Князь Юсупов открывает глаза

Снова вместе

Пришлось Юсупову прибегать к последнему средству.

Вырванный лист из тетради, чернила, что были средством роскоши, и вот плавные, красивые буквы ложатся на лист.

"Товарищ Бессонов.

Рад сообщить вам, что я добрался до места назначения, и хоть пару раз чуть не отдал Богу душу, сейчас нахожусь в добром здравии.

Я помню вашу доброту и хотел бы сказать, что перевоспитался и обеими руками за новую власть, осознав вашу правоту, что и доказываю ежедневным трудом на благо коммунизма.

К сожалению, есть рядом со мной люди, которые препятствуют моему труду, и угрожают мне расправою, коли я не уступлю им свой пост писаря.

Не могу сказать, что я очень им дорожу, и повинуясь приказу свыше, конечно же буду вынужден его освободить, для того лица, коего комендант сочтет более разумным для данной должности. Однако, я понимаю, что во главе его действий стоят личные причины, и также понимаю, что на должности учителя меня также не оставят, сослав дальше, либо и вовсе убрав меня с глаз долой.

С этими словами вынужден просить вашего покровительства, так как мои полномочия не позволяют мне более ни к кому обратиться.

Так же хотел бы подчеркнуть, что нынешние живущие в поселении совершенно недовольны комендантом, так как он иногда выпускает приказы зверские, обижает людей сверх меры, портит девок, а также прибегает к лишнему насилию и взяточничеству. Боюсь, что могут вспыхнуть беспорядки из-за его управления.

Засим ваш,

Ф.Ф. Ю.

P.S.: Искренне надеюсь, что вы еще не забыли меня."

Записка до адресата, само собой, не дошла, счастье ещё, что к самому коменданту в руки не попала, а к вышестоящему, к политруку, который стоял над десятком окрестных поселений (Феликс и тут сумел себя обезопасить). Записку, так и не менее, тот политрук швырнул ему:

- Вы вроде бы образованный и неглупый, как говорят, человек, а на что рассчитываете? Вы же понимаете, что в таком виде ваше письмо решительно никуда не уйдет? Будьте добры переписать.

Право, Феликс даже испугался, когда ему кинули записку в лицо. Нет, он подозревал что письма читают, но черт подери… Он ведь не писал там ничего такого, за что Бессонову могло бы попасть? Вроде бы нет. На счастье, переписав записку, политрук все же разрешил отправку. Он, конечно, и помыслить не мог, какого рода отношения связывают стоящего перед ним арестанта с благородным лицом и служащего ЧК из Ленинграда. Но человеком он всё-таки оказался понимающим: выразил желание помочь, по крайней мере, палки в колеса вставлять не стал и угрожать тоже. Причина была в том, что комендант, измучивший Юсупова, и этого политрука ухитрился взбесить пару раз, позволив себе сказать лишнего.

- Перепишите покороче... Не так явно, - последнее он добавил почти шепотом. - И там товарищ Бессонов, может, и захочет прийти вам на помощь. Он ведь бывший следователь ваш?

Чудом тот не потянулся к папке с его делом; а в том, чтобы просить у следователя помощи, удивительного не было: тут многим приходилось несладко, а иные добивались перевода на другие виды работ.

Так и попал короткий вариант записки от князя однажды в почтовый ящик к Бессонову; тот и не привык проверять его так часто, от кого ждать писем? Но когда понял, от кого, вцепился в него задрожавшими руками и вчитался в краткие скупые слова, задерживая дыхание. Его дорогой граф просит приехать - и явно чудился ему намек на какие-то печальные обстоятельства. Вот почему день спустя на стол уже к новому верховному комиссару ЧК легло заявление с просьбой о переводе.

- Уверены, товарищ?

- Да, - твердо кивнул Бессонов, и твердость эта понравилась комиссару.

- А почему именно туда? Устали, что ли, от кабинетной работы? Обычно все наоборот норовят попроситься в большой город, - улыбнулся он. - Впрочем, езжайте. Дело хорошее - способствовать становлению гражданской сознательности, участвовать в строительстве, налаживать быт. Светлое дело, созидательное.

И не без проволочек, но позволил. Прежнего коменданта перевели куда-то, Бессонов же отправился в дальнее поселение и в качестве коменданта, и политрука. Ехал он с волнением, не веря - неужели увидятся они вновь? А ещё понимал, что этого одного и хотел весь прошлый год.

Прежнего коменданта переводили куда-то поближе к Москве, чему он был несказанно рад, а потому сильного зла на Бессонова не держал, охотно согласился остаться на неделю, передать ему дела. Спросил, хохотнув, за какие грехи его сюда сослали, и только.

