вЖвЖ или жизнь сознания хомяка

Глава двенадцатая. Происки.

Проводив карету психиатрической помощи наполненную врачом, санитарами и телом Ираиды Исхаковны, Алексей Олегович не стал ожидать в толпе старушек и украдкой побрел в квартиру. В ней почувствовал себя уверенней и защищенней. Он поставил чайник и, справившись на часах время, определил, что на работу он сегодня изрядно опоздает, но и дел спешных там не наблюдалось. А так как он сам и его лаборатория числилась в творческом списке Степана Альфредовича, то и не стал ускорять сборы, предпочев их медленному чаепитию. Алексей Олегович с шумом втягивал горячи й чай, закуривая сигарету, когда в его светлую голову влетела темная мысль, что же с ним будет, если его деяние вскроется.

«- Что же тогда со мной будет? - задумался Алексей Олегович, - ведь в уголовном кодексе нет статьи за внезапную пересадку сознания человека в телеса животного. Равно как и нет статьи за пересадку осознания животного в тело человека. Но с другой стороны, нет статьи, которая карала бы доведение человека до сумасшествия, иначе всё наше правительство после властного срока, получало бы уголовные срока, а не назначения в коммерческие структуры. И, наверное, это правильно, что их не наказывают за повальное сумасшествие ставшее нормой. Вот интересно, меня они смогут осудить? Сто процентной гарантии нет, а хомяк будет молчать, да и само тело Ираиды Исхаковны промолчит о моем деянии, но все равно, мой поступок неэтичен, спонтанен, и импульсивен. Я сам понесу перед собой наказание, если не найду осознание Ираиды Исхаковны. Только где его искать?»

Встав из-за кухонного стола, Алексей Олегович побрел собираться на поиски сознания своей дражайшей, по закону, половины.

Выйдя на улицу, Алексей Олегович подошел к домовой помойке, и старательно в ней все осмотрел. Правда, не изнутри как то следовало сделать, а снаружи. Естественно поиски не дали результата, но он и не делал ставку на скорую находку схоронившегося хомяка, почему-то, будучи уверенным, что хомяк прячется в институтской помойке, куда он и направился.

- Ирусик, Ирусечка, ну иди ко мне, – жалобно зазывал Алексей Олегович, обходя институтскую помойку по третьему кругу. -  Ируська, это я - твой Лесик. Ну иди же ко мне. Кись-кись-кись. – Почему он кись-киськал, ему самому было не понятно.

Поняв, Ираида Исхаковна ни за что самостоятельно не покинет помоешные пенаты, Алексей Олегович решил залезть в помойку, и самостоятельно произвести поиск хомяка. Он снял пальто, оставшись в сером костюме, и нырнул, словно водолаз, в мусорные развалы. Со всех сторон на него посыпался мусор, канцелярские бумаги, и зловонные остатки не съеденной пищи, столь радостной для носов животных, сколь противных человеческому обонянию, но решение найти осознание женушки довлело над Алексеем Олеговичем с такой же силой, как и желание избавиться от неё навечно. Вот только понять, законный он путь выбрал или нет, он никак не мог понять, и будет ли он преследоваться по закону, если его деяние будет раскрыто. Сидеть в тюрьме, ему совершенно не хотелось.

Так что копался Алексей Олегович в помойке добросовестно, старательно, чем спугнул оттуда восемь крыс и двух котов, думавших, что они договорились меж собой о разделении зон влияния на всю территорию мусорки, и считавшие себя на ней, если не царями, то, как минимум метрдотелями-распределителями. Сдрыснув перед опасностью быть придавленными телом Алексея Олеговича, коты уселись по разным сторонам помойки, уставившись ничего не понимающими взглядами на непонятное существо, влезшее в их кошачий ресторан, третьей наценочной категории. Можно только предположить о сути их диалога, который наверняка содержал в себе самые неприятные для Алексея Олеговича оскорбления типа, что за мудрило в нашей обители счастья, или, ты смотри какой здоровенный идиот притопал, точно имбицил. Жалобное кошачье перекрикивание сошлось на том, что обе шерстяные твари пришли к заключению, что напасть на них снизошла от кошачьего бога, которого они разгневали отказавшись на прошлой неделе доедать выброшенные рыбьи кишки, которые по их мнению не совсем хорошо пахли, и возможно содержали в себе гельминтов, а этот хмырь - в их помойке - самое что ни на есть наказание и искупление в одном лице. Так что котяры порешили меж собой разойтись по общественным делам, предоставив этой каре небесной самостоятельно определить время своего исчезновения.

