Ночь Семи Грехов

Глава 4

 Энора — моя лучшая подруга — поджидала меня около шкафчиков, расплывшись в жабьей улыбке. Она накручивала на тонкий пальчик локон рыжих волос и смотрела на меня так, будто я совершила нечто грандиозное: спасла мир или там… открыла непослушную банку с огурцами. Но в какой-то степени я и спасала мир — по крайней мере, Огаста — по поздним вечерам, убивая мелких демонов напарочку с другими Охотниками.

Подруга и представить себе не могла, чем я иногда занимаюсь, и почему в моем доме столько людей. Конечно, она была в курсе, что я приемная, но это только подливало масло в огонь: подруга не могла представить себе, как я спокойно уживаюсь в толпе одних — по ее словам — сексуальных мужчин, которые, возможно, неравнодушны ко мне. Все, что она мне когда-либо говорила о них, касалось какой-то извращенческой темы, типа: «Джордан, с тобой живет столько сексуашек, а ты еще девственница!». Мда. Тяжелый случай. Я не винила подругу за ее левые мыслишки и просто посмеивалась, когда она пыталась меня расспросить о толпе «самцов».  Энора пару раз была у меня в гостях, когда Дэрек отсутствовал, и ее бешеным фонтанирующим гормонам можно было только позавидовать. От вида Охотников она так и так пускала слюни. Ее расспросы, почему я до сих пор не согрешила хотя бы… со своим братом, заканчивались моим насыщенным ответом: «Ты никогда не замечала, что здесь очень много мужчин, которые проводят друг с другом приличное количество времени?».

После моего отличного «заявления», подруга стала думать, что меня приютила семья свингеров, причем «голубых» свингеров.  Ее фантазии отныне не имели границ, но с этим пришлось кончать: я призналась, что в моем доме ни у кого нет таких наклонностей — ну, знаете, чтобы сохранить у Майи нормальное представление о моей семье. Нооо… кажется, у меня это не особо получилось. Когда я появлялась в школе счастливая, подруга начинала думать, что мой позитив вызван чем-то таким масштабным. Короче, она предположила, что мы иногда по вечерам устраиваем гарем.

И с того момента я перестала улыбаться. По утрам. А сейчас, кажется, забыла об этом и лыбилась во всю, смотря на свою руку, которой недавно касался Доусон.

Энора ткнула меня в бок, и я резко опустила уголки губ.

— Хэй, ты чего такая… — Она не договорила. К счастью. И приковала взор к моей щеке. Ох, к несчастью. — О, мой бог, Джордан! Что случилось? — Подруга откинула прядь моих волос и уставилась на рану. Ой-ей. — Ты попала в аварию? Боролась с Гризли? Пробовала небезопасный секс?

Она как всегда в своем репертуаре.

— Да-а, конечно, на этот раз поучаствовала в гареме, — пошутила я и открыла шкафчик, на вид которому было уже лет двести — мне всегда везло с такими вещами…

— Что, правда? — Я предполагала, что Энора иногда не понимает, когда я включаю юмор, но чтобы настолько…

— Брось, — простонала я. Вытянув принадлежности по истории, запихала рюкзак в отсек и глубоко вздохнула. Этот день не предвещает быть легким, да и у нас с Майей нет сегодня общих уроков, что делает его невероятно скучным. — Я девственница. И горжусь этим.

Мне невольно вспомнился вчерашний инцидент с Мэйсоном, где он открыто всем сказал, что я еще не грешила ни разу в жизни — это его забавляло в каком-то роде — напоминать мне, что я ни с кем не спала. А разве это плохо? Нет. Я не считала это оскорблением. А он считал. Мэйсон переспал со столькими девушками и гордился этим так, словно открыл новую планету. Никогда бы не подумала, что настолько озабоченный человек, подхвативший приличное количество венерических заболеваний, может испытывать гордость за свои грязные похождения.

— А откуда тогда это? — она указала на мою поврежденную щеку и застыла в ужасе. Прежней улыбки на ее милом светлом личике не наблюдалось.

Я кусала губу. Хм, врать опять или нет? Хотя, у меня нет выбора. Ложь всегда была и будет присутствовать в моей гребанной жизни, потому что я — Охотница, а Энора — простой человек, которому необязательно знать, в какие приключения влипает мой хрупкий зад…

— Гарольд. — Я вспомнила толстого котяру Нэнси и его невероятно острые когти. — Ох-х, на этот раз набросился на мое лицо, когда я спала.

