Гранд-Вавилон

Глава пятая (часть шестая)

***

– Привет.

Алиса подняла голову. Свежесть ночного ветра чуть развеяла жаркую пьяную щекотку внутри; теперь она чувствовала себя почти трезвой.

Почти.

Стройный парень – даже скорее худой. Высокий, в тёмно-сером пиджаке (том самом – несколько раз потерянном и обретённом), который сидит на нём свободно, как пальто. Бледный до анемичности – или, может, так просто кажется в тусклом свете фонарей?.. В утончённости его черт есть что-то эльфийское, но от глаз веет порочной серебристо-голубой поволокой.

А может, не порочной. Может, просто чувственной. Кажется, в этом городе у многих обостряется чувственность – особенно по ночам.

Он протягивает руку. Пожать руку. Она не согрешит перед Луиджи простым рукопожатием.

Проклятье. Она вообще ничем и никогда больше не согрешит перед Луиджи. Это ОН согрешил перед ней – согрешил много раз, непростительно. Пора бы выкинуть его из головы. Разве она вышла бы в ночь сейчас, если бы не хотела этого добиться?

Пальцы Ноэля оказались длинными, изящно-точёными – и ледяными наощупь; Алиса вздрогнула.

– Привет. Алиса.

– Ноэль. Очень приятно.

Улыбается; в изгибе его тонких губ есть что-то хищное – но почему-то неопасное. Как в оскале игривого лисёнка. Значит, всё-таки скорее лис, чем кот?..

– Надо сказать, ты неплохо ориентируешься в городе для приезжей. Не все приезжие девушки сразу бы поняли, что такое «круглое метро». – (Алиса хотела пожать плечами и ответить, что вообще довольно легко ориентируется в пространстве, когда привыкает к нему; но внимание Ноэля – текучее и изысканное, как его жесты, – уже перенеслось на коробку с пиццей). – О, ты всё-таки принесла! Премного благодарен, это очень кстати. Я весь день ничего не ел.

– Ужас. – (Алиса улыбнулась). – Ничего не ел, потом ещё и нахлестался. Бедный организм.

– Ничего, я выносливый! – (Он зубами, с неприлично громким чпоком, вытащил пробку из бутылки вина). – Ты же не против, если я?..

– Нет, иначе зачем бы я принесла. Бокалов нет – решила, что будет святотатственно для такого дела брать стаканы из отеля.

Ноэль тихо засмеялся.

– Ну, из горлышка так из горлышка! Это очень по-гранд-вавилонски. Так ты тут недалеко остановилась, получается?

Алиса опомнилась: не заметила, как они прошли через площадь. Бесшумные шаги Ноэля вели за собой естественно и вкрадчиво, будто ветер, сквозивший здесь из каждой подворотни.

– Да, недалеко. Я…

– Мм, неплохое вино! – (Он облизал губы, задумчиво распробовав первый глоток, и взглянул на этикетку). – Но сухое, да?

– Да. Я больше люблю сухие.

– Ой, я, наоборот, почти не перевариваю сухие! Только сладкие и полусладкие. Но это неплохое.

– Большинство предпочитает сладкие и полусладкие. У них вкус понятнее. Это мейнстрим.

– Ну да, но их же правда легче пить! Ты будешь доедать?

Приподняв крышку коробки, Ноэль жадно вдохнул сырно-помидорный аромат. Тонко очерченные ноздри затрепетали – и на ум Алисе опять пришло сравнение с хищником, почуявшим добычу. Она не могла понять, зачем так старательно следит за изменениями его лица.

– Нет, я уже наелась. Забирай.

– Спасибо большое, мадемуазель. Мм… – (Прожевав кусочек пиццы, Ноэль заурчал, как довольный кот. Он держал влажное тесто небрежно – да и как ещё можно держать пиццу, по-бродяжьи поедая её прямо из коробки, на улице?.. – но эта небрежность отдавала аристократизмом). – Так ты здесь надолго?

– На три недели. Может, и подольше останусь.

– По работе?

Кажется, она уже писала ему об этом. Да, точно писала. Впрочем, по Ноэлю видно, что он не из тех, в чьей памяти надолго задерживается лишняя информация. Да и не лишняя, может быть, тоже.

