хотя, что за глупость?

— Ты меня преследуешь?

— С чем она у тебя ассоциируется?

Я рычу. Если не отвечу, не отстанет. И вдруг все-таки захочет у***ь меня? — мало ли что бывает. А от такого паренька я навряд ли смогу отделаться.

Складываю руки на груди и подмечаю:

— Ты можешь поговорить об этом со своими друзьями, но только не со мной и не в этом гребанном лесу. — Я поднимаю ладоши, словно признавая поражение, и обхожу его. — Было приятно провести с тобой время, но, боюсь, меня ждут в моем непутевом клане.

— Темнота — не только мрак, а зло — не только плохое.

Полуголый филосов принуждает меня остановиться. Уж слишком он странный. И слишком не хочет отпускать меня.

Вот дела…

— Что? — разворачиваюсь к нему и вижу, что могу четко разглядеть его мужественный подбородок — прогресс!

— Ты живешь в мире стереотипов, — заявляет незнакомец и приближается ко мне. Я на всякий случай тянусь к клинку, но лишь потом осознаю, что посеяла его, когда парень останавливается недалеко от меня. Ох, идиотка. — Что, по-твоему, живет в темноте?

— Монстры, — не задумываясь, отвечаю я. — Они живут в темноте.

— А что для тебя темнота?

— Дом для монстров, — аналогично тяну я, считая его полоумным.

Незнакомец улыбается — боже, я вижу его улыбку! Это уже начинает мне не нравиться, потому что все выглядит слишком… подозрительно.

— А кто для тебя монстры?

— Мы что, играем в «угадай слово» в лесу? — я не выдерживаю этого дурдома и ступаю назад. — Чувак, ау! Ты только недавно убил демона, а сейчас достаешь меня тупыми вопросами о…

— Кто. Для. Тебя. Монстры? — повторяет парень, явно не запрограммированный на то, чтобы отвалить от меня и пойти своей дорогой.

Я останавливаюсь и сглатываю, прежде чем прошептать:

— Зло.

Он мотает головой, и я жалею, что не додумалась удрать отсюда раньше.

— То есть, ты всех монстров считаешь злом? Точнее быть, демонов?

— Да-а! Черт возьми! Да-а! — я смотрю на него, как на полного придурка. Такое ощущение, словно мы попали в Страну Чудес, где у всех какая-то тонкая связь с миром чокнутых. — А теперь можно я уйду, если ни побегу?

— Ты глубоко ошибаешься. Составленный кем-то коварный образ не может присуждаться всем до единого. Есть и кто-то, кто противоречит ему, не потому, что хочет отличиться, а потому, что не является на самом деле тем, за кого его принимают.

— К чему ты ведешь? — со вздохом спрашиваю я. Надеюсь, хоть на этот вопрос Мистер Загадка даст мне ответ.

— К тому, что даже в самом истинном зле может жить добро. Просто нужно хорошенько заглянуть. — Он кладет руку на сердце и почти касается татуировки, продолжающей светиться. — Вот сюда.

Он обкуренный?

Я нервно хихикаю и снова даю задний ход — черт, пора драть отсюда со всех ног! Что несет этот человек?!

— Слушай, это прекрасно, что ты читаешь мне свою мантру, но мне действительно пора идти. И… спасибо что ли, что выручил… меня.

Я круто разворачиваюсь — вот сейчас настало время на самом деле бежать! — и слышу, как парень произносит то, что заставляет меня сбавить обороты:

— Скоро ты это поймешь, Айвелин Фрост, и в твоей жизни появится то, что заставит тебя взглянуть на все под другим углом.

— Откуда ты знаешь мое имя? — ошеломленно отчеканиваю я и, развернувшись, обнаруживаю, что незнакомца, который вел себя не как обычный Охотник или простой непосвященный, попросту нет. Он словно исчез.

Исчез!

Я замираю, оглянувшись — нигде не видно его, — а затем впадаю в некий ступор.

Ласточка.

Чертова огненная ласточка, размахивая изящными крыльями, парит неподалеку от меня. За ней тянется небольшой пламенный след, растворяясь в ночной прохладе и освещая довольно большой периметр лесной чащи. Прежде чем завизжать или постараться понять, что за чертовщина случилась, и как татуировка того Мистера Загадки — эм… думаю, это именно она — ожила, я сталкиваюсь с еще более необъяснимым. Голос — сладкий, как мед, в то же время — острый, как меч, раздается в моей голове:

— Даже в самой кромешной тьме может появиться частичка света, которая будет даровать надежду и веру. Веру, что все Монстры, которые и прячутся в потемках, имеют добрые сердца. Веру, что вся тьма, скоро станет светом. — Парень замолкает на секунду, и когда ласточка, вздымаясь выше, пролетает над моей головой, оставляя огненную дорожку, он продолжает — тихим и вкрадчивым тоном: — Следуй за своим светом, Ангел.

Ангел? Ангел… Кто-то раньше уже меня так называл… Только вот не могу вспомнить, кто именно.

Но выяснять что-либо поздно и пока не имеет значения: птица, покинувшая его тело, летит к деревьям. Не думая ни о чем, я спешу за ней, лихорадочно отодвигая попадающиеся на пути ветви. Ласточка следует точь-точь по тому маршруту, указанному незнакомцем: я это понимаю, когда вижу ту старую хижину, развалившуюся около небольшого озера, и забор, в конце которого появляется тропинка — мое спасение к выходу отсюда!

Когда ласточка ведет меня по тропинке, освещая все своим пламенным светом, я оглядываюсь в надежде застать того незнакомца — но его не видно. Почему-то я знаю, что, пусть это и так, но он наблюдает за мной так, словно это делал и всегда.

С самого моего рождения…