Поезд Миргород — Спасов

Глава VII

VII

Мой вагон оказался обычным сидячим вагоном. Кресла старенькие, но мягкие, обтянутые искусственной кожей, по два с каждой стороны от прохода. Я сел где-то в середине.

Люд в вагоне был самым разным и занимался кто чем. Иные дремали, другие читали, кто ел, кто флиртовал с соседкой, кто доказывал что-то соседу яростным шёпотом.

Ничего необычного не было в вагоне, за исключением… за исключением двух фотографий над дверями в тамбур. На одной был благообразный мужчина с коротко подстриженной бородкой, в форме РЖД. На другой – девушка, и я едва не вскрикнул от удивления, признав в девушке — Машу Светлову из моего сна!

Я даже встал и подошёл к фотографиям. Я огляделся: то, что я принял за фотографию, оказалось вышивкой крестом. Но на этой вышивке действительно была девушка, похожая на Машу: те же чёрные волосы, те же глаза! Глаза, правда, здесь были голубыми, а губы — скорбно сжатыми: я не мог представить себе эти губы скорбно сжатыми. Но как бы то ни было… Или просто я с ума схожу?

Я вернулся на своё место и спросил у старичка-соседа, сидевшего у окна.

— Простите, Вы не знаете, кто там изображён на том фото… э-э-э, вышивке?

— Кто? — откликнулся тот. — Кто изображён? Марь-Ванна, конечно, а кто ж ещё, милый человек!

— Марья Ивановна?

— Она, она, родной. Нездешний, что ли?

— Да, я… недавно тут. Светлова?

— Светлова, Светлова, она самая.

— А… рядом, с бородкой, кто?

— Ты что? — глянул он на меня, помрачнев. — Смеёшься, что ли, над старым человеком, не пойму?

— Да я ведь невежественный совсем, — принялся оправдываться я.

— Чес-слово, мил-человек, будто из Австралии приехал. Главный Проводник, кто ж ещё!

— Вон что, — пробормотал я. — А Маша… Марья Ивановна в этом поезде работает?

— Знамо дело, в этом.

— Может быть, Вы знаете случайно, на каком вагоне?

— На этом вагоне, мил-человек, на каком же ещё вагоне!

— На этом?! — я так и вскочил.

— На этом, на этом, чего ты так встрепенулся?

— А как же вот… мужчина?

— Николай Степаныч-то? Так он ведь проводник, — пояснил мне старичок как нечто само собой разумеющееся.

«А Марья Ивановна кто?» — тут же пришёл мне на ум вопрос, но я его не задал: подумает, пожалуй, снова, что я над ним издеваюсь. Лучше уж подождать, приглядеться и всё потихоньку понять самому.

* * *

Я сидел слева от прохода, а четверо справа резались в подкидного дурака, карты были разложены на чемодане, двое встали коленями на сиденья и тянули руки со спинок кресел, словно орангутанги. Угораздило же меня сесть рядом! Впрочем, свободных мест больше не было. Страсти среди игроков кипели нешуточные, когда в вагон вошли двое в чёрной форме транспортной полиции и принялись проверять билеты.

Давно ли у нас в стране билеты проверяет транспортная полиция? Сердце, впрочем, у меня трусливо забилось.

Лейтенант скользнул по моему билету равнодушным взглядом и обратился к картёжникам:

— Ваши билетики.

Компания протягивала билеты по очереди: один принимался рыться по карманам, а трое тем временем продолжали игру. Взяв в руки билет последнего из компании, лейтенант зацокал языком.

— У Вас, Семён Александрович, срок вышел, — пояснил он.

— Срок вышел, — добавил другой полицейский, — а работы нет. Не только работы нет, но ещё и порча казённого имущества. Подлокотничек-то Вы разболтали?

— Не я! — крикнул мужчина в тревоге.

— Семён Александрович, врать-то зачем? У нас камеры в каждом вагоне.

Я пригляделся. Ай, и правда! Вон далеко впереди блестит глазок камеры.

— С-саживаете? — пролепетал мужчина, здоровый битюг, белея на глазах.

— Конечно, ссаживаем, — подтвердил полицейский. — Потрудитесь пройти на выход.

— Так до станции ведь ещё…

— П-о-т-р-у-д-и-т-е-с-ь п-р-о-й-т-и, — повторил первый полицейский с металлом в голосе.

Мужчина бросил карты и потянулся за багажом.

— Багаж оставить! — прикрикнул второй, и странное дело! — мужчина покорно разжал пальцы на ручке сумки. Понуро опустив голову, он поплёлся по проходу.

«Как же его высадят посреди пути?» — едва я это подумал, как все мы полетели носом вперёд: полицейские сдёрнули стоп-кран.

Я глянул за окно. Тьфу ты, какое унылое место! Горелый лес. Куда ни кинь взгляд — ни одного живого дерева. Как же он доберётся до населённого пункта? Что же это за варварство такое — высаживать людей посреди дороги?!

Поезд тронулся вновь. Картёжники продолжали резаться в дурака, будто ничего и не случилось; то, что было на руках у высаженного, они сбросили в битые карты.

— У мужика, кого высадили… какой работы не было? — обратился я к старику-соседу.

— У этого-то? — откликнулся тот тоже шёпотом. — Знамо дело, какой! Главного не поминал, к Прянику не притрагивался, только в карты, по бабам да квас хлестал, дурище! Ты вот тоже, мил-человек, на ус мотай, как оно в жизни бывает! Приходят, значит, и за шкварник тебя.

— А если им в лапу дать?

— Балда ты, балда! — ласково попенял старичок. — Кому ты в лапу-то сунешь? И ночью за тобой придут, и даже если срок не вышел, бывает дело, придут…

— Как же это если срок не вышел?

— А тебе почём знать, какой твой срок?

— В билете написано…

— Мил-мой человек, так ить и на заборе тоже много чево написано! Там, в билете, цыфирьки есть такие тайные, они по ним и глядят…

— А вы их читать умеете, эти циферки?

— Нельзя.

— Чего нельзя?

— Нельзя читать, не положено: правонарушение. Да и не умею я. Так, в молодости баловался сдуру…

«В молодости?!»