Алиса улыбнулась этой мысли, любуясь аркой в одном из старинных домов; днём под её сводами частенько стояла пожилая женщина с флейтой – наигрывала что-то печальное. Площадь Революции перед «круглым метро» была обителью уличных музыкантов помоложе – там то и дело грохотали каверы известных рок-песен, толпились студенты и школьники.

– И по работе, и развеяться. Отдохнуть.

– Ясно-понятно… Ну, это дело – отдохнуть в Гранд-Вавилоне. О, смотри!

Тонкий бледный палец указывал куда-то во тьму. Приглядевшись, Алиса увидела пёстрые граффити, покрывавшие стены внутреннего дворика. Оттуда несло холодом и немного – кажется – мочой; она поёжилась, но Ноэль уже скрылся во дворике, вслух восторгаясь тем, как уживаются на стенах абстрактные узоры, миниатюрные виды города и персонажи из комиксов о супергероях.

– Офигенно сделали, да? Мне нравится. Здесь это вообще в порядке вещей – идёшь, идёшь и обязательно наткнёшься на что-то такое… Слушай, а у меня сильно язык заплетается? Что-то я, кажется, более основательно поднакидался, чем думал. – (Он хихикнул, мило сморщив нос). – Просто, знаешь, у моего друга сегодня днюха, а у меня завтра первый выходной за месяц – так уж совпало… Я уже говорил, да? И в последний момент я узнал, что он решил не отмечать. А сосед по квартире неделями никуда не выходит, сидит и режется в игры или сериалы смотрит. Поэтому его тоже никуда не вытащишь. Как будто порезаться в комп нельзя в каком-то другом месте, а не в Гранд-Вавилоне, скажи?!

Ноэль возмущённо всплеснул руками – так возмущённо, будто его сосед был здесь, причём в полной готовности выслушать эту филиппику. Алиса растерянно улыбалась, пытаясь побороть головокружение от резких переходов между темами. Какой же он текучий – невыносимо текучий, как вода в венецианских каналах. Прозрачный – и непроницаемый, как зеркало. Эта текучесть пугает.

И – совсем немного – завораживает.

– Да, город безумно красивый. Обидно его упускать. А…

– Ну, вот и я ему говорю! А он мне своё: нет настроения, «ну, может, в другой раз» – а другой раз всё не наступает… Я не сильно много болтаю?

Колючая, вкрадчивая улыбка над узкой бородкой – скорее даже не бородкой, а щегольской полоской волос. Алиса не сразу поняла, что снова улыбается в ответ.

– Нет. Всё хорошо. Я довольно замкнутый человек, и мне приятно, когда разговор ведёт кто-то другой.

– О, я раньше тоже так про себя думал! Отчасти и теперь думаю. Я не то чтобы замкнутый, но иногда, по настроению, немного социофоб. Так ведь это называется, правильно?

Легко вспорхнув на бордюр, он проходит под фонарём; глаза у него, действительно, серые, но яркие – сильно отливают голубым. Облачное небо, блёклая пелена дождя в пасмурный день; серебряник, с печальным звоном брошенный в городскую пустоту. От этих глаз тоже сквозит чувственностью – и холодом. На миг Алису пробрало суеверно-возбуждённым страхом: она точно встретилась с человеком – или с бессмертным духом Гранд-Вавилона?..

Ничего удивительного, если у этого города есть свои духи-воплощения. Прекрасные инкубы, пожирающие чужие души при луне.

И какие высокие острые скулы…

Почему я так разглядываю его?

– Ну, социофобия – это именно патологическая боязнь людей и общества. Не замкнутость, не любовь к одиночеству. Ты можешь быть интровертом, но при этом не быть социофобом.

– Да-да, это я знаю. Но я иногда именно боюсь людей, такая вот фигня! Особенно больших скоплений и толп. Жутко их не люблю. – (Он проводит рукой по взъерошенным тёмным волосам). – Типа, когда ты среди тех, с кем тебе комфортно – это одно. А когда людей просто много, но никто из них тебе не близок, – не знаю, я так не могу. Не то чтобы мне трудно находить новых знакомых, но…

– Я заметила, – перебила Алиса, стараясь, чтобы голос не звучал слишком язвительно.

