Гранд-Вавилон

Глава двенадцатая (часть первая)

Глава XII

ВТОРАЯ ПИТЕРСКАЯ ЭЛЕГИЯ

Шрам перестанет жечь –

Но дождь не перестанет.

В прохладные объятья сентября

Я тихо падаю, и ночь изнемогает,

Ползёт от фонаря до фонаря,

И жидким светом волны заливает,

Напоминая, чем являюсь я.

Аптека, мост и завитки лепнины,

И ветер, рвущий рёбра на куски.

Так ноет шов, так лепится из глины

Лицо прекрасной памяти-тоски.

Я в правильных чертах её теряюсь,

Скучая по неправильности черт.

Горят фасады, томно развлекаясь

Моей нелепой болью.

Когда придёт рассвет, сойдёт на нет

Вся красота, что над водой сияет

(А может быть, не вся, не вся, не вся?..).

История кричит и иссякает,

И кто-то новый раунд начинает,

Сбивая с клетки белого ферзя.

«Уважаемые пассажиры, вылетающие рейсом номер N288 в Дубаи! Пожалуйста, обратите внимание: выход на посадку изменён. Новый номер выхода на посадку…»

Новый номер потонул в шуме: мимо прошло – точнее, пробежало – по-восточному говорливое арабское семейство. Не то чтобы Алисе было жаль, рейс в Дубаи совершенно не интересовал её; хотя… Возможно, будь у неё побольше денег – и столько же свободы, сколько, например, у Горацио, – сейчас она бы рискнула и сделала что-нибудь сумасшедшее. Скажем, улетела бы куда угодно, только не домой – первым попавшимся рейсом. Просто так – чтобы продолжить полюбившееся ей странничество. Лазурные бассейны, роскошные отели и небоскрёбы Дубаи для этого вполне бы подошли.

По крайней мере, экзотика. Алиса была воспитана европоцентричной культурой, европоцентричным университетом – и весь Восток казался ей чужим, заманчиво-странным миром. Не в такой степени, как Гранд-Вавилон; но всё-таки.

Так что, может быть, это бы отвлекло её. Хоть ненадолго отвлекло от свербящей, глухой боли в груди; от новой бреши в броне, от дыры с рваными краями, которая никак не затянется. Пусть рана приносит полёт, красоту и осмысленность, пусть освобождает и воскрешает; но она всё равно остаётся раной, а боль – болью. По сравнению с тем, что она пережила с Луиджи (из-за Луиджи, в Луиджи, вокруг Луиджи?.. забавная взаимозаменяемость предлогов – провоцирующие игры языка), боль от Ноэля – это и правда что-то очень лёгкое, очень красивое, почти сладко-блаженное. Зефир-ветер – и зефир в шоколаде. Голубизна неба, в котором тонешь, взлетая.

Голубизна его глаз. Глупые, трижды глупые романтические штампы. И почему у него именно голубые глаза – хоть и с этим не-людским, холодным серебристым отливом?

«…Зачем ты успела ко мне привязаться?»

Алиса вздохнула, глядя на разбросанные по тарелке миндальные лепестки – печальные останки круассана. Раньше она никогда не ела в аэропорту – только пила кофе, – поэтому лишь теперь убедилась, что слухи не врут: здесь всё и правда гротескно, астрономически дорого. За этот круассан и чашку кофе она отдала сумму, на которую пару дней назад могла бы позволить себе ужин в ресторане или вечер творческой меланхолии в баре. Круассан, бесспорно, был обаятелен внешне и бесподобен на вкус, полон нежнейшего миндального крема – да и кофе ему не уступал; но цена… Нелепость. А впрочем, почему бы и нет? Раз она прощается с Гранд-Вавилоном, стоит попрощаться и с его искусительными десертами.

От этой мысли у неё по-идиотски защипало глаза. Алиса отставила чашку (тоже голубая; проклятье) и вернулась к переписке с Конрадом. Она уже поинтересовалась, как он себя чувствует; Конрад, естественно, удивился и спросил, откуда она узнала о приступе. Пришлось соврать, что видела в местных новостях. Благо, новостной сюжет действительно был: Конрада так долго било странными судорогами на людной улице, что вокруг собралась толпа, кто-то принялся снимать на телефон в ожидании скорой… Порочное и неизбывное людское любопытство. Рубрика «Мелкие происшествия». А вдруг какой-то новый вирус? А вдруг инопланетяне или вселившиеся демоны?..

