Гранд-Вавилон

Глава третья (часть третья)

***

– Хочешь узнать будущее, красавица?..

Алиса вздрогнула и подняла голову. Она сидела на скамейке в каком-то тенистом парке; сюда её привели лихорадочные вечерние блуждания по Гранд-Вавилону, в которые превратилась дорога из “Terra Incognita” в отель. Путь был неблизким – больше часа пешком, – но Алиса твёрдо решила одолеть его, не прибегая к метро. Чем больше густели сумерки, тем прекраснее становилось всё вокруг. Пока она шла, краски дня меркли, зажигались фонари, а дворцы и старинные дома озарялись подсветкой – мягкой, как полупрозрачная золотистая вуаль. Машин и гуляющих будто стало ещё больше – город не спал; город был космосом, полным созвездий, – и она плыла в этом космосе, исходя непонятной болезненной дрожью. Аромат духов из дорогого бутика, смех и тихая музыка из ресторана, переливы электронной гитары и возбуждённая разноязыкая болтовня из бара, шаги, взгляды и шорохи – всё это пульсировало, влекло, пробирало насквозь; всё играло мелодию Гранд-Вавилона, плясало под властную флейту невидимого Крысолова из Гаммельна – и сейчас Алиса была не против побыть одной из мириадов его крыс.

В этом парке было далеко не безлюдно, но тише, чем на центральных улицах, и Алиса зашла сюда, чтобы хоть немного остыть от своей лихорадки. Весь день её вводили в курс дела. Судя по словам герра Штакельберга – сурового пожилого мужчины, который, видимо, занимал значимый пост в не слишком понятной Алисе иерархии “Terra Incognita”, – работы предстояло немало. Сложной и интересной работы: в переводческие владения Алисы попала серия интервью с труппой местного Театра Комедии, открытые лекции известного итальянского модельера, несколько статей и видео о культурной жизни Гранд-Вавилона, интервью с владельцами крупных книжных магазинов из разных стран и их договоры о сотрудничестве… Представляя, сколько труда её ждёт, она испытывала робкий трепет, – но и предвкушение тоже. Наконец-то что-то интересное, насыщенное, рискованное – и совершенно новое, пленяющее новизной. В её монотонной жизни, полной боли и тоски по Луиджи, так давно не было ничего нового – нового и спонтанного.

Только сегодня, слушая многословные объяснения герра Штакельберга и синьоры Филиппи – миниатюрной дамы, не напоминающей итальянку ничем, кроме бурной жестикуляции, – Алиса поняла, как сильно ей хочется спонтанности. Неожиданности, сюрпризов, приключений – чего угодно; непредсказуемого ревущего потока. Игры.

Где же играть, если не в Гранд-Вавилоне?..

Просыпаясь утром, она всегда знала, что будет делать днём и вечером. Она была королевой планов, мастером разумного тайм-менеджмента, повелительницей монотонных стабильных графиков – но сейчас ужасно хотелось отвергнуть все эти титулы. Хотелось не знать, куда приведёт тропа.

Сидя в парке, неподалёку от шумящего фонтана со статуями шести крылатых фей, Алиса услышала вопрос уличной гадалки – и поняла, что уже бредёт по одной из тех самых неизведанных троп.

Почему-то ей стало страшно.

– Будущее? – нерешительно улыбаясь, переспросила она. Женщина выступила из тени; Алиса думала, что увидит цыганку – но это была просто старушка в каком-то тёмном тряпье. Ухмыляясь, старушка одной рукой опиралась на клюку, а другую протягивала к Алисе – видимо, требовала платы за «предсказание».

– Да, красавица. Я тебе погадаю. Хочешь знать, что тебя ждёт?

Алиса осмотрелась. На соседней скамейке – упоённо целующаяся парочка; дальше – компания подростков, болтающих по-французски… Старушка выбрала наиболее уязвимую жертву – одинокую задумчивую девушку. Ещё и наверняка приезжую – раз так восхищённо разглядывает всё вокруг. Конечно, многочисленные местные промоутеры, фотографы, уличные торговцы и гадалки в первую очередь охотятся на туристов.

