***
Несколько дней спустя
«Просто люблю драть девочек! Рост 6 футов, член 18 сантиметров, приезжай ко мне и не парься!»
«Девчонки, дикпиков не дождётесь! Как насчёт вина и фильма?»
«Ты, да, именно ты! Искала медь, а нашла золото!»
«Девушки, вы все тут очаровательны! Я девственник, поэтому хотелось бы попробовать уже хоть что-то?.. Не судите строго».
«Если ты полная, меркантильная, куришь, имеешь татуировки или «близкого друга» – не лайкай меня в ответ и не пиши».
«Обожаю спорт, изучаю программирование, работаю, живу один, свободен, есть кот! Пиши, настроен на дружеское общение или серьёзные отношения!»
«Нижний-раб, хочу лизать твои ножки. Фото в лс».
Алиса вздохнула, устало откладывая телефон. За время её отсутствия приложения для знакомств не изменились – всё то же убожество; куча мусора, которую каждый раз приходится перерывать ради одного бриллианта. Несмотря на то, что в этот раз она выбрала приложение, которым ещё никогда не пользовалась, – просто так, для разнообразия и из жажды приключений.
Из вечной сосущей пустоты.
Говорят, в облике Роланда мэра больше не видели. Говорят, он стал всё чаще заглядывать на элитные закрытые вечеринки – кинки-пати, свингер-пати и прочие «пати», сводящиеся к оргиям (если повезёт) или тоскливому наблюдению за чужими утехами (если повезёт меньше), с ремнями и наручниками, под неоновым светом, сотни евро за вход. Правила о безопасности, взаимности, озвученном согласии, et cetera, et cetera. Общепризнанная полиамория.
А если по-честному – сообщество травмированных людей (и не только людей), пытающихся хоть как-то залечить свои раны.
Неужели Ви, смертная ведьма, смогла нанести рану самому дьяволу?..
Алисе не хотелось об этом размышлять; она вернулась к вялому перелистыванию анкет и фото. Голые торсы, не самые симпатичные лица, скачанные с интернета размытые картинки с плётками и ремнями, непременные фото с котиками или собачками – видимо, чтобы задобрить...
Стоп. Она приподняла бровь.
Коротко, шутливо и провокационно: «Фурри-художник. Если будешь плохо себя вести – нарисую арт с твоим участием».
Она поёжилась, вспомнив Эшли – покойную девушку Даниэля. Та тоже рисовала фурри-арты; любила изображать себя и его в виде страстно совокупляющихся человекособаки и человековолка. Что ж, каждому своё.
Но... Может, это и вообще враньё. Шутливое враньё, и никакой он не фурри-художник.
Возраст – девятнадцать лет, но выглядит ещё моложе; почти как подросток. Ему точно есть восемнадцать?.. Милое белокожее лицо с аккуратным маленьким подбородком, хитрые тёмные глаза – большие, но чуть раскосые, отдающие чем-то азиатским. По-лисьи лукавая улыбка. Кокетливое фото в ванной – с пушистыми растрёпанными волосами всех цветов радуги. Фото в полупрофиль, в тени, лица почти не видно – с густо-фиолетовыми волосами, мерцающими, как ночь. И...
На третьем фото она споткнулась в своих упорядоченно-ироничных рассуждениях.
Розовый неон, грубо выхватывающий из мрака нежные черты – шею, ключицы в вороте полурасстёгнутой чёрной рубашки, чёткие линии скул и подбородка. Слегка, будто в жажде, приоткрытые тонкие губы; тень улыбки – еле уловимая тень, блуждающая по ним. В тёмном блеске глаз под густыми ресницами – глубокая печаль, чувственность, вызов; женственность, томная усталость куртизанки, пресыщенной мирскими удовольствиями, снисходительное утешение от прекрасного ангела смерти. Воплощённый декаданс; длинные тёмные пряди волос лениво ласкают шею. Ракурс чуть снизу и сбоку – так, будто кто-то должен перед ним преклониться. Еле видный манерный намёк на бугорок соска; ни волосинки на шелковистой груди и животе, никакого открытого обнажения – ничего лишнего. Белые острые зубы поблёскивают, как у голодной ласки.
Очень грамотное фото. Давно она не видела таких грамотных.
Со времён Даниэля?..
Алиса встряхнула головой, прогоняя наваждение, и нажала лайк. Взаимный лайк и сообщение от него пришли почти сразу.
«Пойдём пить текилу?»
Резко, прямо и просто – идеально для манипулятора. Она улыбнулась, чувствуя приятное волнение.
Наконец-то что-то интересное. Не «привет, расскажи о себе?» Наконец-то пахнет игрой.
«Предпочитаю вино», – так же кратко написала она. Стоит ли сегодня куда-то ехать?.. К нему – конечно, не стоит; а если просто встретиться...