Спасибо Призывнику!

— Правда? — Энора хлопала глазами.

Конечно, весьма неубедительно прозвучало мое объяснение, зато подруга поверит: она не понаслышке знает, какой чокнутый кот обитает в пределах моего дома. Иногда он может напрудить в мою кровать — за просто так. Я, видимо, вообще не нравлюсь ему. Как бы я ни любила Нэнси, но ее питомец это нечто похуже любого демона, у которого в сотый раз поехала крыша. И я его ненавижу.

— Угу. — Я захлопнула дверцу шкафчика, и мы с Майей влились в оживленную толпу учеников, снующую по коридору.  — Выпустил свои коготки и…

— … такое ощущение, будто тебя граблями поранули! — подметила она, впритык рассматривая меня огромными зелеными глазами, вульгарно-подведенными черной подводкой — Энора, как и все девушки в этой школе, любила злоупотреблять косметикой, и не могу сказать, что это выглядело красиво.

— Гарольд в последнее время отъелся, — я отошла от нее подальше, накидывая на щеку пряди волос — пришлось распустить волосы, соранные в хвост, — и обнаглел. Ты бы видела его лапищи и когти! — Я раскинула руки в сторону, показывая размеры его «маленьких бритв».

Со стороны, наверное, выглядело глупо.

Энора вздрогнула.

— Я, конечно, люблю животных и в детстве аж хотела стать ветеринаром, но после того, что увидела, — указала на мою щеку, — скажу одно: убей эту тварь к чертовой матери!

Моя подруга всегда отличалась от всех неимоверной добротой.

Я кашлянула, открывая нам двойные двери.

— Я не прочь, но мне жалко будет Нэнси: она любит эту… тварь.

Мы протиснулись в проем, ведущий к кабинету истории, и Энора фыркнула, глянув на меня.

— Нэнси поймет. Все-таки, кого она больше любит: тебя или этого глупого кота?

Убийство котов не входило в мои планы. Я отрицательно мотнула головой, остановившись напротив аудитории.

— Спасибо за идейку, но воздержусь. Пусть пока живет.

Энора пожала тоненькими плечиками, нахмурившись.

— Ладно. Твое дело. — Она развернулась на высоких каблуках — и как только на них ходит? — затем помахала мне, зашагав к кабинету математики. — Увидимся, Фрост! Обещай только, что ты меня вынесешь из кабинета, когда я упаду в обморок от того, какие на этот раз задания даст Миссис Нэйппи…

— Обещаю! — ответила я, ухмыльнувшись. Наша старенькая учительница по математике обожала заваливать всякими сложными задачками, от которых плывет мозг, и ты понимаешь, насколько туп в этой нелегкой науке. Энора еще хоть как-то соображала по этому предмету, а про себя я вообще молчу. Ну, знаете, разве девушка-охотница будет уделять столь большое время учебе, когда на ее плечах лежит судьба всего мира?

О-ооокей, преувеличила. Не всего мира. А города Огаста. И то в небольшой степени.

Или саааааамой маленькой, ведь я еще не совершеннолетняя Охотница, которой можно пока убивать лишь мелких демонов, вроде чертят.

Энора удалилась из виду, и я вздохнула. В этой школе, кроме нее, у меня не было друзей, ибо я старалась не заводить их так много — почему? Все просто: Охотники мало общались с непосвященными людьми из-за того, что не хотели к ним притягивать какие-то неприятности в лице уродцев из Ада. Хоть я и волновалась за Майю, но знала, что она под защитой.

Среди учеников, я была единственной Охотницей, которая торчала тут уже какой год не просто так: меня отправили в школу не только за знаниями, но и еще за тем, чтобы я ловила мелкое демонье и не подпускала его к своим слабым сверстникам. Казалось бы, одной девушки мало для охраны пары сотен учащихся, но пока я справлялась на «отлично». Демоны сюда редко заглядывали, и в основном они были Низшего уровня — а с такими я справлялась в два счета.

Хотя удивительно: адские гады любят подобные заведения, где много народу — весьма несмышленого, как, впрочем, я, и для меня остается загадкой, почему их так мало бывает. Не уж то ли они боятся меня, ведь знают, кто тут орудует?

