Гранд-Вавилон

Глава пятая (часть первая)

Глава V

ПИТЕРСКАЯ ЭЛЕГИЯ

Этот город не знал, кто я.

Я не знала, кто этот город.

Тут без серых небес земля

Не умеет, и мир расколот

На когорты огней во тьме,

На руины и на распятья.

На войне он, как на тебе.

Видишь девушку в синем платье?..

То ли призрак, а то ли – нет.

Наморочилось фонарями.

Этот город – болотный бред,

Этот город всегда не с нами.

Грызла венки его мостов,

Пену кружев-дворцов сминая;

Вот и хлеб, стадион – готов:

Только зрелища не хватает.

Спас – на крови, а кровь – в песок,

В алый прикус твоих закатов.

Медных змеев потопчет бог,

И дожди отойдут, наплакав

Соль морей и сирен сады.

Над садами – припадки чаек.

Этот город – совсем как ты:

Зеркала, а финал – случаен.

Просто прихоть. И грязь чернил

Бьёт волнами по переулкам.

Этот город меня лепил.

Этот город тебя баюкал,

И на бледных качал руках,

Напевая тебе про ветер –

Как запляшет он в парусах

Ярко-винных на новом свете.

Ярко-винных – как тот бокал,

И невинных, как шёпот богу.

Этот город всего не знал.

И меня к твоему порогу

Он привёл – в темноте, смеясь,

Разрывая в клочки сценарий,

Где чернил притаилась вязь.

Только все мы – под градом твари:

Не сумевшая не прийти,

Не сумевший захлопнуть двери.

Если бога нет на пути –

Лучше в новых богов поверить.

Вот и шея – так ставь клеймо.

(Побыстрей: мне немного больно).

Застегни. Не умеешь – но

Так неплохо. Теперь – довольно.

Это жертвенник, это – нож,

Весь измазанный чёрной жижей.

Этот город с тобою схож:

Вас обоих я не увижу.

Вас обоих бы извести,

Вас обоих увековечить.

Только вам – как всегда – цвести,

Ну, а мне – как всегда – калечить.

Поскорей пробивай броню,

Не тяни уже до рассвета.

Как целую ладонь твою –

Поцелую я это лето.

Над Гранд-Вавилоном сгущались тучи – пасмурный вечер явно собирался перейти в дождливую ночь. Алиса уже заметила, что дожди здесь затяжные и мелкие: колючая морось часами висит в воздухе влажным облаком – никакого мощного ливня, который выговорился бы и умолк, позволив тучам разойтись. Под такими дождями вполне можно гулять – хоть промозглая серость и вгоняет в меланхолию.

Впрочем, надо признать, меланхолия идёт этому городу не меньше, чем радость. Серо-стальная вода каналов исходит судорогами под ветром, чайки остервенело кричат в вышине, дворцы и старинные дома похожи на жилища колдунов из каких-нибудь мрачных сказок, Ри беснуется меж берегами, закованными в гранит… В среду вечером, гуляя по набережной, Алиса неожиданно встретила своего бывшего одноклассника. Она помнила его пухлым, склонным к мелкому хулиганству мальчишкой – а теперь он превратился в солидного молодого мужчину, успел стать учителем истории и планировал переехать в Гранд-Вавилон. Они не виделись и не общались столько лет, и шанс на такое совпадение был столь мал, что Алиса окончательно убедилась: в Гранд-Вавилоне есть что-то мистическое. Незримый туман, прячущий ниточки людских схождений и расхождений, яви и снов; здесь всегда происходит то, чего совсем не ждёшь, – а то, чего ждёшь, не происходит.

Видимо, её встреча с Горацио – лишь один из многих капризов местных каменных божеств.