Алексей Олегович самозабвенно рылся в мусоре, погружаясь на самое дно контейнера. В его рот постоянно лезли бумаги, в которые были завернуты какие либо пищевые останки, на голову сыпался мусор, вытряхнутый из институтских пылесосов, а перед глазами маячило упрекающее лицо Ираиды Исхаковны. Это видение подгоняло Алексея Олеговича, заставляя его рыться с удвоенной силой. Что он и делал, вот только результата не было, отчего его настроение резко ухудшилось.

Добравшись до основания контейнера, Алексей Олегович подобно Мафусаилу встал, разбросав мусор в окрестности контейнера. В это время его взгляд окинул пространство вокруг, отчего он пришел в ужас: мусор был вспенен; вокруг помойки он лежал равноценным слоем; следов Ираиды Исхаковны не было.

Расстроенный Алексей Олегович вылез из помойки. Как назло из института вышла уборщица Любовь Тимофеевна, знаменитая непримиримостью с любым загрязнением. Она мгновенно пришла в неистовое исступление, прознав в Алексее Олеговиче причину мусорного погрома.

- Как же тебе не стыдно, бомж, по помойке ползать? Неужто другого места в жизни не нашел? – окрысилась Любовь Тимофеевна, на несчастного Алексея Олеговича.

- Да успокойтесь, Любовь Тимофеевна, я эксперимент провожу, – заявил Алексей Олегович, надевая на испоганенный костюм пальто.

- Какой такой экскиримент? Ты мне баки не затирай, я вашу бомжовую сущность за километр чую, а ну пшел отсель, – грозно насупилась Любовь Тимофеевна, оттесняя Алексея Олеговича от помойки.

Он осторожно отходил на заранее подготовленные позиции, впрочем, ни на секунду не упуская из вида надвигающуюся тушу Любви Тимофеевны. Он отошел на безопасное расстояние, после чего развернулся, и выплюнул изо рта какой-то мелкий мусор, забившийся туда против его желания. Алексей Олегович направился в здание института, надеясь, что в лабораторной обители он сможет привести внешний вид в более достойное состояние, а затем продолжить поиски осознания благонравной супружницы.

Зайдя в лабораторию, Алексей Олегович моментально скинул верхнюю одежду, надев поверх испачканной рубашки чистый халат. Он прошел в глубь лаборатории, где сидел  Василий, паявший микросхему расширителя сознания.

- Здорово Василий, – поприветствовал сотрудника Алексей Олегович.

- О, Алексей Олегович! Вас целое утро начальство разыскивает. Что-нибудь произошло?

- У меня? – насторожился Алексей Олегович, которому казалось, что все в институте знают о его деяние.

- Да у вас. Вы обычно раньше всех приходите, а тут…

- А кто искал? -  спросил Алексей Олегович, поднимая серые глаза на Василия, и смотря на то, как он вытягивается на стуле.

- Сам Степан Альфредович вами интересовался.

- Сам Степан Альфредович?

- Ну да, Милочка через каждые пять минут звонит - спрашивает, появился не появился? Видно прознали о нашем открытии - теперь суетятся.

- Прознали? – в голове Алексей Олегович мелькнула картинка, в которой его увозят в отделение милиции прямо из лаборатории, и то, как сам Степан Альфредович сокрушается, по поводу потери перспективного ученого, заявляя всем вокруг, что это его воспитанник, но как же он в нём ошибался.

- А что? Я же вчера отдал в лабораторию к зоопсихологам наших пересаженцев.

- Да? Наверно да. – Алексей Олегович задумался, что, если этот переполох исходит от того что они получили новый материал, а теперь хотят его поздравить? -  Так, Василий, вот что, давай я схожу наверх, а ты очисти от грязи мой пиджак.

