Гранд-Вавилон

Глава шестая (часть шестая)

***

“Una donna moderna sceglie i colori brillanti e vivaci per esprimere la sua natura”.

“A modern woman chooses bright and vivid colors to express her nature”.

«Чтобы выразить свою натуру, современная женщина выбирает…»

Сверкающие и яркие цвета? Нет уж, нелепица. «Сверкающие» – это какие? Присыпанные блёстками?.. Яркие и живые? Живые и сочные?

Сладкие стоны за стеной возобновились: парочка в соседнем номере бурно предаётся любви. Снова. Это уже третий раз за вечер – или четвёртый?.. Алиса вздохнула, подключила к ноутбуку наушники и сняла с паузы скрипичный концерт Паганини. Несмотря на стыд и отвращение к себе, она не могла не признать, что эта непрошеная порнография в аудио-режиме весь вечер мешает ей работать. Сконцентрироваться на переводе под стоны никак не получалось; и, судя по всему, проблема была не столько в их громкости, сколько в её собственном перевозбуждении, которое в последние дни почти превратилось в норму. Зачем отрицать очевидное.

Животное. Ты просто животное.

Алиса устало потёрла лоб костяшкой пальца. Сегодня она весь день провела на лекции, а потом на двух коротких интервью итальянского модельера, чьи последние коллекции были триумфально показаны и распроданы в Гранд-Вавилоне. Модельер белозубо улыбался, поправлял сиреневый шарфик и источал ауру успеха и благополучия. Слушая его, Алиса даже повеселела и отвлеклась от мыслей о Ноэле – хоть и всегда была далека от мира моды.

Впрочем, ненадолго отвлеклась.

Теперь собранный материал нужно было перевести с итальянского на английский и родной языки. Алиса справилась с первым интервью, перешла ко второму – но уже обречённо понимала, что сегодня не закончит. Лёгкие, приятные итальянские эпитеты, «свёрнутые» лаконичные конструкции непросто укладывались в новые рамки; а может, всё дело было в специфике темы – ведь у каждой нации свои представления о чувстве стиля и красоты. Так или иначе, голова начинала ныть, а тоска – усиливаться. Вчерашняя эйфория, сотворённая коротким разговором с Ноэлем, уже прошла. Душе требовалась новая доза – а её не было.

И, скорее всего, не будет. Пора собраться с силами и признать очевидное: Ноэль больше не напишет ей первым. Совсем, никогда. Он потерял к ней интерес. Может, он и впредь будет отвечать ей – из банальной вежливости, чтобы не обидеть, или от скуки; так, как она отвечает этим дегенератам из Badoo.

Омерзительное положение. Снова быть той, кто, как преданная собачка, выпрашивает внимание, ищет поводы, чтобы написать; сцепив зубы, Алиса закрыла файл. У неё сводило скулы от злости на себя и отчаяния.

Всё кончено. Закончилось, не успев начаться.

Надо это принять.

Почему, почему это вечное, нудно-гадкое «надо принять»? Надо принять, что та машина с профессором Базиле влетела в другую на обледенелой трассе; что дедушка не мог говорить и задыхался перед тем, как умереть, – и её не было рядом с ним; что Луиджи несколько лет лгал ей о Кьяре, а теперь спаривается с ней где-то в русских полях… Всегда, всегда «надо принять» – потому что нельзя изменить. Когда-то она приняла, что собственному отцу наплевать на неё, и что Поль – гей и никогда не ответит на её чувства, и что Роберто – большой ребёнок, который не понимает её и никогда не поймёт, и что нужно много, адски много трудиться – учиться, работать, – чтобы жить и не чувствовать каждодневного стыда за то, что бесплодно коптишь небо.

Почему всегда «надо принять», и нет смысла бороться? Почему – эта вечная рабская безропотность? И Горацио – туда же: «люди-явления», «поток»… Допустим, «человек-явление» – хорошее, очень подходящее Ноэлю определение. Подходит его легкомыслию, спонтанности, его воздушной неприкаянной жизни. Но почему Горацио – даже Горацио, со всем его умом и талантом, и с болью, которую пережил, – уверен, что остаётся только смиренно склонить голову и пустить всё на самотёк?

Конечно, грешно впадать в отчаяние. Ведь даже одна встреча с Ноэлем была бы даром небес, немыслимым, почти мистическим совпадением, – а ей их досталось целых две… Алиса чувствовала себя капризным обиженным ребёнком; ребёнком, который уверен, что обделён, – и чувство обделённости не проходит, сколько бы сладостей и игрушек его ни тешило. Ребёнком-жадиной.

