Гранд-Вавилон

Глава девятая (часть третья)

***

Алисе часто говорили, что у неё особый талант придумывать себе дела. На младших курсах университета, когда она ещё жила в общежитии, в одной комнате с Мией, та постоянно смеялась над тем, что Алиса совершенно не способна прокрастинировать – часами смотреть сериалы или видео на YouTube, играть, бездумно листать фото, мемы и посты в соцсетях, слушать музыку. Всё это она, конечно, иногда делала – но обычно в качестве фона для какого-то другого, более осмысленного занятия. Если Алиса позволяла себе расслабиться и полениться, её быстро начинал мучить стыд: ведь это время можно было потратить на что-то полезное или, по крайней мере, увлекательное; если не на работу, учёбу или творчество, то, по крайней мере, на короткую тренировку, уборку, прогулку. Упуская время, она всегда была недовольна собой – чувствовала, что погружается в булькающее болото обыденности, не напрягая ни мозг, ни тело.

Но теперь ей стало казаться, что Гранд-Вавилон научил её расслабляться по-настоящему. Научил себя отпускать. Здесь она могла час пробродить вокруг какого-нибудь дворца или собора, упоённо фотографируя его то с одной, то с другой стороны, рассматривая архитектурные детали, – и не чувствовать себя виноватой. Особенно странно это было теперь – когда работа закончилась, когда у её пребывания в Гранд-Вавилоне больше не было «официальных оправданий». В воскресенье, провалявшись в постели почти до одиннадцати, Алиса решила всё-таки придумать себе дела – по старой привычке, – но подобрать их так, чтобы они вписывались в формат отпуска.

Дела были необходимы и для того, чтобы у неё появились «официальные оправдания» для Конрада. Он написал уже утром – и сразу заявил, что скучает по ней. Со смайликом-«поцелуйчиком». Алиса, чуть злясь на эту милую приторность, в полушутку ответила: «Уже? Но мы же только вчера виделись».

«Ну и что? Всё равно я уже скучаю, – бесхитростно написал Конрад. – Мне с тобой очень хорошо».

Алиса поблагодарила и нейтрально-мило добавила, что ей тоже было приятно с ним пообщаться.

Нейтрально-милая ложь. Она искренне надеялась, что Конрад оставит свои надежды и поползновения, – чем скорее, тем лучше. Да, Ноэль по-прежнему молчит, не находя на неё времени и не думая о ней; она по-прежнему ему не нужна – даже как тело, не то что как личность. Но мысль о том, чтобы дать шанс Конраду – чтобы ещё чаще видеть его блёклые глаза и слышать невнятную безграмотную речь, – наводила на неё удушающую тоску на грани со страхом.

Первую половину дня Алиса посвятила покупке подарков и сувениров – для мамы и отчима, Поля, Мии и ещё нескольких друзей, с которыми общалась не так системно, редкими, но вдохновенными порывами. Пока длилась работа, она не особенно думала о сувенирах; но теперь она – полноценный турист в большом городе, ведь так?.. Нужно соответствовать образу. Поль ещё до поездки, не стесняясь, попросил у неё портмоне (Гранд-Вавилон всегда славился своими кожаными изделиями), – но в книжном магазине Алиса нашла прекрасное подарочное издание «Золотого храма» Юкио Мисимы – и не смогла устоять. Поль обожал японскую литературу, но до Мисимы пока не добрался. Книга была напечатана на тонкой, шелковистой, сногсшибательно ароматной бумаге; на обложке мерцал золотистый вензель одного из местных издательских домов.

Мия на днях призналась, что давно мечтает о помаде известного, очень дорогого бренда – о какой-то особой помаде с чуть ли не чудодейственным составом, которую нигде не может найти. Мия всегда питала слабость к дорогой качественной косметике; увидев фирменный магазин того самого бренда в торговом центре, Алиса поняла, что и эта задача решена.

