Гранд-Вавилон

Глава тринадцатая (часть четвёртая)

...Ещё несколько угроз преследовало её издалека – из Гранд-Вавилона. Последствия летних грешков, неприятные отзвуки приятных приключений; Алиса была к ним готова. Сама заварила кашу – самой её и расхлёбывать. «Лес рубят – щепки летят», – как сказал бы тот громила, парень ведьмы Матильды.

Конрад писал ей регулярно, как по графику, – раз в несколько дней. Выйдя из больницы, он снова взялся за лечение страждущих женщин и просмотр политических каналов на YouTube. Единственной его большой болью, судя по всему, осталась боль от того, что Алиса теперь далеко. «Я так по тебе скучаю», «и когда ты приедешь», «переезжай», «давай встречаться», «давай жить вместе»… С одной стороны, Алиса по-прежнему была шокирована и (совсем немного) польщена таким напором; с другой – её уже начинало раздражать, что Конрад не понимает простых, честно и открыто сказанных вещей. Она устала повторять, что не хочет серьёзных отношений и не ищет их, – но он будто этого не слышал. Его аргументы были однообразны, как любовная лирика плохих Интернет-поэтесс, и вертелись исключительно вокруг давнего, смешного: «Не надо искать прекрасного принца». За пределами этих нудных препирательств они почти ни о чём не разговаривали: Алиса больше не шла на контакт, отвечала сухо и сдержанно, не шутила и не подбирала темы – а у самого Конрада фантазии хватало только на «Привет», «Как дела?», «Что делаешь?» и «Здорово, а я делаю то-то». Он не понимал и не хотел понять, какой насыщенной духовной и умственной жизнью она живёт, не интересовался ни её научной работой, ни переводами, ни творчеством – но почему-то упрямо считал, что они «родственные души», что им суждено быть вместе.

Однажды Алиса дала волю своему гневу – и более искренне, более резко расписала по пунктам, почему это не так. Пункты, в основном, касались её подробной характеристики. Она пыталась объяснить сложности и противоречия своей личности, свою склонность к духовному мазохизму, свою потребность использовать боль как ресурс для творчества, свою неустойчивость, травмированность, ранимость… И получила в ответ вспышку не то злости, не то отчаяния: «Может, ты уже прямо скажешь, что я тебе не нравлюсь, и пошлёшь меня? Зачем весь этот бред про то, что тебе нравятся только мрази, которые делают тебе больно, используют и не уважают тебя, которым нужен от тебя только секс?»

«…Какая ты красивая. Я сейчас кончу просто от того, что смотрю».

В тот момент Алиса вздрогнула, как от удара. Конечно, Конрад не знал, что Ноэль снова появился в её жизни (точнее, снова мелькнул в ней туманно-лунным видением – и пропал); но, чёрт побери, как же верно. «Не уважают», «используют», «делают больно» и «нужен только секс». Вроде бы банально – как и всё, что говорит Конрад, – но разрывной пулей – прямо в цель.

Тем не менее, Конрад не понимает, что она давно чувствует эти диссонансы – и давно приняла их. Да, видимо, ей не так уж нужно тёплое, уважительное отношение; участь Роберто – прямое доказательство. Ей нужно что-то сложнее, что-то другое. И нет, не просто использование для секса, не просто боль, холодность и эгоцентризм…

Что же?

Лунное сияние в темноте. Надрывные птичьи крики. Красные воды.

Ей нужен смысл, который никогда не обрести в спокойных, обыденно-размеренных «нормальных отношениях». Тяжёлый, но осознанный крест. С какой стати ей мешают нести его?

«Никакого «бреда» я тут не вижу. И не понимаю этого укора. Или попытки оскорбить, или что это?.. Я говорю о своих чувствах и душевных потребностях, Конрад. И да, они правда странные, нездоровые, я это признаю. Но это нельзя вылечить, как те болезни, с которыми ты работаешь. Я уже говорила: я готова общаться с тобой, но ничего серьёзного не хочу. Ни с тобой, ни с какими-то абстрактными, как ты выразился, «мразями». Это всё. Если тебя что-то не устраивает, если ты по-прежнему намерен «ждать взаимности» – давай больше не будем общаться. Потому что ни к чему хорошему это не приведёт. И ты, как я уже говорила, можешь упустить какую-нибудь девушку, которая действительно тебе подходит», – твёрдо написала она.