У них с Ноэлем так мало времени – но даже его ей не дано вкусить сполна. Он больше ей не напишет.

Алиса вздрогнула – и очнулась от резкого гудка машины, заменившего концерт Паганини. Кто-то грубо «подрезал» кого-то на дороге; она шла по проспекту, и мимо неслась река сверкающих фар. Толком не заметила, как вышла на улицу – вылетела, не усидев за работой. Истеричка. Она провела рукой по лицу; опять горит, как в лихорадке – как каждый вечер. Проклятый Гранд-Вавилон.

Проклятый – и благословенный.

Она влилась в возбуждённую гуляющую толпу, как вливалась теперь каждый раз. Прочь, прочь по чуть влажным от недавнего дождя плитам мостовой – мимо ажурно-резных и сдержанно-строгих зданий, тонущих в темноте, мимо кафе и баров, дорогих бутиков и сувенирных лавочек. Ноги сами пронесли Алису мимо греческой таверны, где они ужинали с алжирцем в субботу, – и принесли в итальянский ресторан, где она сидела одна. Она прекрасно понимала, что сегодня ей точно нельзя пить – даже лёгкое вино, даже один бокал. Только не в таком состоянии.

Она уже знала, что не удержится, – и заранее была полна отвращения к себе. Слабовольная дура. Можно подумать, это спасёт её от тоски, а не усилит её.

В ресторане было не слишком людно – всё-таки понедельник. Маленький столик на двоих; пустой стул напротив. Концептуально. Без размышлений заказав пасту и Кьянти, Алиса пролистала свою переписку с Ноэлем – и вздрагивала чуть ли не на каждом сообщении. «Привет. Ну, как ты себя чувствуешь?»; «Привет. Как ты там?»; «Ну и комары тут у вас, озверевшие какие-то»; «Посмотрела я всё-таки твой «Выстрел в пустоту»…

Любой предлог, взятый наобум; жалкие потуги умирающей. Отвратительно. Она разгневанно положила телефон экраном вниз – и он тут же призывно завибрировал. Конрад. Алисе понадобилась пара секунд, чтобы вспомнить, кто это – из тех многочисленных менеджеров, программистов и официантов, с которыми она вела переписку в Badoo.

Вежливый, довольно симпатичный, судя по фото, – но скучный неимоверно. Или, может быть, просто не умеет общаться по переписке. Любой диалог сводится к предложению увидеться – и им же ограничивается, как ни крути.

Алиса, вздохнув, ответила приветом на его «Привет» – и стала ждать очевидного.

«Что делаешь?»

Разумеется. Она грустно накрутила на вилку спагетти.

«Ужинаю. А ты?»

«Ничего, отдыхаю. Когда мы увидимся?»

«Не знаю. В ближайшие дни времени нет, да и настроения что-то тоже, если честно».

Видимо, такой ответ несколько обескуражил Конрада – но размышлял он недолго.

«А когда будет?»

Алиса закатила глаза, стараясь не злиться на глупость вопроса. «А когда будет» – что? Время или настроение? Неужели ему всё ещё непонятно, что она не намерена с ним встречаться?

«Не знаю. Мне кажется, видеться лучше, когда есть хоть какой-то фон общения перед этим. Нужно же понять, будет ли нам о чём говорить при встрече».

Смайлик. Вот так, доходчиво и мило.

«Хорошо, давай пообщаемся, – написал Конрад. – Расскажи о себе».

Тонкий ход. Остроумный и тонкий, как три мамонта. Алиса посмаковала вино.

«Ну, я переводчик, знаю английский и итальянский. Люблю читать (в основном классику). С детства понемногу пишу – обычно прозу, изредка стихи. Довольно закрытый человек, но сейчас нуждаюсь в общении… Люблю кошек. Иногда ем хлеб вместе с шоколадом. Вот как-то так».

Отправить. Что ж, это должно хоть немного расслабить его и настроить на свободный разговор – вместо обмена устойчивыми формулами. Но…

Нет. Прежний роботский стиль.

«Понятно. Хорошо. А я стихов не пишу, конечно. Я врач».

«Здорово. Благородная профессия. Значит, ты помогаешь людям, а я эгоцентрично копаюсь в текстах?»

«Да. Хочу с тобой увидеться».

Алисе хотелось взвыть – или немедленно удалить Badoo. Конрад напомнил ей другого парня, с которым у неё на днях произошёл примерно такой диалог:

«Привет. Чем занята?»

«Привет. Пишу немного, а ты?»

«Вау, а что пишешь?»

«Художественное. Прозу».

На следующий день тот же тип поинтересовался с выводком смайликов: «Ну как, дописала главу?»