Кажется, ей не убежать. А может быть, и не нужно?..

– Давайте, – сказала Алиса, впервые в жизни решаясь на такую глупость, и положила пару монеток в грязную старушечью ладонь. – Только я в это не очень верю… В хиромантию и так далее.

– Кто ж тебе говорит о хиромантии? – (Старуха быстро убрала монеты в сумочку на поясе; в её хитром прищуре теперь сквозило что-то угрожающее). – В этом городе много тех, кто умеет больше, чем люди. Мне не нужны линии на ладони, чтобы прочесть судьбу. Она написана на тебе, как на странице.

Какое странное сравнение; почему-то Алиса покрылась мурашками. Конечно, старухе неоткуда знать, что она пишет, что много думает об этом в последнее время (особенно в связи с книгой Горацио), но…

– И что же на мне написано? – хрипло спросила она.

Старуха замерла напротив, под фонарём, и несколько секунд задумчиво жевала губами, разглядывая её.

– В тебе большой пожар, но здесь он не уймётся, а разгорится сильнее, – наконец серьёзно сказала она. – Здесь, в этом городе. Ты останешься дольше, чем думала, ты глубоко нырнёшь в красные воды. Очень глубоко.

– Красные воды? – слегка оторопев, выдавила Алиса. – А можно… чуть прямее? Что это значит?

Старуха хмыкнула.

– Значит то, что я сказала. Прощай, красавица! Может, ещё и свидимся.

И она медленно пошла по тропинке вглубь парка – к фонтану с шестью феями. Алиса вдруг поняла, что уже несколько минут не может ровно дышать.

Чушь. Просто глупость. Старуха наверняка гадает так всем – бросает какую-нибудь глубокомысленную, жутковатую фразу-загадку, и человек волей-неволей задумывается, потом ищет совпадения… Бред. Примитивная манипуляция.

Но – красные воды. В голову настойчиво лезли потёки алой краски во внутреннем дворике отеля.

И ещё – шрамы, когда-то оставшиеся на её теле от игр с Луиджи.

Алиса встала и пошла к выходу из парка – к проспекту, к огням-созвездиям. В неё почему-то с новой силой вгрызлась тоска.

Да, Гранд-Вавилон огромен и прекрасен, и в нём явно много тайн, которые хочется открыть, – но она в нём совершенно одна; одна, как и прежде. Всё, что делал Луиджи – от угроз Полю до бесстыдного давления на её страхи и комплексы; от продажной девицы, которую он однажды цинично снял на ночь, просто чтобы «попробовать за деньги», до Кьяры, Виттории и всех других его беспомощных рабынь; от алкогольной блевотины, которую она убирала за ним, до видимых и невидимых рубцов, которые он на ней оставил, – всё это с ней: по-прежнему ворочается в ней, грызёт, кипит, не даёт успокоиться и радоваться, не даёт засыпать ночами. Всё – в ней, навсегда; он может перебрать сотню Кьяр и тысячу полян с одуванчиками – но ничего не изменится. Даже дописанный роман не помог. Теперь всё это выжжено на её сознании, как клеймо; теперь она уже никогда не будет нормальной, здоровой, как эти беспечно веселящиеся туристы в барах и казино. Она может сколько угодно восхищаться архитектурой, ходить по музеям и паркам, погружаться в работу – но всегда в ней будут замогильным эхом греметь его слова: «Мы не подходим друг другу», «Ты постоянно врёшь мне», «Ты не ценишь меня, всё это для тебя – просто бытовуха», «Беги и облизывай своего драгоценного Поля, а меня оставь в покое»…

Красные воды. Глубоко – в красные воды.