Для мамы она выбрала пудру того же бренда, для отчима – зажигалку с серебристым силуэтом знаменитого гранд-вавилонского единорога. Мама вряд ли одобрит то, что она косвенно поддержала курящего, как паровоз, отчима в его вредной привычке, – но что поделать. Алиса ходила по многоцветному, мерцающему манящей рекламой миру торгового центра и выбирала магниты, ручки, подарочный шоколад, открытки для всех остальных; долго думала, покупать ли что-то для Ди – и в итоге решила, что она обойдётся магнитом. Справедливое наказание за то, что Ди довела талантливого писателя до бредней о вампирах и демонах.

До бредней ли, впрочем?.. Алиса до сих пор не поняла, что́ видела вчера – просто всполохи огня или каких-то живых существ. Она уже была готова спрятать в глубины подсознания и случай с колли, и рассказ Горацио – но нелепо-жутковатый пожар в секс-шопе сбил её с толку.

«Давай встречаться?» – вдруг написал ей Конрад посреди дня.

Алиса вздохнула. Ещё несколько дней назад её бы поразила такая стремительность (как вообще можно предложить встречаться человеку, с которым едва знаком?); но теперь она уже привыкла к тому, что в Badoo до этой стадии многие доходят очень быстро.

Она стояла в примерочной и, в раздумьях кусая губы, изучала своё отражение. Ноги сами принесли её в магазин одежды. Странно – потому что она не любила тратить деньги на вещи и покупала себе что-то новое, только когда старое совсем уж безнадёжно изнашивалось; но Гранд-Вавилон почему-то всё чаще искушающе нашёптывал ей, что гардероб пора обновить. Да, эти голубые летние брюки смотрятся куда лучше её джинсов, и лёгкая льняная футболка сидит на ней замечательно – но…

Слишком уж разврат. Шопинг – вдобавок к вину, случайным мимолётным знакомствам и тратам на подарки. Пора смириться с тем, что после Гранд-Вавилона для неё будет забронировано личное место в аду – где-нибудь недалеко от Луиджи.

Или от Горацио.

«Приятно это слышать, но, во-первых, ты же меня совсем не знаешь, – написала Алиса – скорее с досадой, чем с радостью. – А во-вторых, я уже говорила, что сейчас не хочу серьёзных отношений».

И говорила, и писала – не один раз. Но до парней из Badoo эта информация почему-то чудовищно туго доходит.

«Значит, я тебе совсем не нравлюсь?» – грустно спросил Конрад.

Одёрнув футболку, Алиса повернулась перед зеркалом в профиль. Кажется, всё-таки надо брать.

Она начинала понимать, почему многим девушкам (и не только – учитывая пример Ноэля) так нравится шопинг. Он отлично отвлекает от раздражения, досады и стыда.

«Дело не в этом. Ещё раз повторяю: я НИ С КЕМ сейчас не хочу встречаться. Совсем. Вообще. Общаться с тобой я готова, а там – посмотрим, как получится. Но, если ты ищешь серьёзные отношения, лучше не трать на меня время. Я искренне желаю тебе найти девушку, которая тебе подойдёт».

«Да в том-то и дело, что я больше не хочу никого искать. Я уже нашёл. Теперь буду ждать взаимности», – объявил Конрад.

Какое рыцарское упрямство. Точнее – было бы рыцарским, если бы не выглядело так неуместно и глупо.

Хотя – а сильно ли отличаются от этого её попытки добиться Ноэля?.. У Алисы что-то надсадно сжалось в груди. Снова это мерзкое чувство. Жалость.

Почему именно Конрада ей так жаль?

«Ждать взаимности – не самая мудрая позиция. Мне, если честно, тревожно это слышать, – почти паникуя, написала она. – Так ты можешь упустить что-то действительно важное и нужное тебе. Мы общались только один раз, ты очень многого обо мне не знаешь. Я уверена, что тебе не подхожу. И на самом деле ни с кем сейчас не хочу себя связывать».

«Но тебе ведь плохо одной. Я вижу, – настаивал Конрад. – И ты очень нравишься мне. Ты умная, милая, с тобой интересно. Ты ничего из себя не строишь, в отличие от большинства девушек. Я правда хочу встречаться с тобой и смогу сделать тебя счастливой».

Читая это, Алиса уже несла брюки и футболку к кассе – но не выдержала и зашипела, как разозлённая кошка, прямо посреди магазина.

