Князь Юсупов открывает глаза

Первый раз

Выздоровление шло полным ходом, и все же сиятельный князь не мог взять в толк, зачем его спасли? Его сокровища не шли ни в какое сравнение с царскими, да и секретов как таковых он не знал, военными тайнами не обладал - жил довольно тихо и скромно. Даже его слуги отзывались о нем, как о хорошем князе, не лютующем. Так неужто чекист решил его приберечь для чего-то, для каких-то своих планов? От одной мысли, что он может опуститься до такого, его пробирала дрожь и вовсе не хотелось в подобное верить, но тем не менее… Это же чекисты. Последний осмотр ему запомнился тем, что доктора, пожалуй, осмотрели его с ног до головы, прописывая все в медкарте. Унизительное зрелище, знаете ли, учитывая, что караул стоял в комнате и рассматривал его ничуть не менее бесстыдно, чем доктора, которым это следовало по долгу работы. Шрамы уже поджили, даже швы сняли, но красные бугристые рубцы на месте порезов еще долго будут напоминать князю о том, что случилось, и о том, как он не смог довершить начатое. Короткая дорога из лечебницы под конвоем, сырая одиночная камера… Интересно, он хочет его сломить? К чему это все? Князь уже и не сомневался, что информация вся давно есть у чекиста, наверняка он все знает, а значит, и информация ему уже не нужна. Так в чем же дело? Быть может он хочет его продавить, узнать что-то еще?

Кормили тут сносно, даже было более менее тепло, хоть от стен и веяло могильной сыростью. Робу выдали одну, потасканную, но тем не менее, ходить в ней можно было, она была даже без дырок – ему повезло. Два дня его не трогали. А после снова яркое бьющее в глаза солнце и тот же чекист перед ним, сидит, улыбается… Князь даже брови вздернул, он-то надеялся, что Бессонов остался в прошлом, в том кабинете, ан нет. Снова тут. Феликс только головой покачал.

Но Бессонов все же крепко разозлился, и это была не разовая вспышка злости: он многое про князя Юсупова мысленно для себя решил и многое вывел об его характере. Слишком они разные, сказал тот, одному другого не понять? О нет, Бессонов постарается понять - но во благо использовать вытянутое больше не станет. Поэтому он не явился, даже когда князя отконвоировали назад, и сопровождать не стал, решив, что полезнее будет разобраться в его деле досконально. Зато выделенную ему камеру обошел заранее и тщательно, а то мало ли, вдруг торчит где расшатавшийся гвоздь... Кто знает, на что способен отчаявшийся человек? Камера была маленькая, темная, сырая, но зато как удобно будет вновь таскать его отсюда к себе! Если тот вновь ослабнет, не выдержав местных суровых условий, была у Бессонова и ещё одна идея: раз он теперь единолично заведовал всем местным управлением, то мог попросту заменить меру пресечения и по вечерам, расписываясь в журнале, попросту уводить его к себе - Бессонова перевели на новое жилье, и теперь он один обитал в высоком мезонине бывшего дворянского особнячка. А там уж мог сотворить с князем что угодно. А в том, что хотелось ему отыграться за то, что князь с собой вытворил, это точно. Правда, так с ним тоже никакого покоя, но Бессонов уже и не воспринимал это как помеху: какая разница, если и так, и так перед глазами стоит его мягкая улыбка. А воображение рисует позы, которые тот принимает - они одни чего стоят, молча уже об мягком голосе и о тех слабых, еле заметных намеках, которые он кидал ему.

Так что когда бывшего князя Юсупова вновь вернули в камеру, ему стоило большого труда не вызвать его к себе сразу, а выждать день-два. Держался тот молодцом, хотя смертельная бледность осталась, и судя по тому, как поморщился он при виде яркого света, бьющего в кабинете чекиста в окна, стало ясно, что в камере привык к полумраку.

- Добрый день. Садитесь.

Кандалы он велел оставить у него на руках.

- Хотел между прочим спросить, не бывший ли поручик Штольц обеспечивал связь между вами и принимающей вас стороной в Англии? Не трудитесь возражать. Он все ещё в бегах, но управление внешней разведки к нему подбирается, как и к вашей семье. Подтвердите его участие в вашем побеге - обеспечите им немного спокойствия. Второй мой вопрос касается горного инженера де Шево. Он хотя и перешёл на сторону коммунистической власти, но, как я обнаружил, разбирая ваши семейные записи, является вашим дальним родичем, так что и с ним неплохо бы разобраться, - и он кинул на князя острый взгляд.