Вечера четверга Алиса ждала с чуть испуганным предвкушением: сегодня после напряжённых переводов в “Terra Incognita” ей предстояла не привычная одинокая прогулка, а первая встреча с парнем из Badoo. С тем самым Эриком, который любит чай и философию и заявляет (скорее всего, привирая), что у него нет тараканов в голове. Алиса пунктуально пришла к метро на Площади Революции ровно в шесть, как они договаривались; серые небеса висели над нарядным круглым зданием, будто дымок над пепельницей. Она была уверена, что разочаруется, – но Гранд-Вавилон вновь преподнёс ей сюрприз.

Эрик оказался не просто умным – а исключительно умным и приятным собеседником. Поразительно для Badoo. За несколько дней Алиса успела оценить средний уровень мужчин, пользующихся этим приложением с обманчиво милым логотипом-сердечком, – и ужаснуться.

Всё было, с одной стороны, не так чудовищно, как она думала: пока ей никто не нахамил и не прислал фото своего мужского достоинства. С другой стороны – даже то, что там подавалось под соусом доброжелательной болтовни или комплиментов, разило такой тупой, беспросветной пошлостью, что хотелось брезгливо зажимать нос. Алиса убедилась, что большинство парней и мужчин не просто не способно поддержать интересный разговор – флиртующую игру намёков, острот, изящных ассоциативных переходов; то, что она так ценила в общении с Полем и Луиджи, – но, больше того, не умеет думать.

И дело было явно не только и не столько в ожидаемой необразованности, безграмотности, отсутствии элементарных знаний; гораздо чаще – в отсутствии ума как такового. Ума как способности строить логические связи, соотносить факты между собой, рассуждать, ориентироваться по ситуации; ума – как качества, которое без регулярной тренировки становится дряблым и бесформенным, подобно мышцам. Львиная доля её собеседников в Badoo явно не занималась своим умом – как, собственно, и эмоциональным миром, и личностными качествами. У них часто не было каких-то определённых интересов, и, помимо работы (а профессии там попадались самые разные – от поваров, официантов и таксистов до программистов, диджеев и менеджеров), они не наполняли свою жизнь ничем, кроме потребления. Они ничего не создавали – никаких смыслов; только брали чужие. Вкусно поесть, посмотреть сериалы или YouTube, порукоблудить под порнографию, поговорить ни о чём и посмеяться ни над чем, напиться или покурить травку – к этому сводился тусклый круг их радостей. Алиса всегда считала отвратительными слова вроде «посредственность» и «убожество»; ей казалось, что в любом, даже самом закоснело-заурядном человеке можно найти что-то живое и интересное. Однако последние дни подвели её очень близко к пересмотру этого убеждения.

Поддержать переписку после стандартной вводной части общения – однообразных серых волн из «приветов», «как дела», «чем занимаешься», «чем увлекаешься», «где работаешь», – большинство не могло. Не могло ни сострить, ни заинтересовать девушку какой-то весёлой или странной взбалмошностью, ни развить увлекательную дискуссию, ни придумать комплимент понаходчивее, чем «Ты такая красивая»; ни-че-го. Блёклая, анти-творческая, анти-живая пустота. Этих «духовных зомби» было так много, что Алиса быстро почувствовала, как её весёлый авантюризм переходит в печаль и ужас. Она и представить не могла, что кто-то такого типа может её зацепить.

Она старалась каждый раз рассказывать о себе чуть иначе, под новым углом; сама поднимала новые темы, расспрашивала, рассказывала что-то, шутила и подтрунивала, – но в большинстве случаев это не помогало. Ничто не могло расшевелить «зомби» – и после нескольких реплик она не получала ничего, кроме унылых банальностей вроде «Давай встретимся», «Давай выпьем» или «У тебя такая красивая улыбка».