«Я не укоряю и не хотел оскорбить, – тут же стушевался Конрад. – Хорошо, давай тогда общаться, узнавать друг друга. А там посмотрим».

Видимо, решительность Алисы и её готовность прекратить общение по-настоящему испугали его. Ей опять стало его жаль. Вот дурень, и когда он успел так привязаться? И почему, и зачем?

Наверное, чтобы Адриан, демон боли, мог напасть на него и потешить свою гордыню.

И, конечно, «общаться» и «узнавать друг друга» в понимании Конрада ограничивалось всё теми же «Привет», «Как дела?» и «Что делаешь?» Лишь однажды Алисе удалось выбить его из этой смертельно скучной колеи; и снова – когда она разозлилась.

«Да вот прогулялась, сходила за продуктами», – как-то раз ответила она на извечное «Что делаешь?», брезгливо доставая из холодильника испорченную китайскую лапшу. Ох уж эта привычка Ди забывать свои недоеденные ужины…

«Умничка», – восхитился Конрад, приправив ласковость «чмокающим» смайликом. Алиса зашипела, как раздражённая кошка, и не удержалась:

«Эм, спасибо, конечно. Но что такого уж похвального в том, чтобы сходить за продуктами, как все люди в мире?»

Смайлик. Вот так, пусть озадачится и подумает. Ему полезно.

Когда она уже разложила по полкам овощи, сыр и молоко, Конрад наконец-то нашёлся с ответом:

«Есть те, кто и этого не делает, а использует окружающих людей. Всякие лентяйки. Говорят, например: ну, ты же всё равно мимо пойдёшь, вот и зайди по пути».

Что это – личный травматичный опыт? Ну что ж, не так уж плохо; по крайней мере, не безмолвный ступор. Хотя, разумеется, снова без знаков препинания, – что значительно усложняет понимание смысла. Алиса снисходительно улыбнулась.

«Странно. Похоже, такие тяжёлые случаи мне не попадались. А эксплуатировать соседку по квартире для таких целей я не могу и не хочу. Да и продукты мы покупаем раздельно».

И слава небу, – добавила она про себя.

Конрад прислал смайлик, сердечко – и погрузился в молчание. Долгой дискуссии опять не получилось.

Постепенно Алиса стала замечать, что он пишет всё реже и реже; может, наконец-то понял, что эти разговоры ей в тягость? Она очень надеялась, что в итоге он проявит благоразумие, отстанет и встретит психически здоровую, спокойную, добрую девушку. Если, конечно, такие вообще есть в Гранд-Вавилоне.

При всех своих недостатках, Конрад всё-таки и сам был спокойным и добрым, не слишком давящим. Зато этого нельзя было сказать об «Овне по гороскопу» – упрямом диджее, который тоже никак не хотел исчезать с её горизонта. Переписка с ним находилась примерно в том же топорном диапазоне, что и диалоги с Конрадом: «Привет», «Как дела?», «Что делаешь?»; но он был гораздо более напорист и гораздо сильнее её раздражал. Когда-то на примере с суши Алиса пыталась объяснить ему, почему не хочет любви и серьёзных отношений; но, видимо, такая информация не задерживалась надолго в его наполненной гороскопами голове.

«Как дела?» – спрашивал он.

«Всё хорошо. Работаю в научном проекте, комментирую и перевожу письма девятнадцатого века. Ещё вот вышла на новую Интернет-платформу со своими текстами – там есть платный доступ для читателей, хочу попробовать. Много пишу. В ноябре-декабре должна защитить диссертацию, отзывы уже приходят, – отвечала Алиса, почему-то раздражаясь от самого факта его появления. – А ты как?»

«Да работа-дом, ничего нового, – блеял «Овен». – А в личном плане как?»