- Я слышал эту фамилию в детстве пару раз. Но точно сказать по поводу родства не могу, много однофамильцев. Так что не знаю. Что до моей семьи, прекратите мне ею угрожать. Они под защитой Англии, и попытка надавить на них приведет ваше руководство к дипломатическому скандалу. Что вам надо, Бессонов? Вам именно? Для чего вы на обычного заключенного истратили столько лекарств, сил и прочего? Вот только не надо мне говорить, что вы служите, и все остальное – даже если бы у меня что-то было, и вы бы что-то нашли, продвижению по службе это бы не помогло, ну да, в копилку бы сложили, и убрали на дальнюю полку. Я и близко не имею такого влияния, как многие из моих бывших друзей, да и последние годы жил спокойно и не высовывался. Так что же надо именно ВАМ?

- Что? - Бессонов усмехнулся. - Какой еще дипломатический скандал? Англия нас как страну еще и не признала даже, так что чего бояться? Пролетариату терять нечего, кроме своих цепей!

Вопрос о том, что же надо именно ему, чекист проигнорировал - в этом кабинете он задает вопросы. Хотя стало ясно: князь понял-таки его интерес, догадался... Может, и стыдиться уже нечего? В чем, и впрямь, его интерес?

Он снова посмотрел оценивающе на князя: многие взгляда чекиста боялись, но этот сидел со спокойно-обреченным лицом, опустив ресницы. И даже нелепая арестантская роба сидела на нем как-то обличая его происхождение: то ли ворот чуть съехал, почти обнажая плечо, то ли за всей мешковатостью складок угадывалась стройная фигура и гордая осанка. И лицо это, не утратившее спокойного очарования и мягких черт, пусть и со ссадинами на скуле и на виске... Не жалеет же он этого падшего аристократа, в конце концов? Зачем его жалеть, он угнетатель, его должны приговорить к высшей мере, и только он, Бессонов, будет заботиться, чтобы этого не случилось и заменили все же ее двадцатью годами исправительных работ, на это власть сейчас шла охотно.

- А вопрос свой я задам еще раз. Подумайте о семье и о том молодом инженере, не ломайте им жизнь. А это можно устроить, если будете... чуть сговорчивее, - и он встал из-за стола, перехватив худое запястье, после чего потянул его куда-то в угол кабинета, бывшего графского зала.

Неприметная выкрашенная темной краской дверь распахнулась - а за ней обнаружилась целая анфилада, коридор из пустых залов, ведущий в пустовавший до сих пор флигель - туда он его и потащил, дверь захлопнув. Тут их никто не услышит, разве что на улице редкий в это раннее время прохожий обернется, но не бросится же он арестанту на помощь в здание всесильного ЧК? Нет, сумасшедших нет.

И сам Бессонов впервые отдался страсти, прижал князя к стене каком-то темном углу, ужаснувшись мимоходом, какой тот худой, все ребра пересчитать можно, а затем жадно втянул слабый запах его кожи - запах простого хозяйственного мыла, а еще его собственный, и получил истинное удовольствие при виде того, как князь опешил.

- Мне тебя надо, - хриплым шепотом сообщил он ему в приступе яростной откровенности. - Расскажи мне, как ты...

И он не закончил, вспомнились сразу и ходившие слухи, и те найденные стихи, и записка к какому-то бывшему царскому офицеру, "Приходи непременно, скучаю до безумия", что там - весь его облик говорил об этой мягкой податливости и вместе с тем благородстве, которого самому чекисту так не хватало - он и впрямь большую часть времени рядом с ним чувствовал себя зверем.

Хотел было Феликс поинтересоваться, как он поможет своей семье, если вдруг признаёт инженера относящимся к своей семье, или как это поможет ЧК, если он его даже в глаза не видел за столько лет - а это действительно была правда. Хотел было, да не успел, когда его за руку схватили, а следом протащили куда-то. Феликс уж было подумал, что ему сейчас расстрел покажут, или припугнут чем, но нет..... Кажется, чекист сдался быстрее, чем он думал. Хотя казалось бы, Юсупов утратил своё очарование, похудел, дурно пах, подстрижен коротко (в лечебнице опасались вшей, спасибо, что не налысо хоть), а вот всё туда же.

- Рассказать вам что?