– Ты про Badoo-то? – (Ноэль хихикнул, снова прикладываясь к вину, – а потом по-товарищески протянул бутылку ей). – Ну, я же его вообще от скуки только устанавливаю. Когда просто скучно и такое вот состояние, как сегодня – когда прям хочется болтать и гулять, а не с кем. То устанавливаю, то удаляю.

– Да, ты говорил.

Скорее Алиса имела в виду многословно упомянутые им «знакомства по интересам» – но не стала уточнять. Сейчас Ноэля слишком несёт вихрем хмельной взбудораженной общительности; он вряд ли заметит её слова.

– Ну, такое! – (Он неопределённо пошевелил пальцами в воздухе, словно хватая его за чёрную скользкую шерсть). – Не любитель я таких штук, хотя иногда и прикольно… Ой, нет, пошли туда! – (Неожиданно свернув, Ноэль направился в обратную сторону. Алиса, с каждой секундой всё больше покоряясь судьбе, последовала за ним). – Так мы как раз выйдем к Зелёному мосту, красивое место… Была там?

– Я? – машинально переспросила Алиса – и покраснела, смутившись от глупости реплики. – Да, была. Там очень поэтичный плющ на перилах. А…

– Ой, плющ – это вообще тема, скажи? Тут его много, особенно на исторических зданиях! – (Улыбка краешком губ. Даже когда он говорит о чём-то вполне обыденном – звучит так, будто приоткрывается интригующий секрет). – Один мой знакомый, фотограф, сделал целую серию фоток с этим плющом. Раскупили с выставки влёт! Плющ – это, по-моему, одна из мелочей в городе, которые не сразу заметишь. Но важная. Как часть лица его, что ли, не знаю. И… – (Вдруг нахмурившись (тонко-нежная морщинка легла между бровями), он похлопал себя по карманам). – Блин, сигареты забыл! Ты куришь?

– Нет, – чуть поколебавшись, она призналась: – Только когда выпивала, пробовала. Иногда. Но в последнее время – ни разу, долго уже.

Ноэль сокрушённо вздохнул. Тонкие пальцы по-рысьи выскользнули из кармана, серебро глаз пристально прощупало улицу – нет ли поблизости круглосуточного магазинчика?..

– Круто, ты молодец. Я, наоборот, никак бросить не могу. Два месяца вот не курил, но недавно снова сорвался. А по пьяни особенно сильно тянет.

– Это да.

Алиса ответила вздохом на его вздох. С каким робким трепетом она внимала Луиджи, когда тот впервые учил её затягиваться сигаретой… С удивлением она поймала себя на том, что думать о Луиджи сейчас совсем не хочется; больше того – всё её существо воспротивилось этой мысли, как чему-то отмершему и враждебному. Странно.

Вообще всё странно в этой ночи.

– Как будто, когда пьёшь, организм решает: ну, теперь хоть трава не расти, и так всё плохо! – (Ноэль тихо засмеялся, пнув пластиковую бутылку, грустно катившуюся по тротуару по воле ветра. На фоне тонущих во тьме фасадов, покрытых завитушками барочной лепнины, его тонкий профиль казался выточенным из мрамора). – И по пьяни особенно хочется…

– Сделать себе ещё хуже, – подхватила Алиса.

– Да-да! Сразу тянет или на сигареты, или на косяк, да и вообще – на всякие приключения.

– Косяк… А я никогда не пробовала траву, – зачем-то призналась Алиса. Она уже успела понять, что здесь, в Гранд-Вавилоне, это крайне диковинное исключение из правил. Брови Ноэля поползли вверх.

– Вообще ни разу?

– Нет. Было много возможностей, но я как-то рано решила, что любые наркотики для меня – табу. Даже лёгкие. Ну, – (она нервно хихикнула), – или что мне хватит начинающейся алкогольной зависимости.

И пагубной привычки впадать в зависимость от людей.