Демоны. Алиса грустно улыбнулась. Хорошо, что Конрад идёт на поправку; и хорошо, что она улетает. И что Ноэль отдыхает у моря, в Каза-делла-Луче, а Горацио остаётся ещё на несколько дней. Всё хорошо.

Но, чёрт возьми, почему, почему же так легко и больно одновременно?

«Напиши, когда в поезд сядешь», – попросил Конрад. Алиса поморщилась. Она явно не раз употребляла слова «рейс», «самолёт» и «улететь», когда говорила о своём отъезде; да и часто ли из Гранд-Вавилона отправляются поездом в другую страну – ещё и на такое расстояние?.. Хотя злиться, конечно, бессмысленно. Во-первых, Конрад не блещет умом и то и дело задаёт раздражающе глупые вопросы в стиле Моники; а во-вторых, он и так настрадался из-за неё. В палате, между овсянкой и витаминными уколами, не особенно тянет рассуждать логически.

«Я лечу, Конрад. Поездом отсюда до меня ехать очень далеко. Даже не знаю, возможно ли, – терпеливо написала она. – Сдала багаж, зарегистрировалась, жду в аэропорту».

«Хорошо, – смиренно ответил он – разумеется, с «чмокающим» смайликом. – Тогда напиши, как сядешь в самолёт».

Мда. Варьирование. Подстройка под ситуацию.

Алиса вздохнула ещё тяжелее. Взгляд бродил по разноязыким пёстрым вывескам кафе и магазинчиков, по кожаным креслам в маленьких залах ожидания, ни на чём не задерживаясь надолго. Она уже пыталась сосредоточиться на планах, на том, чем займётся после возвращения (скорее – после падения с небес на землю; иначе как путешествием в небеса – в иное измерение – это лето не назовёшь), но пока получалось не очень хорошо. Работа по научному проекту для кафедры, переводы, какие-то последние нудно-формальные, откровенно не нужные ни преподавателям, ни ей аспирантские курсы, подготовка к защите… Да, конечно, самое весомое – это защита диссертации. В прошлый раз всё сорвалось, но теперь у неё есть шанс получить учёную степень – причём, слава небесам, не переделывая прежние документы. При самом хорошем раскладе – в ноябре или декабре. Результаты её семилетнего исследования, её бессонных ночей, статей и конференций наконец-то окупятся красно-золотой корочкой и аплодисментами профессоров.

Она думала об этом – и ничего не чувствовала. Совсем.

Алиса уже написала девушке, вместе с которой должна была защищаться по планам нового диссертационного совета, с парой исключительно рабочих вопросов – от простановки дат и печатей до набора канцелярских товаров, которые нужно будет занести в диссертационный отдел – в качестве дани от соискателя (будто мало тиражей диссертации и авторефератов, напечатанных и разосланных за собственный счёт, самостоятельно сочинённых и оформленных документов, подарков оппонентам и оплаты банкета). Вопросы были скучными, и Алиса ожидала, что переписка быстро закончится, – но через час почему-то знала все яркие подробности биографии своей собеседницы. Оказалось, что та обожает книги Горацио, занимается танцами, однажды отдыхала в Гранд-Вавилоне, недавно получила наследство от дедушки, земля ему пухом; а ещё – девять лет мучилась в токсичных отношениях с девушкой-ювелиром, зато сейчас живёт с парнем, в мире и гармонии. От такого внезапного водопада информации у Алисы чуть закружилась голова. И она до сих пор не могла понять, как этот водопад мог случиться: раньше они почти не общались. Может, Гранд-Вавилон развил её коммуникативные навыки?

Гранд-Вавилон и Badoo. О да.

Конечно, она не нуждалась в открытии о бисексуальности той мадемуазель, – но это напомнило о Еве и Сильвии, о терпко-древесном запахе леса, который окружал их, об их серебристом смехе. Какие же они все красивые; красивые – и чужие. И старые. Это даже жутко – чудовищно старые глаза на прекрасных юных лицах. Теперь Алиса не понимала, как сразу не заметила этого в Ноэле и синьоре Филиппи. Старый взгляд того, кто видел всё, испробовал всё – и кому это «всё» давно наскучило. Взгляд того, кто вечно играет, но с каждым веком всё меньше наслаждается игрой.

Хотя кто-то из них, пожалуй, всё-таки продолжает наслаждаться; например, Бахус. Когда они болтали в том охраняемом сфинксами баре, в какой-то момент Алиса, забавляясь, подумала, что могла бы в него влюбиться. И правда – почему бы и нет? Разбирается в винах, часто живёт в южных странах и, если верить Ницше, является воплощением хаоса. Идеальный мужчина.