Алиса шла дальше и дальше – узкими улочками, широкими шумными проспектами, круглыми площадями, мимо каналов, фонарей и неоновых вывесок. Шла, уже ничего не видя от слёз. Её душила паника; идиотский, совершенно идиотский приступ – но сейчас нельзя возвращаться в отель. Она уже знала, что физически не сможет остаться в одиночестве. До чего же это парадоксально – нужда в людях у интроверта. Раньше Алиса умела вкушать одиночество, как изысканный ужин при свечах, но в последние месяцы оно стало её кошмаром.

В этом был единственный плюс сожительства с Дианой: она почти никогда не оставалась одна. Единственный – кроме совместной платы за квартиру, конечно.

Эта нелепая мысль заставила Алису улыбнуться сквозь слёзы. Потянуло написать Полю – но она вспомнила о разнице во времени и отказалась от этой затеи. В Гранд-Вавилоне другой часовой пояс, и Поль наверняка уже спит.

Кто-то толкнул её плечом. Хохочущая девушка с бутылкой сидра в руке; Алиса машинально извинилась по-английски – и, взглянув в другую сторону, увидела небольшой ресторанчик с греческой надписью над входом. Оттуда неслась весёлая восточная музыка, больше похожая на турецкую, чем на греческую; у входа стояли пушистые искусственные пальмы. Она смахнула слёзы и вдруг почувствовала, что голодна: кажется, ничего не ела сегодня, кроме сэндвича в самолёте да кофе с шоколадкой в буфете “Terra Incognita”. Почему же голод не пришёл раньше?.. Странно. Это всё здешняя лихорадка; её до сих пор колотит адреналин.

Ужин в дорогом греческом ресторане – почему бы и нет?.. Сбережения позволяют; к тому же – там есть люди, тепло и свет. Всё лучше одинокой лиловой каморки, похожей на гроб. Алиса вспомнила надпись «Не ругай себя» на стене в парадной отеля – и вошла, улыбаясь. Кутить – так кутить. Поль, конечно, подкинул ей вариант «с блэкджеком и шлюхами», но лучше всё же начать с чего-то поскромнее.

– Здравствуйте! – (Администратор у входа улыбнулся ей заученной сияющей улыбкой). – Добро пожаловать в нашу таверну! Вы бронировали столик?

Таверна. Надо признать – стильно. Это слово пахнет какой-то старинной душевностью – не то что «ресторан». На миг Алиса представила себя одиноким странником в мире фэнтезийного средневековья; сейчас она угрюмо сядет за столик в углу, закажет кружку эля, а подвыпившие гномы будут шумно играть в кости посреди зала.

Гномов в греческой «таверне» не оказалось, да и эль Алису не интересовал – но стол ей действительно достался в углу. Уютное место, хоть и довольно людное – семьи, парочки туристов, компании друзей… Только светловолосый парень в чёрном сидел один, как она. Алиса никогда раньше не ужинала в таком фешенебельном ресторане в одиночестве – но почему-то не чувствовала неловкости. Будто Гранд-Вавилон давал ей право делать всё что угодно.

Странная мысль. «Всё что угодно» – как далеко она могла бы зайти, если бы это правда было так?.. Да и вообще, вседозволенность – удел жестоких гениальных полубожеств вроде Луиджи. Никак не её.

Пока она изучала меню, пожилая пара японцев за соседним столом негромко беседовала на своём красивом, дробно-переливчатом языке. На фоне по-прежнему играла незатейливая турецкая попса, официанты обращались к клиентам по-английски; теперь Алиса лучше понимала, откуда взялось имя Гранд-Вавилона. Башня мультикультурализма. Бурлящий колдовской котёл.

Цены в меню были высоки – но не выше, чем она ожидала; ничего астрономического. Алиса заказала пасту и бокал вина, в составе которого заметила свой любимый сорт – Санджовезе. Полусладкое – это не очень хорошо; но почему бы и не познакомиться поближе с греческими винами, плюсом к итальянским?.. Она предпочитала сухие вина с выдержанной, играющей тонами терпкостью – и готова была поддержать итальянцев или французов, которые относятся к сладким и полусладким винам с изрядной долей презрения.