А через долгие три месяца донесся до учителя детский крик – новый политрук едет.

Вздрогнул Феликс, но детей не отпустил – да и где это видано, чтобы урок нарушался да дисциплина страдала? Потому малышне пришлось дописать цифры и буквы, и только потом гурьбой вывалиться на дорогу, рассматривая и машину, на которой приехал новый политрук (неслыханная красота для их глухомани), и то, как караульные в новой форме охраняют политрука, а уж через окошко можно было и разглядеть высокого статного мужчину… Обо всем этом ребята, конечно же, доложили своему учителю, а тот, улыбнувшись, отложил книжки да ручки и в огород пошел – молодой картошки накопать кустик, благо год был урожайным. Может быть даже мешка три соберет себе на том клочке, что был ему выделен за домиком, а точнее – брошен и зарос кустарником, который он руками да тупой лопатой выкорчевал весной. Тут же был кустик огурцов, помидоров, зелень, выменянная у матерей учеников, пара вилков капусты, и в самом углу – разрослись лесные анютки, украшая своей красотой и сглаживая серость бытия сельского учителя.

Он ведь знал, что немного ознакомившись, новый комендант непременно к нему придет, а потому на столе скоро стояли вареная картошка, ломоть хлеба, да кусочки жареной рыбы – рядом была река, и поселению не возбранялось там ловить рыбу. Сам он, конечно, не ловил – времени не было, но вот вчера ребятня принесла ему угоститься, он и пожарил. Лук, яйца – быт простой, но ведь и любовника пустым столом не встречают? Не больше часа прошло, машина была угнана, караул расквартирован по домам, а к нему, ну какое совпадение, направили нового коменданта. Точнее, он так решил, потому как с большой сумкой на плече Бессонов зашагал к нему - из окошка-то это видно, занавесочки-то прозрачные… Вгляделся в лицо его бывший граф, заметил и худобу и бледность и синяки под глазами, и взволнованный вид.. Кто ж так заметно волнуется.

Он даже улыбнулся себе под нос, расстегивая ворот простой сельской рубахи и поднимая глаза к двери – в сенях уже стучали сапоги, вот дверь потянулась на себя, и…

Бессонов замер в дверях, явно не ожидая, что ослабевший бледный граф превратится в вполне молодого мужчину, если уж не пышущего здоровьем, то уж и не умирающего точно.

- Добро пожаловать, товарищ Бессонов… Рад вас видеть, – усмехнулся князь, поднимаясь, и замирая – никто следом не идет? А обнять сейчас или потом? А вдруг зайдет кто? А может, он и забыл про него и знать не хочет? Как поступить-то?

Тот встал как вкопанный у двери - замер, по ощущениям, минут на десять (на самом деле меньше, конечно); никак не мог поверить, что вот оно свершилось, увидел его снова, своего князя...

- Ч-черт... Я-то думал, он тут умирает, письма покаянные пишет, а он!

Бессонов хлопнул его по плечу, и снова отступил на шаг, осматривая, и никак не мог наглядеться, в особенности на улыбку его, которая после всех голодных лет приобрела снова оттенок прежней мягкости. Но главное, что чекист сейчас понял - его ждали. И это перевешивало все остальное в его глазах. Он снова шагнул вперёд, опуская руку на плечо князя и встряхивая не то для новой пощёчины, не то чтоб прижать в самых горячих и объятиях... И вовремя понял, что в темноте их силуэт в окнах многое выдаст, а потому первым делом шагнул к керосинке и задул ее, и заслонку у печи прикрыл. А потом уже мог ощутить князь и объятия, причем решительные. Бессонов подхватил его за бедра и дотащил до примеченной в углу лежанки в один миг, и навалился сверху, перехватив запястья, и жарко зашептал:

- Я думал, его тут уже замучили, а он, притворщик! - и признался уже тише, совершенно открыто: - Я без него чуть разума не лишился, он тут цветёт...

Если в первый момент Феликс даже не понял, зачем Бессонов задул керосинку, то после, ойкнув и оказавшись в горячих руках, только поплыл от удовольствия - соскучился, черт чекистский...

- Я сначала чуть не умер, а после вспомнил, что ты запретил... Вот и цвету... Жду тебя.

Поцелуй выбил из него весь воздух, но ей-богу, князь только прижался сильнее, сжимая за плечи и вороша волосы Ивана, вжимаясь в него, чувствуя запах дороги, дешёвого одеколона после бритья, пота и бензина. Да и чем бы он мог еще пахнуть, учитывая, что нёсся он сюда на всех парусах?

