Гранд-Вавилон: Гладиатор

Глава третья. Эпизод третий

***

Месяц спустя. Май

Кровь всё не останавливалась. Вся поверхность ног ниже колена и рук ниже локтя – филигранно исполосованная поверхность – сочилась кровью, саднила, горела; шипя сквозь зубы, Алиса снова прижала к ранке ватный диск. Точно так же горели болью глаза – будто бы из головы, изнутри. Однажды мэр – Роланд – в шутку спросил её: «Как ты так много плачешь – у тебя глаза не болят?» «Болят, очень, – серьёзно призналась она. – Особенно наутро. Болят и отекают. Просыпаешься с изысканной внешностью азиатки. Чуть опухшей азиатки, правда».

Ныл затылок, испуганно билось и затухало что-то под рёбрами. Она запрокинула голову, упёрлась затылком в стену, глядя в потолок, в безжалостно-яркие лампочки. Стиральная машина, душевая кабина, унитаз, раковина. Зелёная зубная щётка, жидкое мыло с ароматом кокоса, шампунь, бритвенные станки, гора одежды, готовой к стирке. Обыденность.

Всё та же обыденность. Она всего лишь в своей ванной, на холодном кафеле – сидит, прижав колени к груди. Это важно не забывать. Пускай вокруг подсохшие капли крови и заляпанные буро-бордовым ватные диски. Это просто детали.

– Алиса. Тебе нужна помощь. Медицинская. Признай, что психолог не помогает.

Она с ненавистью покосилась на телефон; на экране застыло зеленоглазое прекрасное лицо с тату 1312 над бровью – лицо, которое ей сейчас хочется заживо разодрать ногтями.

Смотрит грустно и участливо. Позади него – пальмы, неоновые огни, здание с высокими сверкающими окнами. Мэр улетел в Дубай по каким-то делам – не с Ви, только с парочкой приближённых; ходили слухи, что там разбушевалась некая группировка арабских ифритов, которую следовало приструнить. Алиса сглотнула горько-солёную слюну.

– Я уже извинилась. Я... Сорвалась. Прости.

– Ты снова назвала меня животным, – бесстрастным низким голосом напомнил он. Она отвела глаза, выковыривая из упаковки новый ватный диск – для руки. – Тварью, мразью, предателем, трусом... Как там ещё? Мне продолжать цитировать?

– Нет. Я...

– Я уже говорил, что не потерплю оскорблений. Что, как только услышу хоть одно оскорбление, прекращу разговор. Говорил или нет?.. Но до сих пор не отключаюсь. Суди сама, дорога ты мне или нет.

Усталый, неимоверно усталый снисходительный тон; она стиснула зубы, прижала щипучий, пропитанный перекисью водорода диск к самой глубокой змеистой царапине на руке. Стараясь не думать об этой снисходительности.

Если думать о нём вот так (по-честному?..) – её снова сорвёт.

– Я сказал тебе как есть, – продолжал он, щёлкая зажигалкой у сигареты; на секунду изображение размылось, разложившись на пиксели – но тут же вновь стало чётким. Алиса шмыгнула носом. – Ты просила быть с тобой честным. Вот – теперь я честен с тобой. Я хотел бы быть друзьями – насколько это возможно, – потому что не хочу, чтобы ты лишний раз страдала. Ты и так близка к пределу терпения. – (Лжец). – Поскольку теперь у меня нет веры ни тебе, ни ей, во мне всё это рушится. Все эти шаткие конструкции рушатся в моих планах, понимаешь? Ты предала моё доверие, когда слила ей мою личную информацию, потом ещё и ткнула меня носом в свои фото с Эмми – а она... Тоже кое-что сделала – всё-таки не буду уточнять, что. И теперь я... Чувствую, что не хочу больше всех этих ограничений. Обязательств. Обещаний. Всего, чем я сам себя зачем-то связал, вдохновившись и ею, и тобой. Понимаешь? Ты дорога мне, я всё ещё очень желаю тебя как женщину, но... – он затянулся поглубже. – Я хотел бы немного, как бы сказать, пойти во все тяжкие. И не хотел бы, чтобы ты это видела. Поэтому для нас обоих лучше, чтобы ты стала просто моим другом. Чтобы если я и остался с кем-то в «отношениях», то с ней. Потому что она это примет, а ты нет.