Некоторые разговоры, впрочем, получались настолько нелепыми, что смешили её, – и хотя бы немного поднимали настроение. Например, у неё уже дважды спросили: «А какого цвета у тебя глаза?» – хотя на фотографиях было прекрасно видно, что глаза карие. Когда Алиса ответила на такой вопрос впервые, на этом дело не кончилось: «А рост какой?» – спросил некий Йохан. «162 сантиметра», – осторожно ответила Алиса, гадая, возникнет ли в этом диалоге хоть что-то за пределами розовых анкеток, которыми обмениваются десятилетние школьницы («А какой твой любимый цвет? А любимый мультфильм? А какой мальчик тебе нравится (если не секрет)?..»). Йохан в ответ прислал восхищённый смайлик с глазами-сердечками – и написал: «А голос, наверное, нежный-нежный…» Алиса не стала отвечать, позволив ему поумиляться над портретом, который нарисовало воображение.

Почему-то очень часто спрашивали о знаке Зодиака – видимо, большая часть населения Земли до сих пор всерьёз уверена, что дата рождения как-то влияет на человеческий характер. Пускай; но то, что это мужское население, причём живущее в большом городе, а не в деревне на краю цивилизации, ранило Алису в самое сердце. Невежество допустимо – но ведь не в таких масштабах! Века науки и искусства, призраки Джордано Бруно, Рафаэля и Эйнштейна тихо плачут где-то по ту сторону реальности. Алиса отвечала, но каждый раз аккуратно добавляла, что не верит в астрологию, – и получала на это очень разные забавные реакции.

«Да я сам не верю. Но это всё равно даёт представление о человеке», – заявил тридцатилетний Ян, явно не замечая жуткой нелогичности своей реплики.

«Если не веришь – почему же думаешь, что даёт? – решилась уточнить Алиса. – Ведь столько социальных, психологических факторов, которые нас определяют… К тому же мне попадались люди одного знака Зодиака, у которых не было ничего общего – ни в поведении, ни в ценностях, ни в привычках».

«Ну, знак Зодиака плюс тип лица равно характер», – безмятежно ответил Ян, прибавив к сообщению кучу смайликов. Алиса, отчаявшись, отступила.

Ещё один тип, быстро начавший раздражать её, использовал знаки Зодиака как решающий аргумент в любом споре. Например, он никак не мог взять в толк, зачем Алиса учится в аспирантуре и планирует защищать диссертацию. «У тебя что, зарплата так больше станет?» – прагматично спрашивал он.

«Не факт. Но люди занимаются наукой не только ради денег», – отвечала Алиса.

«А зачем ещё?»

«Чтобы исследовать мир и себя в нём. Если бы учёные прошлого думали только о том, как бы побольше заработать – они могли бы, не знаю, мылом торговать. Может, было бы и выгоднее – но тогда мир лишился бы кучи изобретений и открытий», – объяснила Алиса, по возможности выбирая простые слова.

«Как всё сложно, – озадаченно написал её собеседник. – Но всё равно – столько учиться и что-то писать, не получая за это лишних денег, тупо».

«У всех своё мнение, – начиная злиться всерьёз, отметила она. – Мне вот, например, наоборот кажется, что «тупо» не заниматься творческим или интеллектуальным трудом, когда есть такая возможность. Мне кажется, что без духовной активности жизнь становится прозябанием».

«Тебе так очки идут», – написал он в ответ – и Алиса долго смеялась над «ловкостью» этого перехода. Потом спор продолжился – хотя, конечно, это было трудно назвать спором: свою позицию обосновывала только Алиса – а её собеседник просто твердил одно и то же в чуть разных формах. Когда она мягко намекнула, что он слишком уж давит, что она устала и хотела бы сменить тему, – в ответ получила:

«Ну, я же Овен. Овны все упрямые».

И это не было единичным случаем. К блистательному выводу – или доводу – «я же Овен» сводились все разговоры с этим типом. Разумеется: сослаться на знак Зодиака куда проще, чем признать свою неправоту, тупость и ограниченность. Не «я глуп» – а «я же Телец, Тельцы всегда притормаживают». Не «я подлец» – а «я же Скорпион, мы склонны к цинизму». Удобно.