С подобной позицией – правда, не столь радикально выраженной – она тоже уже сталкивалась. «Я же ВИЖУ / знаю / понимаю, что ты на самом деле чувствуешь!», «Я ТОЧНО сделаю тебя счастливой». Откуда он может это знать – знать лучше неё самой? При том, что вообще не представляет, какая она – что приносит ей радость, а что делает больно, что печалит, что веселит? Он что, забрался к ней в голову?

Сомнительно. Будь это человек уровня Горацио, он и правда мог бы быстро понять, что ей нужно и каковы её истинные чувства и мысли. И то – не факт. А тут…

«Нет, Конрад, – терпеливо написала Алиса, пристроившись к очереди. Ей уже казалось, что она увещевает наивного раскапризничавшегося ребёнка. «Ну, не переживай, эта игрушка слишком дорогая, мы купим тебе другую!..» – Ты не знаешь и не понимаешь меня. Просто невозможно знать и понимать человека после нескольких дней формальной переписки и единственной встречи. Ты не знаешь, что сделает меня счастливой. А я себя знаю – и уверена, что серьёзные отношения с кем бы то ни было в данный период жизни не принесут мне ничего хорошего».

И что мне нужна красивая боль, которой ты никогда не сможешь мне подарить.

«Надеюсь, ты ещё передумаешь, – чуть позже написал Конрад. Он явно сильно волновался – путал буквы в словах, почти не использовал запятые; Алисе стало ещё больше жаль его. Сбила с толку неплохого человека. – Не надо искать прекрасного принца. Я точно знаю, что смогу и сделать тебя счастливой, и добиться твоей любви».

Прекрасного принца? Алиса хмыкнула; ещё одно доказательство того, что Конрад совсем не понял, с кем говорил вчера. Её никогда не интересовал типаж «прекрасного принца» – ни внешне, ни личностно.

«Прекрасный принц» не смог бы стать умным и холодным экспериментатором-мучителем, как Луиджи. Или ветреным поэтом, переполненным болезненной любовью к людям, как Поль. Или…

Нет. Лучше не продолжать. Так или иначе – ей всегда нравились те, кого уж точно не назвать «прекрасными принцами».

Но, тем не менее, мысль очень забавная. Поль уже со вчерашнего вечера донимал её расспросами «Как всё прошло?» – в духе любопытной подружки героини, которая только что вернулась со свидания. Алиса не хотела вдаваться в подробности – но об этой фразе, пожалуй, стоит рассказать. Ему сразу всё станет понятно.

«Прошло так себе. Но сегодня мне уже предложили встречаться и заявили, что я «ищу прекрасного принца», – поделилась она, расплатившись за обновки. Поль ответил сразу – будто и правда с нетерпением ждал её отчёта.

«Принца? Мне кажется, ты скорее уж ищешь прекрасных принцесс».

Алиса нервно хихикнула. И правда: женственная капризность, нарциссизм и непостоянство Луиджи, гомосексуальность Поля, а теперь ещё и мягкий, хрупкий Ноэль, который иногда носит женские футболки… Её развитие явно идёт куда-то не туда. Фрейд бы не одобрил.

Но, если серьёзно, всё это вполне объяснимо. Ей нужна загадка, интрига, мечта. Нужно что-то, за что бы хотелось бороться; что влекло бы, манило – и всегда оставалось не до конца познанным. Простой и суровый «Мужчина-с-Большой-Буквы», добытчик, готовый заботиться о ней и носить её на руках, определённо не годится для этой роли.

«Да уж. В этот раз какая-то сложная принцесса попалась – никак её не раскусить», – написала она, выходя на улицу – в духоту дня. Солнце усердно пекло, приветствуя август; уже через несколько шагов Алиса поняла, что не сможет долго гулять в такой изнуряющей жаре – особенно с пакетами, полными подарков. Надо бы занести их в отель. Самый короткий путь отсюда – через улицу Святого Винсента.

И с каких пор она так хорошо ориентируется в Гранд-Вавилоне?.. Точно прожила здесь не три недели, а пару лет.