– У меня дома есть немного «травы», но тогда даже предлагать не буду. – (Усмешка Ноэля не была ни осуждающей, ни одобрительной, ни слишком изумлённой – такой же безмятежно-расслабленной, чувственной и вкрадчивой, как раньше). – Знаю, как на это обычно реагируют люди, которые принципиально её не пробуют… Но! – (Он назидательно поднял палец). – Честно говоря, напиваться – ничем не лучше. Многие, конечно, считают: «Напьюсь – и всё тут, зачем все эти новомодные веяния». Но на самом деле, когда я пью, я чувствую, что это намного вреднее для моего организма, чем «трава». И всё-таки это убеждение у большинства не переломишь.

– Может, и вреднее, – не стала спорить Алиса. – Я не эксперт. И то, и другое – плохо для здоровья. И в том, и в другом иногда нуждаешься. В таком… спасительном дурмане. Просто алкоголь более свойственен… менталитету европейцев, наверное. Традициям. Тут ты прав.

– Менталитету, – повторил Ноэль, будто смакуя слово. Смакуя… Опомнившись, Алиса вернула ему бутылку вина. – Не знаю, по-моему, тут больше дело привычки.

– Ты не веришь в менталитет?

– Трудно сказать. Я общался с людьми отовсюду – и в современном мире, по-моему, люди одной национальности могут быть совершенно разными.

– Это понятно, конечно. Но есть некоторые… общие факторы, которые правда влияют на развитие целых народов. Климат, тип почвы, питание… Мне так кажется, – почему-то вспомнив разговор с Эриком, она добавила: – Ещё всякие Герены и Шпенглеры об этом писали.

– Может быть, и так, но Герены и Шпенглеры жили не в наше время, – парировал Ноэль; парировал, впрочем, легко и не конфликтно – будто вместо укола шпагой провёл по плечу Алисы птичьим пером. Этот образ возник в её сознании так естественно, что она ощутила приятную щекотку – и вздрогнула. – А сейчас… Ну вот, к примеру, почитать Мураками – и что? Если бы ты не знала, что автор японец и что действие происходит в Японии, ты бы не могла принять его за европейца?

Мураками – Харуки или Рю?.. Наверняка он про Харуки. Чуется начитанность и гуманитарная закалённость приятной ассоциативной болтовнёй. Как же невероятно ей повезло: Ноэль – явно не айтишник, не какой-нибудь физик-ядерщик, даже не специалист по консалтингу вроде Эрика. Редкое сокровище.

Алиса вспомнила свои давние впечатления от «Охоты на овец» Мураками; их можно было бы уложить в формулу «странно, но интересно». Изящный лаконизм слога, ёмкие и цепкие образы – очень похоже на какую-нибудь японскую миниатюру с цаплями и сакурой. Чего стоит одна влюблённость героя в девушку из-за идеальной формы её ушей… Алиса покосилась на мочку уха Ноэля, виднеющуюся из-под распушившихся волос. Приглушённый золотистый свет из витрины бутика, мимо которого они проходили, попал прямо на эту мочку – и на его шею, трогательно и беззащитно торчащую из ворота пиджака. Линии шеи безукоризненны – белые линии, нежные, как лепестки; аккуратно обрисованный кадык, ямочка меж ключиц, непослушные тёмные прядки…

Хочется кусать и облизывать каждый миллиметр этой шеи.

Что?

Она поспешно отвернулась.

– Могла бы, конечно, – хрипло согласилась она. – Хотя Мураками – наверное, всё же довольно «прозападный» образец. Вот об Акутагаве или Мисиме не сказала бы такого. Но если уж спорить про менталитеты – вот, например, Достоевский…

– О, так и знал, что ты заговоришь про Достоевского! – (Ноэль победоносно всплеснул руками – и, будто только что заметив в одной из них опустевшую коробку из-под пиццы, выбросил её на ходу). – Ну, а разве Мураками – это не сплошной Достоевский? И где, опять же, разница между менталитетами Японии и России, где такая уж чёткая граница?

– В Мураками много от Достоевского, это правда, – кивнула Алиса, мельком удивившись дельности его суждений. От того, как стремительно и сумбурно закручивалась воронка их разговора, у неё по-прежнему немного кружилась голова. – В чём-то похожее мироощущение и взгляды на человека. Но…

– Эпохи разные, тут да, – перебил Ноэль – словно она уже договорила фразу. – Мураками для меня – это такой современный Достоевский. И мне он, кстати, нравится больше. Может, я неуч – но Достоевского я не понимаю.