Ещё более угнетающая картина складывалась, когда её «поклонники» пытались проявить креативность и написать что-то необычное. Просмотрев её профиль, они выводили на разговоры о переводах, о литературе – но в итоге Алисе всегда хотелось только в ужасе заткнуть уши и закрыть глаза. А ещё – желательно – стереть себе память.

«А переводы – это, в смысле, с языка на язык?» – спросили её однажды. Алиса удержалась от язвительного ответа: «Нет, денег с карты на карту», – и с милым смайликом написала:

«Да. А что ещё это может значить?»

«Ну, мало ли, может, бывают какие-то ещё переводы, – со смеющимся смайликом предположил её собеседник. – А что ты обычно переводишь? Художественное что-нибудь?»

Алиса пустилась в честные подробности: рассказала, что перевод художественных текстов – особая, «элитная» сфера, куда непросто попасть; что она гораздо чаще занимается «подсобной работой» – переводит документы, научные тексты, рекламу, инструкции; что бывают, тем не менее, и очень интересные заказы – например, однажды ей довелось делать подстрочник либретто оперы Верди «Отелло» для студентов театральной академии. И было сложно, но безумно увлекательно – старый итальянский язык девятнадцатого века, и…

«Я погуглил, что такое либретто», – гордо сообщил тот парень в ответ. Другой поразился: «Ты была в опере, правда? Это волшебно!»

Алиса плевалась и ругалась – но зачем-то продолжала изучать грубую реальность Badoo.

Некоторые особо утончённые натуры писали ей в стихах – и лучше бы им было не проявлять свою утончённость. Например, такой ход сделал бесхитростный сантехник Юсуф. Он в подробных безграмотных сообщениях рассказывал ей, как провёл день, как на выходных они с друзьями ездили на какое-то озеро (живописные фотографии озера прилагались), как он любит готовить гамбургеры и как назвал свою кошку Бритни – в честь Бритни Спирс… Алиса почти не отвечала, понимая, что ему, видимо, просто нужно выговориться; одиночество доводит и не до такого. Надо сказать, на фоне многих Юсуф был вполне сносен – до тех пор, пока не прислал ей свой стихотворный шедевр. «Ты сидела у окна и тихонечко рыдала! Но не в этом вся херня, а только лишь начало!..» Увидев две первые строки, Алиса содрогнулась – и свернула диалог. Решилась снова открыть его позже – и с облегчением выдохнула, когда поняла, что в продолжении текста не было почти ничего, кроме пары бессвязных фраз вроде «и погода, словно срань Господня, надавила на тебя…» «Ну нет, не идёт дальше. Пропала у меня эта штука – порыв мой мощный, – сокрушённо пожаловался Юсуф. – Я сначала хотел без грубых слов, но с ними смешнее получается… Но нет, уже и так не идёт».

Алиса не стала комментировать его экспромт – и не знала, плакать или смеяться.

Ещё одно важное наблюдение, которое она вынесла из Badoo, носило почти научный характер: она уже начала прибегать к типизации. Условно говоря, всех, кто писал ей, можно было разделить на «мальчиков» и «мужчин». «Мальчики» юны – обычно это студенты или едва начавшие работать ребята без толкового образования; чаще всего им не больше двадцати пяти. Но в их психологическом складе «мальчиковость» ещё заметнее, чем в социальном статусе. Они очень быстро переходят к «постельным» темам, скабрезным комплиментам, предложениям встретиться; их окружает ореол страсти и бушующих гормонов (нередко они симпатичные – по крайней мере, на фото), а ещё – легкомысленный инфантилизм. Они не любят долгих разговоров, не ищут ничего серьёзного – и не скрывают этого. С одним из них Алиса согласилась было «как-нибудь встретиться» – но на этом договорённость и заглохла; на следующий день он не написал ей, а она ему, – и через день тоже. Это порадовало её: она уже опасалась, что при встрече столкнётся с мужской версией блондинки из анекдотов – «красивая, но лучше бы молчала». А если Алису ещё и не потянет к нему в плотском смысле – что делать?.. Разговаривать-то точно не получится. Тупик. «Мальчики» легко отказываются от связей – потому что знают, что каждой из девушек могут найти сотни замен.

