Гранд-Вавилон

Глава десятая (часть четвёртая)

***

Ветви деревьев переплетались над головой, а их тени – на земле; Алиса шла между двух лабиринтов – зелёного и чёрного. Некрополь тонул в тени. Деревья здесь росли повсюду – могучие деревья, вздымающие землю корнями, совсем не куцые городские вязы и липки; они превращали город смерти в лес, напоённый шепчущей, нездешней тишиной. Ветер что-то нескладно бормотал в их кронах, шуршал листьями, и от могилы к могиле, от памятника к памятнику простиралась прозрачная вуаль из теней.

Алисе никогда не нравились кладбища – несмотря на весь мрачный романтизм кладбищенской эстетики, которая насыщает смерть странной, холодно-манящей красотой. Но здесь было удивительно спокойно. И тихо – по сравнению с остальным городом, тишина казалась почти оглушительной, упруго давила на уши; но этой тишине хотелось доверять. Хотелось остаться тут подольше – присесть на каменную скамеечку возле маленького журчащего фонтана, заглянуть в тонкое лицо статуи ангела, скорбно сложившего крылья, а может – даже задремать на земле, устроившись между этих пузыристых корней, будто в колыбели.

Некрополь Гранд-Вавилона, в сущности, был музеем под открытым небом, и здесь не хоронили абы кого. Только всемирно известные художники и композиторы, поэты и писатели, хореографы и режиссёры, учёные и журналисты находили свой вечный приют под этими деревьями. Алиса уже знала, что останки многих из них перевезли сюда издалека – уже после того, как в Гранд-Вавилоне вырос поэтичный, почитаемый туристами город смерти. Именно в Гранд-Вавилоне, где с такой жадной силой пульсирует жизнь; есть в этом какая-то грустная, горьковато-пикантная ирония.

Об этом месте ей говорили уже многие – от Эрика до гламурной, но сведущей в архитектуре подружки Моники. Все советовали ей сходить – поклониться знаменитым теням, печально витающим над гладко отполированными камнями. Но она долго тянула: была уверена, что вид кладбища только ещё больше вгонит её в тоску.

А сегодня пришла сюда, чтобы успокоиться, – и не ошиблась.

Алиса отключила звук телефона, отпустила мысли в вяло-тягучее странствие и не знала, сколько прошло времени, – просто медленно ходила от одной могилы к другой, изучая памятники. Большинство из них были настоящими произведениями искусства, достойными тех, кто под ними лежал. Итальянский композитор и скрипач, чьими изящно-капризными этюдами она когда-то заслушивалась, был изваян из чёрного мрамора со своей любимой спутницей – скрипкой; сверху к нему слетались ангелы с маленькими арфами и лирами, а постамент испещрили значки нот. Памятник художника-ирландца, который любил изображать мифологические и фольклорные сюжеты, окружали каменные тролли, гномы и феи, ножками цепляющиеся за медный плющ. Портрет оперной певицы начала прошлого века был вправлен в огромную чёрную розу, вырезанную так искусно, что Алиса рассмотрела даже прожилки и капли росы на её лепестках, – и вспомнила Еву. Ей показалось, что и в лице певицы есть что-то смутно похожее.

Цветы, терновник, каменные книги и свечи, грустные бесполые ангелы в белых балахонах, мальчик-пастушок, играющий на флейте, цепкие побеги растений, золотые завитушки надписей и дат… Какие-то могилы были совсем простыми, даже аскетичными: прямоугольное надгробие с табличкой, кованая ограда и венок; какие-то обрастали пышно украшенными гробницами с беседками и павильонами. Тропки то и дело пересекались на маленьких пустых площадках со скамейками и фонтанами – там можно было посидеть и отдохнуть, предаваясь тихому созерцанию. Алиса смотрела на знакомые и незнакомые имена, вспоминала книги, картины и мелодии, вдыхала густой, тяжёлый запах зелени и земли, влажной после вчерашнего дождя, – и всё больше удивлялась тому, как здесь хорошо. И правда хочется остаться – впитать этот вечный покой, эту светлую грусть всеми порами, отрешиться от земных забот. Повсюду даты, между ними – тире; все внутри этого крошечного тире – так стоит ли пренебрегать им?.. Memento mori.

Помни о смерти. Помни, если ты человек. Все, кто лежит здесь, ушли – но оставили след; может, поэтому смотреть на их красивые могилы как-то почти… радостно? Алиса не знала, есть ли что-то кощунственное в этой радости, – но ей казалось, что нет. Она будто касалась чьих-то бледных холодных рук – касалась с любовью, с признательным уважением.