Конечно, завтра уже работать; но она, чёрт возьми, в Гранд-Вавилоне. Кто знает – может, первый и последний раз в жизни. От одного бокала ничего плохого не случится. Да и от двух.

Панически-отчаянный жар в груди отступал – откатывался, как волны отлива. Алиса разгладила красную клетчатую скатерть и вздохнула, ожидая заказа. Снова красный; «красные воды»… Почему даже от самых красивых мест в этом городе веет опасностью – и чем-то недозволенно-греховным?

– Грустить в Гранд-Вавилоне – изысканная роскошь, – вдруг произнёс кто-то прямо над её ухом – на её родном языке. Здесь что, такая местная традиция – ошарашивать неожиданными репликами?..

– Простите, я не…

Рядом с её столиком стоял тот самый светловолосый парень в чёрном – стоял и улыбался какой-то устало-грустной улыбкой. Алису кольнуло узнавание: она точно где-то видела это лицо. Но где?..

Наверное, показалось. Очередной бредовый морок, навеянный гранд-вавилонскими сумерками.

– Не понимаю.

– Вы плакали, – мягко сказал он, без приглашения усаживаясь напротив. Алиса хотела было возмутиться от такой бесцеремонности – но почему-то не стала. – Это заметно.

Тушь потекла? Хотя – она вообще делала макияж сегодня?.. Алиса в ужасе дотронулась до щеки. И как её пустили в эту «таверну», если всё так плохо?

– Нет, всё в порядке, Вы замечательно выглядите, – поспешно добавил незнакомец, увидев её жест. – Просто глаза красные и заплаканные.

– Извините, – зачем-то сказала Алиса – и тут же с досадой прикусила щёку изнутри. Ох уж эта глупая привычка извиняться без весомого повода. До Луиджи она не задумывалась о том, что слишком часто извиняется, – но Луиджи так бесила эта особенность, что он никогда не упускал случая подколоть её. И – торжествующая барабанная дробь – да здравствует новый комплекс. – Я не думала, что это заметно.

– Ничего. Я так и подумал, что Вы не думали, – успокоил он.

«Если Вы хотели познакомиться, я не знакомлюсь». Эта фраза уже сложилась у неё в голове, но казалась мучительно невежливой. Пока Алиса, волнуясь, думала, как бы спровадить незваного визави, принесли пасту и вино. И то, и другое потрясающе выглядело – и пахло тоже; расплавленный сыр, листочки базилика и утопающие в томатном соусе ленточки спагетти вновь напомнили ей о голоде. Незнакомец вскинул бровь, почему-то опять улыбаясь.

– Паста в греческой таверне? Неожиданно.

– Почему?

– Думаю, здесь чаще берут что-то собственно греческое. Мезе, например. Или креветок.

– Мезе?

– Да, греческие закуски. Обычно из морепродуктов. Много-много всего разного, по маленьким порциям. – (Незнакомец показал это жестом – будто рассыпал по столу что-то мелкое). – Очень советую, попробуйте как-нибудь.

– Спасибо. Ни разу не слышала, к стыду своему.

Алиса взяла бокал, вдохнула аромат – и едва сдержала восхищённое восклицание. Что-то и впрямь сладкое, но не приторное; вишнёво-древесное, свежее, одним запахом щекочущее язык. Она сделала глоток – и окончательно разомлела, катая во рту долгое, солнечно-радостное послевкусие.

Почему-то ей уже не хотелось прогонять незнакомца. Он вёл себя довольно навязчиво, но совершенно ей не мешал; наоборот, в его присутствии было что-то уютное, успокаивающее. Но это лицо – где же она его видела?.. Похоже на досадное чувство, когда не можешь вспомнить слово или число, которое точно знаешь, – и оно напрасно вертится, вертится на языке; эта аляповатая «мыслительная недоделанность» всегда раздражала Алису.

– Приятного аппетита. – (Незнакомец указал глазами на пасту). – Ешьте, не хочу Вас отвлекать.