Иначе ведут себя «мужчины». Постарше, более серьёзные и основательные (даже если не блещущие умом); они присматриваются, прицениваются, больше стремятся пообщаться, чем договориться о встрече и сексе. По ним видно, что им подойдёт не любая – и что они (спасибо опыту) уже отлично знают, кто именно подойдёт. «Мужчины» часто создавали у Алисы чувство взвешенной, солидной надёжности; но – совершенно не влекли и не вдохновляли её. В них уже не было очарования юности, бездумно-весёлой харизмы, поэтического огня – всего, что, несмотря на убогость «мальчиков», всё-таки всегда их сопровождало.

Эрик явно относился к «мужчинам». И – слава небу – был в разы умнее всех, с кем Алисе до сих пор довелось переписываться в Badoo. Они гуляли и разговаривали взахлёб уже два часа – и она едва заметила, как прошло это время. Переходы между темами были свободны, как смена направлений ветра: от моральности или аморальности приложений для знакомств – к категории духовности в религии и литературе; от плюсов и минусов демократии и тоталитаризма – к ироничной критике современного феминизма; от экстраверсии и интроверсии – к психологии творчества… Эрик был довольно начитанным, сообразительным; он вёл разговор легко и искусно, как хороший партнёр ведёт в танце. Алисе нравилось, когда в общении её «вели» – когда собеседник не был полностью понятен и открыт ей, как на ладони; когда не приходилось всё просчитывать самой. Когда с ней грамотно играли.

Она не ощутила никакой чувственной тяги к Эрику, никакой очарованности, но уже понимала, что они вполне могли бы стать друзьями. В том, как жадно он набросился на её ум и способность формулировать мысли, чувствовался сильный интеллектуальный голод.

– …Знаешь, я уже давно заметил: если человек нашего поколения к тридцати годам не завёл семью и детей, он обязательно начинает творить какие-нибудь странности, – сказал Эрик, когда они бродили по одному из многочисленных городских парков – вокруг пруда с утками. – У меня один такой знакомый вдался в религию – причём до уровня какой-то сектантской убеждённости. Другая знакомая стала радикальной феминисткой – я уже, кажется, упоминал… Теперь пишет длинные статьи о том, почему Бог – это женщина и почему в языке необходимы слова вроде «авторка». Сам я стал ходить в дискуссионный клуб, обсуждать книги…

– Избыток энергии, – предположила Алиса, глядя на ветви деревьев, томно переплетающиеся наверху. – Работа не заполняет всё время, а семьи, которая могла бы заполнить остаток, нет. Бытовые заботы не занимают столько, сколько занимали в прошлом. У человека накапливается интеллектуальная и эмоциональная энергия, которую некуда тратить.

– Вот именно! – воскликнул Эрик. – Один русский назвал этот энергетический потенциал личности хорошим словом – пассионарность. Как же его звали… – он пощёлкал пальцами, вспоминая фамилию.

– Гумилёв, – сказала Алиса. – Лев Гумилёв.

Луиджи старательно пичкал её работами русских философов, писателей и поэтов; а все знания, полученные от Луиджи, ей было вдвойне трудно забыть. Эрик покосился на неё с уважением – и улыбнулся.

– Точно! Ты и это знаешь. Какая приятная неожиданность.

– Почему неожиданность? – (Она пожала плечами). – Просто гуманитарное образование… Только, мне кажется, там речь шла больше о народах, чем об отдельных личностях. Но, возможно, я что-то путаю.