«Всё хорошо, – сдержанно повторяла Алиса. – Меня всё устраивает».

«Понятно. То есть у тебя есть постоянный дружок?»

Алиса морщилась – и снова, по сотому кругу, объясняла, почему не для всех девушек и женщин «постоянный дружок» является показателем счастья и благополучия.

Иногда – наверное, во имя хоть какого-то разнообразия – «Овен» отправлял ей клубные ремиксы грустных песен (почему-то – всегда не свои). Алиса честно слушала и старалась ответить что-то содержательное, хоть и не была ценителем такой музыки. Однажды – не выдержала и послала в ответ одно из своих стихотворений:

«Если честно, я очень текстоцентричный человек и лучше чувствую литературу, чем музыку. Поэтому вот, поделюсь взамен».

Реакции, конечно же, не было. Вообще никакой. «Овен по гороскопу» жил в другом измерении – просто не понимал, что это, зачем это и почему это для неё важно.

Изредка появлялись Дин, Хосе и другие, но очень точечно. Суета сует и всяческая суета, как говорил царь Соломон. Алиса придавала этому мало значения.

О Горацио она почему-то старалась не думать. Рассказала Ди, что случайно встретила его в Гранд-Вавилоне, – но не делилась никакими подробностями, несмотря на её жадное любопытство. Если бы Ди узнала всю историю, она бы, должно быть, тут же вызвала соседке скорую.

Хотя – для неё это даже слишком масштабное проявление заботы. Скорее уж она поинтересовалась бы, от каких веществ «можно словить такое интересное» – о дриадах, демонах и ведьмах.

Говорили, что Горацио остался в Гранд-Вавилоне и уволился из университета. Говорили, что он пишет новый роман. Алиса избегала этих слухов – будто боялась заглядывать в комнату за заколдованной дверью. Они толком не общались, но почему-то ей казалось, что они ещё обязательно встретятся.

Все они – Кристиан и Виктор, Писатель и Конрад, «Овен по гороскопу» и Хосе, и даже Горацио, – поздравили её с днём рождения.

Ноэль не поздравил.

Не то чтобы это было неожиданно или удивило её; скорее наоборот. Уже на следующий день после их дистанционных порывов страсти Ноэль так охладел – значит, явно пожалел о том, что вспомнил о ней и поддался слабости. Снова. Он отвечал предельно сухо и односложно, не писал первым, а то, что можно было проигнорировать, с чистой совестью игнорировал. Например, жалко-восторженные сообщения Алисы в духе: «Я была так рада тебя увидеть. Звони ещё, если вдруг захочешь»; сообщения, от которых она – к собственному стыду – не смогла удержаться. Во время их созвона Ноэль мимоходом пожаловался, что у него болит голова, – а на следующий день в ответ на заботливое «Как ты себя чувствуешь?» Алиса, конечно, получила ледяное «Всё нормально». «Что делаешь?» – «Работаю»; «Хорошего тебе дня» – молчание. «А я бегаю по делам в университете, но очень трудно сосредоточиться, – отчаявшись, призналась она ещё через день. – Всё время думаю о тебе». Молчание?.. Разумеется, молчание.

Как же это сочетается с «я так скучаю по тебе», «я так тебя хочу», «ты такая красивая», «так хорошо было с тобой»? А никак не сочетается, – сурово говорила себе Алиса, заканчивая очередной заказ на перевод посреди ночи или истекая по́том на тренировке. Вообще прекрати думать об этом, прекрати анализировать. Ты недостаточно надумалась о том, как что с чем «сочеталось» у Луиджи?

В сознании манипуляторов – или просто эгоцентричных нарциссов, которых мало заботит кто-либо, кроме собственной персоны, – всё это вполне логично. Все они любят поиграть в «притяжение-отторжение»; швырнуть крошку раз в полгода – и смотреть, как голодная птичка заливается трелями в надежде на полноценный обед. Они держат на привязи, не отпускают до конца, не рвут отношения открыто – но и никогда не подпускают к себе настолько, чтобы это причинило им какие-то неудобства или (не приведи боже) ограничило их свободу. “I’m not in love, so don’t forget it”. Играй, но не заигрывайся. Ты должна существовать, только когда мне это удобно, когда мне хочется, когда под настроение; во всё остальное время я буду выключать тебя, как выключают скучную передачу по телевизору. И меня не волнует, что происходит с тобой между этими вспышками. Ведь всегда можно переключить на другой канал.

