Гранд-Вавилон

Глава девятая (часть четвёртая)

...Пока сознание Алисы металось, как загнанный на охоте зверь, от вопроса к вопросу, старушка купила семена, поворковала напоследок с Евой и вышла; наконец-то они остались наедине. Алиса подавила вздох.

– Так значит, Вы… – (Проклятье, почему это слово на «д» так трудно произнести? Алиса стеснялась и мялась, будто готовилась выругаться). – Дриада?

– Да, можете называть меня так. – (Ева невозмутимо улыбнулась). – Раньше, много лет назад, мы с Сильвией жили совсем в другом месте – очень далеко отсюда. Там нас называли иначе. Но всё это неважно, ведь так?.. Любой язык условен. Слова – это просто слова.

– Наверное… – смятенно пробормотала Алиса. – С Сильвией?

– Это моя подруга. И спутница. – (С какой-то необычной интонацией она это говорит. Мифологическая лесбийская пара? Прекрасно. Гранд-Вавилон просто создан, чтобы расширять рамки сознания). – Мы вместе держим этот магазин.

– Понятно. Я просто… Просто не понимаю, как на всё это реагировать. – (Алиса пожала плечами, глядя в пол. Ева терпеливо ждала, когда она продолжит). – Знаете, вчера я гуляла со знакомым по проспекту Наполеона. И мы видели пожар в… Неловко сказать – в секс-шопе. – (Она изобразила улыбку). – И я заметила кое-что странное…

– Да, духи огня частенько пошаливают. – (Ева вздохнула). – Особенно те, что помоложе… Я слышала об их новой проделке. Надеюсь, никто не пострадал?

– Н-нет. Думаю, нет. Но точно не знаю.

– К сожалению, не всем из таких, как мы, присуща ответственность за свои поступки, – грустно сказала Ева. На плечо к ней, будто в подтверждение, опустилась крупная бабочка. – Понадобились века, чтобы среди нас укоренились новые ценности. Ответственность за всё, что мы делаем в мире людей, необходимость скрываться… Отсутствие вседозволенности, в конце концов. Но нередко кого-нибудь всё-таки «прорывает», как говорится. И эти «прорывы» трудно сдерживать. – (Ева ласково дотронулась до бабочки кончиком длинного пальца). – Мы хаотичны, как сама природа. Чем больше люди с их уверенной, разумной, упорядоченной цивилизацией захватывали мир, тем меньше нам оставалось места.

– Зачем Вы всё это мне рассказываете? – растерянно спросила Алиса – хотя её тянуло слушать, затаив дыхание, как ребёнок слушает сказку. – Разве это не тайна за семью печатями?

– Не совсем. Мы, конечно, живём «в тени», но абсолютно скрыться невозможно… Да и не всегда нужно. Отсюда, наверное, так много чудесного в вашем фольклоре и искусстве. – (Ева безмятежно улыбнулась, и Алиса вздрогнула: она словно залезла ей в голову, прочитав недавние мысли). – Среди людей попадаются те, кто готов принять и осмыслить чуть больше привычной обыденности. Люди с чутьём – с даром, если хотите. Обычно их легко заметить. Думаю, это Матильда и разглядела в Горацио.

– Он рассказал, что был на вашей… вечеринке, – выдавила Алиса. Неподходящее, мелко-суетное слово для их сборища; но – как ещё это назвать? Не «шабаш» ведь, в самом деле. По крайней мере, не вслух. – Но я не поверила ему. Повела себя так, как повёл бы любой представитель… Как там Вы сказали? – (Она усмехнулась). – «Разумной, упорядоченной цивилизации»?

– Это вполне логично, – тихо отметила Ева. Её взгляд рассеянно скользил по вазам с ярко-плотными, весёлыми, как детские ладошки, герберами. – Для Вас это – за гранью всего, что Вы можете допустить… Горацио очень переживает за Вас, Алиса. Вы ему дороги.

– Вряд ли. Мы знакомы меньше месяца.

Ева пожала плечами. Плечи у неё были красивые – гордо расправленные, прямые, точёной формы, как у античной статуи.

– Разве это имеет значение? Кто-то может стать дорог и после единственного разговора.

– Ну, если я и правда так дорога ему, возможно, стоило бы поменьше за меня переживать и вмешиваться.

Резковато. Да, определённо резковато; сейчас они могут перейти к Той Самой теме – самой опасной, самой запретной и волнующей. Ноэль, те фотографии… Если бы открытия Горацио не затронули Ноэля, она бы не злилась так на его неуместную гиперопеку.

Наверное.