– О народах тоже, конечно. – (Эрик оживлённо закивал). – Но и о личностях. Пассионарии – это люди, энергетический потенциал которых больше, чем у обывателей. Они способны не только существовать, удовлетворяя свои потребности, но и преобразовывать среду вокруг себя. Творцы, вожди, герои, жертвующие собой…

– Да-да, я помню. Люди, способные к сверхнапряжению, – подхватила Алиса.

Они вышли в другую часть парка – здесь было меньше деревьев, но больше аккуратно подстриженных газонов и симметрично высаженных цветов; царство геометрии. Если смотреть издали или с высоты – похоже на пёстро-разноцветные завитушки на зелёном фоне. Великанья вышивка по зелёному бархату. Посыпанные песком дорожки сходились у небольшого фонтана с каменными дельфинами; возле фонтана увлечённо позировала для фото компания туристов-китайцев. Вдалеке виднелась мемориальная стела, посвящённая Второй мировой; ещё дальше, на горизонте – ряд пышных барочных зданий, окаймляющих парк, как резная позолоченная рама окаймляет картину.

Алиса вздохнула, вдруг осознав, что думает вовсе не о мирной красоте, окружающей их, и даже не об Эрике, – а о людях. Их несовершенствах, изъянах и диссонансах; их, как сказал бы Горацио, ненормальности. Интересно, что, по его мнению, «ненормально» сильнее – низкий или высокий уровень пассионарности? Кто ненормален – она или средний пользователь Badoo?..

– Вот именно. И это сверхнапряжение может быть направлено как на разрушение (у какого-нибудь Гитлера, например), так и на созидание, – сказал Эрик. Не сговариваясь, они уселись на первую попавшуюся скамейку – оба устали бродить. – И в любом социуме, в любую эпоху таких людей всегда мало. Они, по сути, сами страдают от своего потенциала, потому что не всегда могут его реализовать. Страдающее меньшинство.

– И у народов то же самое, – отметила Алиса, глядя, как девочка лет семи запускает синего воздушного змея. Он трепыхался аляповато-ярким пятном под серой шалью туч. – Если не ошибаюсь, там это как-то соотносилось с циклами их развития. Высокая пассионарность в расцвете цивилизаций, а потом – её постепенное затухание. Поэтому доминирующие в мире страны и культуры постоянно меняются. То Древний Египет, то Греция, то Рим, в эпоху Ренессанса – Италия, сейчас – США…

– Да. Европа постарела, и её пассионарность угасла. США вышли на первый план.

– Но об этом писали и до Гумилёва. Например… Ох, как же его… – (Она растерянно покосилась на Эрика, стесняясь своего невежества). – Не Шеллинг, не Шлегель, конечно… «Закат Европы».

– Шпенглер, – тут же вспомнил Эрик – и она внутренне возликовала.

– Точно! У него нет категории пассионарности, но суть близка. И у этносов пассионарность связана не только с историческими факторами, но и с природными, генетическими – с климатом, типом питания, например…

– Мне очень приятно с тобой разговаривать, – вдруг сказал Эрик, улыбаясь – и не глядя на неё. Алиса с ужасом почувствовала, что заливается краской.

– Правда?

– Правда. Это безумно приятно – встретить человека, который знает о Гумилёве и Шпенглере, с которым можно говорить вот так, как с тобой.

– Спасибо. Но я думала, тебе к такому не привыкать.

– Почему?

– Ну, ты явно общителен. Ходишь во всякие дискуссионные клубы, работаешь в консалтинговой компании…

– Общаться много с кем приходится, это правда. Но чаще всего именно «приходится». – (Эрик грустно усмехнулся). – Люди в основном обсуждают факты и события. Очень редко – идеи. Всё на уровне быта, а настоящее духовное общение, так или иначе, должно выходить за его рамки.

– Мне кажется, большинство людей сейчас в принципе этого не умеет, – сказала Алиса, с печалью думая о своём опыте общения в Badoo – пока недолгом, но уже показательном. – Они потребляют, но не создают. Перемыть кости соседке, поболтать о еде или сексе всегда интереснее, чем поговорить о Шпенглере – потому что это проще и насущнее… В Италии сильно заметна такая жизненная позиция, кстати. Особенно среди молодёжи. «Побольше наслаждайся, поменьше думай и грузись». Они очень поверхностные.