– Мне, если честно, как-то неловко…

– Что Вы, ешьте, пожалуйста. Я сейчас к Вам «переселюсь».

Он легко поднялся, подошёл к своему столу, взял оттуда вино и собственный недопитый бокал (вино другое, дороже – и целая бутылка, – отметила Алиса с чем-то вроде испуганного уважения) и – в самом деле «переселился» за стол Алисы. С её молчаливого согласия.

Как же всё это странно. Странно – и как-то грустно-весело. Что она будет делать, если он начнёт флиртовать с ней?

А впрочем, какая разница?..

– Так почему именно паста? – спросил он, улыбаясь одними глазами. Алиса растерянно дёрнула плечом.

– Ну, это… Привычно. Одно из немногих блюд, которые я знаю в этом меню. И я люблю итальянскую кухню.

– Были в Италии? – он заинтересованно подался вперёд.

– Да. Я переводчик с английского и итальянского, – сказала Алиса, надеясь, что это не прозвучит самодовольно. Он задумчиво потёр подбородок.

– Интересно. Я тоже был, но не могу сказать, что по-настоящему проникся пастой. Там, конечно, культ еды, но люди и камни цепляют больше.

– Люди и камни? – она улыбнулась. Созвучно её собственным сегодняшним чувствам от Гранд-Вавилона.

– Да. А в Венеции – люди, камни и вода. – (Он сделал мелкий глоток вина – и долго его смаковал). – И стекло. Вы когда-нибудь рассматривали долго венецианское стекло? На свет?..

Алиса отставила бокал. Её прошила молния – начала и концы соединились одной ломаной золотой чертой. Вот кто он; конечно. Фото на обороте книги Ди.

– Вы Горацио?

Его улыбка стала чуть более натянутой.

– О, я настолько знаменит?

– Нет. То есть… – (Алиса нервно хихикнула). – Знамениты, конечно. Простите, я хотела сказать, что просто…

Просто – что? Живу с девушкой, которая годами унижала Вас и портила Вам жизнь? Пару недель не могла оторваться от Вашей книги?..

Боже, какая глупая ситуация. И какое нереальное, математически-выверенное совпадение. Алхимия. Сила расплавленного серебра, хиромантии и энергии планет.

– Я совсем не ожидала, что встречу Вас лично, – наконец выдавила Алиса, машинально накручивая на вилку спагетти. Что за идиотское волнение? Она что, пятнадцатилетняя девочка-фанатка, наконец узревшая своего кумира?.. – Вы чудесно пишете.

– Прямо-таки чудесно? – (Он хмыкнул). – А что Вы читали?

– «Стеклянных пророков». И немного, кусками – «Замок в тёмной долине». Хочу полностью, но пока не успела… Мне очень нравится. Господи, какое странное чувство!..

Не выдержав, она всё-таки вспыхнула и закрыла руками лицо. Горацио тихо засмеялся.

– Почему?

– Это так странно – видеть писателя, чьи книги мне нравятся… Известного, признанного писателя, я имею в виду. Со мной никогда такого не случалось, – призналась Алиса.

– Говорят, что в Гранд-Вавилоне бывает всё. Любые случайные встречи, чудеса и совпадения здесь возможны. – (Горацио, улыбаясь, отсалютовал ей бокалом – но почему-то Алисе казалось, что переход на тему его творчества немного его смутил. Или даже разочаровал?..). – Так что привыкайте, если Вы здесь надолго.

– Ненадолго. – (Алиса вздохнула). – На три недели – я перевожу для одного крупного проекта. А Вы?

– Я собираю материал. – (Он с делано-солидным видом порассматривал вино на свет – но тут же усмехнулся). – Иначе говоря – пью, ем, смотрю на красивые виды и слоняюсь без дела… В общем, у меня отдых. Прилетел сегодня.

– Я тоже. – (Видимо, они летели разными рейсами – хотя бы здесь игральные кости упали не так идеально). – Неплохой сбор материала.

– Да, мне тоже так кажется. Как Ваше имя?