Пока Алиса размышляла, как максимально необидно и в то же время честно ответить Конраду, написал Хосе. Видимо, недавнего эксперимента с переводом её статуса ему показалось мало. Или он просто изо всех сил пытается привлечь её внимание.

«Слушай, а какой сыр тебе нравится?»

Неожиданно. Алиса озадачилась – но вскоре поняла, в чём дело: Хосе поставил лайк под одной из её старых фотографий. Пару лет назад они собирались в маленьком ресторанчике с Мией и Хельгой – их общей знакомой из Норвегии; в кадр, помимо бутылки вина, попала тарелка с нарезкой разных сортов сыра.

«Даже не знаю, мне нравятся многие сорта. Гауда, например».

«О, я тоже обожаю Гауду!.. Я же говорил, что у нас много общего!»

Алиса едва удержалась от смеха. С тем же успехом он мог бы сказать, что у них «много общего» благодаря тому, что они покупают продукты в одном и том же супермаркете или оба пользуются автобусами и метро.

«Но иногда люблю и сыры с благородной плесенью, – сделав серьёзный вид, добавила она. Это наверняка шокирует Хосе: такое эстетство не близко его пролетарским привычкам. – Допустим, Дорблю».

«Эмм, ну нет, это уже не моё, – растерянно признался Хосе. – Я человек простой: вижу плесень – выбрасываю продукт!»

Что и требовалось доказать. Плебеи, вокруг одни плебеи. Он даже не понимает, что плесень, которая появляется на его залежавшемся хлебе, и благородная плесень – не одно и то же.

И не пьют такие, как Хосе, тоже из-за комплексов, страхов и плебейства, – не из-за того, что заботятся о своём здоровье или слишком уж придерживаются морально-религиозных догм. У них нет культуры употребления алкоголя; для них выпивка связана со свински пьяным состоянием, рвотой, драками, нелепыми выходками и вспышками похоти – не с приятной расслабленностью, не с интеллектуальной душевной беседой. Печально. Всё это очень печально.

– Извините, мисс, Вы случайно не Алиса?

Алиса вздрогнула и подняла взгляд. Её окликнула молодая темноволосая женщина в зелёном платье – окликнула, приветливо улыбаясь, будто старой приятельнице. Сладкая теплота этой улыбки напомнила ей о синьоре Филиппи; стало не по себе.

Женщина стояла у входа в большой цветочный магазин и придерживала дверь. Может, работает там?.. Алиса мельком огляделась и поняла, что уже дошла до улицы Святого Винсента – размышления и переписка так отвлекли, что она позволила ногам бесконтрольно нести её по проспектам и улочкам Гранд-Вавилона. Этот магазин она уже замечала раньше – огромный, яркий, густо обвитый плющом и окружённый ящиками с землёй, где росли круглые, нагло-рыжие подсолнухи, он сильно отличался от скучных киосков с чахлыми розами, которых было так много по всему городу. К стене магазина привалился фиолетовый велосипед, украшенный полевыми цветами (наверное, тоже элемент декора). На деревянной доске над входом было выведено мелом: «У Евы и Сильвии».

Видимо, это одно из аутентичных, подчёркнуто атмосферных, немного безумных местечек, которыми богат Гранд-Вавилон. Алисе нравилось, что каждое кафе, каждый бар или магазинчик здесь стремятся отличиться своим, особенным стилем. Однажды, гуляя после работы, она попала в дождь и зашла за кофе на вынос, чтобы согреться; бариста в маленькой кофейне сообщила ей, что всем, кто заглянул туда впервые, полагается в подарок открытка на выбор и кофейное зёрнышко, которое нужно бросить в «счастливую коробку» у прилавка, загадав желание. «Обязательно сбудется! У всех сбывается», – подмигнув, заверила бариста.

Алиса умилилась и сначала хотела загадать встречу с Ноэлем – но потом передумала и попросила у зёрнышка шанс ещё раз вернуться в Гранд-Вавилон. В конце концов, одно в некотором роде зависит от другого.

Так или иначе – магазин, конечно, выглядит очаровательно, да и женщина в зелёном тоже, но она точно впервые видит её. Алиса чуть напряглась.

– Здравствуйте. А разве мы знакомы?