Пойти во все тяжкие. Проводя ватным диском вдоль царапин, она попыталась представить, что это значит, – и горло сжалось в приступе тошноты.

Ночь с Лу и Даниэлем, юные разгорячённые тела, сумбурная возня под одеялом. Чем ты сама лучше? Разве лучше?..

Может, и лучше. Я любила его.

– Я не знаю, как быть тебе другом, – хрипло выдавила она, отбрасывая ватный диск в бесформенную бело-бурую кучу. – Я... Не смогу. Не могу даже это представить. Всё снова... Снова именно так, как я ненавижу, – она всхлипнула, закрыла глаза – проклятье, как жжёт под веками, – с усилием проглотила новый постыдный спазм. – Когда я верю, привыкаю, привязываюсь, а потом... Потом вот это. Обязательно, всегда. «Алиса, ты хорошая, замечательная, чудесная – но, знаешь, иди-ка ты нахуй. Я не готов терять тебя как человека, друга, собеседника (нужное подчеркнуть), но спать и встречаться я буду с кем угодно ещё». Знал бы ты, как это достало!.. – (Боль судороги проломила тело; она скрипнула зубами, прогибаясь в спине, – кажется, что-то скоро прорвёт её изнутри – и лучше бы прорвало, честно, лучше бы расхлестало в клочья, лучше бы всё это просто закончилось. Лучше бы). – Я это просто ненавижу! Это омерзительно! И теперь – ты делаешь то же самое. Хотя говорил о чувствах, о том, какая я особенная, не как другие смертные, столько было красивых слов... Я не хочу. Не хочу и не могу дружить с тобой – особенно когда у тебя его лицо. Да и когда нет – тоже. Ты мне не друг!

Он грустно вздохнул – видимо, уловил степень клокочущей ядовитости, с которой она произнесла слово «дружить».

– Слушай, я-то не против продолжать. Да, меня достали нервотрёпки и разборки, я на это не подписывался и терпеть их больше не готов. Я буду их пресекать, как и говорил. Мы можем продолжать – без обязательств. Но... Тебе-то самой будет каково?

– Тебе так важно спать с кем-то другим? Просто сам факт этого? – зажмурившись, выдохнула она. В висках пульсировала боль – она сбилась со счёта, сколько раз сегодня уже задавала этот вопрос. Мучительный день; с самого утра – мучительный. Он, наверное, рад, что он на расстоянии и не видит этой кровавой бойни. – И ради этого ты готов отдать всё, что между нами, всё общение со мной – ради какой-то рандомной бабы?!

– Алиса. Ты опять забываешься.

– Окей, хорошо. Рандомной женщины. Леди. Дамы, – она пересела поудобнее, впервые почувствовав, как затекла спина. Язвительность отрезвляет. – Так или иначе – готов отдать? Получается, что готов. Раз тебе возможность выебать кого-то на стороне важнее всего, что нас связывает!

– Ты не понимаешь. Дело не в самом факте. Не в том, что мне нужно кого-то «выебать», – давя сигарету в пепельнице, отрезал он – на грани усталости и раздражения. За его каштаново-золотистой густой шевелюрой строптиво трепетали пальмы. – Я просто хочу почувствовать, что свободен. Не связан никакими обязательствами, никому ничего не должен. Я не буду никого специально искать, но, если подвернётся случай – больше не хочу себя ограничивать. И не буду.

Подвернётся случай. Она задрожала от нового приступа чёрной, животной ярости, ярости и отвращения – но снова силой остановила себя.

– Ты и так знаешь, что свободен. Зачем эти подтверждения?

– На словах – да. А на деле? На деле меня давно никто так не загонял в угол, как загнали вы с ней, – он усмехнулся, приподнимая бокал виски. – Тут салют в вашу честь, конечно.

