Гранд-Вавилон

Глава седьмая (часть первая)

Глава VII

ВРАГУ

Под августовским небом тускло хмурятся

Больные, как молчанье, фонари.

Ты говоришь, что чёрт живёт на улице,

Но я-то знаю: он живёт внутри.

Он тикает в часах, звенит посудою,

На полке грустно мыслями шуршит,

В окно глядит на улицу безлюдную

И пальцами фиалки ерошит.

А вечером – выходит, плача песнями

В наушниках под остротой рогов,

И давят на него дома облезлые.

Вдыхает чёрт зловоние дворов

И, отдаваясь томной меланхолии,

Плывёт в бурлящей золотой реке,

Подслушивая новые истории

На берегах каналов, и в тоске

У входа в бар, в сияющих отелях,

Что наполняют блёклые дворцы,

И в переулках – там, где еле-еле

У супермаркетов способны говорить

Бомжи с остекленевшими глазами,

И в ресторанах, где клубится дым,

В неоне клубов – музыка клубится,

Вместе с ним

Биеньем частым пульса наслаждаясь

(Всё чаще, чаще – вот бы прокусить;

Нет, ухожу).

Чернила бьются, отвечая пульсу

И лихорадке в чьей-то голове.

Кареты с лимузинами несутся,

И фонари ехидно улыбнутся,

Вдруг высветив тень чёрта на стене.

Он безобиден, даже мил, я знаю.

Из тех, с кем нужно просто поболтать,

Сыграть в игру, где точно проиграешь, –

Ведь иногда так тянет проиграть

В чернильном мире города и боли,

Где выигрывают овцы, не пастух.

Процеженный дурман моих агоний

Сквозь сито ускользает; режет слух

Далёкий зов – а может, шёпот чёрта.

И кто-то смотрит в спину в темноте.

И, отражаясь в зеркале потёртом,

Чёрт выбирает, в чём прийти ко мне.

Я чувствую, что выхожу из моды,

Но, если тянет выйти из игры –

Вхожу опять, ведь чёртовой породы

Не превозмочь; «верши, душа, миры»

И прочие высокие словеса –

Ты знаешь, всё пустая мишура.

Растает ночь, и в воздухе белесом

Растёт, как рана, новая игра.

Её жжёт соль морей – всё глубже, глубже;

Тону я – или, может быть, лечу?

А чёрт с людьми порою даже дружит –

Вон, тащит кружку пива палачу,

Кому-то – жар вина и корку хлеба,

Кому-то только тени на стене.

Растает вздох непознанного неба,

Оставив эхо на солёном дне.

Ведь днём важна душа, а ночью – нервы,

Жжёт каждый нерв мне пульсом твоих слов.

(«Чужих слов» – трусость, вычеркнуть).

Зачем в игре есть тело – впрочем, тело

Пусть тоже будет. Видя тень рогов

Привычную, я просыпаюсь. Боже,

Разряжен телефон, и всё не так.

Сегодня накажи меня построже,

Последний и единственный мой враг.

Затянутое облаками небо на горизонте сливалось с водой – тоже хмурой, по-северному отливающей сталью. Горацио казалось, что он смотрит на кусочек серебра под микроскопом – в океан текучих переливов серого, сверкающе-белого, голубоватого и молочного. Парус одинокой яхты вдалеке – только и всего; он не предполагал, что в пределах Гранд-Вавилона можно встретить такую умиротворяющую пустоту. Тишину нарушали лишь сиплые стоны чаек – они кричали так, будто не сбылась их заветная мечта, – да хруст, с которым Тильда, стоявшая рядом с ним, поедала яблоко.

– Почему здесь так мало людей? – спросил Горацио, следя за однообразной рябью воды – гладкой, подставляющейся взгляду легко, как серебристый шёлк. – Так красиво и тихо… И эта набережная – отличное место для прогулки. Но совсем никого.

Тильда пожала плечами, кутаясь в одну из своих старомодных шалей. Методично доела яблоко, убрала зелёный огрызок в пакетик (она была вегетарианкой – и питалась строго по режиму; Горацио уже заметил, что ровно в пять, за два часа до ужина, она с забавной педантичностью съедает крупное яблоко или банан) – и только после этого ответила.

– Людей много на пляже. Можем вернуться другой дорогой, и я покажу. Там оборудованная зона отдыха, куча кафе. Можно загорать, купаться, играть в волейбол или теннис, даже боксировать. – (Тильда презрительно скривила тонкие губы). – Все райские удовольствия, о которых может мечтать обыватель… В «Феерии» тоже много людей.

– О да, я заметил, – пробормотал Горацио.

