Гранд-Вавилон

Глава двенадцатая (часть вторая)

***

Девятнадцатое августа наступило неотвратимо, как утро перед казнью. Проснувшись к полудню, Горацио наскоро собрал чемодан, позвонил матери, Артуру – и отправился бесцельно бродить по городу, пытаясь осознать, что уже завтра будет дома. Пока это почему-то не укладывалось в голове. Будет – без своего холодного номера в отеле «Камелот», без посиделок с Тильдой и Вадимом, без сияющей улыбки Евы, без игры изысканными парадоксами с Бахусом? Без музеев, парков и фонтанов, без вражды с древним демоном – и без сладко-вишнёвого запаха духов красноволосой вампирши, который, кажется, навсегда въелся в кожу? Без смеси сотен языков в толпе, без винных баров с предупредительными сомелье, без узких дворов-колодцев, где голос звучит гулко, будто из-под земли, без дворцов, отражения которых размываются водой в сумерках?

Без Алисы?

Почему-то мысль о том, что Алиса как раз уже там – в простом, реальном, равнинном мире, мире тусклой обыденности, – казалась неправдоподобной. Для Горацио Алиса превратилась в такую же естественную часть Гранд-Вавилона, как его причудливо-монументальная архитектура, уличные музыканты и вездесущие жадные чайки. Он чувствовал, что не захочет увидеться с ней, когда вернётся; да и она не захочет. Они стали друг для друга отблесками этого города, его отражением в мириадах мокрых зеркал – и только. Короткой историей, которая заканчивается, едва ты покидаешь Гранд-Вавилон. Короткой иллюзией смысла в бурлящей энтропии, в грустно-весёлом абсурде жизни.

Но есть одна загвоздка: Гранд-Вавилон можно не покидать.

«Слушай, а если…» – окончательно истерзавшись под вечер, написал Горацио Артуру – и тут же стёр недописанное сообщение. Нет, не может быть никаких «если». Это инфантильный, капризный бред. Писать он способен и дома. Здесь не с кем и не с чем, не для чего оставаться; он даже не сможет поговорить с Ноэлем, потому что тот улетел. Да и вообще – о чём им разговаривать?.. Горацио сам не понимал, почему побег Ноэля в Каза-делла-Луче так задел его – так, будто Алиса была его сестрой или дочерью, которую оскорбили. Если бы дуэли всё ещё существовали, он бы уже швырнул перчатку в это тонкое красивое лицо.

Дуэль с инкубом. Забавно. Кажется, он в кои-то веки нашёл сюжет, которого ещё не было в мировой литературе.

Я должен уехать, – твердил себе Горацио, плавая в мутно мерцающих потоках вечернего Гранд-Вавилона. Должен, просто обязан. Самолёт уже завтра. Должны мы оба.

Он понятия не имел, почему объединил себя и Алису этим странным «мы». И потом – она ведь уже улетела.

Улетела – но явно хочет вскоре вернуться. Чем скорее, тем лучше. Если он хоть немного понимает её, то он прав: она сделает всё даже ради призрачного шанса жить здесь или ещё хоть раз увидеть Ноэля. Совершенно всё. И её не остановить.

Но он, он сам – что останавливает его? Куплен билет, и есть работа в университете, дела, друзья, квартира, туманные наброски, которые могут вызреть в роман… В конце концов, избитая и затасканная, болезненно-любимая боль от Ди. Кто, как не он, будет расковыривать шляпками от гвоздей старые раны?

Но что-то с неумолимой силой держало его. Что-то властно – властнее, чем суровая сухопарая учительница математики; строже, чем продавщица, хамовито вещающая нечто вроде: «Вас много, а я одна!»; непреклоннее, чем бабушка Сара, – что-то приказывало ему остаться.

Он не понимал, почему. Он уже не был уверен, что дело в демонических силах.

Впрочем, в Гранд-Вавилоне ни в чём нельзя быть уверенным.