- А что случилось Алексей Олегович?

- Пытался поймать на помойке котов для опыта, но разве их поймаешь? Тут навык нужен, а у меня его нет, вот и измазался, – соврал Алексей Олегович, понимая, что его ложь больше похоже на правду, чем его правда на ложь.

Василий встал и, взяв пиджак Алексея Олеговича, стал прилежно его очищать, а сам Алексей Олегович протер от мусорных разводов ботинки, и отправился в кабинет к Степану Альфредовичу, пытаясь успокоить расшатавшуюся нервную систему.

Приоткрыв дверь приемной Степана Альфредовича, Алексей Олегович осторожно просунул в проём голову, и увидав Милочку, секретаршу директора института, робко привнес весь свой корпус в помещение.

- Мне, тут…, что… сам… искал, – робко, пожалуй что и подобострастно произнес Алексей Олегович, глядя в карие глаза очаровательной Милочке.

- Ах, Алексей Олегович, вот и вы! – радостно прощебетала Милочка, поднимаясь из-за стола, так как посчитала своей обязанностью представить на обозрение Алексея Олеговича длинные стройные ноги.

Она даже не просто встала, а вышла к нему на встречу любезно указывая Алексею Олеговичу чтобы он заходил в приемную.

Надо сказать немного слов о том что за девушка была эта Милочка. А  сказать есть что: во-первых, Милочка отличалась незаурядной красотой, как мордашки, так и всего остального к этому личику прикрепленного. Во-вторых, она была обаятельна, что делало её вдвойне привлекательной и желанной. И в-третьих, по каким-то своим мужским особенностям, Алексей Олегович очень симпатизировал Милочке, и единственное что её останавливало от активных поползновений в его сторону, так это то, что он был женат, и кажется имел детей, а быть разлучницей, или чего хуже любовницей - Милочка не желала. Да и сам Алексей Олегович, чего греха таить, зашел так робко в помещение приемной Степана Альфредовича не из-за боязни начальства, а потому что ему самому была симпатична Милочка, пожалуй, что и он в неё был влюблен, сам того и не ведая.

- Мне тут сотрудники…, я к Степану Альфредовичу, – сильно запинаясь произнес Алексей Олегович, мельком посмотрев на роскошные ноги Милочки.

-  Да, да, сейчас доложу. Вы пока присаживайтесь или хотите, я вам чаю сделаю?

-  Чаю? Да, мило… очень.

Милочка вместо того чтобы открыть дверь кабинета или просто позвонить Степану Альфредовичу с докладом о появлении Алексея Олеговича, взяла чашку и налила в неё воду, церемониально опустив пакетик с чаем.

- Вот Алексей Олегович, держите, – подала Милочка чай Алексею Олеговичу и присела в кресло напротив.

Взяв чай, Алексей Олегович лишил себя огромного удовольствия созерцать плавную посадку Милочки, а напрасно, - в это время её юбочка поднялась выше обычного, показав полностью места откуда они растут. Да…, напрасно он не посмотрел на эту поднебесную красоту девичьего телостроения.

Но, так или иначе, о чем-то надо разговаривать, и Алексей Олегович робко спросил Милочку, что она делала вчера вечером.

Почему он это спросил?

Да просто так, для разговора.

Из ревности?

Из предположения о ничегонеделании?

- Вчера я пошла домой. У меня там живут кошка и бабушка. Но бабушка ко мне приезжает на время - погостить. Завтра с утра она уезжает в деревню. Раньше, в детстве, я к ней приезжала, а теперь вот она ко мне, – тараторила Милочка на знакомую и понятную ей тему семейного родства.

- А родители?

- Они в Пароварск переехали. Отцу выдали новое назначение, он военный, в ГлавДАИ работает,

- В ГлавДАИ? – Алексей Олегович знал об этой организации, но в виду того, что автотранспортом не владел, личным знакомством с этими милыми ребятами не был знаком, но слышать о них слышал, и честно говоря, то, что он слышал, уместилось бы в толстый справочник ругательств.

- Да, в ГлавДАИ, начальником службы патронажа и обойм.