– Да ты мизантроп! – вдруг воскликнул Эрик, чуть отстранившись и с весёлым любопытством потирая подбородок – будто только что сделал забавное открытие. – Надо же – два часа с тобой общаемся, и до меня так долго не доходило!..

– Не сказала бы, – смущённо возразила Алиса. – Максимум – скептик. Мизантроп – это всё же человек, который думает, что природа людей изначально порочна. Я смотрю на людей критически, но такого убеждения у меня нет.

– И что – по-твоему, люди изначально добры, а потом их портит злая среда? – быстро спросил Эрик.

– Люди нейтральны. А среда и череда жизненных выборов уже формирует их. Определяет, кто куда направит свою пассионарность, например. – (Она улыбнулась). – Вот самый простой пример – первобытный тестостерон, который уже меньше нам нужен. Меньше, потому что у нас уже нет необходимости защищаться от саблезубых тигров и добывать пропитание. И как его выплёскивать? Кто-то будет в видеоигры играть, как ты, а кто-то…

– Да-да, я понял! – (Эрик тихо засмеялся). – Я не только в игры играю, а то ты сейчас составишь какое-то унылое представление обо мне. Люблю велоспорт, например.

– Здорово, – уважительно оценила Алиса. – Я вот так и не научилась кататься на велосипеде.

– А я люблю больше не кататься, а делать статические упражнения. Стоять на одном заднем колесе, к примеру. Для этого есть даже специальные велосипеды… Не слышала про такое? – уточнил Эрик, увидев её удивлённое лицо; Алиса покачала головой. – Довольно необычно выглядит, могу потом видео показать. Мастера таких штук могут стоять-стоять так и потом – раз! – на какую-нибудь возвышенность прямо на велосипеде запрыгнуть.

– Сюрреалистично, – произнесла она, пытаясь себе это представить. Эрик снова засмеялся.

– Весьма! Но всё лучше, чем сбрасывать тестостерон способами Гитлера. Или религиозных фанатиков.

– Ну и соположение. Гитлер и религия?

– Почему нет? – с вызовом спросил он. – Я считаю, что каждый человек должен быть чем-то полезен социуму. А какую пользу приносят фанатики или монахи?

– Духовную. Польза ведь может быть не только прагматической.

– Художники, писатели, композиторы приносят духовную пользу, согласен. А монахи?

– Ну, во-первых, что вообще такое «польза»? Кто определяет, что полезно, а что нет? – спросила Алиса, испытывая сильное дежавю, связанное с Горацио. «Что такое норма?» – спрашивала она его. С каких пор, собственно, она стала сторонницей морального релятивизма – с тех пор, как Кьяра сплела венок из одуванчиков?.. – Во-вторых, монахи, на самом деле, очень многое делают. И приносят пользу, как минимум, самим себе. Здоровый образ жизни, много труда на свежем воздухе, целибат, молитва, созерцательность и концентрация…

– Я бы не сказал, что всё это полезно для здоровья, – запальчиво перебил Эрик. – Как минимум – противоестественно.

– Насчёт целибата, пожалуй, соглашусь. – (Алиса вздохнула). – Но остальное – вполне взращивает духовное и физическое здоровье.

– Не знаю. Я с уважением отношусь к религии и к церкви как социальному институту, но монастыри… – (Эрик покачал головой). – По-моему, это какой-то анахронизм, откат назад. Человечество создало такую развитую цивилизацию – а тут люди просто отказываются от благ этой цивилизации и низводят себя, можно сказать, до уровня обезьяны…

– Или наоборот – до такого высокого уровня, который среднему человеку не постичь. До просветления. До того уровня, когда им уже не нужны клубы, видеоигры и велосипеды – а нужно что-то другое.