В сущности, это молчание, эти прыжки настроения, эта сухая холодность и исчезновения на несколько недель – тоже манипуляция. Манипуляция отсутствием. Старая, как мир; и, пожалуй, самая действенная. Потому что тот, кто скучает и ждёт, – уже ниже, чем тот, кого ждут. Он думает о том, кого ждёт, переживает, пока его нет, – и поэтому радуется нищенским подачкам, как пиру. Птичка думает о хозяине, пока её морят голодом, – и всё сильнее впадает в зависимость.

Да, Ноэля, наверное, нельзя оценивать человеческими мерками, и он вообще не обязан снисходить до неё – простой смертной. Но все эти приёмчики были так очевидны, так знакомы Алисе, что это злило и удручало. Незадолго до дня рождения у неё снова сбился сон и пропал аппетит. Она стала чаще и дольше говорить по телефону с мамой, по Скайпу – с Полем, который пока не вернулся из Бамберга; но было всё сложнее не срываться на них. Каждый раз, когда она замечала, что Ноэль онлайн, ей хотелось кричать и царапаться.

Она предполагала, что он не поздравит её, – и боялась этого. Предвкушала собственную боль.

Интересно, а других обольщённых девушек он тоже не поздравляет? Или дело именно в ней – в том, что она так склонна привязываться и питать беспочвенные надежды?

«…Да брось, я… Чего-то вот настолько личного я никому не говорил».

Сам праздник прошёл как-то скомканно. Алиса обещала себе не работать хотя бы в этот день – и сдержала обещание; но хорошему настроению это способствовало мало. Днём она прогулялась в парке, шурша золотой листвой. Ей всегда нравилось, как «вкусно» листья похрустывают под ногами в такие вот солнечные, спокойные дни на исходе сентября, – будто вафли или печенье. Слушала музыку, отвечала на поздравления; «Овен по гороскопу» счёл нужным сказать ей, что на новом фото она «очаровательна». Алиса сдержанно поблагодарила. «Очаровательна» – это хотя бы отличается от избитого «красивая». Уже что-то.

Единственным ярким пятном стал подарок, который она изобрела для себя недавно, уже после возвращения из Гранд-Вавилона. Винные бокалы ручной работы – золотистые, обвитые фигурками драконов из полимерной глины. Алиса обнаружила в Интернете группу женщины, творящей такие сокровища, уже года два назад, но ни разу не решилась заказать что-нибудь для себя: выложить столько денег на два подарочных бокала казалось ей диким, несуразным расточительством. Но в конце августа она вдруг увидела их – тонкие, иссиня-чёрные драконьи тела, хищно встопорщенные золотые гребни на гибких спинах, хвосты, обхватившие ножки бокалов крепко, почти с угрозой, – как виноградная лоза, наколдованная Сильвией… Пожалуй, именно воспоминание о том, как Сильвия «починила» разбитый бокал Бахуса, подтолкнуло Алису к решению. К чёрту скучные практичные подарки; эти драконы созданы для неё, а она – для них. Если уж пить вино, то изредка – и из таких бокалов.

Бокалы были доставлены довольно быстро, но Алиса забрала их именно в день рождения – и тихо блаженствовала, распаковывая. Они покоились в глубокой коробке, полной скомканных газет и прозрачной плёнки с весело лопающимися «пузырьками». Они были прекрасны. Фигурки драконов всё ещё немного странно пахли – то ли краской, то ли каким-то раствором; но их глаза – крошечные тёмно-жёлтые кристаллы – так сияли, а золотистое стекло так изысканно сочеталось с небесной, почти чёрной синевой… Алиса бережно погладила пальцем одного из драконов – и заметила искорки, слабо мерцающие словно откуда-то из глубины, из внутренних слоёв глины. Поэзия.