Она не чувствовала такого ни на заросшем, неухоженном кладбище, где похоронили дедушку, ни на помпезном католическом кладбище, где упокоился профессор Базиле. Холод и страх, гулко сдавливающий сердце, – больше ничего. Здесь совсем не так.

Здесь приглушается боль.

Посетителей было мало, и в основном они имели интеллигентно-образованный вид; наверное, тоже хотели приобщиться к высокому. Две женщины в очках – с трепетно-восхищёнными, светлыми лицами; группа робких туристов-англичан – видимо, студенты. Алисе никто не мешал замирать у каждого памятника на столько, на сколько ей вздумается, – и это радовало вдвойне. Место не для всех.

Деревья, земля, корни; копошащиеся на обочине тропки муравьи. Чёрно-зелёный покой.

Она знала, что покой пройдёт, что боль вернётся, как только она покинет это место. Знала – и поэтому не спешила уходить.

Интересно, такие, как Ноэль, когда-нибудь приходят сюда? Приходят взглянуть на то, что ждёт их жалкие смертные игрушки?..

– Моле. Я слышал о нём, но ничего не читал.

Алиса подняла голову. Горацио. Ну, конечно. Она уже почти не удивлялась их странным встречам. Хотя – зачем Гранд-Вавилон подстраивает эти совпадения? Разве он ещё не сказал ей всё, что мог?

– Я читала несколько романов, – ответила она, прикрывая глаза от солнца, – оно прорывалось сквозь узор из ветвей, ярко слепя. Город быстро оправился от ливня. – Мне он очень нравится. Такая дикая смесь Достоевского и традиций французской литературы.

Горацио хмыкнул и сел на гранитную скамеечку рядом с ней. Теперь они вместе смотрели на памятник Моле из красновато-коричневого камня; а Моле – смотрел на них своими внимательными глазами, из-под низко нависших кустистых бровей. Муравей полз по его узкой бородке.

– Звучит интересно. Вы знали, что он здесь похоронен?

– Кажется, слышала. Но у меня не было цели прийти именно к нему. В общем-то, случайно наткнулась.

Горацио молча кивнул. Минуту или две тянулась тишина; Алиса не возражала: молчать с ним было спокойно. К тому же ей не особенно хотелось говорить. Она не стала спрашивать, как он нашёл её; в конце концов, ещё утром она сама не знала, что отправится сюда. Такое не подстроишь.

Уже давно понятно, что многие идеи приходят к ним одновременно. Видимо, идея посетить некрополь оказалась одной из таких.

– Я бы не хотел, чтобы Вы страдали, – наконец произнёс он – очень тихо, не глядя на неё, сцепив пальцы в строгий замок. Алиса сжалась. – Особенно – чтобы страдали напрасно. Но, кажется, я не в силах помешать этому. Если Вы хотите, чтобы я не вмешивался, я не стану.

Алиса до боли прикусила губу и долго не знала, что ответить. Деревья всё так же тихо шелестели; Моле молчал. Ветер возил засохшие лепестки роз и гвоздик по его постаменту.

Горацио наклонил голову и отвернулся – так, что она не видела его лица: только ухо, часть подбородка и прядки светлых волос. Красивая стрижка, кстати; у него есть вкус. Глупая мысль. Когда она вообще замечала чьи-то стрижки?..

Она вдруг поняла, что Горацио и правда страдает – страдает, возможно, не меньше, чем она, только по-другому. Но почему она так важна для него? Может, она, сама того не заметив, подарила ему – его творчеству – что-то значимое?

Алисе стало стыдно за вчерашнюю вспышку гнева. В конце концов, она и предназначалась не ему.

– Я… понимаю. Точнее, стараюсь понять, правда, – сказала она. – И я благодарна за Вашу заботу. Но вмешиваться действительно не стоит. Это просто не нужно.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился Горацио – и улыбнулся, взглянув на неё. – Когда Вы улетаете? Я – двадцатого. Сегодня купил билет.

– А я – пятнадцатого. – (Алиса вздохнула). – Хотя могла бы и раньше.

– Отчего же? Вам разонравился Гранд-Вавилон? – (Улыбка Горацио стала напряжённой, и он снова отвёл взгляд. Видимо, понял, почему она молчит в ответ на его мягкое подшучивание). – Или что-то пошло не так, как Вы планировали?