– А ты читал? – спросила Алиса, боясь надеяться.

– Да, но не понимаю. Хоть убей! То ли не дорос я до него, то ли что… – (Он весело встряхнул головой и снова засмеялся). – То есть я понимаю, почему это великие книги, почему шедевр. Но Мураками мне ближе. Или ещё некоторые более современные ребята, которые на Достоевского ориентировались.

– То есть ты прямо и «Бесов» читал? И «Братьев Карамазовых»? – замирая, напирала Алиса. Никто из её сверстников, кроме Луиджи, не читал «Бесов» и «Братьев Карамазовых» – никто, даже великолепно начитанный Поль, даже умудрённый опытом Эрик. Она смотрела на этого едва знакомого худенького юношу, сотканного из воды и теней Гранд-Вавилона, – и не смела поверить своему счастью.

– Читал, – спокойно подтвердил Ноэль. – Но говорю же – правда, не понимаю. Вот я хожу по городу – и думаю о нём и о себе скорее как Мураками, чем как Достоевский.

– Но… – Алиса хотела слегка возразить, чтобы продолжить дискуссию о менталитете – но Ноэль явно не привык доводить до конца поднятые темы. Мельчайшее впечатление захватывало его и уносило в сторону; так вода принимает любую форму – и обтекает встречные препятствия, не снисходя до того, чтобы их разрушить.

– О, смотри, круглосуточный! Зайдём? Я всё-таки хочу сигареты… Или не хочу? – (Он замер на месте и озадаченно нахмурился. Алиса тоже остановилась, окончательно загнанная в тупик его спонтанностью. Невозможно предугадать, что он скажет и сделает в следующую секунду. Невозможно – как же это страшно и… здорово?). – Нет, хочу! Пошли.

Ноэль открыл дверь под светящимися аляповато-яркими буквами. Толстый чернокожий продавец за прилавком лениво покосился в их сторону, услышав звяк колокольчика над входом, – и тут же снова уткнулся в телефон.

Сейчас же два часа ночи, – вдруг осознала Алиса. Или уже три?

– Нам ведь не продадут, – шёпотом сказала она. Ноэль улыбнулся, бесшумным призраком скрывшись между полок с консервами и кукурузными хлопьями.

– Продадут. В любой забегаловке здесь продают.

– И ночью?

– Когда угодно. Это же Гранд-Вавилон, ты что?! – (Серебристо-голубые глаза скользнули к полкам с алкоголем). – Будем что-то ещё брать или?..

– Мне бы хотелось, – призналась Алиса. Что ей уже терять, в конце концов? – Одной бутылки нам явно не хватит на всю прогулку. Но…

– Выбирай! – (Ноэль щедрым жестом окинул не столь щедрый ассортимент магазинчика). – Я не эксперт в вине, поэтому бери, что тебе нравится.

Она не раздумывала долго.

– Ты же говорил, что любишь послаще?.. Тогда давай вот это, грузинское. Оно и мне нравится – иногда, под настроение.

– О, Лыхны! Отлично, оно офигенное! Но… – (Спохватившись, Ноэль – уже на полпути к кассе – оглянулся на неё через плечо). – Ты сама-то будешь? А то ты говорила, что больше не по сладким.

– Я же сказала: оно и мне нравится, – мягко напомнила Алиса. Её тянуло улыбнуться: планка эгоцентризма Ноэля, даже судя по поверхностному впечатлению, была весьма высока, и она не думала, что он вспомнит о её предпочтениях.

– Точно, извини! У меня очень плохо с памятью – всё подряд забываю. Отчасти поэтому терпеть не мог зубрёжку в школе и универе. – (Ноэль водрузил вино перед кассой, и флегматичный продавец «пробил» его – невозмутимо, будто пакет молока). – Ой, вот и про сижки чуть не забыл! У тебя есть какие-то пожелания?

– Нет, бери какие хочешь.

– Супер. Тогда Winston, пожалуйста. Тонкие, с кнопкой.