Феликс впервые поднял взгляд из-под всё ещё пушистых ресниц, рассматривая лицо Ивана впервые так близко. Заинтересовался бы он им, если бы они встретились в другой обстановке? Возможно. Было в нём что-то.... Звериное. Сильное. Такие всегда идут до конца, и Феликс не сомневался, что рано или поздно чекист-таки достанет из него всё, что захочет.

- О своих любовниках? Или о том, как я их ласкал? О чем же, товарищ Бессонов, вам рассказать?

Он вдруг подался вперёд, глядя ему в глаза серьёзно, строго, будто высматривая там что-то, и - каков подлец! - даже и не думая отрицать то, что любовников у него было несколько! - чуть улыбнулся.

- Или же вам больше интересны их имена, даты рождения и фамилии? Можете не торопиться искать, всё они уже на том свете перед Господом и не попали в ваши руки. Один я тут задержался.

Он уже понял, что чекист не может от него отвести и взгляда. Может, и перевёлся сюда поэтому? Или всё же повышение? Что он теперь будет делать, приставит к себе или будет вызывать и приказывать ублажать себя, делясь теплом тела?

- Да... Да, - только бессмысленно выдохнул Иван, не убирая рук с его талии, и продолжая рукой пробираться дольше, под грубую ткань его робы. Он хотел поцеловать или пройтись по коже лица ладонью, но потом этот жест показался чересчур интимным, личным, и он задумался, а потом нахмурил широкие темные брови, выслушивая насмешливый ответ. Когда понял, что князь дарил себя многим, и вовсе внутри вспыхнул нелогичный совершенно гнев, но захлестнул его быстро, и Бессонов хлестнул его по лицу, как бы в наказание за бесстыдство, а затем отступил чуть-чуть, приходя в себя. И что делать теперь? Признать, что он рядом с графом сам не свой? Вообще хоть что-то признать из своих чувств? Нет уж. И он оттолкнул его, заставив удариться об стену, и одарил ещё одной пощечиной.

Голова его слабо мотнулась, князь схватился за щеку, и выдохнул, пережидая то, как поплыло перед глазами – рука у Бессонова была тяжелая. Даже смотреть не надо было, чтобы почувствовать то, как чекист перед ним пылает гневом, видимо, не желая признаваться в своей слабости или жалея, что показал ее так рано. Неужто думает, что он его будет шантажировать? "Глупец, – невольно подумалось князю, - ведь там, где есть сердце, разуму места уже нет".

- Полегчало? – с усталым сарказмом Юсупов взглянул на ударившего его и руку от лица оторвал, подумав, что синяк и ссадина теперь еще дольше не заживет. – Или вы вините меня в том, что хотели это знать? Чем вызвана ваша злость? Мы не маленькие дети, и у каждого за плечом есть те, кто остался в прошлом, так в чем же дело, Бессонов? Или же дело в том, что вы не желаете признаться, что это желание вам не скрыть?

С каждой фразой, что он говорил тихо, но неотвратимо, он подходил ближе, пока не оказался практически рядом с Бессоновым, так что тепло его вздохов касалось кожи чекиста. Тот дернулся, руку на наган положил, явно угрожая, что применит его, но Феликс только фыркнул, кладя ладонь сверху и поглаживая пальцами, будто уговаривая, что делать ничего не надо.

- Ну так есть способ это проверить, товарищ чекист. Всего-то…

И он перевел ладонь на его плечо, прижимаясь разбитой губой к его, мягко целуя, не напирая, не требуя, только проводя языком по губам, проникая внутрь, лаская, но не более. Ладонь его уже осторожно поглаживала пах опешившего мужчины, а пальцы расстегивали тяжелый ремень.

Он хочет проверить? Ну так что ж… Хочет знать, как князь ласкал своих любовников, пусть и было их не больше трех? Ну так пусть на собственной шкуре узнает…

Оторвавшись от поцелуя и заметив удовлетворенно плывущие глаза чекиста, князь мягко опустился на колени. Ну, не княжья кровать, да уж, да и ласк тут особо не применить, в такой-то обстановке, но уж общее действо. Член у Бессонова был средний, необрезанный, но, к чести сказать, гигиеной он явно не пренебрегал – и на том спасибо. Сиятельный князь, право, боялся, что тот окажется как любой немытый мужик, и его самого своротит на всем этом действе, испортив впечатление, но уж раз так повезло…