Наверное, и сам Горацио не возразил бы против такого подарка.

Однако провести вечер наедине со своими новыми знакомыми Алиса, увы, не могла: ей предстояли праздничные посиделки с подругами. Поэтому драконы отправились в закрытый настенный шкафчик – подальше от любопытных глаз Ди. Алисе совсем не хотелось выслушивать её насмешки; да и вообще – ещё уронит или поцарапает их. С неё станется.

От ужина с подругами в скромном ресторанчике Алиса не ждала ничего особенного. Больше всего ей хотелось увидеться с Полем – но Поля не было, и пришлось довольствоваться Мией и ещё несколькими людьми, которые давно и безнадёжно от неё отдалились (или она от них – это как посмотреть). Чем веселее болтали собеседницы Алисы, тем больше она впадала в тоску. Шутки казались ей несмешными, темы – поверхностными, вино – мерзким и горьким. Теперь, после Гранд-Вавилона, она вообще иначе оценивала качество винных карт в заведениях своего города и общий уровень ассортимента вин в его магазинах; и то, и другое угнетало. Верно говорят: всё познаётся в сравнении. Как после тех вин пить это гадкое пойло?

Как после тех, кого она там узнала, общаться с обычными людьми? Пусть хорошими – неглупыми, добрыми, успешными и порядочными; но – всё-таки людьми?

От очередной вибрации телефона Алиса вздрогнула. А вдруг?..

Нет. Конечно же, нет.

«Всё-таки очень уж мне нравится твоё фото. Ты там такая красивая», – поведал «Овен по гороскопу».

Он что, думает, что она не поняла с первого раза? Алиса медленно вдохнула, медленно выдохнула – и подавила злость.

«Спасибо ещё раз».

«Отмечаешь?»

«Да, сижу с подругами».

«Овен по гороскопу» примолк, и она уже обрадовалась; но через пару минут он робко уточнил:

«А вы выпиваете?»

«Да, – немного удивившись, ответила Алиса. К чему этот вопрос? Может, он, как и Конрад, считал её непьющим ангелом? – Я сижу с вином, они с коктейлями».

«А что подарили?» – не отставал «Овен». Она отправила ему фото бокалов и призналась, что исполнила свою давнюю иррациональную мечту.

«Красиво, – выдавил он – видимо, не особо представляя, что ответить. Не телефон, не косметика, не духи, не конфеты и не цветы – что это за подарок, в самом деле? Нечеловеческий какой-то. – А почему именно драконы?»

Алиса поморщилась: она точно помнила, что говорила ему о своей любви к фэнтези, о том, что много лет писала романы в этом жанре. Видимо, соотнести фэнтези с драконами – это слишком сложная мыслительная операция. А ещё сложнее – вспомнить то, что было рассказано так давно.

«Мне просто нравятся драконы. И всё в фэнтезийно-средневековой стилистике», – написала она.

«В год Дракона родился», – зачем-то гордо сообщил «Овен». Алиса снова выровняла дыхание, стараясь не закипеть. Да, он верит в астрологию; с этим ничего не поделаешь. В конце концов, не всем быть гениями.

«И что мне делать с этой информацией?» – съязвила она – но стёрла сообщение, не отправив. Надо быть гуманнее. У него и так непростая, не слишком-то радостная жизнь.

И – чёрт возьми, была не была. Алиса отлучилась в туалет с телефоном, преисполнившись бунтарской смелости. Да, написать первой в свой день рождения – значит неуклюже напроситься на поздравления; ну и пусть.

Это слишком страшно – потерять Ноэля насовсем. Потерять даже смутную надежду на то, что она ещё когда-нибудь увидит его, прикоснётся к нему, услышит его голос или получит его сообщение. Смешно? Унизительно? Плевать.

По крайней мере, сейчас – с винным жаром, бормочущим в крови, с винной горечью в сердце, – ей точно плевать.

«Привет. Как ты там?»

Ноэль ответил сразу – будто ждал, когда же она сорвётся.