– Алиса. – (Что-то едва заметное надломилось в его взгляде – взмахом крыльев серой туманной птицы, холодным сомнением: не та ли?.. Пора). – Я живу с Дианой.

Он не изменился в лице – но тут же отвёл глаза. Алиса отпила ещё вина; кажется, второй бокал ей точно понадобится. На свете вообще бывают более неловкие ситуации?..

– О, вот это уже интересный поворот, конечно, – ровно произнёс Горацио. – Гранд-Вавилон – и правда мастер составления сюжетов. Смело ставлю высокий балл.

– Я не хотела шокировать или… чего-то подобного. Просто поняла, что, если разговор продолжится, это рано или поздно выяснится, и…

– Разумеется. Вы всё правильно сделали. Она упоминала, что сняла квартиру с девушкой по имени Алиса. Иногда говорила о Вас.

– Да? И что же говорила? – (Алиса вымученно улыбнулась. Главное – чтобы Горацио не надумал спросить, что Ди говорила о нём). – Что я заучка, зануда и книжный червь?

– Это не имеет значения, – спокойно ответил он. – Диана не блещет способностью справедливо судить о людях.

Как элегантно выражено. Элегантно – и точно.

– Всё равно прошу прощения за такую… резкую подачи информации, – сказала Алиса, подстраиваясь под его изящный, чуть манерный тон. Горацио пожал плечами.

– Не за что извиняться. Мы встречались, потом расстались. Ничего катастрофического.

Судя по двум-трём образам и куче намёков и мотивов «Стеклянных пророков», всё не так просто… Это не выдумано – там звучит неподдельная боль. Ди говорила, что их странная история тянулась много лет, – и не скрывала, что регулярно издевалась над Горацио и вила из него верёвки.

Но, конечно, Алиса не стала озвучивать свои соображения. Это слишком личное, а они всё же знакомы только несколько минут.

– Я не обращала на венецианское стекло столько внимания, сколько обращают герои Вашей книги, – призналась она, отступая на звено назад. Не упоминать о Диане – единственный выход. – Но там всё это… очень красиво прописано. Красиво и грустно. Такая яркая визуализация и столько метафор. Но всё равно – я видела Венецию совсем по-другому, когда была там.

– Естественно, – кивнул Горацио. – Люди всегда видят одно и то же место по-разному. Красота – в глазах смотрящего. Как и уродство.

О да; только этим и можно объяснить, что он нашёл что-то в Ди. Алиса прогнала эту недобрую мысль. Может, Диана – и правда мелкое, ничтожное существо; но доказывать влюблённому мелкость и ничтожность предмета его любви – самое гиблое дело на свете. Раньше хоть весь мир мог кричать ей о гнилой душе Луиджи – она бы всё равно не поверила.

– Вы говорите так… академично. – (Она улыбнулась и пригубила ещё вина. Всё же какой прекрасный букет – лёгкий, не как в тех винах, что ей по вкусу, но совсем не слащаво-легкомысленный. Кажется, Гранд-Вавилон может пошатнуть её верность итальянским винам и перенаправить на греческие). – Не как писатель.

Горацио улыбнулся – и улыбка получилась такой светлой, что Алиса впервые – с некоторым замешательством – осознала, что он симпатичный. Весьма. Такое одухотворённое, серьёзное лицо – лицо учёного или мученика. Странно, что раньше она не оценила, как он выглядит, – будто это совсем не имеет значения.

А может, и правда не имеет?..

– Ну, я закончил филологический. Но не стал получать степень, потому что быть одновременно исследователем литературы и тем, кто её создаёт – мягко скажем, непросто. Взращивает зачатки шизофрении. Или биполярного расстройства. – (Он усмехнулся). – Не разбираюсь в психиатрических терминах.

– Я немного разбираюсь. У моего бывшего парня было пограничное расстройство личности.

Это признание вырвалось у Алисы раньше, чем она успела подумать. Вот дура; зачем ему знать о Луиджи?.. Брови Горацио поползли вверх.