Неужели общение с непроходимо тупыми и тусклыми обитателями Badoo привело её к выводу, что её идеальный мужчина – античный бог, ни больше ни меньше? Печально. Всё это очень печально.

Мимо столика Алисы бодро процокала каблучками девушка в жёлтой блузке; она тараторила по телефону по-французски, одновременно умудряясь печатать что-то на планшете и зорко оглядываться по сторонам. Длинные ухоженные волосы какого-то не совсем естественного блондинистого оттенка, идеально прямая спина, шлейф дорогих духов. Алиса посмотрела ей вслед – и вспомнила Мию. Да, точно. Мия поможет ей разобраться в сумятице, в той болезненной лёгкости, которую разбудило в ней это путешествие – вылечив, но одарив новой заразой. В Мии всегда так много львиной уверенности, много силы – той же, с которой эта девушка в жёлтом, как маленькое солнце, решительно пробирается через толпу.

Поль, скорее всего, начнёт копаться в её боли и усугубит её. Или и вовсе начнёт избегать Алисы: ему, с его обострённой эмпатией, всегда было трудно переносить проблемы друзей – он сразу бросался помогать, «лечить» и разбираться в детских травмах с упорством психиатра-дилетанта, даже если сам не имел на это ни физических, ни душевных сил. Поль неспособен проводить границы, не может погружаться в чужую боль не полностью – только нырять с головой. И сейчас в ней плещется столько всего, что его лучше не трогать. К тому же Алиса не была уверена, что сумеет справиться с собой и не рассказать ему о том, что на самом деле представляет из себя Гранд-Вавилон. Возможно, Поль – в отличие от Мии и других – даже и поверил бы, и не посчитал бы её сумасшедшей, но… Но. Об этом лучше молчать. Ей никто не приказывал – она просто почему-то знала это.

«Привет. Как ты там? Я вылетаю, разорилась вот на миндальный круассан в аэропорту. Может, завтра-послезавтра разоримся на такие же вместе?» Смайлик.

Мия ответила сразу – что, само по себе, было удивительно. Алиса уже привыкла к тому, что обычно её сообщения висят в чате с Мией непрочитанными по несколько дней, и всё чаще чувствовала себя надоедливой и навязчивой, когда объявлялась первой. Конечно, у этого всегда были объективные причины – Алиса знала, как она занята на своих вечных тренингах, проектах, курсах и подработках; и знала, что Мия относится к ней с симпатией и уважением – как и годы назад, когда они делили крошечную комнатку в общежитии, «держали» друг для друга места в бесконечной, как «Улисс» Джойса, очереди в женский душ и вместе сражались с плесенью на стенах и тараканами. Она всё это знала – но обида иногда всё равно покусывала. Потому что, сколько ни оправдывай и ни объясняй, – всё постоянно выглядит так, будто для Мии что угодно и кто угодно важнее, чем лишний разговор с ней. Каждый раз, поймав себя на таких мыслях, Алиса морщилась и говорила себе: «Не весь же мир крутится вокруг тебя, инфантильная дура. Она вовсе не обязана уделять тебе внимание; займись, наконец, собой и перестань цепляться за других. Она позитивный, энергичный человек со здоровой душой – так зачем ей слушать твоё нытьё?»

Но обида, тем не менее, продолжала грызть её мелкими крысиными зубками – прямо как…

«Привет-привет! Ой, слушай, даже не знаю. У меня завтра днём мастер-класс, а вечером корпоратив, послезавтра – работа, а вечером маникюр, потом – работа, а вечером курсы шитья и спортзал… Да и вообще, если честно, вся неделя расписана по минутам. Давай как-нибудь уже в начале сентября сориентируемся, ок? Ой, чуть не забыла: как твоя поездка-то? Проект был интересный? Город понравился?»

…прямо как сейчас.

Вздохнув, Алиса начала набирать ответ. Всё очень ожидаемо. Сегодня просто День Ожидаемого; странно для Гранд-Вавилона.

Что ж, Мии, по крайней мере, будет интересно послушать про Badoo. Скорее всего, она будет долго смеяться – от несоответствия этого шага и характера Алисы, – но в итоге примет и не станет осуждать. А вот…

«Заблокированный контент».

Холодная скользкая змея свернулась в груди – и липко расползлась по всему телу; щёки, ладони, лоб…

Луиджи. Алиса никогда раньше не блокировала ничьи номера и не знала, как звонки с них оформляются в телефоне. Но была уверена: это он.

Зачем? Почему? И почему ей так холодно?