Я вспомнила свою «эпическую» драку с Призывником и поморщилась.

Ладно. Допустим, меня не боятся, тогда — что? Просто думают, что эта школа недостаточно подходит для их потех?

Звонок был для меня, как глоток свежего воздуха. Толпа учеников, словно тараканы, влилась в кабинет истории, а я продолжала стоять, дожидаясь, пока они скроются. Мне нужно было кое-что проверить…

Когда последний паренек, страшно шатаясь, удалился за дверь, я готова была прыгать от радости в холле. Ледяное лезвие клинка холодило кожу, напоминая о себе. Я осмотрелась — никого, затем вытащила из сапога едва мерцающее голубоватым светом оружие и сжала его в руке. Оно содержало в себе особые свойства, которые поражали демонов, то бишь, убивали их. С приближением какого-нибудь уродца невероятно-острое серебристое лезвие начинало дико сверкать — напоминало иногда сумасшедшую рождественскую елку, зато выглядело завораживающе. Этот свет и следил сигналом, что демоны (или демон) близко.

Процедура для меня была вполне естественна и знакома. Я подошла к стене, за которой располагался кабинет истории, и провела клинком вдоль нее, внимательно глядя на свет — никаких изменений. Отлично.

То же самое проделала с кабинетом, где сидела моя подруга, и недолго пошастала по коридору с оружием в руках. Ох, если бы кто-нибудь меня увидел, расхаживающей с ним, мне бы точно не поздоровилось…

— А у тебя сегодня, оказывается, прекрасный день, Джордан Фрост, — присвистнула я и убрала клинок обратно в сапог, закончив короткий осмотр левого крыла школы. И да, разговоры с самой собой были для меня привычными, хотя я считала себя из-за этого полной психичкой.

В классе было не так много народу, и я с легкостью нашла свободное место подальше от доски и вечно-ворчащего мистера Бэггинса, который любил пожевать на уроках что-нибудь с чесноком. Ох, в его перекусы во время занятий я лишь хотела одного — выпрыгнуть в окно второго этажа и угодить прямо в тот идиотский куст с желтыми цветами.

Да-а, желания у меня случаются и такие.

Разложив принадлежности на парте, я окинула взглядом всех ребят. Кроме придурков, которые открыто обсуждали сиськи какой-то Бриттани и демонстрировали их размер, запихивая под рубахи смятые клочки бумаги, я не заметила ничего странного. Значит, сегодня без демонов?

Я довольно улыбнулась, потягиваясь.

Шикарно.

Пока мистер Бэггинсон листал слайды презентации с Наполеоном, пожевывая нечто съестное, я весело рисовала его портерт на полях тетради. Когда мне наскучило тратить пасту, я откинулась на стул и запрокинула голову. Началась наискучнейшая лекция, которая всегда действовала на меня, как колыбельная. И сейчас она давала тот же эффект.

Я закрыла глаза, набросив на раненую щеку пряди волос — надеюсь, ее никто, кроме Майи, не увидел. Переместив руку чуть ниже лица, я нащупала на шеи холодную цепочку, а следом — таинственный камушек, который переливался то голубым, то фиолетовым. Откуда у меня взялось это украшение — я не знала. Помню, оно еще с малых лет красовалось на мне, и Дэрек почему-то запрещал его когда-либо снимать… Говорил, что тот защищает меня от чего-то — а чего? — так и не смогла у него узнать.

Я немногое помнила из тех моментов, когда Дэрек разговаривал со мной об этой цацке… Самый четкий, который никогда не забуду, навсегда отложился в моей голове.

Это было довольно давно.

Вот мы с Доусоном пакостим на кухне: съедаем все печенья, что испекла Нэнси, затем нечаянно переворачиваем кухню вверх дном, и за этим делом нас замечает Дэрек — на нем черный плащ, который делает его довольно устрашающей персоной на фоне любого мрачного Охотника.

Доусон хватаем меня за руку, и мы пытаемся скрыться в моей комнате, но тут Дэрек хватает нас за шкирман. Наши ноги болтаются в воздухе, но даже из-за этого мы смеемся, несмотря на то, что сейчас отхлопотаем за свои проделки.