- Да крупный руководитель.

- Что есть, то есть, – гордо ответила Милочка.

- А вы что же не переехали, всё-таки столица?

- Мне и тут не плохо. Смотрите - квартира моя нераздельно. Друзья, то есть подруги - рядом. Институт окончила с отличием, что ж мне делать в столице? Тут я за пять минут на работу прихожу, и можно сказать нахожусь в центре мирового прогресса, благодаря вашим стараниям, – выдала свои познания Милочка.

- Да с чего вы взяли, что я созидатель прогресса? – рассмеялся Алексей Олегович. - По моим наблюдениям, я наоборот - веду человечество в сторону регресса.

- Ах, не преуменьшайте Алексей Олегович! Из-за вашего открытия вон сколько переполоха.

- Переполоха сколько не бывает, – поправил Алексей Олегович.

- Да, вы правы, – томно согласилась Милочка. – Да я вас всё забалтываю, пейте чай, не то остынет.

Алексей Олегович посмотрел в чашку, над которой исходили последние водяные пары, что указывало на то, что чай можно было пить не опасаясь обжечься.

-  Я сахар не положила! – Переполошилась Милочка, и поднялась с кресла.

Алексей Олегович смотрел за движениями Милочки, неожиданно понимая: на самом деле он уже три недели пребывает без всякого намека на женскую ласку, и, по всей видимости, её - женскую ласку, он не скоро сможет испытать, ввиду того, что жена плотно упакована в объятия осознания хомяка, спрессованного в тесной психиатрической палате. От этого понимания Алексей Олегович не почувствовал себя легче, зато полноценно рассмотрел ножки Милочки, и от этого вновь приобретенного знания, ему стало только тяжелее.

Можно отметить, что большинство мужчин работающих в институте зоопсихологии, не являлись Дон Жуанами по своей эротической сути. Да и с Маркизом де Садом не поддерживали дружеской ноги. Пожалуй, их можно было отнести к поклонникам Мазоха, но опять таки, люди были они научные, а значит интеллигентные,  следовательно, умеющие управлять эротизированной психикой, сублимируя сексуальный потенциал во благо науки и общечеловеческих знаний.

Нравилось ли это женщинам их окружавшим?

Нет!

Разумеется нет - им хотелось, как и всем самочкам на планете, больше ухаживаний, больше внимания, больше пошлых шуток, а вместо всего этого они видели белые, стерильные халаты, в которых скрывалось мужское достоинство, не возбуждаемое даже вот такими длинными и красивыми женскими ножками, как у Милочки.

Сама Милочка за три года работы к этому привыкла, поэтому ничуть не стесняясь сокращала длину юбок, низводя её практически к полному отсутствию, что в данный момент времени совершенно возбудило Алексея Олеговича, а следовательно она добилась того, чего так желала - появление поклонника. Она, конечно, не знала, какое горе постигло самого Алексея Олеговича с женой, но женская интуиция подсказывала: пришло её время. Женщины, в отличие от мужчин работающих в институте, были более сексуально раскрепощены. Вы это уже заметили по Зое, и это большее раскрепощение дало повод Милочке встать округлой попкой перед Алексеем Олеговичем, и потянувшись вверх достать коробку с спрессованными сахарными кусочками, отчего тот впал в полное замешательство. Мысли покинули его голову, заменившись полётом мечтаний о возможном мужском счастье.

А оно есть!

Есть!

Это смело можно утверждать!

- Вот вам сахар. – Милочка протянула два сахарных кусочка, интимно вытащенных ею из коробочки.

- Спасибо, – произнес Алексей Олегович, сам себя смущаясь, а ещё больше смущаясь вида коленок Милочки, стоящих перед ним, и соблазняющих своей округлой аппетитностью.

Отдав сахар, Милочка посмотрела на обувь Алексея Олеговича, которая поразила её запачканным видом.

- Обождите Алексей Олегович, я вам сейчас обувь протру, – сообщила Милочка и, развернувшись, подошла к окну, на котором лежала коробочка с чистящими принадлежностями.