Колотясь в дрожи, она нажала на суровую надпись. Да, он; один из его номеров.

«Заблокированный контент». Ещё один вызов – на другую сим-карту. И ещё раз – на первую. Упорствует.

От каждого вызова Алиса вздрагивала, как от удара хлыстом; сердце колотилось, внутренности рухнули куда-то вниз мерзким комом – пробили пол аэропорта и полы всех его подземных помещений. Хватит. Пожалуйста, хватит; не звони больше. Ей хотелось кричать это вслух – и не из-за искушения, не потому, что она боролась с соблазном разблокировать его и ответить, а из-за…

Страха. Она поняла это запоздало – только когда он перестал звонить, когда хотя бы прекратили стучать зубы. Поднесла мокрые от пота ладони к глазам. Дышать. Да, вот так. Дышать ровно, иначе – что подумают люди вокруг…

Впрочем, плевать, что они подумают.

Страх. Банальный, животный, инстинктивный страх; страх травоядного перед хищником, который может догнать. Догнать – и разорвать на куски, окропив кровью тихий лесной храм Евы и Сильвии. Прелый запах гнили, узловатые корни. Бежать, бежать, пока не подкосятся ноги, бежать, задыхаясь до разрыва лёгких; бежать – или умрёшь. Она всегда чувствовала это рядом с ним. Только рядом с ним.

Как давно она этого не чувствовала. Этот мертвящий ужас. Звонок из преисподней, из мира мёртвых; нет, хуже. Если может быть хуже.

«…Слушай, я хотел тебе кое-что рассказать. Помнишь, я уезжал прошлым летом в Болонью?..»

«…Я не общаюсь с ней и с этим ребёнком. Она обманула меня, она сама виновата. Я сломал в себе что-то очень важное, чтобы сделать это. Да, это мой самый страшный грех, но…»

Нет.

Алиса закрыла лицо руками, стараясь успокоиться. То Самое – одно из самого страшного, самого больного – она старалась вообще не вспоминать. Ребёнок Луиджи от преподавательницы, женщины в летах, с которой он какое-то время жил – то ли из страсти, то ли ради забавы и вечной игры во власть-подчинение. Ребёнок, о котором Алиса узнала случайно, от его друга.

Потом, конечно, были и Виттория, и снятая ради эксперимента проститутка, и другие измены, и вечное пьянство, и угрозы Полю, и бесконечные упрёки, ссоры, капризы; да, но это… Пожалуй, с этим так ничего и не сравнилось. Такая нерушимая, животно-древняя, кровная связь двух людей; связь, к которой она не имела отношения – и о которой даже не знала. И не узнала бы, если бы не всевластный случай. Связь, крепче которой не бывает; связь в новом, сотворённом страстью двоих живом существе. В живом существе, от которого он отказался, – как всегда, попирая святое. Он никогда не уважает святое. Никогда не берёт на себя ответственность.

Почему он звонил?

Алиса была уверена, что Луиджи уже не объявится – хотя бы из-за своей непомерной, люциферовской гордыни. Что же случилось? Кьяра уехала, и он снова остался в одиночестве, которого не выносит? Или это «проверка жертвы», типичная для манипуляторов с психопатическими наклонностями и / или ПРЛ? Кукловоду иногда нужно подёргать за забытые ниточки. Проверить, по-прежнему ли кукла покорна, можно ли поиграть с ней ещё. Убедиться.

Главное – чтобы он не приехал и не тронул Поля. От него всего можно ожидать.

Сердце всё ещё билось так, будто она долго бежала – бежала по лесу, прыгая через корни, пригибаясь под кронами насупившихся деревьев; но холодная змея в груди медленно таяла, и нездоровый жар отступал. Алиса вдруг поняла, что прошла проверку – только не его, а собственную.

Она действительно больше не хочет отвечать на его звонки. И никогда не захочет. Для неё он мёртв; по крайней мере, мертво всё прекрасное, что она в нём видела. В нём не осталось чернил и смыслов, не осталось принца из сказки – только жадное, больное чудовище.

Она свободна.

Боже, да ведь это настоящее чудо. И это сделал с ней Гранд-Вавилон; Гранд-Вавилон – и Ноэль. Алису накрыла такая тяжёлая, мощно-тугая волна благодарности, что захотелось плакать.

«Ау, у тебя там всё хорошо? Уже идёшь на посадку?» – написала Мия.

«Хорошо, – проморгавшись, ответила Алиса. – Да, у меня всё хорошо».