– Когда он напился, он говорил мне почти исключительно о Вас, – поделилась Ева. – И совсем немного – о какой-то Диане… Он Вами проникся. И беспокоится, потому что Вы, судя по всему, тоже сблизились кое с кем из нашего круга.

В основном о ней, а о Ди – немного? Странное распределение внимания. Мягко говоря, неожиданное.

Может быть, это потому, что Горацио не слишком-то хочется вспоминать о Ди – особенно сейчас, когда он пытается исцелиться от того, что с ним сделали их болезненные отношения. Да, определённо поэтому.

«…Вы мне нравитесь. Просто нравитесь – как личность. И как девушка, пожалуй, тоже. Не вижу в этом ничего зазорного».

Алиса встряхнула головой. Нет уж. Ни к чему плодить и без того многочисленные проблемы.

– Я… Да. Сблизилась, если можно так сказать. – (Она посмотрела Еве прямо в лицо. Если уж прыгать в пропасть – то не оттягивать). – Это правда, да? То, что он говорил о Ноэле?

– Смотря что он говорил. Думаю, если Вам нужны по-настоящему достоверные сведения, лучше спросить самого Ноэля, – серьёзно посоветовала Ева.

Алиса представила, как бы это выглядело. «Слушай, мне тут сказали, что ты инкуб. Не подскажешь, правда ли это? Можно ли гарантировать, что в следующий раз, когда мы с тобой почиллим, ты не вытащишь из меня душу и не отнесёшь её прямиком к дьяволу?»

Мило. Просто очаровательно.

– Не уверена.

– Ноэль – один из нас, – тихо сказала Ева. Алиса сцепила пальцы в замок. Хотелось нервно грызть ногти, как в детстве; а ещё – бродить туда-сюда. Долго-долго. Чтобы не думать. Откуда этот перевозбуждённый жар – и почему он так пропитан горечью? – И, если Горацио рассказал Вам всё, что узнал, я его не осуждаю. У него есть причины волноваться. Конечно, он не может запретить Вам общаться с Ноэлем – и я не могу, и никто не может. Это Ваше право. Я могу только предостеречь… Ноэль легкомыслен. – (В тоне Евы появилось осуждение – впрочем, без неприязни. Мягкое и доброе, почти материнское. Понятно, почему Горацио потянулся именно к ней со своими пьяными исповедями). – И это не только свойство характера, но и черта его… сущности, скажем так. Древней, давно сформированной сущности, которую не изменить. Он легкомыслен в нашем понимании – в том смысле, что не всегда несёт ответственность за свои поступки и их последствия. За то, что вмешивается в жизнь людей. За то, что оставляет за собой после… Как те, кого Вы видели на проспекте Наполеона. Они подожгли магазин ради развлечения, от скуки. Наверное, устроить пожар именно в секс-шопе им показалось особенно забавным и провокационным. Уверена, что они никого не хотели у***ь, но в итоге… В итоге совершили зло, как ни крути. – (Ева сокрушённо вздохнула). – Люди поплатились как минимум страхом, как максимум – порчей имущества. Ноэль иногда действует похожим образом, только в других сферах и масштабах.

– С девушками? – хрипло уточнила Алиса. – Горацио сказал, что он инкуб. Об инкубах я знаю только то, что они, как верили в Средневековье, приходят к женщинам в прекрасном или, наоборот, чудовищном облике и… Кхм, в общем, предаются с ними блуду. Никогда, если честно, не понимала, зачем это нужно духам тьмы.

Она хихикнула, глядя мимо Евы – на фонтан с кувшинками. Боже, как всё это абсурдно.

– Не всё так мрачно – как Вы могли убедиться, – беспечно ответила Ева – и вышла из-за прилавка, чтобы поправить лохматый пион, отбившийся от охапки себе подобных. «Как Вы могли убедиться»… Алисе всё ещё не верилось, что она обсуждает свою личную жизнь с кем-то, кого впервые видит. Кажется, в Гранд-Вавилоне это превращается в дурную привычку. – Люди склонны преувеличивать… Но такие, как Ноэль, действительно могут влиять на смертных через страсти и желания, если захотят. И это влияние не стоит недооценивать. Так что есть вероятность (не утверждаю, что это именно так, но она есть), что Ваша влюблённость…

– Я не влюблена, – в ужасе перебила Алиса.