– Нет, но я была бы очень рада с Вами познакомиться! – (Вновь улыбнувшись, женщина пошире распахнула дверь). – Зайдёте?

Алиса растерянно убрала телефон; почему-то у неё пересохло в горле. Узкая улица святого Винсента и в целом была не самой оживлённой – а сейчас, в жарко-ленивое воскресенье, казалась и вовсе пустой. Стоит ли ей разговаривать с незнакомыми людьми после предостережений Горацио? С другой стороны, бояться хрупкой женщины-флориста – это уж совсем попахивает паранойей.

А ещё – раньше на этой улице жил Ноэль. Он рассказывал.

Поколебавшись ещё несколько секунд, Алиса поняла, что любопытство в ней определённо сильнее осторожности. Так, наверное, мыслил и Горацио, когда шёл на свой воображаемый (или не воображаемый) шабаш. Не все ли беды в мире – от любопытства?..

– Хорошо. Почему бы и нет?

Улыбнувшись в ответ, она поднялась по скрипучим деревянным ступенькам крыльца; женщина любезно придержала для неё дверь, а потом сразу же упорхнула за прилавок. В магазине было почти пусто – лишь опрятная старушка изучала пакетики с семенами в глубине помещения. Едва перешагнув порог, Алиса окунулась в облако ароматов: здесь пахло не хуже, чем в каком-нибудь изысканном парфюмерном бутике. Точнее, даже лучше – свежее и естественнее. Всё напоминало скорее сад или маленький, мирно-неопасный кусочек леса, чем магазин: ни вычурных букетов, ни хрустящей целлофановой упаковки, ни искусственно-«прилизанных» украшений или правильных геометрических форм – только простая, живая красота. Цветы и комнатные растения росли в горшках, подвесных кашпо и глубоких чашах, полных влажной земли, – чаши были похожи на маленькие клумбы; срезанные цветы расположились в деревянных вёдрах и белых напольных вазах; и вёдра, и вазы были обвиты вездесущим плющом. Здесь зеленело всё – от высокомерных колючих алоэ и забавных кактусов до элегантных лиловых и розовых орхидей с нежными, как девичья кожа, лепестками; от строгих гвоздик и классических пышных роз всех оттенков до ромашек и (Алиса прикусила губу) пронзительно-жёлтых одуванчиков.

Жёлтых, как на той фотографии. Жёлтых, как те милые носочки Ноэля.

Она решила остановиться на второй ассоциации.

В углу уютно журчал фонтан из нескольких ярусов – высокий, как многослойный торт; в воде плавали белые кувшинки. Шагнув вперёд, Алиса почувствовала под ногами что-то мягкое – и увидела плотный, пахнущий лесной влагой ковёр мха. Искусственный? Непохоже. Но если настоящий – как же его можно держать в помещении?.. На деревянном подоконнике стояло блюдо с нарезанными дольками лимонов и апельсинов; дольки облепили бабочки с синими и изумрудно-зелёными крыльями. Некоторые бабочки, покончив с трапезой, порхали по магазину; одна, осмелев, даже села на сумку Алисы. Крылатый кусочек неба. Алиса улыбнулась, стараясь не спугнуть её.

– Их, наверное, многие случайно «уносят» с собой? – спросила она.

– Иногда бывает, конечно, – кивнула женщина. – Поэтому мы просим посетителей внимательно осматривать одежду и волосы перед выходом… Ещё бывает трудно с детьми – они хватают бабочек за крылья и могут травмировать.

– Представляю, – сказала Алиса – и, повесив все пакеты с покупками на одну руку, поднесла к бабочке палец. Та проигнорировала её порыв (чего и следовало ожидать); тогда Алиса, решившись, аккуратно взяла бабочку за крыло и посадила на палец. Бабочка устроилась с комфортом: перебирала крошечными тонкими лапками, медленно хлопала лазурными крыльями – и явно не собиралась улетать.

Какое странное чувство. Странное – но очень приятное; Алиса никогда не держала бабочку вот так – разве что в детстве. Она вдруг смутилась: женщина-флорист, наверное, сейчас подумает, что она решила поиграть в престарелую диснеевскую принцессу. Не хватает только птичек, поющих с ней в унисон.