Почему бы и нет? Чем она хуже мэра на его вечеринках? Он выкладывает фото с синяками засосов на шее – в разных обличьях; видимо, чтобы самоутвердиться после поражения от Ви, – а она должна сидеть дома и играть в монахиню?
«Не люблю вино. Но каждый может пить своё, если пойти в бар», – резонно отметил её юный темноглазый собеседник.
«Бар – отличная мысль, – поддержала она. – Встретимся через час на Площади Революции?»
...Её визави опаздывал. Алиса нарезала уже четвёртый или пятый круг возле помпезной колоннады золотисто-коричневого здания, похожего на торт.
Она, конечно, рановато приехала – но всё же.
«Как тебя, кстати, зовут? – замерзающими пальцами написала она – приложение было анонимным, и они, как ни нелепо, до сих пор не представились. – Я Алиса».
«Амир», – тут же ответил он. Она задумалась. Совсем не похож на араба или ещё какого-нибудь выходца с востока – но мало ли у кого какие гены. И всё же...
Странное чувство. Это имя ему не подходит – плохо сидит, как чужая одежда. Оно выдуманное. Алиса сама не могла объяснить, откуда в ней такая уверенность.
На переходе у торгового центра засигналили; кто-то опять нарушил правила в вечернем свете дворцов и фонарей. Алиса машинально повернулась туда.
– Давно ждёшь?
Мягкий, бархатный голос – но при этом довольно высокий, гибко-подвижный. Вздрогнув, она оглянулась.
– Как тихо подкрался.
– Как положено хищникам, – засунув руки в карманы худи, парировал он; улыбнулся – в темноте блеснули мелкие и острые, как у ласки, зубы.
Вампир?.. Ну уж нет – наверное, просто шутка.
Сколько, чёрт побери, ему лет?..
Белокожее лицо с аккуратным маленьким подбородком, длинные пушистые пряди – густо-фиолетовые, как ночное небо, – в полумраке кажутся почти чёрными; чёрно-розовое худи, узкие джинсы, чуть раскосые хитро-наглые тёмные глаза, блестящие каким-то нездоровым блеском. Мальчик из аниме.
И на вид ему можно дать сколько угодно – хоть двадцать пять, хоть четырнадцать. Ей стало не по себе.
– Сколько тебе, говоришь? Выглядишь... Прекрасно, но слишком молодо.
– Мне-то? Двадцать восемь, – спокойно усмехнулся он, повторив её возраст.
– Ну, это уж вряд ли... Меня, собственно, в основном интересует вопрос совершеннолетия, остальное вторично, – растерянно пробормотала она.
Они пошли рядом, и её обдало облаком его парфюма – острый, яркий, плотоядно щекочущий горло аромат; дерево, какие-то травы, кожа, сандал, пряности – что именно?.. Непонятно; но всё вместе сбивает с ног, обдаёт едва уловимым теплом чего-то чувственного и запретного. Очень взрослый запах. Наверное, дорогой.
Амир. Нет, совсем не подходит. Алиса покосилась на него; острый, с маленькой горбинкой на носу, профиль белел в сумерках, лёгкий румянец розовел на нежных скулах. До чего он весь маленький – чуть выше неё, стройный, изящный, с аккуратно-точёными маленькими ладонями, с узкими плечами и небольшими стопами в дорогой брендовой обуви. Но эта миниатюрность ему идёт – в отличие от большинства мужчин.
Крошечный хищный зверёк – не менее опасный от того, что крошечный. Роскошная статуэтка.
– А в чём проблема? Боишься, как бы я не оказался твоим студентом, если пойдёшь преподавать итальянский? – всё ещё лукаво улыбаясь, подколол он.
– Да нет. Просто не хочу, знаешь ли, брать грех на душу – у меня их и так предостаточно, – в тон ему отшутилась она.
– Грех на душу, значит... – со странной усмешкой протянул он. – Ты у нас, значит, поборник нравственности?
– Не то чтобы. Но сесть за растление малолетних не хотелось бы.
– То есть ты боишься не греха, а преступления? Так и говори. Нравственность и страх перед законом – разные вещи.
– Да, но часто одно – прямое следствие другого.
– Ну, это уже софизмы. Боишься-то ты сесть, а не растлить меня, – едко отметил он. И не поспоришь. – Мне двадцать восемь, говорю же. Ну или, если хочешь, двадцать четыре. Какая разница?
– Есть разница. Великоват разбег... Тебе и в бар-то нельзя, если тебе нет восемнадцати. А я тебя позвала.
– О боже, какой ужас! – он картинно всплеснул руками; тёмные глаза расширились, стали беззащитно-большими, как у ночной птицы. – Наверное, по мне видно, что я никогда алкоголя не пробовал?!