Дэрек забрасывает нас в свой кабинет на два огромных стула и садится напротив, сцепляя руки в замок. Доусон косится на меня и улыбается губами, на которых еще осталась сахарная пудра. Я хихикаю, когда он слизывает с носогубной складки остатки сладкого лакомства, но тут мой смех перебивает удар кулака о стол.

Мы подпрыгиваем на местах, и Дэрек приподнимается с кресла, чтобы наклониться к нам. Его густые брови собираются на переносице: он начинает ругать нас за то, что мы оставили весь клан без еды и разворотили всю кухню. Доусон объясняет это тем, что наши организмы, вступившие в подростковую среду, требуют больше еды. Нас это забавляет, а Дэрека — злит так, что он хватается за волосы, называя нас непослушными детьми.

Не обращая внимания на дикое поведение Дэрека из-за каких-то печений, Доусон сжимает мою руку и нежно вытирает большим пальцем сахарную пудру с моего носика. Сердце подпрыгивает к горлу от его приятного прикосновения, и я тогда понимаю, что мое отношение к нему выходит на новый уровень.

— Малышка, я бы съел тебя, — шутит он, облизывая палец, которым зачерпнул пудру.

Я краснею и ухмыляюсь, не зная, что и сказать повзрослевшему шеснадцатилетнему Доусону, который не похож уже на того мальчика с милыми розовыми щечками. Тут он развевает неловкое напряжение, продолжая говорить низким голосом, чтобы Дэрек, сходящий с ума, не мог нас слышать.

— Не бойся, он не даст нам никакого наказания. А если и даст, я буду отбывать его сам.

Я хмурюсь, опуская взгляд на наши сцепленные пальцы.

— Но так несправедливо. Я тоже ела, причем больше тебя.

Он смеется — тихо, мелодично, словно кто-то играет на флейте…

— И что? Я твой брат. Старший брат. И я должен всегда заботиться о своей сестренке. — Его последнее слово почему-то ранит меня, и его пальцы очерчивают контур моей скулы, вызывая по телу неистовую дрожь. — Малышка, тем более, это было мое предложение: наведаться на кухню, так что, не возражай. — Он перемещает палец на мою шею и улыбается. — А ты у нас не только маленькая сладкоежка, но и неряшка.

Я смущаюсь, когда опуская взор на грудь и вижу россыпи пудры на черной футболке. Украшение из красивого камня также покрыто белой пленкой, и я принимаюсь избавлять от «грязи» сначала его, подбираясь пальцами к застежке.

— Ты у нас тоже не…

— Нет! — Дэрек летит ко мне на всех скоростях, запинаясь о собственные ноги. Он останавливается напротив, положив руку на сердце, а другую — на мою цепочку. Я, как и Доусон, в непонимании пялюсь на него, превозмогая от желания узнать, откуда такое беспокойство. — Не смей снимать это, Джордан. Никогда.

Доусон одаривает своего отца удивленным взглядом и первый подает голос.

— Почему ей нельзя снимать этот камень? — процеживает он, поддаваясь вперед. — Ты повесил на нее эту штуку еще давно и так и не объяснил зачем!

Я тоже хочу знать ответ.

Дэрек убирает от меня руку, очистив камушек от пудры, и поправляет черный плащ. Он кажется напуганным и… сердитым?

— Это защищает ее, — мрачновато отрезает он и поднимает на нас взор морских глаз. — Не могу сказать от чего, но если того потребуют обстоятельства, вы узнаете. — Переводит взгляд на меня. — Ты узнаешь, Джордан.

Доусон подрывается со стула, яростно размахивая руками. По крайней мере, он осмеливается показывать свое недовольство, в отличие от меня.

— От чего защищает, отец? — требовательно спрашивает Доусон. — Что не так с Джордан? На нее ведут особую охоту? Или что?! Ты не можешь нам объяснить, пожалуйста, а?! Столько гребанных лет мы слушаемся тебя и не трогаем этот камень, но так и не знаем, откуда он у Джордан, и почему ей нельзя его снимать!

Дэрек прячет от нас напуганный взгляд и вздыхает. Мы с Доусоном понимаем, что что-то здесь нечисто. Я сжимаю камушек на шее так, словно он хрустальный. Все-таки, что с ним? И зачем я его ношу?