– Скорее – не так, как надеялась, – поколебавшись, призналась Алиса. Щёки постыдно горели; она чувствовала себя девочкой-подростком, пришедшей на исповедь к школьному психологу. И, чёрт возьми, до чего же странно, что они обсуждают это на кладбище. Тот ещё сюрреализм. – Мне очень нравится Гранд-Вавилон, но оставаться дольше было бы… вредно для меня, как мне кажется. И к тому же это довольно масштабный удар по кошельку.

Да, правильно – добавить будничности. Чтобы он опять не свёл всё к Ноэлю.

Горацио вытянул ноги, скрестив руки на груди, и задумчиво вздохнул. Тени от ветвей переплетались на его джинсах и рубашке, как чёрная сеть, наброшенная великаном с неба.

– Насчёт кошелька – безусловно, согласен. А насчёт «вредно»… – (Он покачал головой). – Знаете, недавно кое-кто обронил одну фразу о Вас и обо мне. Мол, мы оба «лезем туда, куда лезть не следует». Мне этот знакомый, мягко говоря, несимпатичен, но мысль, кажется, верная. Иногда вредное и больное даёт нам больше, чем полезное и приятное. Может, это специфика пишущих людей, а может, у нас с Вами просто похожий склад личности. Не знаю.

«Иногда вредное и больное даёт нам больше, чем полезное и приятное». Какая завершённая, отточенная мысль, – не хуже, чем об осуждении. Похоже, ей уже пора создавать золотой фонд цитат Горацио.

Хотя – стоп. Интересно, кто и по какому поводу разбрасывается такими умозаключениями о ней? Горацио что, растрепал всё о ней не только Еве и той ведьме, с которой подружился?

– Вы часто говорите прямо-таки афоризмами, – нахмурившись, пробормотала Алиса. – Но, простите, что это за знакомый? И откуда он обо мне узнал?

– Вам не понравится, – предупредил Горацио.

– Я уже догадалась.

– Я перед Вами виноват. Вы зацепили меня как образ и как история – а когда такое случается, я редко могу молчать. Простите.

Алиса вспыхнула, глядя на памятник в форме огромного белого пера, затерявшийся в тени буков. Кажется, там похоронен какой-то поэт эпохи романтизма; как же его зовут?.. Сосредоточиться на этом проще, чем на словах Горацио.

Это слишком важные слова. Она хорошо – чересчур хорошо – понимала, что значит «зацепили как образ и как история». И была уверена, что ей никогда не хватит смелости сказать такое кому-нибудь вслух. Например, Полю, Роуз или Ноэлю. Или Еве. Или даже Конраду.

А зацепил ли её в этом плане Горацио?.. Интересный вопрос. Сложно понять. Он будто выше всех прочих – над словами и смыслами. Все – люди в королевстве, а он – дракон, парящий над ними и угрожающий.

У неё недостаточно сил, чтобы подступиться к дракону. И по тем же причинам он не может влечь её буквально – как мужчина или как муза. Он слишком высоко.

– Я заходила в цветочный магазин Евы и Сильвии, – сказала она, осторожно наблюдая за лицом Горацио; тот остался спокойным. – Познакомилась с Евой. И уже поняла, что Вы травили обо мне байки на Летнем празднике, перед вампирами и дриадами. Так что можете не прятаться за перифразами.

– Перед вампирами и дриадами. – (Горацио хмыкнул, окинув взглядом ближайшие памятники и статую ангела, кое-где заросшую мхом). – Как-то двусмысленно говорить об этом здесь, Вы не находите?

– Нахожу.

– Кстати, Вы не в курсе, где похоронен Леопольд фон Захер-Мазох? Случайно не здесь? – Горацио задумчиво потёр подбородок. Алиса смутилась: по его текстам было ясно, что ему, как и ей, очень нравится извращённо-грустная «Венера в мехах». Но поддаваться нельзя: он заговаривает ей зубы.

– Нет, не в курсе. Итак, тот знакомый?.. – надавила она. Горацио со смешком поднял руки, сдаваясь.

– Хорошо-хорошо! Но уточню сразу: именно ему я ничего о Вас не говорил. Просто, видимо, среди них действуют те же механизмы сплетен, что и среди людей.

Неудивительно – раз Ева узнала её, впервые в жизни увидев. Интересно, Ноэль рассказывал кому-нибудь?.. Наверное, нет. Наверное, такие, как она, и правда попадают под его чары каждую неделю – а то и каждый день. Ему ни к чему рассказывать.