– Я немного читал об этом. Звучит угнетающе.

– Да уж, весьма угнетающе. – (Опустив глаза, Алиса поковыряла остатки пасты). – Материала бы на парочку романов хватило.

Только не спрашивай, пишу ли я. Пожалуйста.

Слава небу – не спрашивает.

– Наверное. О нездоровье всегда интереснее писать, чем о здоровье. О боли – интереснее, чем о счастье… Любая история строится на конфликте, а абсолютное здоровье и абсолютное счастье исключают конфликт. О боли и болезненности хочется размышлять.

Заметив, что бокал собеседницы опустел, Горацио вопросительно взялся за свою бутылку – но Алиса с феминистски независимой твёрдостью покачала головой и жестом позвала официантку.

– Повторить вино? – белозубо улыбаясь, спросила та. Какая очаровательная формулировка; Алиса никогда такой не слышала – но решила, что надо запомнить.

– Да, пожалуйста.

Официантка бодро убежала в глубину зала; однообразно бумкающая турецкая попса сменилась чем-то лирично-печальным – и теперь, кажется, действительно греческим. Подумав над словами Горацио, Алиса сказала:

– Мне кажется, абсолютное здоровье и абсолютное счастье – это утопия. В реальности просто не бывает таких состояний.

– Почему же? Здоровье – это нормальное состояние психики. Есть ведь нормальные и ненормальные люди.

Вот эту мысль точно странно слышать от такого человека, как он. И что это за хитрый прищур – он что, провоцирует её?..

– Какое жуткое упрощение, – не выдержала Алиса. – Что такое норма? Это очень текучее, условное понятие. Оно разное в разных культурах, странах, эпохах. О какой единой норме можно говорить? Если человек видит то, чего не видят другие, может то, чего другие не могут – значит, он сразу безумец?

– Да. Или гений.

– А где грань?

– Гений конструктивен. Безумец деструктивен. Для себя и для других.

– Тоже упрощение. – (Она разочарованно фыркнула; официантка «повторила вино» – но ей уже хотелось не пить, а сражаться на словесной дуэли). – Вспомните Рембо, Уайльда или Достоевского. Или Караваджо – если уж брать не только поэтов и писателей. Гений может быть очень деструктивен.

– Но он при этом создаёт что-то прекрасное. И порой полезное. Безумец – нет.

– А Ницше?

– Я не считаю Ницше гением, – усмехнувшись, признался Горацио. – Считаю – классическим безумцем. И ещё – немного – шарлатаном.

– Вот это да! – (Алиса покачала головой). – Смелое суждение. Даже не знаю, как с ним спорить. Ницше, конечно, в итоге сошёл с ума, но его работы…

– Работы безумца, как я считаю. Не всё, что написано, можно показывать миру. – (Тон Горацио вдруг стал очень серьёзным). – Такое – было нельзя.

– Если мир не готов к восприятию какого-то текста, это не значит, что текст порочен. Дайте уборщице прочесть Шопенгауэра – и она, может быть, захочет повеситься на следующий день. Кто тогда будет в этом виноват, Шопенгауэр?

– Нет. Тот, кто дал такую книгу носительнице неподготовленного сознания. Но Шопенгауэр, на мой взгляд, гораздо светлее и конструктивнее Ницше. И логичнее. Не совсем удачное сравнение.

Алиса чуть раздражённо – но распалившись азартом – скрестила руки на груди.

– А с Вами тяжело спорить.

– Знаю. – (Горацио вздохнул). – Прошу прощения.

– Нет, просто… Норма. – (Она потёрла костяшкой пальца занывший лоб. Уже несколько минут ей навязчиво казалось, что никакой шумной греческой таверны вокруг нет – что они с Горацио говорят наедине, где-то в пустом безвоздушном пространстве). – Ну, вот что это такое, правда? Искусственный конструкт. Полная релятивность. Я считаю, например, что для женщины нормально носить джинсы и футболку с коротким рукавом – а человек из Саудовской Аравии не согласился бы со мной.