– Здесь очень красиво, – выдавила она, осторожно попытавшись стряхнуть бабочку; напрасно. Кажется, её рука приглянулась этому хрупкому синекрылому существу не меньше, чем липко-апельсиновый обед. – Я не знала, что бабочки так едят.

– О, они обожают фрукты! – (Женщина улыбнулась. Её по-южному яркие тёмные глаза блестели, как кусочки чёрного мрамора). – По крайней мере, эти виды… Можете поставить пакеты вон туда, чтобы Вам было удобнее.

Женщина указала на плетёное кресло-качалку, которое Алиса сначала не заметила. Она поставила туда пакеты, так и не избавившись от бабочки, – и с удивлением поняла, что очень спокойно, расслабленно себя чувствует. Почему? Что за чары пропитывают это место?

– Так откуда Вы меня знаете?

– Полагаю, у нас есть общий друг, – легко ответила женщина. Какая же она высокая и стройная – вдруг подумалось Алисе. Прямо-таки юное деревце посреди этого цветочного великолепия. – Писатель по имени Горацио.

Алиса замерла. Неужели?

– Вы…

– Меня зовут Ева. Мы с Горацио познакомились в ночь со вторника на среду, на Летнем празднике. И он очень много рассказывал мне о Вас… Впрочем, он вряд ли это помнит. – (Женщина хихикнула). – Если честно, он тогда основательно перепил.

Сердце Алисы забилось чаще; чарующая расслабленность прошла. Кто она? Опасна ли она? И, в конце концов, как…

– А как Вы меня узнали?

– По вещи, которая сейчас лежит у Вас в сумке, – чуть понизив голос, сказала Ева. Она опиралась ладонями о прилавок, непринуждённо покачиваясь с носка на пятку. В её тоне, позе и взгляде по-прежнему не было ничего угрожающего – но на всякий случай Алиса мысленно прикинула, насколько быстро успеет схватить пакеты и добежать до двери. Хорошо, что здесь есть та старушка; пусть подольше выбирает свои семена. – Видите ли, у каждого, кхм, мастера, изготавливающего такие вещи, есть что-то вроде индивидуального «почерка», по которому легко узнать, чья это работа. Я давно знаю и чувствую «почерк» Матильды – она и ввела Горацио в наш круг. Видимо, он попросил её сделать для Вас эту вещь. Амулет.

– Амулет, – хрипло повторила Алиса, цепенея. Почему-то ей захотелось снова поправить шейный платок. – Значит, всё это… правда?

– Абсолютная правда. Я ещё на празднике поняла, что Горацио всё Вам расскажет. Понимаю, это тяжело принять, но… – (Ева осеклась. Она всё ещё улыбалась, но теперь в её улыбке было что-то, похожее на сочувствие). – Вы так побледнели. Не хотите присесть?

– Н-нет, – выдавила Алиса, проведя рукой по лицу; бабочка наконец улетела к своим товаркам. Что теперь со всем этим делать? Что происходит? – Нет, спасибо.

– Может, чаю? У меня есть прекрасный чай с мелиссой.

– Нет-нет, не надо. Скажите, а кто… Вы? Или… мне нельзя это знать?

Слова с трудом выбирались из горла; Алиса проклинала себя, чувствуя, как по-дурацки всё это звучит – и как нелепо она мнётся, будто застенчивая школьница.

Но как можно не бояться и не робеть, когда реальность выворачивается наизнанку? Когда напротив неё стоит нечто нечеловеческое – нечто дикое и лесное посреди людского города?..

Ева грустно улыбнулась – и на миг из-под её облика проступил другой; нижние слои картины, потайные складки земной коры. Тёмная, древняя зелень в глазах; зелёные волосы и ресницы-травинки; золотисто-смуглая нагота, переходящая в кору тонким переплетением сосудов. Алиса увидела раскидистую крону, корни, неторопливо тянущие соки из земли, – а потом, спустя миг, всё исчезло.

– Отчего же нельзя? В мире нет запрета на знания. Ни на какие. Вопрос лишь в том, как их использовать – не принесут ли они вреда, – тихо сказала Ева. – Я – такая, какая есть. Такова моя природа. Она очень отличается от Вашей, но это не значит, что я желаю Вам зла.