Как это вписывается в его утончённый, изнеженный образ городского юноши-интеллигента. Тонкие сигареты, сладкие вина, мешковатый пиджак, похожий на пальто; не хватает ещё кофе на вынос с каким-нибудь милым рисунком на стаканчике. Алиса снова спрятала улыбку.

– Я могу заплатить.

– Давай! – легко согласился Ноэль. – Если тебе не трудно. А то у меня сейчас туго с деньгами.

Просто и искренне – без брутальной игры в Настоящего Мужчину. Возможно, в другое время такое бесхитростное принятие чужих денег оттолкнуло бы её – но сейчас, в нём, почему-то нравилось. Если бы Ноэль стал сопротивляться, это не срослось бы с его ночной невесомой лёгкостью, с запахом городского ветра, окутывающим его, как невидимый покров.

– Ты сказал, у тебя плохо с памятью, – произнесла Алиса, когда они покинули магазинчик и Ноэль с довольным видом закурил. Ей хотелось связать хоть какие-то звенья между собой, чтобы придать их беседе осмысленное русло, – вечное проклятье рациональности; тем не менее, частью себя она уже поняла, что с Ноэлем на это можно не надеяться. – У меня, наоборот, почти феноменально хорошо. Я часто могу с первого раза запомнить дословно то, что прочла или услышала… Ну, или увидела.

Например, то, как ты щуришься, когда чем-то заинтересован, или как – слегка манерно – надуваешь губы, когда не согласен со мной.

– Супер! – провозгласил он, выдохнув ворох дыма. Видимо, ему нравится это искреннее, чуть вульгарное словечко. Из той же серии, что «найс».

– Не сказала бы.

– Почему? Всё помнить – это же классно! В голове полный порядок. Всегда мечтал о таком состоянии, но я так не могу.

– Иногда это немного… болезненно. – (Алиса вздохнула). – Голова превращается в захламлённый чердак – как говорил Шерлок Холмс. Не получается выбрасывать лишнее.

И боль месяцами остаётся такой же острой, давяще-детальной, как в первые минуты после ранения. Одуванчики – такими же жёлтыми.

Она уже знала, что шея Ноэля будет такой же белой, пальцы – такими же тонкими, голос – таким же мурчаще-вкрадчивым, – в её снах.

– Ну, не знаю… – (Выбросив недолговечный окурок, Ноэль вопросительно протянул пачку ей; она покачала головой). – По-моему, всё запоминать – это круто. Я, когда учился, очень старался до старшей школы, даже был отличником. А потом как-то забил на всё. К выпускным экзаменам вообще не готовился.

– Рискованно, – отметила Алиса, вспомнив себя в ту пору. Она сутулилась над книгами днями напролёт – и, даже будучи лучшей в классе, всерьёз переживала, что не наберёт нужных баллов по истории и литературе.

– Ну. Как-то плевать мне стало, если честно. – (Его новый тихий смешок отдавал горечью. Они наконец вышли к Зелёному мосту; глядя, как локоны плюща густо обвивают перила, а лунные блики пляшут на воде, закованной в камни, Алиса вдруг ощутила себя почти счастливой. Смятенно-счастливой; и в этом счастье, как в хрупкой фигуре Ноэля и во всём Гранд-Вавилоне, было что-то нездоровое. Ноэль протянул ей почти опустевшую первую бутылку, и она сделала жгучий глоток). – Все готовились, психовали, а я… Так. Дурака валял.

– Я, наоборот, всегда очень много училась. И очень хорошо. – (Алиса улыбнулась, пытаясь прикинуть, сколько же ещё в их разговоре встретится таких «наоборот»). – Знаешь, такая… Гермиона в Хогвартсе. Каноничная девочка-ботаник. И так и осталась трудоголиком потом, в универе.

– Ну, а что, круто! – с лёгкостью, отдающей безразличием, сказал Ноэль, спрыгивая со ступеньки перед мостом. – Трудоголизм, ответственность… Эх. Не совсем, правда, понимаю, зачем это. Но круто.

Алиса засмеялась.

– Почему же тогда круто, если не понимаешь?

Он засмеялся в ответ, вновь приложившись к бутылке; белые, до странности острые зубы блеснули в темноте.

