Поезд Миргород — Спасов

Глава VIII

VIII

Меж тем в вагон вошёл проводник, давешний дородный, представительный дядька — и все сразу испуганно затихли. Перед собой проводник толкал небольшой столик на колёсах.

— Вспомним Главного и Марь-Иванну! — звучно возгласил он.

— Вспомним! — ответили все хором, нестройно, но старательно.

В полном торжественном молчании проводник разрезал острым ножом большой тульский пряник на множество маленьких кусочков.

Двигаясь в том же молчании по проходу, он останавливался перед каждым и угрозно вопрошал:

— Кнопку трогал?!

— Нет! — боязливо отвечало большинство, а кто-то покаянно признавался:

— Трогал…

— Балда, — увесисто заключал проводник. — Языком ещё тамбур мне полижешь.

После этого вопроса каждому пассажиру вкладывался в раскрытый рот кусочек пряника, а затем проводник давал отхлебнуть из бутыли с надписью «РЖД» на этикетке.

Мне тоже достался кусочек. Пряник как пряник, не очень, признаться, свежий. В бутыли был квас.

Дойдя до самого последнего пассажира в конце вагона, проводник сурово вопросил:

— Где Главный?

— В Спасове! — ответили пассажиры хором.

— Где Марья Ивановна?

— В Спасове! — был второй дружный ответ.

— То-то же, — заключил Николай Степанович, утёр рот (он сам тоже изрядно приложился к бутыли) и вышел из вагона, бросив столик посреди прохода.

Тут же все снова заговорили с облегчением, будто и не было этого диковинного ритуала и будто это в порядке вещей — спрашивать пассажиров про кнопку, кормить их тульским пряником, поить квасом и пытать, где находится Главный и Марья Ивановна.

— А Марья-то Ивановна… на самом деле в Спасове? — осторожно спросил я соседа.

— А то!

— Так она не в поезде сегодня! — огорчился я.

— Как же не в поезде, если в поезде, окстись!

— Да в каком вагоне, спрашиваю я вас?!

— Да в этом, этом она вагоне! Глухой ты, что ли?

— Да где же?!

— Да вон же, над дверью висит! Глаза-то разуй!

— А-а-а… — протянул я разочарованно. — А скоро ли Спасов?

— Спасов? Да, почитай, приехали уже.

— Приехали?! — я глянул в окно. За окном был всё тот же унылый горелый лес.

— Ну, осталось-то совсем ничего…

— Сколько, сколько осталось?

— Мне почем знать! — старичок зевнул, хоть на дворе было утро. — Наше с тобой дело маленькое, а ты, родной, не суетись, накось вот я те дам, под голову глади… э, не-не-не, куда ручки-то потянул проказливые! (Я хотел было откинуть назад спинку кресла.) Кнопку-то не трогай! Не положено.

— Почему не положено? — поразился я.

— Не положено, говорят тебе. Степаныча спроси, почему, он тут на то и поставлен.