Они приехали сюда на метро и вышли на острове Феерия, который почти целиком был застроен одноимённым парком аттракционов. Как и всё в Гранд-Вавилоне, парк считался «одним из лучших и крупнейших в мире»; Горацио слегка оторопел от визжащей толпы детей и взрослых, которые рвались пощекотать себе нервы на гигантских американских горках, по-новому ощутить ценность собственных внутренностей, вертясь в «центрифуге», или полюбоваться окрестностями на поющем, мерцающем разными цветами колесе обозрения. Комната страха размером с три особняка, озеро с розовыми фламинго – чего только не было в этой яркой и громкой воронке потребления. Они очень быстро прошли парк насквозь – потому что Тильда терпеть не могла «эту площадную пошлость» и морщилась на каждом шагу, – но Горацио успел испытать странную смесь веселья и лёгкого ужаса. Почему-то ему вспомнились антиутопии с их многообразными стратегиями отупления масс.

– А здесь попросту скучно, – заключила Тильда; ветер трепал её короткие каштановые волосы. Горацио часто представлял её в образе дамы двадцатых или тридцатых годов прошлого века – в строгом чёрном платье, с такой же причёской, с тонкой сигаретой в напомаженных губах; и – меланхоличный нуарный джаз на фоне. Даже жаль, что она не курит. – Кто в здравом уме пойдёт смотреть на пустой залив? Разве что девушки, которые хотят пофотографироваться. И то редко.

– Значит, мы с Вами не в здравом уме. Что и требовалось доказать. – (Горацио хмыкнул). – А ваши здесь бывают?

– Какие «наши»? – спокойно спросила Тильда, с той же педантичной аккуратностью пряча пакетик с огрызком в сумку – до ближайшей урны. Горацио закатил глаза.

– Пожалуйста, не делайте вид, что не понимаете.

– Я правда не понимаю.

Он вздохнул, попытавшись вложить в этот вздох всё своё полушутливое раздражение. Они с Тильдой общались уже несколько дней: она показывала Горацио атмосферные, но не разрекламированные места города (например, этот воздушно-пустой серебряный вид с берега залива), рассказывала, где варят по-настоящему вкусный кофе и где можно без особого риска поиграть в карты или рулетку, даже познакомила его со своим парнем – румяным русским амбалом по имени Вадим. Вадим был молчалив, неуклюж, как медведь, – и очаровательно робел в присутствии своей утончённой спутницы. Тильда могла сколько угодно подкалывать его со свойственным ей холодным снобистским сарказмом – он всё сносил молча, и при взгляде на эту парочку сразу было понятно, «кто в доме хозяин». Тем не менее, часто Горацио казалось, что Вадим воспринимает Тильду как ребёнка – избалованного, капризного, болезненно погружённого в свой причудливый внутренний мир. Он редко спорил, много заботился – и их отношения быстро стали восхищать Горацио, хоть сначала он и был немного обескуражен тем, что у девушки, называющей себя ведьмой, может быть такая простая, обыденная сторона жизни, как отношения с бойфрендом.

Тильда и Вадим свободно общались на русском, английском, французском и местном языках; по словам Тильды, Вадим говорил ещё на испанском и чешском. Они оба, кажется, нигде не работали – и, сколько Горацио ни наблюдал и ни допытывался, он не мог понять, откуда они берут деньги на жизнь. Тильда много читала, занималась йогой, ходила на курсы шитья, держала кролика по имени Анри; вечера они с Вадимом стабильно проводили в театре (кино она не признавала), в консерватории или – где-то ещё, на встречах с загадочными «друзьями». Горацио спрашивал напрямую, пытался добиться своего хитростью – но не мог вытянуть из Тильды ни слова, ни единой подробности о том, как именно живут в Гранд-Вавилоне сверхъестественные существа.

Если действительно живут. Он уже сомневался в этом – потому что с того вечера, когда они познакомились на злосчастно-смешной дегустации чая, Тильда либо всё отрицала, либо туманно отшучивалась. Горацио уже начинал отчаиваться и подозревать, что тот разговор был пьяной галлюцинацией или сном.

Вот только деревянная пластинка с зелёным камнем, которую вручил ему таксист, была вполне реальна. И манерные «студенты-маркетологи» почему-то больше ни разу не ловили его на улице.

– Я всё равно не отстану от Вас, Вы же знаете, – сказал Горацио. Тильда пожала плечами – и неспешно пошла по набережной, любуясь заливом. – Возьму измором. Буду расспрашивать, пока Вы мне хоть что-нибудь не расскажете.

– Что-нибудь – о чём?

– О таких, как Вы.

– О странных людях со старомодными вкусами и ценностями? Ну, Вы-то явно знаете о них не понаслышке, – Тильда усмехнулась.

– Нет. О тех, кто связан с колдовством, – не сдавался Горацио. Она невозмутимо приподняла бровь.

– Любопытство до добра не доводит.

– Это угроза?