От всего этого Алексей Олегович совершенно потерял дар речи. Он смотрел за действиями Милочки, ничего не понимая. Он, конечно, попытался приостановить её действия, но это плохо получилось, и он пролил на свой белоснежный халат коричневую жидкость чая. А Милочка, ничуть не смущаясь, протирала его поношенные ботинки махровой тряпкой, на которую нанесла толстый слой обувного крема. Обувь Алексея Олеговича стала сверкать, доказывая всему миру, что ей не место в той помойке, в которой её запачкали. Действия Милочки изумили Алексея Олеговича, и растрогали его чувствительную душу до самого, что ни есть состояния обязанности перед девицей.

- Спасибо, спасибо Милочка. Даже не знаю, как и чем вас отблагодарить, – засуетился он, справившись со ступором.

- А вы пригласите меня куда-нибудь, – заявила Милочка, но тут же отдернулась. – Да шучу я, не надо. Это я просто так - из признательности перед гением.

- Да, конечно приглашу, – не слушал Алексей Олегович, перебирая в голове возможности для ужина в компании очаровательной Милочки.

Услышав шум в прихожей, Степан Альфредович заинтересовался, так как вот уже в течение получаса никак не мог определить, кого же ещё необходимо добавить к списку приглашенных на банкет, отчего нервно грыз ручку, прислушиваясь к памяти.

Память молчала, не источая из своего арсенала ни одного достойного лица, а тем более персоны повышенной важности. На ум лезли какие-то воспоминания о женщинах, с которыми в разные эпохи карьерного роста ему приходилось иметь дело, но их то точно не стоило приглашать на самый торжественный банкет в жизни руководителя института. Шум в прихожей заинтриговал Степана Альфредовича, и он пошел открывать дверь, дабы лично узреть причину происшествия.

И надо же - он действительно не огорчился увидев долгожданного Алексея Олеговича, оттирающего чай с халата, и Милочку, любезно натирающую обувь самого выдающегося ученого института. Оценив происходящее как положительный знак, Степан Альфредович решил разрушить идиллию, заявив о своём пребывании.

- Кх, – прокряхтел Степан Альфредович.

Милочка подняла очаровательную головку, да так неосторожно, так быстро, что чашка вылетела из рук Алексея Олеговича, разливаясь по всей приёмной коричневыми мерными кругами.

-  Гм, – издал Степан Альфредович, в тот момент когда чашка приземлилась на ковровое покрытие приемной. – Всё-таки я был прав, когда заказывал серый ковролин, не правда ли Алексей Олегович?

- Нда с, – протяженно согласился Алексей Олегович, рассматривая степень поражения поверхности приемной.

- Простите, Алексей Олегович! Степан Альфредович я всё сейчас уберу, – смутилась Милочка, понимая, что дедушка, как она за глаза называла Степана Альфредовича, злиться на неё не будет - пожурит, не более.

- А, ерунда. Теперь все здесь заменим, да и паркетом покроем. Так Алексей Олегович? – Степан Альфредович снова был в прекрасном расположении духа, заполучив в свои руки Алексея Олеговича, которого собирался подробнейшим образом расспросить о делах-достижениях. – Ну-с, пойдемте ко мне, а вы Милочка принесите нам по чашке крепкого чаю, и лучше черного, согласны, Алексей Олегович? Я ведь зеленый чай не люблю - чёрный предпочитаю.

Степан Альфредович взял под руку Алексея Олеговича и ввел в кабинет. Там расположившись не как обычно, а в удобных кожаных креслах, Степан Альфредович стал задавать Алексею Олеговичу разнообразные вопросы связанные с его творением. Разумеется, Алексей Олегович рассказал принцип действия установки, но вкратце, без излишеств и впадения в технические подробности, так как помнил, Степан Альфредович не любил мелочей, а тем более технических мелочей, полностью доверяя только самому надежному - человеческому восприятию человеческих же истин.

- Это хорошо, хорошо, – похвалил Степан Альфредович, понимая, есть за что хвалить Алексея Олеговича.