Дэрек опирается руками о стол и выдает:

— Я не могу вам сказать ничего, иначе… все обернется так, как мы и представить себе не можем. — Он смотрит на меня — пронизывающе, со скрытой злобой и указывает, направившись к креслу: — Ни за что не снимай его, поняла, Джордан? Возможно, настанет такое время, и я скажу тебе обо всем. Но не сейчас. Это слишком опасно.

Я задыхаюсь от неизвестности, и Доусон, замечая это, сжимает мою дрожащую руку. Он неотрывно глядит на своего отца.

— Я не хочу ругаться с тобой, отец, но для своего же блага, ты должен сказать, почему Джордан нельзя его снимать. — Отходит, опрокидывает руки на дубовый стол и сжимает их в кулаки. — Скажи нам, что происходит.

Дэрек метится по углам, так и не сев. Он тревожно проводит рукой по бороде и косо смотрит на меня.

— Нет.

Ответ слишком сокрушительный.

Я не выдерживаю этого. Подорвавшись, хватаюсь за камушек, переливающийся магическими оттенками, затем замираю, как бы показывая Дэреку, что в любой момент могу сорвать с себя цепочку.

— Говори.

Мужчина заметно бледнеет, а потом вытягивает руки, пытаясь остановить мое самое заветное на данный момент желание.

— Джордан, не смей говорить со…

— Дэрек, — с моих уст сочится сталь. Я серьезна, как никогда. Мне это тоже надоело: как можно носить эту вещь, если не знаешь, для чего ее тебе дали и почему запрещают снимать?

Доусон медленно кивает, словно одобряя мои действия, и подает не менее тяжелый голос.

— Отец. Мы ждем.

— Пора бы сказать правду, — замечаю. Слезы жгут глаза — почему я плачу? — Я не могу подчиняться твоим загадочным указам вечно.

Мы с Доусоном с замершими сердцами ожидаем, что Дэрек вот-вот выльет нам всю правду, а вместо этого получаем звонкий грохот: глава клана и по совместительству мой «папа» смел со стола хрустальную пепельницу, яростно вбирая в грудь раскаленный воздух.

— Опусти свою руку, Айвелин Энджел Фрост! Немедленно!

Я не соображаю, что будет лучше: послушаться или нет, но когда Дэрек кидается в нашу сторону, пригвождаю руки по швам. Доусон щетинится.

— Сколько мож…

— Довольно! — он поворачивается к своему сыну и переключает на меня взгляд. — Всем. Вам. Если вы сейчас не уйдете в свои комнаты и не будите слушаться меня, в моем праве исключить вас из клана Охотников навсегда и бросить на произвол судьбы. — Наклоняется ко мне. — Этого желаете вы, оба?

Мы отрицательно мотаем головами. Шутки с Дэреком плохи. Доусон окидывает меня печальным взором, что нам так и не удалось ничего разузнать. Его кулаки медленно разжимаются. Зная этого парня, я могу предположить, что он вот-вот кинется в бойню, но не-ет. Это не тот случай. Тем более, наказание — исключение — самое суровое из всех, и нам бы не хотелось быть выгнанными из клана…

Расстроенные и разозленные, мы разворачиваемся к двери, утопая в своих мыслях. Доусон сплетает наши пальцы и подносит губы к моему уху.

— Мы узнаем все. Обещаю, Малышка.

И так и не узнали до сих пор.

Дверь в кабинете хлопнула с такой силой, что я невольно подпрыгнула на месте, разлепив веки. Мысли лихорадочным вихрем путались в голове, и я не сразу поняла, что случилось.

Кажется, в класс заперлись…

— Мистер Бэггинсон, мы…

— Новенькие, — сказали в унисон с каким-то парнем мы и посмотрели друг на друга.

Вообще-то, я должна быть в шоке, что сюда приперлись целых четыре новичка, но было далеко не до этого: я истекала слюной, пялясь на незнакомца, который тоже не сводил с меня пытливо-карих глаз, похожих на искры шампанского. Отливающие синевой волосы ложились на его белый лоб — ох, ну и кожа — как у мертвеца. Но цвет лица этого красавчика — да-да, именно — ничуть не пугал меня. Он наоборот — завораживал что ли. Клянусь, я никогда не видела таких красивых парней… Эти тонкие скулы, прямой грубый подбородок, ямочки на щеках от легкой хулиганской улыбки, спортивное телосложение, которое идеально выделяется на фоне обтягивающих темных вещей…

Кажется, тут стало неимоверно жарко.