– …влюблённость или любые другие чувства – симпатия, сильное увлечение, – тактично продолжила Ева, поправив пион, – вызваны не естественным развитием событий и не откликом Вашей души, как это обычно бывает, а сущностью Ноэля. Его, как сказали бы люди, манипуляциями. Но, когда манипуляции совершаются такими, как мы, – они, как Вы понимаете, куда более опасны. Они задействуют силы, которым Вы, по природе своей, не способны противостоять… Но это – повторяю – не факт, – поспешно добавила она, увидев, что Алиса готова оскорбиться. – В сфере чувств ничего нельзя гарантировать и мало что можно объяснить – как в мире людей, так и среди нас. Я понимаю, никому не хочется соотносить свою романтическую историю с каким-то обманом, кознями или тёмными чарами, но… Просто будьте осторожны, пожалуйста. Здесь, в Гранд-Вавилоне, возможно всё.

– Это я уже поняла.

Манипуляции. Алиса вспомнила, с какой иронией – и слабым привкусом стыда – Ноэль рассказывал, как поспособствовал расставанию своего друга с девушкой. «…И, короче, в итоге я в какой-то мере убедил её расстаться с ним. То есть не то чтобы прям вот сел и сказал: «Брось его», а как бы… Постепенно влиял, понимаешь?» Может ли он и на неё так «постепенно влиять»? Могла ли она не заметить этого – после того, как годами общалась с такими непревзойдёнными, умными (и очень разными) манипуляторами, как Поль и Луиджи? Они оба тоже чертовски обаятельны – и чертовски легко притягивают к себе людей, чтобы получать то, что им нужно. Чтобы питаться их эмоциями. Поль мог выкрутить любой разговор так, чтобы в итоге она плакала ему в плечо и рассказывала то, чего совсем не собиралась рассказывать, видя в нём единственную надежду; Луиджи вообще играл на её чувствах и поступках, как на фортепиано.

Но ведь Ноэль совсем не такой. Он лёгкий, спонтанный и рассеянный, почти не способный притворяться и идти наперекор своему детскому «хочу». Он не хочет управлять и владеть, копаться, анализировать, выискивая в ком-то слабые места, – он хочет всего лишь иногда поразвлечься. Да, он эгоцентричен – но от него не пахнет ни холодной рассудочной жестокостью, ни обманчивой, властной добротой.

Или всё-таки пахнет – просто она отрицает это, потому что слишком уж очарована?

– А что самое худшее может случиться? – решившись, спросила Алиса. – Чего именно боитесь Вы и Горацио?

Несколько секунд Ева молча смотрела на неё, поглаживая пионы. В окружении цветов она казалась вечно юной Флорой – их повелительницей.

– Смертный, вступивший в связь с инкубом или суккубом, может утратить волю и душу. Изредка – разум. Ваша жизнь – то есть жизнь Вашего тела – Ноэлю точно не нужна. А вот душа… – (Вздохнув, Ева подошла к двери и повернула табличку на ней надписью «Закрыто» наружу). – Не знаю. Ноэль не жесток, но я понятия не имею, что у него на уме.

– Мне тоже показалось, что он не жесток, – выдохнула Алиса. Ей нравилось, что хоть в чём-то они с Евой совпали во взглядах. Интересно, они давно знакомы с Ноэлем? Много ли ей известно о его прошлом – и сколько правды о том, настоящем, прошлом знает она сама? – И до сих пор всё было в порядке. – (В порядке? Его холодная отстранённость, скачки́ настроений, затяжные исчезновения, резкие и недолгие порывы страсти… Алиса вздохнула. Может, он и инкуб, но это – каноничный пример того, что в прозаической, лишённой волшебства реальности называют «токсичными отношениями»). – Ну, то есть… По крайней мере, ничего угрожающего не было. Если бы он хотел причинить мне вред, он бы уже не раз мог это сделать.

– Вам виднее, – миролюбиво сказала Ева – впрочем, без особой уверенности. – Просто будьте осторожны.

А как я пойму, что потеряла душу? Если не умру.

Не смогу больше писать? Буду безвольным растением – безвольным, как эти пионы и герберы? Не буду желать ничего и никого, кроме Ноэля?

Последнее – почти заманчиво. Красивое романтическое безумие… Алиса покачала головой, ругая себя.

– А если это всё-таки неправда? – вдруг с вызовом спросила она. Ей хотелось схватиться хоть за что-нибудь, прежде чем пойти ко дну. – Если он – просто человек? Ведь у меня нет никаких доказательств, кроме Ваших слов и догадок Горацио. И парочки странных ситуаций, которые можно объяснить и иначе.

– Думайте так, если Вам так удобно, – спокойно сказала Ева. – Если так Вы чувствуете себя… защищённой.

– Не чувствую, – грустно усмехнувшись, призналась Алиса. – Но в таком случае мне хотя бы не придётся ломать рамки своего мышления.