Милочка принесла чай, а Степан Альфредович достал коньяк из кабинетного бара, предложив Алексею Олеговичу выпить в честь открытия по пятьдесят грамм. Разумеется, Алексей Олегович не посмел отказать Степану Альфредовичу, и с радостью выпил коньяку, поняв, что спирт нужен его расстроенной психике. Увидев, с какой жадностью, Алексей Олегович выпил напиток, Степан Альфредович ещё раз налил ему в бокал.

- Да вы пейте, пейте! теперь вы в праве пить, пить и пить. Вы вообще можете теперь ничего не делать! Вы, так сказать уже вошли в мировые анналы истории науки, и нас за собой затащили! Не стесняйтесь – пейте! – по-барски одаривал Степан Альфредович, Алексея Олеговича коньяком пятнадцатилетней выдержки в погребах провинции Коньяк.

Алексей Олегович выпил, смакуя вкус напитка, после которого он почувствовал улучшение настроения, тонуса, и ещё чего-то такого, что трудно идентифицировать в психологических терминах, но тем не менее, оно улучшилось. Затем Степан Альфредович предложил Алексею Олеговичу помочь определиться с приглашенными лицами. Но получил отказ, так как изобретатель не имел ни малейшего представления кого следует приглашать, а кого не следует, и сославшись на незнание хотел было покинуть покои директора института, но Степан Альфредович его не отпустил, посчитав что их милая беседа должна быть продолжена за обедом - в столовой.

Нет, не подумайте, что Степан Альфредович был совсем уж демократом и ел вместе со всеми за одним столом - конечно, нет. Он спускался в столовую института, где пользовался личным кабинетом, где сквозь прозрачное зеркало-стену имел возможность наблюдать за чавкающими сотрудниками возглавляемого института. Алексей Олегович, несмотря на все усилия отказаться от этой чести, был вынужден пойти вместе со Степаном Альфредовичем в этот кабинет, где ещё ни разу не был, и по большому счету ничто его туда не тянуло.

А зря.

Степан Альфредович гордился этим кабинетом, так как именно он напоминал ему о первых шагах в работе психиатром П-нской психиатрической клиники, где он работал в молодости. Именно оттуда он вынес желание наблюдать за людьми, правда, тогда это были не сотрудники, а пациенты. Но для Степана Альфредовича это положение вещей сути не меняло, ибо именно он как никто другой понимал тонкую грань между нормой психики и её болезнью.

Войдя в кабинет, Алексей Олегович почувствовал себя вдвойне непристойно.  Перед ним мельтешили знакомые люди, одного с ним социального положения, но за стеклом, словно подопытные зверюшки. Они накладывали порции еды, ставили по три стакана компота, на которые громоздили куски хлеба. Они рассаживались на места, важно снимая добычу с подносов. Они о чём-то говорили, смеялись, хмурились, и всё это наблюдал он - Алексей Олегович совместно со Степаном Альфредовичем, отчего Алексей Олегович почувствовал, как то что не описано и не названо в психологической литературе исчезает, заменяясь брезгливостью и недоверием к самому себе.

- Подай нам Верочка супа и стерлядки с гарниром, – надменно заказал Степан Альфредович, зная, что с работниками столовой надо всегда держать начальственный тон, иначе они теряли чувство дистанции, порой забывая кто главный.

- А на гарнир что? – полюбопытствовал Алексей Олегович, впрочем до сего времени он и стерлядки-то не ел.

- Картофельные котлетки с начинкой из лососевой икры. – Повернувшись к нему, слегка надменно произнесла Верочка. Хотя почему Верочка? Для Алексея Олеговича она всегда была Вера Валентиновна - женщина его возраста, заведующая институтского пищеблока, выбившаяся на этот пост из обыкновенных столовских бухгалтеров-калькуляторов.

-  Подавай, – разрешил Степан Альфредович, раскрывая бар зазеркальных апартаментов.

Вера Валентиновна ушла, предоставив Степану Альфредовичу право распоряжаться в данной местности, и он воспользовался этой привилегией, достав из обозначенного бара бутылку не раскупоренной водки специального П-нского розлива.

- За обедом лучше водочкой потчеваться.  Согласны, Алексей Олегович?