«Ну, прописала то, что хотела. Главы пишутся не так быстро», – осторожно ответила Алиса.

«Сколько обычно пишется глава?»

Сколько пишется глава; о да. Сколько готовится блюдо, сколько делается деталь на заводе – кажется, на более высокий уровень абстрактности мышление этих людей не способно в принципе. Забавнее был только «Аполлон» с его «А о чём стихи твои в основе?»

«Может, как-нибудь и увидимся, погуляем, – уклончиво заверила она Конрада, покачивая в бокале кровавость Кьянти. – Я напишу, как будет свободный вечер».

«Хорошо».

Фух, отвязалась. Наконец-то. Можно дальше эстетично страдать.

Приглушённый тёплый свет, картины на стенах, стилизованные под древнеримские фрески; тело впитывало уют и покой – и вино, которое сегодня почему-то проясняло сознание, а не наоборот. Алиса поклялась себе, что вернётся к прежним разумно-праведным самоограничениям, как только уедет; такой режим жизни – конечно, только для Гранд-Вавилона.

Значит, Горацио считает, что она должна писать. Это и так понятно – но разве это решит все проблемы? Разве кроме того, чтобы писать, она не вынуждена жить – и каждый день как-то мириться с реальностью? Как он сам это делает?.. Алиса не спрашивала прямо – но теперь ей, как и после первой встречи с ним, казалось, что она буквально кричит об этом каждой своей фразой, трясёт его за плечи, требуя: «Научи меня!» – а он лишь молчит и устало улыбается, как Христос улыбался своим апостолам. Одни недомолвки и нравоучения. Она измождённо покосилась на разрывающийся телефон.

Лавина однообразных «приветов», «как дела?» и «как настроение, красавица?»; они обступали её, копошились вокруг, как мерзко-блестящие, звучно топочущие лапками тараканы. Ещё один начатый диалог; Генрих. Он уже несколько раз предлагал встретиться – но Алиса всегда находила предлог, чтобы отказаться. Жидкие белесые волосы, острые черты лица; в нём было что-то крысиное. Он казался неглупым – по крайней мере, на фоне других, – но каким-то конфликтно-колючим. Например, когда Алиса написала, что восхищена Гранд-Вавилоном, Генрих принялся увлечённо ругать и сам город, и тех, кто переезжает сюда. «У них вечно за душой тёмная история и куча вранья, – ворчал он. Видимо, сказался какой-то негативный личный опыт – впрочем, не особенно интересный Алисе. – Приезжают и побираются, слоняются по друзьям да родственникам. Либо какой-нибудь мутной фигнёй занимаются – типа блоггинга или психологических тренингов. «Творческие натуры», ага. И каждый второй к тридцати сопьётся или сторчится!»

Эти мысли были созвучны с мыслями Эрика – хоть тот и не был склонен к такой радикальности. Алиса понимала, почему местные могут не любить бесчисленных туристов и приезжих – а особенно вот такую неприкаянную богемную молодёжь. Но подумала о Ноэле – тоже не так давно переехавшем – и бросилась в бой, как заправский адвокат.

«Не знаю. По-моему, это наоборот заслуживает уважения – если человек приехал без гроша за душой, но смог найти своё место в таком мегаполисе. Жильё, работу… Значит, он знает, чего хочет от жизни, и достоин жить в городе, который вдохновляет его».

«Мне кажется, я в любом городе нашёл бы своё место», – сказал Ноэль, когда у неё вырвалось, что он хорошо сочетается с Гранд-Вавилоном. Алиса не сразу поняла, что даже в этом пустом диалоге отсылает к его словам – и к колдовству той ночи, прекрасному и скоротечному.

«Не вижу ничего достойного в том, чтобы бОнально найти работу и снять жильё, – с немецкой бескомпромиссностью заявил в ответ Генрих. – Я бы таким людям не доверял и не общался с ними».

К счастью, сегодня он ограничился простым «приветом» – и предложением погулять.

«Спасибо, но я что-то не в настроении, да и устала, – призналась Алиса, поглаживая ножку пузатого бокала. – Может быть, в другой раз».

«Слушай, ты на фотках какая-то разная, – после небольшой паузы вдруг выдал Генрих. – У тебя есть какой-то недуг?»

Алиса поперхнулась вином. Стало так обидно, что кровь бросилась в голову – почти так же, как от выходки Майкла, покинувшего её в неведомых закоулках Гранд-Вавилона. Почти – но не так же: теперь злости было больше, чем боли.