…Позже, в салоне самолёта, в лучах заученно-любезных улыбок стюардесс, Алиса почувствовала, что наконец-то расслабилась. Легко было дышать и думать, легко смотреть на людей; и вообще она казалась себе лёгкой, как пёрышко, – без лишних мыслей, без лишних чувств. Пёрышко, швыряемое туда-сюда ветрами Гранд-Вавилона. Пёрышко, готовое лететь дальше; готовое к новой главе.

Всё так, как есть. Значит, так почему-то нужно. Значит, пусть так и будет.

Рейс был ночным, и она специально выбрала место у иллюминатора – чтобы смотреть сверху вниз на город, на вышитое золотом его огней покрывало темноты. И – растерянно замерла, когда увидела на своём месте ту самую светловолосую девушку в жёлтой блузке. Вблизи она казалась ещё юнее, чем издали; лет восемнадцать-девятнадцать, не больше.

– Извините, это моё место, – пробормотала Алиса, показывая посадочный талон. Девушка лучезарно улыбнулась и кивнула на два соседних кресла.

– А Вы присаживайтесь сюда или сюда! Тут свободно.

То есть она заняла чужое место не по ошибке – и ничуть не стыдится. Эта очаровательно-беспечная наглость вызвала в Алисе что-то странное: смесь раздражения и улыбки. Наверное, с такой же легкомысленной бесцеремонностью мог бы поступить и Ноэль.

– Да, но… – (Кто-то сердито засопел ей в спину: люди ещё рассаживались, и она создала затор. Алиса обречённо села). – Простите, но я специально покупала место у иллюминатора, мне так комфортнее. Не люблю сидеть рядом с проходом. – (Проклятье, почему она чувствует себя ворчливой вздорной старухой перед этим обезоруживающе милым глупеньким личиком?). – Вы не могли бы всё-таки сесть на своё?

– Так необязательно рядом с проходом. Садитесь сюда! – (Девушка невозмутимо похлопала по креслу B возле себя). – А если кто-нибудь придёт – думаю, согласится с Вами поменяться.

– Но…

– Я просто хочу поснимать.

Она продемонстрировала телефон; Алиса вздохнула. Всё ясно: Инстаграм-дива, записывающая сторис из путешествия. «Ах, как же прекрасен ночной Гранд-Вавилон с высоты!..» Умилительные смайлики, куча лайков, какая-нибудь глубокомысленная цитата о ночи, дороге и городах – например, из Пауло Коэльо.

Если так – что с неё взять, с болезной. Удержавшись от парочки едких реплик, Алиса откинулась на спинку кресла; с подобными персонажами – с кем-то вроде подружек Моники – ей никогда не хотелось спорить. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось.

– А почему мы так долго не взлетаем? – чуть погодя спросила девушка. Алиса в недоумении покосилась на неё. – Ну, посадка закончилась, а самолёт всё стоит и гудит. Почему, не знаете?

– Пилоту надо разогреть двигатели, – снисходительно объяснила Алиса. Пожалуй, обиженный Лео зауважал бы её за такие познания – ведь он работает в аэропорту. Смешно.

Девушка глубокомысленно кивнула.

– Аа, вон что…

Значит, ещё и летит первый раз. Какая-нибудь гранд-вавилонская студентка. Всё для неё сегодня в новинку – и инструктаж перед полётом, и тряска в зонах турбулентности, и не самый аппетитный ужин в серебристых контейнерах… Растрогавшись, Алиса окончательно простила ей оккупацию своего места.

«Ты долетела?» – написал Конрад. Их последний обмен репликами произошёл чуть больше часа назад; Алиса подавила злость. Сегодня – после внезапной атаки Луиджи – уже ничего не сможет выбить её из колеи.

«Нет, Конрад, только вылетаю. Ты же знаешь, откуда я. Лететь больше трёх часов. И я сказала, что напишу, когда доберусь».

«Хорошо, счастливого пути», – покорно ответил он – с новой порцией сердечек и «чмокающих» смайликов.

– Наконец-то, – прошептала соседка Алисы, когда самолёт разогнался и ринулся на взлётную полосу, – и, разумеется, тут же достала телефон. Но вскоре раздалось её разочарованное бормотание по-французски: золотые пятна и реки электричества кое-где мелькали, но было пасмурно, и город закрывала плотная пелена облаков.

Золото под чёрным бархатом. Спрятанное сокровище.

Алиса смотрела в иллюминатор – через соседку и экран её телефона, – и ей было сладко видеть даже то немногое, что сверкало под облаками. Сладко прощаться с Гранд-Вавилоном.

Сладко предвкушать, как она увидит его вновь.