Я пропустила мимо ушей, когда учитель, наконец, дожевавший отвратительную дрянь, запах которой еще витал в воздухе, представил четверку новичков под мечтательные ахи проснувшихся от скучной лекции девушек, и велел им занять свободные места. Я бы могла подумать, что они все братья, если бы не мистер Бэггинсон, назвавший их полные имена…

Итак, здесь нарисовались четыре красавчика, и мне показалось это весьма подозрительным. Несмотря на свой слюной конфуз, я продолжала гипнотизировать взглядом всех сексуашек — так Энора любила называть безумно-привлекательных парней, и старалась не упустить никаких деталей.

Ной и Люк Варнелл, Грэйсон Митчелл и Аван Блэйк — симпатичные пареньки с весьма… недурным вкусом в вещах. Под напором женских взглядов, которые открыто кричали, что их обладательницы не прочь «поразвлекаться» с ними, новенькие вальяжно расселись неподалеку от меня, триумфально задрав носы. Вау, да у нас тут появились крутые перцы.

Люк и Ной были чем-то схожи друг с другом — возможно, светлым цветом волос и беспорядком на голове, который могли устроить какие-нибудь одержимые их красотой и эльфийскими чертами девчонки. Впрочем, это могла бы быть и я, если бы впервые увидела их, например, не в кабинете, пропахшем «бесподобным ароматом». Мой рот еще был открыт, когда я нагло разглядывала новичков и представляла, сколько они времени уделяют своей внешности…

Грейсон был самым улыбчивым из всей компашки. И самым широкоплечим — много времени проводит в спортзале? Его каштановые волосы задорно завивались на голове, спадая на мощные скулы и густые темные брови в разлет, под которыми блистали глубокие голубые глаза, где плескалась… детская радость? Или идиотизм…

Парни сидели рядом друг с другом, но я не могла подметить, что тот красавчик с темными глазами — Аван — был самым эффектным из них. На него засматривались все. Даже сам мистер Бэггинсон, отложивший поедание очередной отвратительной пахучей массы. В том числе и я, уже какой раз пачкая подбородок водопадом слюней.

— Итак, тишина! — произнес учитель, обращаясь ко всем особям женского пола, чьи порхающие гормоны можно было учуять за версту. Он поправил очки на греческом носе и уселся в кресло, схватив бумаги. — Продолжим нашу лекцию.

Его верещания теперь не казались мне скучными. Я даже приобрела какой-то интерес и поставила в голове мысленную галочку, что нужно будет постоянно посещать уроки истории, ведь здесь, отныне, есть на что посмотреть.

Прекратить созерцание новичков меня заставил Аван — он встретился со мной взглядом и подмигнул. Мне ничего не оставалось сделать, как отвернуться. Щеки пылали так, словно я их намазала горьким перцем. Ох, теперь он думает, что я на него запала. Супер.

Но я забыла о неимоверном стыде, когда почувствовала, как что-то печет лодыжку — лезвие. Ком подозрений, смешанный с волнением, разросся в животе, как надоедливый сорняк. Я слегка нагнулась, стараясь не привлекать к себе особого внимания. Дрожащая рука потянулась к оружию и высунула его наполовину. Твою ж…

Клинок светился так сильно, что мог бы озарить сиянием Марианскую впадину до самого дна. Это не предвещало ничего хорошего, и я напряглась, будто пружина. Присутствие Низших и Средних демонов всегда сопровождало небольшое сияние оружия. Когда они были близко, свет падал от клинка на несколько сантиметров, а здесь…

Мне стало жарко. Еще жарче, чем было пару секунд назад. Волна колючих мурашек пробежалась по спине, принуждая немедленно выпрямиться и спрятать «фонарик». Мысли, лихорадочно сменяющиеся в голове, привели меня к весьма неожиданному выводу. Я медленно повернула голову к новичкам, которые что-то тихо объясняли между собой и улыбались, подобно дьяволятам.

Красота.

Сексуальность.

Человеческие оболочки.

Мне повезло конкретно.

Это — Высшие демоны.