Эрик расхохотался, хлопая в ладоши, – видимо, оценил её ядовитый подкол. Клубы, видеоигры и велосипеды фигурировали сегодня на разных этапах их разговора; и Алиса, можно сказать, только что назвала его духовным недоноском по сравнению с монахами.

Разумеется, шутя.

– Я понял тебя, понял… Переиграла – признаю́! Но за пользу я всё равно буду ратовать. Любой человек должен приносить миру хоть какую-то пользу.

Алиса вздохнула – на грани удручённости и азарта.

– И какую пользу приносят, например, любовь или дружба?

– Огромную, – не растерялся Эрик. – Любовь – это, как минимум, продолжение рода, эмоциональная полноценность, экономическая стабильность и безопасность. Вдвоём существовать легче, чем одному. Даже в плане денег.

– Вообще не факт. И когда человек один, у него больше времени на саморазвитие.

– Ну, а найдёт он себе женщину – и она будет готовить обед, а он – саморазвиваться себе сколько влезет. В освободившееся время, – хмыкнул Эрик. Его глаза хитро поблёскивали; он явно хотел спровоцировать её. – А иначе – пришлось бы потратить час на приготовление еды, а не на размышления, например.

– Можно готовить обед – и при этом слушать подкаст или аудиокнигу. Вот тебе и саморазвитие.

– Опасная у тебя логика, Алиса! Так можно весь социум обнулить… Пойдём? – (Эрик легко встал, и они побрели дальше). – Ну, а про дружбу… Мне кажется, друзья тоже должны быть друг другу полезны.

– Немного цинично.

– Нет, просто разумно. Человек реализуется в том, что он умеет делать хорошо. Ты, например, хороший собеседник и можешь удовлетворить мою потребность в интеллектуальных спорах. А ещё ты переводчик – и можешь, в случае чего, помочь мне с переводами… Это просто пример, если что.

– Человек может быть нужен и важен и без каких-то «полезных» навыков. Просто быть интересной личностью.

Эрик презрительно поморщился.

– Не люблю я это определение – «интересная личность»… Интересная – это какая? Обычно люди, которых можно так назвать, со временем превращаются просто в паразитов. А годам к сорока – в алкоголиков или наркоманов. Все эти томные богемные юноши-маргиналы, например. «Интересные» – но что они умеют делать?

– Они не обязаны что-то уметь, – возмутилась Алиса. Ей почему-то вдруг захотелось яростно защищать всех «богемных юношей» мира.

– А я думаю, обязаны! Они ведь люди, часть социума. Я давно уже не общаюсь просто с «интересными людьми».

– А мне такие как раз нравятся. Пусть беспутные, пусть маргиналы… Они периодически возникают в моей жизни, – призналась Алиса, думая о Роуз, Поле – и целом ряде других личностей. – Я ценю, если человек что-то значит сам по себе, вне каких-то «полезных» навыков.

– Мизантроп-идеалист… Интересно, – усмехнувшись, пробормотал Эрик.

– Как Гамлет. – (Алиса улыбнулась). – Он всегда мне нравился.

– Мне тоже. – (Он покосился на неё с чем-то вроде мистического испуга). – Настолько, что у меня Гамлет на аватаре в f*******:.

Какое очаровательное совпадение; Алиса просияла.

– Замечательно! Обожаю Шекспира.

– О да, понимаю. Я считаю, его до сих пор никто не обогнал в препарировании и познании человеческой натуры… Ну, может быть, кроме Достоевского. Ты, наверное, любишь Достоевского, да?

– Это так заметно? – Алиса вздохнула.

– Очень. По линии рассуждений, по тяге зарыться в этику и психологию. И по некоторой, как бы сказать…

– Нездоровости?

– Скорее неуравновешенности. Я давно заметил, что Достоевского любят в разной степени неуравновешенные люди… И странные. Но у тебя эта странность – в хорошем смысле.