- Разумеется, Степан Альфредович, я как вы, – робко произнес Алексей Олегович, понимая, что без супчика и прочих гастрономических необходимостей, от водки ему станет совсем дурно, и возможно он начнет рассказывать Степану Альфредовичу совсем ненужную информацию личного порядка.

- А вы всегда такой скромный? – спросил Степан Альфредович. Но не просто спросил, а как бы изучающе спросил, пытаясь определить причину стеснения Алексея Олеговича.

Если бы он обнаружил истинную причину стеснения, то не стал бы дальше мучить Алексея Олеговича, а вернул бы его в привычную столовскую обстановку, продолжая свой обед, совмещенный с изучением человека питающегося в компании таких же питающихся особей.

- Нет, разумеется нет. Я понимаете ли, не скромный, просто обстановка непривычная.

- Пройдет, обязательно пройдет. Овчарки через двадцать минут начинают считать территорию своей, а человеку достаточно сообщить что здесь ему ничего не грозит и он сразу же начинает чувствовать себя уверенней. А ещё лучше, в незнакомой обстановке подать водки и он сразу же адаптируется. Дело тут в пищевых особенностях восприятия человека. Это я вам говорю, милостивый государь изобретатель, – смакуя произнес наставление Степан Альфредович разливая по граненным хрустальным бокальчикам водку. – Берите и пейте.

-  Что, вот так без тоста?

-  Да, да, вот так без тоста. Мы с вами три рюмки опорожним, перед тем как покинуть эту комнату, так что адаптируйтесь.

Алексей Олегович быстро взял рюмку и выпил из неё. В добавление к двум полтинникам коньяка, получилось сто пятьдесят, а это уже серьезная доза, расслабляющая сознание человека, после которой теряются границы межличностных отношений, столь уважаемые Степаном Альфредовичем, но больно уж хотелось ему приблизить загадочного технаря, который предпочитает общество железок, обществу людей.

Вера Валентиновна, женщина строгая, пожалуй, что и дотошная, как все бухгалтера, с особым вниманием относилась к обеду Степана Альфредовича. Она внимательно рассматривала тарелку, перед тем, как отдать её в распоряжение повара, и не дай Бог, она замечала на тарелке какое-нибудь несоответствие санитарным нормам, например жир. Она тут же заставляла перемывать тарелку, и обязательно устраивала выволочку всему коллективу столовой. В этот раз все было в идеальной чистоте, что позволило ей благосклонно отнестись к сотрудникам, и как налили супчик, сама поставила его на поднос, и сама понесла его в комнату начальства.

Как раз в тот момент, когда Алексей Олегович опускал пустую рюмку на стол, в помещение вошла Вера Валентиновна, и поставила перед Степаном Альфредовичем тарелку с супчиком, и обслужила Алексея Олеговича.

-  А знаешь Верунчик, что это за человек? – спросил Степан Альфредович, высыпая соль в тарелку.

-  Наш сотрудник, – уверенно заявила Вера Валентиновна, рассматривая Алексея Олеговича.

-  Не просто наш сотрудник, а гений! С него пылинки сдувать надо, а он этого не понимает. Вот ведь штука какая, Верочка, чем человек одареннее, тем скромнее. А наш гений, так и совсем скромный, за все время, что он здесь проработал, так с вами и не сошелся. А почему? Да потому что ему не до этого было, он такое дело для всех нас делал, что сейчас его не стерлядью кормить и грибным супчиком, а с золота икру белужью подавай. Вот так Верунчик. Не человек – человечище! – пробасил Степан Альфредович, расхваливая свою удачу в лице Алексея Олеговича.

Сам Алексей Олегович почувствовал острый приступ голода, и как только появилась возможность, сразу же погрузил ложку в тарелку с грибным супом, и, минуя вкус супа, стал поглощать его, не обращая внимания на слова Степана Альфредовича. Он быстро расправился с супом, затем осторожно поднял глаза. Казалось, он за что-то извиняется перед Верой Валентиновной, и она по-своему поняла его взгляд.

-  Вам ещё супа? Ах да чего я спрашиваю, глупо ведь, я щас, принесу…, –удалилась Вера Валентиновна на кухню, где налила повторную порцию супа.

-  Какая она заботливая, - похвалил Алексей Олегович.