– Ну, в смысле, наверное, это норм для людей, которые ставят себе цели. Я вот никогда не ставлю целей, не строю планов. Живу да живу. Плыву по течению.

По тебе видно, – подумала Алиса. Легкомысленный кошачий гедонизм. Я лежу на солнышке, мурчу, жмурюсь – и мне всё равно, что было вчера и что будет завтра; мне просто хорошо. Счастье, недостижимое для таких, как она.

– Мне часто кажется, что это более мудрая позиция. Так хотя бы можно полноценно наслаждаться жизнью и не изводить себя.

– А ты изводишь?

Она пожала плечами.

– Раньше – да, сильно изводила. Теперь, кажется, всё меньше. Сейчас у меня период… позволений себе. Но за многое, я думаю, всё равно буду себя винить. – (Она посмотрела на его округло-острый подбородок с милой ямочкой, на тонкую дорожку волос, заменяющую бородку… Губы. Скулы. Глаза. Нет, надо прекращать пялиться). – Например, за эту спонтанную прогулку.

– Почему? – беспечно спросил Ноэль.

– Ну, как… Незнакомый город, незнакомый человек, алкоголь… Сейчас мне этого хочется, и мне это приятно, но что я буду думать о себе завтра?

Ноэль хмыкнул.

– Если так рассуждать, можно никогда не позволить себе ничего по-настоящему классного. Типа, если заранее думать: я же потом буду себя винить… Но так многие девушки делают, я заметил. Это странно. Потому что – зачем тогда ты что-то делаешь, если потом ругаешь себя за это?

Алиса вспомнила красноречивую надпись «Не ругай себя» на стене в парадной своего отеля – и улыбнулась. Ноэль будто наведался туда заранее.

– Даже не знаю. Моральный м******м, наверное. Ну, а вообще, серьёзно: когда я выходила, я же не могла гарантировать, что ты не маньяк!

Ноэль хихикнул. Они, не сговариваясь, перешли пустую дорогу на красный свет. Здесь, на перекрёстке, расположилась маленькая площадь с памятником какому-то полузабытому государственному деятелю. Клумбы роз вокруг него сейчас казались кипами чёрных кружев.

– Здесь нет маньяков. Честно.

– Ну-ну, конечно!.. – возмутилась Алиса. – В городе с одним из самых высоких в мире уровней преступности?

И – как же ты ошибаешься. Прямо как когда говорил, что я для тебя неопасна. Что, если в Гранд-Вавилоне теперь есть маньяк – хотя бы один?..

– Преступность преступностью, но маньяков нет, – всё ещё смеясь, повторил Ноэль. По его мягко обволакивающему голосу нельзя было понять, лукавит он или говорит серьёзно. – Я два года здесь живу, неплохо знаю город и могу судить как эксперт!

Интересно, откуда он?

Потом. Если она спросит, они снова потеряют нить.

– Ну, не знаю. Бомжи ведь есть.

– Ой, да тут большинство бомжей…

– …с высшим образованием? – закончила Алиса. Она так часто слышала это клише: Гранд-Вавилон – город бродяг с высшим образованием. Улыбка Ноэля стала неприкрыто довольной.

– С высшим образованием или из богемы. Серьёзно тебе говорю: у каждого второго – диплом какого-нибудь философа или социолога! С такими и пообщаться интересно. Эх, улица Святого Винсента… – (После очередного перехода и поворота (Алиса уже перестала следить за ночным лабиринтом города, доверив всё своему спутнику) Ноэль окинул взглядом узкую улочку с редкими фонарями и ностальгически вздохнул). – Я тут жил больше года назад. Наверное, самое счастливое время в жизни у меня здесь прошло, серьёзно!

– Самое счастливое? – с трепетом, непонятным себе самой, переспросила Алиса.

Сейчас он заговорит о девушке. Наверняка. Градус опьянения неизбежно подтолкнёт их обоих к таким откровениям – и тогда…

Расскажет ли она о Луиджи? Захочется ли ей рассказывать?