«Привет. Да не очень, если честно. С деньгами плохо, работаю пока без выходных. Сил уже нет тут торчать», – пожаловался он.

Алиса озадаченно вздохнула. Ей не верилось, что у инкубов могут быть проблемы с деньгами; но он упорно продолжает играть свою роль. Внезапное понимание пронзило её: он не знает, что она знает. Даже несмотря на то взволнованное – на выдохе, нависая над ней, в лихорадочном полубреду: «Ты знаешь, да? Тогда почему?..» Он думает, что она забыла о своём ответе – или неправильно его поняла.

Нужно ли разуверять его? Нужно ли швырнуть правду ему в лицо, как дуэльную перчатку? Сказать: «Я знаю, что ты не человек, – хоть и ведёшь себя безумно по-человечески»?

Алиса тщательно вымыла дрожащие руки; опираясь на холодный розовый бортик вокруг раковины, посмотрела на себя в зеркало. Жидкое мыло с казённым резким запахом; последнее, сиротливо белеющее на картонной катушке бумажное полотенце; оглушительно ревущая сушилка для рук – все атрибуты уборной в ресторанчике невысокого уровня.

Не думать. Или – хотя бы – поменьше думать.

«Мне очень жаль, – наконец ответила она. – Правда. У меня друг работает в типографии, так что я немного знаю о том, как это тяжело. Ты пока в том же месте?»

«Ага, в том же. Пока не могу уволиться. Сначала надо отдать долг за квартиру, а денег нет».

Всё это звучало так нервно, приземлённо и убедительно, что она опять засомневалась: может, всё так и есть? Может, он – обычный легкомысленный парень, а не древний демон соблазна? Может, Гранд-Вавилон просто заморочил ей голову – а Бахус, Ева и все остальные померещились ей, потому что она сходит с ума?

Но ведь Горацио тоже общался с ними. Нельзя сойти с ума одновременно и с одинаковыми галлюцинациями.

Или можно – если у вас похожие формы безумия?

«Поняла. Мне жаль, и, надеюсь, со временем станет полегче. Если вдруг тебе нужна денежная помощь – пиши, я могу одолжить».

«Да что ты, не надо, – тут же отказался он – решительно, но будто бы чуть смягчившись. – Слушай, так у тебя, получается, сегодня день рождения? Поздравляю. Сколько тебе исполняется?»

Раз в сто меньше, чем тебе.                                                    

Алиса перевела дыхание; сердце подскочило и забилось в эйфоричной радости – но она тут же одёрнула себя. Трудно поверить, что он не знал, не видел, не помнил. Очевидно, он хотел специально не поздравить её – увеличить и без того огромное расстояние между ними. Укрепить свою холодную неприступность. Уведомление о том, что у неё день рождения, должно было прийти ему ещё с утра и сейчас висит прямо в их чате – так что же мешало ему до сих пор?

«Спасибо, – прохладно написала она. – Мне исполняется двадцать шесть. Помнишь, ты сказал, что я старше тебя, а я ответила: меньше, чем на два месяца?»

Эх, а вот это было зря. Нелепый вопрос. И так ясно, что он не помнит.

Он вообще не считает нужным помнить какие-либо подробности их общения. Иногда Алиса думала, что, если спросить у Ноэля, где она работает, в каком городе живёт, как бы он описал её лицо или манеру говорить, – он, пожалуй, просто впадёт в ступор.

И, кроме того, вопрос о возрасте возникает уже не впервые. Алисе навязчиво казалось, что в те периоды, когда Ноэль забывает её настоящий возраст, он считает, что ей тридцать или немного за тридцать: уж слишком солидно и взвешенно, «по-взрослому» она ведёт себя и общается по сравнению с ним. Он уверен, что она старше его человеческой ипостаси. Почему-то эта мысль до сих пор глупо задевала её.

«Да, точно. Помню, – непринуждённо солгал он. – Будешь отмечать?»

Вопрос из вежливости – чтобы сбежать сразу после её ответа. У Алисы глухо заныло что-то в груди.