…И раздумывать о том, как спросить у Ноэля о его истинной природе. И нужно ли спрашивать. И смогут ли они общаться дальше.

Вместо ответа Ева подошла к вазе с тёмно-красными, цвета вишни, розами, достала одну – полураспустившуюся шипастую красавицу, – и протянула её Алисе. Она, недоумевая, коснулась влажного стебля… Нет, стеклянной ножки бокала.

Как это возможно?.. Алиса проморгалась. Прямо у неё на глазах роза превратилась в бокал, полный красного вина, – и это уж никак нельзя было объяснить совпадением, галлюцинацией или искусным фокусом.

– Что… Как…

– Держите. – (Ева улыбнулась). – В копилку к Вашим «доказательствам».

Алиса вдруг поняла, что дриада посмеивается над ней. Ну и пусть. Она осторожно приняла бокал; вино тонко, душисто пахло – и немного отдавало всё той же вишней. Какие-то знакомые нотки. Мерло?

Красные воды.

– Знаете, когда-то я работала учительницей, – задумчиво сказала Ева. – Да, в это, наверное, сложно поверить… Но я преподавала в школе. В одном классе было несколько детей с задержкой развития, в том числе – мальчик-аутист. Он вёл себя в соответствии со своим диагнозом: искренне, даже слишком искренне, говорил всё, что думает, мог посреди урока просто встать и постоять, потому что ему захотелось… Однажды чуть не выпал из окна, засмотревшись на снегопад. В общем, был странным – а среди человеческих детей это, увы, часто является приговором. – (Ева вздохнула, скрестив руки на груди. Алиса всё ещё не понимала, к чему она ведёт, и растерянно покачивала бокал; пить ей не хотелось). – Его не любили. Дразнили, издевались… И учился он плохо даже по меркам таких же, как он, – поэтому и учителя считали его «дурачком». Но однажды я задала его классу сочинение – очень простое, на тему «Мой день». И его сочинение было лучшим. Таким искренним и мудрым, что я поразилась… А меня, знаете ли, давно уже непросто поразить. – (Тёмные глаза скользнули по Алисе, словно не видя её). – Он писал простую, честную правду. Без поверхностных «этикетностей». «Взрослые говорят только о деньгах или о работе. А если не об этом – то ни о чём. Я пытаюсь понять, о чём – но не получается. Мама и папа постоянно повторяют, что я должен найти работу и получать много денег. Но зачем это – ведь я ещё учусь?.. Мама кричит на меня, если я получаю тройку. Мама и папа постоянно кричат друг на друга – даже тогда, когда, по-моему, можно не кричать. Мне говорят, что я не должен плакать, даже если обидно или если я посмотрел грустный фильм, – потому что я мальчик. Я не понимаю, как это связано».

– Что-то в духе «Маленького принца» Экзюпери, – тихо заметила Алиса. – «Взрослые не скажут: «Какой красивый дом!», они скажут: «Как много денег этот дом стоит!»

– Да, – с грустной улыбкой кивнула Ева. – Только Маленький Принц не был аутистом… Не знаю, что потом стало с тем мальчиком, но это сочинение было лучшим. И мне тогда подумалось, что он – нормальный человек в мире безумцев. Никак не наоборот.

– Вы только что сравнили Горацио с мальчиком-аутистом? Или меня?

Ева загадочно хмыкнула.

– Воспринимайте, как хотите. Просто история пришла в голову… Она как раз о «рамках» и о восприятии чудесного. Люди теряют эту способность с возрастом, но никогда не поздно обрести её вновь.

Алиса задумалась. Телефон вибрировал уже несколько минут – но ей не хотелось проверять, что написал очередной Хосе или Конрад. В ней творилась новая вселенная.

– А он знал… о Вас? Знал, что Вы не человек?

– Не знал. Но, думаю, чувствовал… Так или иначе – вопрос лишь в том, что мы считаем безумным. Вы сами выбираете границы «нормальности», Алиса. И границы допустимого тоже. Всегда. – (Ева медленно вернулась за прилавок). – А сравнение с тем мальчиком – для меня, кстати, большой комплимент.

«Да, но я всегда считала себя очень рациональной», – хотелось ответить Алисе – но она остановила себя. Какой смешной и лицемерный снобизм. Переспать с человеком, которого знаешь несколько часов и с которым не имеешь ничего общего, кроме винно-невинной ночной прогулки, – а потом ещё и заплатить за дополнительные несколько дней в не самом дешёвом отеле не самого дешёвого города, чтобы иметь шанс ещё хоть раз увидеться с этим человеком. Просто воплощение рациональности.