У Бессонова на миг тоже мелькнула та мысль, что князь, пожалуй, и тут отыскал себе нового покровителя, и это была очень больно кольнувшая его мысль, а потому последующий его поцелуй в темноте был жадным и грубоватым, желающим взять свое. С возможным соперником он твердо решил разобраться, пока же одарил поцелуем, признавая наконец чувства, что ему было сделать, как вы понимаете, очень и очень сложно. Руки его гладили грубую рубаху и ощущали долгожданное тепло, без которого он так измучился - дальше, правда, не пошло, поскольку в смысле познаний в области однополой близости Бессонов был совершенно невинен.

Потому уже минут пять спустя лампа вновь зажглась, а еще через пятнадцать один приканчивал картошку с рыбой, не сводя глаз со второго.

- Ну, как ты тут? - Теперь он взял тон совершенно простой. - Кто тут тебя притесняет? Бумаги, конечно, этот ваш комендант запустил, но только в этом ли причина? 

Впрочем, когда включился снова свет, князь только сладко потянулся на лежанке, заметив, что Бессонов чуть не подавился, и поднялся, проходя к уголку с иконами - тут стоял небольшой колченогий столик, где лежали ручки, тетрадки, недоеденный кусочек хлеба, и заодно письмо его закопанное под всём этим, когда политрук его вернул.

- мне не разрешили это так отправить. Так что тебе дошёл укороченный вариант. Вот полный.

И письмо своё он всё же протянул ему с некоторой мстительной мыслью, что пусть прежний комендант побегает, сколько крови он ему попил!

- Я пока травки заварю. Чаем не богаты, не коменданты же. Местные научили, что собирать можно.

Так что пока он открывал заново заслонку, да от пучка сухих трав отламывал кусочек, чтобы вскипятить в корявом ковшике, Бессонов мог прочитать само письмо, а после вновь застучать вилкой по тарелке, обдумывая ситуацию.

- Неплохо живёшь, ваше сиятельство!

- Огород за домом, товарищ Бессонов, никаких готовых харчей... Чай не князи! - в тон ему ответил Юсупов и усмехнулся, черпая воду из стоящего рядом вёдра - только вечером из колодца принес, да снимая кочергой один из маленьких блинов на печке, ставя в него ковшик и дров подбрасывая.

В тишине, он всё же задал вопрос, мучавший его весь год.

- Где ты был так долго? Почему не приехал сразу?

- Служебку о переводе сюда я подал сразу, как узнал, что тебя увезли, да Менжинский, скотина, порвал ее. Спрашивал, в каком качестве хочу сюда поехать - мол, если заключенным, так хоть сейчас устроят. А так, мол, отпускать сотрудника он не хочет. Мне сперва пришло повышение, а потом дали новое серьезное дело - оно было важным, правда, а не так, не как твое, - проговорил Иван извиняющимся тоном. - Там обнаружились враги в управлении поставок - дров, угля, прочего. Полгода ушло, больше. Я чуть ума не лишился, вспоминая, как я тогда... как мы... во дворцовом флигеле-то... - и он впервые смутился. - А потом я получил твое письмо - чудо, что ты мой новый адрес узнал, или подсказал кто? - И тут уж я понял, что больше тянуть нечего, да и главный у нас сменился; он меня отпустил, я - к тебе, а тут, понимаешь, осень, дороги размыло, добирался чуть не вплавь!

По концу этой долгой тирады он остановился, переводя дух и запивая чаем кусок хлеба. Погодите... Он что, оправдывается перед каким-то ссыльным? И он усмехнулся сам себе, а затем глянул на князя, и теперь во взгляде было все - от нежного обожания до желания куда более страстного.

Тут-то он мог себе это позволить, а вот за порогом... Как бы себя не выдать. Он вчитался в строчки первого графского письма и помрачнел.

- А с ним мы разберемся, я рапорт напишу в главное управление, мой-то не завернут. Мне тоже сразу ясно стало, что с документами у него бардак, и ладно бы с одними документами, а то ведь зима скоро, к ней готовиться надо... А он, оказывается, еще и тебя... Он тебе делал чего?

Неизвестно, что там себе надумал Бессонов, потому что после этого заданного вопроса он сильно помрачнел, и не сносить бы бывшему коменданту головы... Но заверения Феликса в том, что тела его не дотрагивались и физически не вредил никто, а вот что касается мук моральных, крови попили знатно, - это все чекиста успокоило, и он бросил свои планы немедленно чинить расправу, согласившись подождать до утра. Зато он с большим интересом выслушал все местные новости и сплетни, с кулацким отродьем пообещал расправиться, сам устало зевал - еле на ногах стоял, ведь две предыдущие ночи были почти без сна.