«Уже отмечаю, сидим с подругами. Получила сегодня вот такие бокалы с драконами – что-то потянуло меня на расточительство. Увидела и не устояла».

Отправить фотографию. Затаиться. Где-то за спиной хлопнула дверь кабинки; Алиса мельком посмотрела на время и поняла, что скоро её наверняка придут искать. Возможно, Мия уже подозревает, что ей стало плохо.

Впрочем, в каком-то смысле так и есть.

«Мм, найс».

Только и всего. Всё то же очаровательное подростковое слово; но – сколько снисходительного холода. Как это далеко от поэтичных дифирамбов, которыми уже успела наградить драконов сама Алиса. Конечно, Ноэль довольно практичен; не стоило и надеяться, что он сможет оценить такую эстетскую, бесполезную вещь, прихоть чудаковатого романтика. Особенно с учётом того, что сейчас у него трудности с деньгами.

Но всё-таки… Всё-таки. Можно ответить и что-то большее, чем «найс», когда видишь такую небесную красоту, созданную руками человека. Или хотя бы поиронизировать, если не одобряешь такие импульсивные траты. Или…

Да что угодно; хоть что-нибудь, любая живая реакция – только не этот отстранённый холод. Луиджи был трижды прав в своих уроках: самое страшное – это безразличие.

Уже вернувшись за стол – за третьим или четвёртым бокалом, – Алиса не выдержала ещё раз. Боль кромсала её на куски, вила из неё верёвки – тонкие, как виноградные лозы; лозы – почему-то с шипами – оплетали всё вокруг, кололи её до крови, и кровь вперемешку с плохим вином заливала белые скатерти.

«Я по тебе скучаю».

«Да зачем? Не надо, – чуть позже ответил Ноэль. – Лучше найди себе нормальные отношения».

«…Зачем ты успела ко мне привязаться?»

«…Я не могу тебе ничего обещать».

И – молчание, молчание; снежные горы его молчания под серебристо-голубым небом.

Лозы вспороли ей кожу и плоть, алчно оплели внутренности, дотянулись до сердца – и впились в него острыми драконьими зубами. Драконы; бокалы похожи на кубки; в этом есть что-то королевское. Что-то, превосходящее её.

Алиса отвернулась и уткнулась в телефон, чтобы никто из подруг не видел её лица. Боль душила её, приглушала разговоры и музыку, размывала цвета. Проклятье. Пусть он будет хоть в сто раз более холодным, хоть в тысячу раз более пренебрежительным; но с какой стати он смеет учить её, указывать, что ей следует искать, а что нет? Её – после всего, через что она прошла, после всего, чем была изранена? Да, он – прекрасное существо с нечеловеческой природой, и она очарована им. Но ничего – чёрт побери, ничего – не даёт ему такого права.

Всё равно что пинать поверженного противника – просто чтобы ещё больше унизить его, помучить его напоследок, порвать ему селезёнку. Отшвырнуть собаку, которая ластится к хозяину в глупой надежде на то, что он лишний раз погладит её.

Но нельзя отшвырнуть дракона.

«Я не хочу «нормальных отношений». У меня были и «нормальные», и «ненормальные», и вообще – что только со мной не происходило. Ничего такого я больше не хочу, и от тебя мне ничего не нужно. Просто говорю как есть: я скучаю по тебе. И имею на это право. Ты вдохновляешь меня, а «нормальные отношения» – нет».

Чётко, сухо, почти зло; ну и пусть. Она впервые не перечитала, не захотела что-то отредактировать – просто отправила. Сразу, огненным шквалом. Пусть он – впервые – ощутит на себе хоть малую толику её гнева.

Вернувшись домой, Алиса рыдала до рассвета – рыдала и цедила горьковатое, чуть отдающее шоколадом Негроамаро из нового бокала. Какое прекрасное, полнотелое, пряно-острое вино – совсем не как та гадость из ресторана; и почему она не пробовала этот сорт раньше? Какое прекрасное вино – и ужасный вечер.

Ноэль ничего не ответил на её резкий отпор. В ту ночь она снова была уверена, что всё кончено, – и снова ошиблась.