Особенно если учесть, что речь, возможно, не совсем о человеке.

– Есть ещё кое-что, – помедлив, сказала она. – После проекта, в котором я поработала, синьора Филиппи, моя начальница, предложила мне стажировку. И, поскольку это уже касается моего будущего, мне хотелось спросить…

– Я знаю синьору Филиппи, – безмятежно кивнула Ева. – Она тоже одна из нас. У неё сильный дар. Думаю, если Вы согласитесь и будете здесь работать, она не станет скрывать это от Вас. В Вас есть то же творческое, свободное чутьё, что и в Горацио. – (Она улыбнулась, будто не замечая обречённо-испуганного лица Алисы). – Вам хочется дарить цветы.

Мило. Очень мило. Алиса попыталась представить, каково это – работать под руководством ведьмы; Поль бы обзавидовался, если бы узнал. В литературе, фильмах и аниме он обожает героинь-ведьм – и вообще сильных, демонически-властных женщин.

Заныли виски. Алиса так хотела сделать это воскресенье обычным, нормальным – с мирным шопингом, покупкой сувениров, вкусным кофе и перепиской в Badoo. Почему вместо этого она разговаривает с дриадой-флористом и держит в руке розу, только что превращённую в бокал вина?.. Проклятый Гранд-Вавилон.

– Я догадывалась, – пробормотала она. – Насчёт синьоры Филиппи… У неё в кабинете я видела, как игрушечная собака ожила. Тот ещё сюрреализм.

– И она не стёрла Вам память, видите. Это как раз и значит, что она не хочет прятать от Вас нашу жизнь, – задумчиво протянула Ева. – Интересно. Синьора Филиппи – весьма уважаемая дама. И мать Карло, который прямо-таки знаменит своим могуществом. Он был превосходным колдуном и целителем уже во Флоренции эпохи Медичи – но при этом не стал алчным и высокомерным, как случается со многими, кто достиг таких высот. К тому же он состоит в Совете.

Флоренция эпохи Медичи. Господи, сколько же лет синьоре Филиппи, если она мать этого Карло?

Виски заныли ещё назойливее; Алиса поставила бокал рядом с собой и потёрла их, опасаясь приступа головокружения. Роберто когда-то подарил ей толстую красно-чёрную книгу о династии Медичи – книгу на итальянском. Он любил историю и знал, что книга порадует её больше, чем любые цветы и сладости. Алиса читала его подарок медленно и прилежно, подписывая карандашом переводы новых для себя слов, – но в итоге так и не дочитала.

Она прерывисто вздохнула. Почему-то хотелось позвонить Полю – и просто прорыдаться в трубку, чтобы хоть как-то сбросить перенапряжение. Ничего не рассказывая, конечно. Если она расскажет, Поль решит, что она сумасшедшая.

Она не так храбра, как Горацио. Не получится просто взять и рассказать.

– В Совете? Это что-то вроде… органа правления?

– Не совсем. – (Ева помолчала – видимо, подбирала слова). – Нами тяжело именно править – из-за самой нашей природы. Пожалуй, даже невозможно. Но определённый контроль необходим. Если некоторые сущности и силы будут делать всё, что им вздумается, это может привести к катастрофе… Поэтому Совет существует как нечто сдерживающее. Он мягко ограничивает тех, кто нуждается в ограничениях, и следит за соблюдением общих правил. Не более того. В каждом месте, подобном Гранд-Вавилону – в месте, где много таких, как мы, – рано или поздно возникает что-то похожее.

– «Общих правил» – это каких же? – (Алиса натянуто улыбнулась). – Не поджигать секс-шопы забавы ради? Не убивать людей? Не похищать души?

– В том числе, – серьёзно сказала Ева. – В Гранд-Вавилоне немало и тех, кто готов нарушить всё из названного Вами. Но у большинства, к счастью, есть представление об ответственности.

Алисе в голову пришла шальная мысль. А что, если…

– А Ноэль случайно не входит в Совет?

Взгляд Евы стал удивлённо-заинтересованным.

– Нет. Совет избирается – а за Ноэля я, если честно, ни за что не отдала бы свой голос. Несмотря на то, что в целом хорошо к нему отношусь… – (Заметив какое-то движение на крыльце, она улыбнулась и поспешила к двери). – Извините, Алиса. Посетители… Если Вы захотите спросить о чём-то ещё или просто поговорить – приходите в любое время. Или можем как-нибудь встретиться за кофе. Что скажете? Я дам Вам свой телефон.