Почему люди так редко отдают себе отчёт в том, что говорят или делают? Почему считают допустимыми такие дикости? Одно дело – добродушно подтрунивать над другом: «Ха, ну и рожа у тебя на этой фотке!» И совсем другое – заявить о «недуге» девушке, за которой пытаешься ухаживать. Король такта и ума; даром что имя королевское. Генрих Безмозглый.

«Эм, нет. Физически я абсолютно здорова, – холодно написала Алиса – искренне надеясь, что он сумеет хотя бы уловить холодность. – И зачем же ты тогда лайк поставил и общаешься со мной, если по фото кажется, что у меня «недуг»?»

«Ну, блин, значит, просто криво встала, – не растерялся Генрих, явно и не думая об извинениях. – Вторая фотка не получилась, мягко говоря».

Что за бред?.. Алиса никогда не любила фотографироваться и не считала себя фотогеничной – но для профиля в Badoo отобрала только те снимки, которые казались ей удачными. Которые, чёрт возьми, всем казались удачными; всем, кто видел! Даже Диане – несмотря на её сарказм и вечную готовность осмеять чужую внешность. Она открыла фото – будто желая убедиться, что Генрих неправ. Смешно; зачем в этом убеждаться?.. Проклятые комплексы.

Самая нарядная из фотографий: в простом чёрном платье и серебристо-чёрной маске с пером. Снимал Луиджи – в их короткой, но эйфорично-прекрасной поездке в Венецию (эйфорично-прекрасной – вопреки непрерывным скандалам). Алиса тогда хмелела от извилистых узких улочек и маленьких campo[1] перед церквами, от ажурных контуров тесно жмущихся друг к другу палаццо, от вездесущей воды и влажного воздуха – и чуть не расплакалась, когда увидела сине-золотую громаду собора Сан-Марко. Ей не верилось, что человеческие руки способны сотворить такую красоту. И эту маску она купила тоже по какому-то глупому, иррациональному вдохновению – захотелось почувствовать себя каноничной туристкой в Венеции. Такой же, как все. Ну, а ещё – эти маски (конечно, поддельные, китайские) продавал очаровательно болтливый парень из Бангладеш. Не купить было невозможно.

И теперь, увидев это фото, какой-то крысоподобный Генрих интересуется, нет ли у неё «недуга». Алиса закипела ещё сильнее.

«Не знаю, криво или нет. Я уж подумала, что, на твой взгляд, «недуг» я прячу под маской, – ядовито написала она, опустошив бокал. Ей плохо от молчания Ноэля; спасибо, Генрих – дал возможность отыграться. – По-моему, не стоит сообщать людям об их физических недостатках вот так в лоб, даже если они серьёзны и правда заметны. Но, видимо, у нас разные мнения по этому поводу».

«Да блин, ладно тебе! У всех бывают неудачные фотки, у меня тоже. Это нормально – сказать об этом, – напирал Генрих. – Ты пойми правильно, я же ищу девушку, чтобы погулять с ней, замутить что-нибудь… Мне важно понять, интересует ли она меня, в том числе внешне».

Разъярённо фыркнув, Алиса забросила ногу на ногу и доела пасту. А потом – заново наполнила бокал. Плакать не хотелось – только злобно смеяться, как после матерной реплики «Аполлона».

«Ты тоже пойми правильно. Меня даже несимпатичной или страшненькой никто никогда не называл, а уж чтобы так прямо спрашивать про «недуг»… Я обескуражена, и, честно говоря, мне слегка неприятно. Но, если ты считаешь это нормальным – дело, конечно, твоё. Желаю найти неземную красавицу. Хорошего вечера».

«Ну, ты тоже странно реагируешь. Я не хотел обидеть, просто уточнил. Вот если бы ты увидела, что у парня на одной фотке нет ног, а на другой есть – тебя это не смутило бы, пошла бы встречаться с инвалидом? Извини, если подпортил настроение, но…»

Увидев извинение, Алиса не стала читать дальше; просто устало выдохнула – и свернула диалог. Он правда думает, что улучшит ситуацию аналогией с безногим инвалидом?.. Сколько же в людях идиотизма; сколько тупой, раздутой самоуверенности. Она «странно реагирует» – о да; наверное, Майкл и тот недоделанный «Аполлон» думали так же.

К чёрту. Глаза всё-таки защипало – глупая запоздалая реакция. Ноэль онлайн, но по-прежнему молчит – конечно, как и всегда… Может, уже на работе, если опять в ночную смену. Всю прошлую неделю у него были ночные смены – как и полагается мистическому существу, он редко выходит при дневном свете.

А может, общается с кем-то ещё или слушает музыку. И совсем не вспоминает о ней. И не вспомнит.

[1] Маленькая площадь, campo (итал.).