Алиса стиснула зубы, вдруг почувствовав, как глухая боль переходит в гнев. А что, если сегодня вечером пойти ва-банк ещё раз, самый-самый последний?..

Нет.

– И? – поторопила она. – Кто он?

– Демон.

Алиса посмотрела на Горацио; тот и правда выглядел виноватым. Она кашлянула, дождавшись, пока мимо пройдут студенты-британцы. В голову било что-то, не похожее на усталость или жару.

Демон. Какое-то тёмное, древнее существо, порождение ада. А разве инкубы – не демоны? И в чём разница?

И – проклятье – почему она уже с такой холодной, спокойной методичностью размышляет об этом?..

– Понятно, – чуть погодя выдавила она. – Это значит, что мне следует бояться?

Ноздри Горацио затрепетали, а лоб прочертила взволнованно-злая морщинка. Он что, уже умудрился ввязаться во вражду с демоном?

Хотя – предсказуемо. На что только не пойдёт писатель, отыскивающий сюжеты, – или просто человек, которому нечего терять. Алиса уже познала и то, и другое на собственном опыте.

– Не думаю, что он посмеет причинить Вам вред. И в любом случае – я и Матильда не допустим этого.

– Матильда – это та Ваша подруга? – уточнила Алиса, вспомнив рассказ Евы.

– Да. Правда, она предпочитает, чтобы её называли Тильда.

Алиса кивнула. Судя по всему, в их среде любят красивые старомодные имена – изысканные и мрачные, как этот некрополь.

Она ещё немного покопалась в себе – и вдруг поняла, что после вчерашней переписки с Ноэлем даже новость об угрозе от демона не может её расстроить. Внутри звенела холодная, серебристо-голубая пустота – больше ничего. Роза, превращённая в бокал вина; ни единого лишнего слова – только образы.

Пустота – серебристо-голубая, как…

Нет, сказала же. Никаких больше глаз и пальцев в пятнышках. Никаких разговоров о Мураками под луной. Никаких жёлтых носочков.

«…У меня просто нет времени на то, чтобы добавлять нового человека в свою жизнь».

Нужно возвращаться к реальности. Возвращаться – сквозь мрамор и пласты земли; возвращаться, как бы больно ни было.

– И как Вам… общение с демоном? – поинтересовалась она. Горацио пожал плечами.

– Ну, если честно, я ожидал большего. Он похож на филолога-сноба средних лет – я насмотрелся на таких в университете. Скучный педант и задира.

– Звучит как-то не демонически.

– Совсем не демонически. А ещё мы дважды чуть не подрались.

Алиса улыбнулась. Кажется, ей впервые после той переписки искренне захотелось улыбнуться. Странно.

“I’m not in love, so don’t forget it…” Интересно, а Горацио слушает группы наподобие 10cc?

И откуда эта сумятица в мыслях – куда делся долгожданный созерцательный покой, навеянный некрополем? Алиса провела рукой по лицу.

– Больше всего меня удивляет «чуть не»… Знаете, чего бы мне хотелось?

– Даже боюсь предположить, – с заминкой сказал Горацио. – Может, чтобы я достал для Вас побольше информации о…

– Нет, – перебила Алиса. Ей не хотелось слышать имя Ноэля. И говорить, что он улетает, тоже не хотелось – по крайней мере, пока. В конце концов, она – всё же не девочка-подросток, а Горацио – не школьный психолог. Она не обязана каждый раз рассказывать о том, что её мучает; да и зачем? Чтобы потом над её болью потешались ведьмы, вампиры и демоны-снобы? – Мне бы хотелось познакомиться с Тильдой и другими Вашими друзьями. Если это возможно. Кажется, я больше не боюсь.

Горацио посмотрел на неё почти с тоской.

– Так и знал, что Вы об этом попросите! Полагаю, нет смысла говорить, что это опасно и что я советую Вам трижды подумать, прежде чем во всё это ввязываться?

– Нет смысла, – серьёзно подтвердила Алиса. – Ваша реклама была слишком заманчивой.

Горацио в притворном ужасе схватился за голову и вскинул брови.

– Так это я виноват?! Я стал пропагандистом нечистой силы?

– Нет-нет, – сдерживая смех, заверила она. – Просто мне хочется увидеть до отъезда хоть кого-нибудь, кроме Евы, синьоры Филиппи и… Ну, Вы поняли. Так когда у них следующая, эм, вечеринка?