– Ага! – (Проходя вдоль длинного, в четверть улицы, дома с маленькими балкончиками (над входом Алиса заметила пухлую каменную сову), Ноэль возбуждённо всплеснул руками). – Прикинь – каждый вечер вот так гулять, а не раз в сто лет?! И каждый раз – то вы идёте на уличный концерт к друзьям-музыкантам, то в студию знакомого художника, то на какой-нибудь, не знаю, мастер-класс по лепке из глины… Клёвое было время!

– «Вы»? – осторожно уточнила Алиса, мысленно уже спроектировав богемный круг общения его бывшей девушки.

Ноэль усмехнулся краешком губ – и величаво опустил в урну бутылку из-под опального сухого.

– Да. Тут у меня была запоздалая первая любовь. Мы больше года встречались, потом разошлись. Заурядная история: я хотел большего, она – нет. – (Он провёл рукой по волосам, опять разметавшимся из-за ветра. Тонкие, болезненно яркие губы по-прежнему кривились в усмешке – но Алиса порадовалась, что не видит в этот момент его глаз). – Когда предложил ей съехаться и в перспективе пожениться, она в ответ предложила расстаться. Ну, такое… Я не стал спорить. С моей стороны тоже были косяки – я был жутким инфантилом в то время.

«Был»?..

– Грустно, – произнесла Алиса, не зная, что ещё сказать. Она вдруг поняла, что Ноэль очень одинок, несмотря на всю свою легкомысленную браваду и обилие знакомых; да и стал ли бы не одинокий человек спонтанно гулять по ночам неведомо с кем?.. У него было счастье – и он утратил его, а теперь пытается спрятаться от своей боли в поверхностных удовольствиях. И та лёгкость, и та самоирония, с которой он говорит об этом, лишь подтверждают, что ему всё ещё больно. Мужчины часто скрывают страдания за напускным цинизмом.

Но – может быть, всё не так? Может, это просто её пустые догадки?.. Мерцающие недосказанности и полутона. Вода.

– Да ну. Дело прошлое, – отрывисто – но всё так же непринуждённо – ответил Ноэль, обнажая пробку второй бутылки. – Это было её право, я не стал наседать. Оба взрослые люди.

В каждом солидном «взрослом человеке» есть ребёнок, которого когда-то обидели. Алиса хотела сказать это вслух – но в последний момент не решилась.

– Ты так не вытащишь пробку. Мне надо было штопор захватить, не догадалась.

– Погоди, сейчас всё устроим… – (Ноэль остановился под фонарём, посильнее прижал бутылку к себе – и, как и ожидала Алиса, по-студенчески протолкнул пробку пальцем внутрь). – Готово!

– М-да… Давненько я не пила вино с кусочками пробки. Деликатес, – насмешливо сказала Алиса, пряча умиление.

Почему-то она была уверена, что Ноэля не заденет её ироничный тон; она вообще с трудом представляла, как его можно задеть. Точнее – как можно добиться того, чтобы он выразил свою обиду. Слишком уж много показного легкомыслия и показного же пофигизма.

– Ну, а как бы я иначе его открыл? – резонно возразил Ноэль и с улыбкой протянул ей бутылку полусладкого – для почётного первого глотка. – Дамы вперёд.

– Спасибо. А… ты сказал «запоздалая первая любовь», – осмелилась Алиса; вишнёвая сладость вина подкрепила её отвагу. – Это метафора?

– Нет, почему же? – (Он пытливо прищурился). – Это правда так.

– Первая любовь – в двадцать с лишним лет?

– Да. Здесь она и случилась, в Гранд-Вавилоне.

Они свернули на новую улицу, и Ноэль впился взглядом в огни ночного клуба, громыхавшего впереди – здание сияло в ночи подсветкой; лиловые и красные пульсирующие отсветы легли на его лицо – будто сам город отмечал своего адепта.

– То есть раньше ты никогда не влюблялся? Ни разу? Ни в школе, ни в универе?

– Ну, мне, конечно, иногда нравились девочки. – (Ноэль усмехнулся, расслабленно хрустнув пальцами). – Но это было что-то такое несерьёзное! Я даже тогда уже понимал, что это несерьёзно. И ждал чего-то большего.

Алиса покачала головой. По собственному опыту она отлично понимала, о чём он, – но не думала, что у мужчин бывает так же.