– Нет. Но я уверена, что Вам скоро просто надоест расспрашивать. А потом Вы уедете – и всё в Вашей жизни пойдёт своим чередом.

– А если мне не надоест? И если я нескоро уеду? Я ведь всё ещё не купил обратный билет.

– Что ж, тогда придётся действовать иначе, – печально пробормотала Тильда. Горацио хотел спросить, что она имеет в виду, открыл рот – и вдруг понял, что не может выдавить ни звука.

Прокашлялся и попытался снова; ничего. Вместо слов из горла вырывалось что-то невнятное – полухрип-полусипенье; не было ни боли, ни першения – он просто вдруг онемел. Инстинктивно схватившись за шею, Горацио уставился на Тильду в укоризненной беспомощности – и впервые рядом с ней у него в груди зашевелился страх. Может, он и правда заигрался с тем, с чем заигрываться не следует? Заигрался – и сам не заметил, как всегда и бывает?..

Улыбаясь, Тильда отвернулась – и Горацио почувствовал, как мягкий невидимый морок отпускает его.

– Великолепно. И что, вот это – всё? – мрачно спросил он. Они проходили мимо девушек, которые – в полном соответствии со словами Тильды – увлечённо фотографировались: одна из них уселась на каменный бортик и смотрела в серебристую даль – на рябь воды и тонущую в синей дымке панораму Гранд-Вавилона, – а другая снимала подругу. Золотисто-русые волосы девушки поэтично развевались на ветру. На миг Горацио показалось, что она похожа на Алису – но он тут же понял, что ошибается. – Ни загадочных взмахов руками, ни заклятий, ни разноцветных вспышек?

– Ну, мы же с Вами не в компьютерной игре, – невозмутимо сказала Тильда. – Хотя иногда нечто подобное и бывает необходимо.

– Хорошо, Вы можете силой заставить меня замолчать. Усвоил. Но это не значит, что я отступлю, – сказал Горацио, попытавшись вложить в свой тон всю твёрдость, которой не чувствовал. – Если бы Вы хотели избавиться от меня, Вы бы ведь совсем не стали со мной общаться, правда?

Тильда пожала плечами.

– Думайте, как Вам угодно.

– То есть Вы меня так и не познакомите ни с кем из Вашего круга? Так ничего и не расскажете?

Горацио чувствовал себя ребёнком, которого подразнили шоколадкой – и тут же спрятали её. Тильда громко вздохнула.

– Во вторник мы с Вадимом пойдём смотреть салют в честь Летнего праздника. Хотите с нами?

– Но как это связано с…

– Я не буду спрашивать дважды. Хотите или нет?

Что-то в высокомерно-спокойном голосе Тильды заставило Горацио нервно сглотнуть.

– Конечно, почему нет? Во сколько будет салют?

– В десять тридцать. Движение в округе будет перекрыто, на Мосту Ангелов соберётся толпа людей. Фейерверк запускают над Ри – потрясающее зрелище. – (Тильда мечтательно улыбнулась. Горацио вдруг понял, что ни разу не видел её мечтательной – столько в ней было прохладной разумности). – Встретимся там. Эта ночь интересна ещё и тем, что Летний праздник всегда выпадает на полнолуние.

Полнолуние… Что-то в Горацио сжалось – мучительно-жутким, мучительно-сладким предчувствием. Совсем как перед новой книгой. Или перед встречей с Ди.

Он просто обязан сказать об этом празднике Алисе. Хотя… Не слишком ли опасно для неё бродить по Гранд-Вавилону в полнолуние?

С другой стороны, неужели она упустила бы эту возможность, если бы знала? Ни за что – если он хоть что-то в ней верно понял и почувствовал. Писать или звонить ей почему-то не хотелось; Горацио решил положиться на случай – и немного ему подыграть. Сегодня суббота; каковы шансы, что он встретит Алису, если вечером будет гулять по улице Гофмана?..

– Договорились, – сказал он. – И ещё – знаете, я хотел обратиться к Вам с просьбой. Вы сможете сделать такой же амулет, как у меня, для одной моей знакомой? Она тоже впервые в Гранд-Вавилоне, и мне… хотелось бы её защитить.

– Смогу, – совершенно не удивившись, кивнула Тильда. – Только при одном условии: если Вы не будете слишком много болтать с ней о том, о чём не надо.

– Буду нем как рыба, – пообещал Горацио – и улыбнулся, когда понял, как иронично это звучит с учётом недавних событий.

– И ещё – такая работа займёт несколько дней.

– Хорошо. Я заплачу, сколько…

– Не нужны мне Ваши деньги, – без раздражения, но строго перебила Тильда. – Главное, помните: здесь есть те, от кого не спасут никакие амулеты. Будьте осторожны. И Вы, и Ваша «знакомая».