– Не видно, – признала она. Поглубже запахнула пальто; в груди нарастала смутная тревога. – Ну... Что ж, если я выясню, что тебе всё-таки меньше восемнадцати, всегда можно будет сбежать. А утром стереть диалог. Благо, личных контактов я тебе не дала. Позорно сбежавший переводчик.
– Как по-твоему, мне приятно это слышать? – резко изменившимся тоном спросил он – холодно, сухо, почти с агрессией. Алиса сглотнула внезапный комок в груди, замедляя шаг.
– Я... Извини. Просто нервная болтовня.
Что это было – он только что осадил её? Он – незнакомый парень, похожий на подростка?..
– Ты здесь недалеко живёшь? – спросила она, чтобы сменить тему.
– Ага. Но ещё путаюсь в улицах – недавно переехал. Поэтому и опоздал.
– А откуда переехал?
– Издалека, – улыбнувшись уголком губ, обронил он.
Просто вечер загадок Шахерезады. Алиса вздохнула.
– Я тоже издалека. Из...
– Улица Жуковых Кавалеров. Они что, изучали жуков? – приподняв брови в очаровательно наивной гримасе, вдруг перебил он, указывая на табличку с адресом. Алиса выдавила улыбку, гадая, правда он не знает – или это очередной блеф.
– Нет. «Жуковы кавалеры» – европейская литературная группа девятнадцатого века. Я немного изучала их переписку, когда работала в гранте.
– И как, обсуждали они что-нибудь смешное? Мемами перекидывались?
– Ну точно, мемами, – хихикнула она. – Хотя... Своего рода и это тоже. Смешные картинки, прозвища. Рассказы о том, как у кого прошла диарея или подагра, за кого чья сестра вышла замуж, чья лошадь проиграла на скачках. Обычное бытовое общение. Интересное чувство бывает, когда этим занимаешься.
Он тихо хмыкнул, взъерошив пятернёй волосы – небрежно-очаровательный жест. Потом вдруг бесшумно шагнул на бордюр и пошёл по нему, аккуратно удерживая баланс – наконец-то стал значительно выше.
Сколько кошачьего кокетства в каждом упруго-мягком движении. Сколько упоения собой. Глядя на него, Алиса вспоминала Ноэля, Даниэля, Роланда – и сердце странно, грустно щемило.
– И тебе не скучно? Возиться с этими письмами.
– Не скучно. Я по жизни девочка-ботан, – сообщила она, решив поддержать его весело подначивающий подростковый тон.
– Со слабостью к маленьким мальчикам?
– Нет. К садистам-манипуляторам, – подумав, призналась она.
Он хихикнул. Улыбка снова блеснула во мраке оскалом маленькой грациозной ласки – лениво, снисходительно расползлась по тонким губам.
– О! Тогда мы с тобой точно поладим.
– Вряд ли ты чем-то меня удивишь. – (Это похоже на вызов; заметит ли он? Да, в общем, неважно. Они свернули куда-то в переулок – прочь от лепнины роскошных подсвеченных зданий, в темноту). – У меня, например, был альфонс, которого я содержала. Он в итоге меня обобрал и за полгода разнёс в щепки мою психику. Еле выжила. А ещё...
– Вот и твоя главная ошибка – надо было содержать меня, а не его! – звонко рассмеялся он, спрыгивая с бордюра; Алису снова обдало густым горьковатым ароматом духов. – И выжила же, правда? Значит, тебя всё ещё есть чем удивить!
– Ну...
– Тебе же двадцать восемь, да? Значит, уже не сможешь умереть в двадцать семь – какая жалость!
«Пыталась недавно, в двадцать восемь – не вышло». Нет, это перебор.
– Ну, я не Курт Кобейн. И вообще не наркоманящая рок-звезда, чтобы позволять себе такую роскошь.
– А вообще пробовала что-нибудь? – быстро покосившись на неё, спросил он.
– Только траву, один раз. И мне не понравилось.
– Ясненько... А ты знаешь, куда мы идём?
– Честно говоря, нет. – (Она смятенно остановилась посреди переулка, под фонарём; провела рукой по лицу, снимая паутину наваждения. Что это такое, почему так колотится сердце?.. Что-то странное). – Собирались в бар, но я как-то... Забылась.
– Веди ты, я в центре ничего не знаю, – распорядился он, смахивая невидимую пылинку с плеча.
Куда бы отвести его? «Дом Ночи»? Нет – слишком высок риск встретить знакомых. И вряд ли он любитель фэнтезийной эстетики. «Фантазии Матисса»? Слишком скучно и вычурно для него, пожалуй...
– Да без разницы. Пойдём наугад, – постановила она.