– То есть ты ставишь мне ультиматум? – обессиленно выдохнула она. Сколько она уже сидит так – два часа, три?.. Хочется вытянуть ноги – но страшно: кажется, что кожа лопнет от адской боли при малейшем движении. Так тебе и надо. Ты всё это заслуживаешь. – Либо мы становимся просто друзьями и между нами всё кончено, либо... Я просто смотрю и жду своей казни? Жду, когда ты это сделаешь?

– Не драматизируй. Ты знаешь, что ты тоже свободна и вольна делать что хочешь, с кем хочешь.

Лучше бы ревновал меня, как раньше. Вот чёрт.

– Я не хочу. Я делала такое только назло тебе. Ты знаешь, что это разные вещи.

– Ну, значит, попробуй сделать не назло, а по собственному желанию. Как твой мужчина я этого не хочу – но с точки зрения твоего друга пожелал бы тебе именно этого.

– Как великодушно, – едко прошипела она.

– Спасибо, – серьёзно сказал он.

Ненавижу. Как же я всё это ненавижу. И себя, и его. Всё это.

– Например, в августе я планирую снова поехать сюда, в Дубай – но уже не по работе, а просто для себя, – продолжал он, будто не выдержав затянувшейся паузы. – Отдохнуть. Развеяться. Ощутить свою свободу. Пройтись по барам и клубам, как в старые времена. И если мне попадётся какое-нибудь интересное приключение – я не буду останавливать себя обязательствами. Потому что никакие обязательства ни перед тобой, ни перед ней меня больше не держат. Потому что я так решил.

– Но при этом ты утверждаешь, что испытываешь к ней чувства? И они не становятся слабее – в отличие от чувств ко мне?

Он склонил голову, словно в приступе вины, и глухо пробормотал:

– Да, всё так. Мои чувства к тебе медленно угасают, а к ней всё на прежнем уровне. Врать не буду.

Светлое каре, вызывающая белозубая улыбка. Алиса до боли вонзила ногти в ладони – пропитываясь коконом боли вся, с ног до головы. Почему каждый раз так больно слышать это? Почему – хотя раз уже далеко не первый?..

– Что же это за чувства такие – если ты не учитываешь обязательства? Если тебе всё равно, каково будет твоему партнёру? Если даже риск потерять его не пугает тебя – лишь бы исполнить минутную животную хотелку?

– Опять «животную», – осуждающе отметил он.

– Извини. Суть ты понял.

– Я об этом уже говорил. Для меня чувства не связаны с обязательствами. Уж вот такой я – какой есть.

Отвратительный жестокий ублюдок.

– Тогда это не чувства, а самообман, – усмехнулась она. – Или просто обман. По-настоящему ты любишь только себя.

– Спасибо, конечно, за твою точку зрения, но я о ней не спрашивал, – сухо сказал он. – Ты точно дальше намерена меня оскорблять? Тебе напомнить, как полчаса назад ты в слезах и криках умоляла меня оставить всё как есть – хотя бы без обязательств, только не уходить? Напомнить?

– Нет.

– Ты кричала, как будто тебя изнутри режут.

– Хватит.

– Знаешь, что мне сказал твой дружок Горацио, когда я с ним в последний раз беседовал?

Она вздрогнула. Очередной блеф?..

– Что же?

– «Оставьте её в покое. Это несчастная женщина, и она не может за себя отвечать. Ей нужен врач».

Алиса покачала головой.

– Ты врёшь. Он не сказал бы так.

– Ну, может, словами помягче. Но суть я передал верно.

Снова дрожа от обессиленной ненависти, она хотела ответить – но её прервал робкий стук в дверь.

– Как ты там? – тихо пролепетала Эмми. Точно, она же всё ещё здесь. Зашла к ней в гости – и застала всю эту отвратительную сцену. Алисе хотелось взвыть. – Это, я... принесла тебе воды. И успокоительное. Откроешь?