– Мы говорили о норме в оценке людей. Их психики, а не поступков или привычек, – мягко напомнил Горацио. – Я раньше тоже думал, как Вы, но потом… Перерос это, возможно.

– И какие же они, по-Вашему – мифические «нормальные люди»? – осведомилась Алиса, сдерживая желание поязвить.

– Ну, смотрите. – (Горацио указал взглядом на столик японской пары). – Вот, например – муж и жена. Образовали ячейку общества, как полагается. Приехали в отпуск вместе, ужинают мирно вместе, как полагается. Возможно, ещё и держат совместный бизнес. Всё, что они делают в данный момент – нормально… А вот Вы пришли сюда одна, явно не планируя. И заплаканной. Это уже отклонение от нормы.

Неужели он серьёзно? Или всё-таки издевается, подшучивает, стремясь вызвать её на откровенность?.. По тону не понять.

– Но Вы тоже пришли сюда один. И, скорее всего, не планируя. То есть себя Вы нормальным не считаете?

– Конечно, нет, – серьёзно сказал Горацио.

– Иначе говоря, норма – это следование каким-то регламентам социума, готовым сценариям? Очень узкое понимание. И, даже если рассматривать её так – отклонения от нормы есть в каждом. Если покопаться поглубже в психике любого человека, в истории любой семьи – пусть даже самой счастливой и благополучной на вид – найдётся такая куча комплексов, страхов, маний, скелетов в шкафу… Вообще – всяческих нездоровостей. И без этого никак! Человек полон диссонансов. Это и отличает нас от животного мира, где всё, как Вы выражаетесь, «нормально».

Горацио улыбнулся.

– Красивая мысль… И такой гневный монолог. Вы явно много думали об этом.

Алиса пожала плечами.

– Я просто не могу согласиться с Вами. Если принять Вашу точку зрения, получается, что и любое творчество, искусство – тоже «ненормально».

– Не любое. Творчество нормально, если дополняет и украшает жизнь, а не заменяет её… Любит, например, человек рисовать или лепить из глины, хорошо у него получается – и вот он иногда рисует или лепит. На досуге, ради удовольствия. Не живёт этим, не кромсает себе душу. – (Горацио помолчал, обводя пальцем бокал). – Для меня пример «здорового» творца – это Да Винчи. Здоровое тело, здоровый дух. И изобретениями занимался, и анатомией, и чем только не – помимо творчества. А когда творчество вытесняет всё остальное, оно быстро превращается в одержимость.

«Прямо как у Вас?» – хотела спросить Алиса – но не осмелилась.

– Как у Сальвадора Дали, например?

– Вот-вот! Очень хороший пример, я как раз о нём и подумал, – оживился Горацио. – Дали со всеми своими гениально-безумными экспериментами – как раз образец ненормальности и нездоровости в творчестве. И всё потому, что он этим жил.

А как же этим не жить?.. – растерянно подумала Алиса. Разве можно полноценно жить чем-то ещё? Почему он так спокойно рассуждает об этом – потому что сам хочет выбраться из своей зависимости от письма?

– Мне не нравится Дали, – призналась она. – И вообще сюрреалисты. В живописи я за классические формы.

– А мне нравится Дали. Один из моих любимых художников.

– Довольно парадоксально. Вы же только что сказали, что он ненормален.

– Верно. А до этого – что и я тоже. – (Горацио тихо засмеялся. Алиса впервые заметила, что он уже пару минут назад достал из кармана какую-то странную вещицу – деревянный кружок с зелёным камнем в центре – и задумчиво вертит его в ладонях). – Я сам отношусь к очевидной «не-норме» – поэтому о норме сужу только извне, как зритель о спектакле… Кстати, как Вы считаете, что больше подходит Гранд-Вавилону: классические формы искусства или авангардные, вроде сюрреализма?

– И то, и другое, – сказала Алиса, глядя в маняще-бордовые глубины вина. «Красные воды». – Мне кажется, здесь есть и то, и другое.