– Я всё-таки сяду, можно? – пробормотала Алиса.

За спиной тут же послышался тихий скрип; что-то мягко подтолкнуло её под колени. То самое плетёное кресло-качалка – словно из старого фильма. Оно только что само пододвинулось к ней.

Если все законы физики имеют так мало значения, почему мир вообще до сих пор стоит?

Алиса села (скорее упала) рядом с пакетами, пытаясь притормозить отчаянно трепещущее сердце. Хорошо, что старушка, выбирающая семена, не видела манёвр кресла. Хотя – хорошо ли?.. Если бы она видела, Алиса была бы не единственным свидетелем чего-то ненормального – как и в случае с колли, – и могла бы, по крайней мере, утверждать, что не свихнулась.

С другой стороны – какой прок в том, чтобы это утверждать?

– Милочка, скажи-ка, а эти фиалки не будут покрупнее тех, что я брала в прошлый раз? – проскрипела старушка, подслеповатыми глазами пытаясь прочесть надписи на пакетике с семенами. Ева, улыбнувшись, тут же выпорхнула из-за прилавка, чтобы помочь ей. Пока они идиллически обсуждали фиалки, у Алисы появилось время поразмышлять.

Итак, всё не то, чем кажется. Всё сложнее, чем она думала. Не чёрствый хлеб Хосе, а благородная плесень; не богатый мегаполис, а убежище тех, кто неподвластен людским законам и людскому разуму. Если всё так – если Ноэль и правда не неприкаянный легкомысленный паренёк, работающий в типографии, а бессмертный инкуб, если синьора Филиппи – не переводчик и не специалист по межкультурным связям, а ведьма, – то…

То – что? На этот вопрос Алиса до сих пор не могла ответить: непонятно, что из этого следует. Да и должно ли что-то следовать – или это нужно просто принять, как чудовищную данность? Что она чувствует – страшно ей или интересно? И чего больше? Это нервное сердцебиение, эти мурашки по спине – от ужаса или от сладкого предвкушения тайны? Неясно. Вихрь полутонов.

Горацио явно скорее интересно, чем страшно; но способна ли она на такую же силу духа? Смогла ли бы она уйти с головой в это новое опасное знание? Алисе всегда было трудно принимать что-то принципиально новое, резко перестраивать планы – даже просто менять график дня. А тут… Если она переедет, возможно, придётся поменять весь график жизни. Да что там – переедет; уже сейчас – в те считаные дни, на которые ей ещё можно здесь остаться, – не получится по-прежнему смотреть на те же каналы, площади и проспекты. В каналах ей будут мерещиться песни сирен, в садах и парках – дриады, в вечерней россыпи фонарей – болотные блуждающие огоньки.

Но, может быть, всё это было очевидно и раньше? Может быть, этого в мире вообще больше, чем она думала, – и только нерушимо-жёсткие рамки, ограничивающие мышление, не давали ей это заметить? Пресловутая серьёзная «взрослость», с приходом которой перестаёшь верить в сказки; «взрослость» – когда думаешь о плате за квартиру или о предстоящем походе к стоматологу больше, чем о порождениях людской фантазии. Ведь всё это – фантазия: века фольклора и литературы, музыка, живопись, кино… Всего чудесного, о чём там говорится, никогда не существовало. Искусство – красивый побег от реальности, способ переосмыслить её; не более. К этому рано приучаешься.

Алиса тоже приучилась – хотя с детства обожала придумывать сказки и рисовать корявых драконов; хотя мама назвала её в честь той самой героини Кэрролла. Так, может быть, ей годами мешали те же рамки, которые не давали видеть смысл в чём-либо, кроме рабского служения Луиджи? Может быть, она не замечала всего по-настоящему страшного и прекрасного – как не замечала и не ценила других людей, помимо него? И не верила, что есть мужчины умнее, талантливее, достойнее во всех отношениях. Это казалось ей такой же фантастикой, как колдовство или оборотни.

Странная параллель. Но, если подумать, – обоснованная.