«Оставайтесь, если хотите, – сказала Тильда вчера, услышав его вздохи, увидев побледневшее от тоски и сомнений лицо, – и теперь её спокойный голос гремел у него в голове истеричными трубными напевами. Кровавый рассвет, герольды, поле боя, – всё что угодно, только не потребительская обыденность мегаполиса. – Оставайтесь. Зачем себя принуждать, раз Вам здесь нравится и хорошо работается? Мне кажется, если Вы уедете прямо сейчас, Вам будет очень грустно, и Гранд-Вавилон будет сниться Вам по ночам. Не спорьте, будет: Вы сентиментальны. Так что оставайтесь. Если у Вас проблемы с деньгами, я помогу. Можете даже пока пожить у нас с Вадимом».

Было бы правильнее: у нас с Вадимом и Анри. Она непочтительно проигнорировала фигуру кролика.

Горацио давно так не метался. Что он будет делать, если останется? Дальше пить, есть сладости в непозволительных количествах и бесплодно пытаться защитить Алису – и бесплодно мечтать о… О ком? О чём? О ней, о той вампирше с копной рубиновых волос, о том, как в знак возмездия нелепо ударит Ноэля по лицу – а потом наконец-то поговорит с ним, если это вообще возможно? Зачем, для чего оставаться?

Он понятия не имел.

Он уже знал, что останется.

«Кажется, я решился, – нервно усмехнувшись, написал он Тильде. Забавно, если подумать: ведьма, которая – хоть и не особенно активно – пользуется соцсетями и мессенджерами. Но может ли быть по-другому в наши дни? – Остаюсь. Но просто продлю номер в отеле, не беспокойтесь. А там посмотрим – может быть, сниму квартиру. Не буду отвлекать Вас от утренних занятий йогой и медитаций».

Ответ пришёл почти сразу.

«В то время, когда я занимаюсь йогой и медитирую, Вы наверняка ещё спите, – написала Тильда. Горацио будто слышал её язвительный, элегантно-низкий голос. – Но, думаю, Вы приняли правильное решение. Надеюсь, я не сбила Вас с пути».

Горацио хмыкнул. Он проходил мимо табачной лавки, и волны дымно-шипровых ароматов чуть не свалили его с ног. Слева сигналили машины, впереди и позади кипел Западный проспект. Возле вычурного красно-коричневого здания (кажется, театра кукол) бродил промоутер в костюме зебры; парочки туристов то и дело подходили к нему, когда дети тащили их сфотографироваться с «Марти из «Мадагаскара». Подходили с весьма натянутыми улыбками: знали, что фотография стоит не три – и, возможно, даже не пять евро.

«Вот уж не знаю, – ответил он. – Наверное, это не лучшее решение для меня как человека, зато идеальное для меня как писателя. Трудно объяснить. Так или иначе, искушение слишком велико, и возвращаться с небес на землю мне не хочется».

«Дорога между небесами и землёй обычно в один конец, знаете ли», – с едкой мрачностью заметила Тильда.

«А как же Люцифер? А Адам и Ева? Их же изгнали с небес», – шутливо возмутился Горацио – и, не дождавшись ответа, убрал телефон. Его колотила беспричинная лихорадка; голова кружилась, как у пьяного, и хотелось целиком отдаться вечернему Гранд-Вавилону, не думая о том, что будет потом. Вообще не думая.

И что – после, под утро, он вернётся в отель, а на следующий день позвонит в авиакомпанию и сдаст билет? Вот так просто?

Безумие. Совершенное безумие.

Проходя мимо «зебры», Горацио приветливо помахал ей – и чуть не врезался в такого же огромного, пахнущего какими-то химикатами «льва». Ну и жарко им, должно быть, в этих штуках… Он зашёл за угол, купил кофе – и вдруг рассмеялся; громко, надсадно, закрыв руками лицо – будто над очень смешной шуткой. Прохожие удивлённо оборачивались – и тут же отводили взгляды, потеряв интерес; а Горацио всё хохотал, хватаясь за грудь и пытаясь не пролить на себя пенистый капучино.

Он точно знал, что поступает правильно. Он давно не был так обалдело-счастлив. Там, впереди, в тех днях – неделях? месяцах? – которые у него остались, кроется что-то важное; он это чувствовал. Святой Грааль. Имя для шекспировской розы. Финал романа, который ещё не написан. Плевать на всех демонов, духов и инкубов; он пробудет в Гранд-Вавилоне столько, сколько захочет. Хоть всю жизнь.

Он поднял голову – и увидел в небе белый, пушистый, как перо, след улетающего самолёта.