Addiction

Глава 6.

У Гусмана грустные глаза. Это не та грусть, которую люди обычно демонстрируют, чтобы у них спросили «хэй, что с тобой?», нет. Это скрытая, глубокая, едва заметная печаль, и она не дает мне покоя уже несколько дней. — Было приятно с тобой помолчать, — окончательно продрогнув, я первая поднимаюсь на ноги. Небо уже начинает светлеть. Он открывает глаза, и когда мы встречаемся взглядами, я тону в этой безмолвной тягучей печали. Она заполняет меня изнутри, захватывает мои собственные легкие, и от нее больше никуда не деться. — Мне тоже. Еще раз с днем рождения, Джослин, — он встает следом, и мы молча смотрим друг на друга, почему-то не решаясь разойтись. Меня мелкой дрожью колотит от холода, и как бы мне ни хотелось остаться здесь, с ним, в приятной спокойной тишине, я спрашиваю: — С завтрашнего дня мы снова враги? Он улыбается, и у его глаз собираются морщинки-лучики, делая улыбку озорной, мальчишеской. У него милые ямочки на щеках. И он головокружительно высокий. Гусман медленно нагибается ко мне, словно зачарованная, я замираю. Его дыхание обжигает кожу в районе шеи, и я слышу его шепот: — У меня все еще есть время влюбить тебя в себя. Я вновь просыпаюсь с мыслями об этом моменте, об этих грустных голубых глазах и его шепоте возле моего уха. Я не знаю его, не понимаю, и это меня раздражает. Я не могу держать его под контролем, и это тоже меня раздражает. — Доброе утро, — Крис сегодня счастливее и доброжелательнее обычного. Кажется, наконец, отошла от истории с Нуньером, которого, черт возьми, слишком много в моей жизни. — Как спалось? — Доброе утро, — я поворачиваюсь на бок, в ее сторону. — Ты чего такая счастливая? — Просто, — нет, эта улыбка не предвещает ничего хорошего, я недоверчиво вскидываю брови, Крис игнорирует мой вопросительный взгляд, потягивается и поднимается с кровати, я остаюсь под одеялом. — Сходим вечером в кофейню? — Да что с тобой? — не выдерживаю я. — Только никому, — она хихикает и садится на край моей кровати, подмяв ноги под себя. Я привстаю с постели, опираясь на локти, и с интересом наблюдаю за подругой. — Мы скажем сегодня вечером, но… Мы с Нейтом встречаемся. — Что? — вскрикиваю я и начинаю смеяться. Я беру Крис за руки и качаю головой. — Как? Она пожимает плечами. — Он давно… Хотел… Ну, ты понимаешь, — я киваю в ответ. — А я против отношений на одну ночь, — под моим ироничным взглядом Крис слегка краснеет. — С Гусманом не считается, я была не в себе, — подруга пожимает плечами. — Я поговорила с Нейтом о том, что секс по дружбе — тоже не мой формат отношений, а он сказал, что хочет быть со мной по-настоящему. — Нейт… — я замолкаю, в голове не укладывается: Нейт и серьезные отношения. Он ветреный, творческий, необязательный… Я смотрю на Крис и вдруг понимаю, что они — два сапога пара. Возможно, им стоило попробовать куда раньше. Манхеттен будет рад их союзу. — Я рада, Крис! Я надеюсь, у вас все получится! Она пищит и обнимает меня. — Я так рада, что ты рада! Я боялась, ты будешь против, тебе никогда не нравятся мои парни. Джози, я так рада, что мы снова общаемся как раньше. Мне жаль, что я потратила так много времени на Гусмана, он оказался козлом, — она не дает мне ничего сказать, и я просто обнимаю ее в ответ, тоже ощущая легкость от того, что мы, наконец, обе перешагнули через ту ситуацию с Гусманом. Осталось только помириться с Шоном, но я даже не знаю, с какой стороны подступиться. — Кстати, — словно прочитав мои мысли, Крис отпускает меня. — Шон спрашивал, придешь ли ты этим вечером. — Почему он не спросил у меня? Мы разговариваем. — Все знают, как вы «разговариваете», — она рисует в воздухе кавычки. — Сквозь зубы раз в неделю. — Короче говоря, ему без тебя плохо, но я тебе не говорила. — Мне без него тоже, — мне хочется добавить, что мне плохо без прежнего Шона, но я молчу. Думаю, многие так же скучают по прежней Джослин, но ее больше нет. Смерть Эрика всех нас изменила (в большей или меньшей степени), и мы не имеем права жаловаться. Мы должны радоваться, что остались живы. Каждый справляется, как может.

***

Вечером мы собираемся в кофейне, все празднуют то, что Нейт, наконец, остепенился, и когда я смотрю на них с Крис, на душе правда становится тепло. Это непривычно — видеть их вместе, но жизнь не стоит на месте, все меняется, и, как только что выяснилось, возможно, в лучшую сторону. — Привет, — Шон садится рядом со мной на диванчик. — Привет. — Сумасшедший вечер, да? — Да, — я киваю, но не решаюсь на него взглянуть. — Прости меня, — говорит он вдруг, заставляя меня, наконец, повернуться. — Я не хочу, чтобы наши разногласия все разрушили. Вот о чем стоит заботиться: о нашей дружбе, а не о системе. Я улыбаюсь и без слов обнимаю его, прикрыв глаза. Руки Шона мягко скользят по моей спине и останавливаются на талии. Не знаю почему, но мне хочется плакать. Я прикусываю нижнюю губу и прячу лицо у него на плече. — И ты меня прости, — шепчу я. — Я должна была быть рядом с тобой, когда все это случилось, но я не могла. Как бы я ни старалась, невозможно вечно избегать этой темы. Эрик прожил счастливую жизнь, пусть и короткую. У него была яркая судьба, и он оставил свой след, его не вырвать из наших сердец и наших мыслей. Бежать от воспоминаний о нем, от правды, от того, что он мертв… Нечестно. Ни по отношению к нему, ни по отношению к себе. Гусман в мой день рождения открыл мне на это глаза. — Каждый справлялся, как мог, — отвечает он, повторяя мои мысли. Я медленно размыкаю объятия и беру его за руку. — Что это? — он пытается спрятать израненную кожу, но я силой удерживаю его руку в своей. Костяшки пальцев Шона в кровь разбиты. Он молчит. — Шон? — Это на матче. Раны слишком свежие и до сих пор слегка кровоточат. Я без слов задираю его водолазку и вижу красные следы на его ребрах и животе, только сейчас замечаю ссадину на скуле. — Это что такое? — Катрин подхватывает водолазку, которую я отпускаю, разглядывая тело Шона. — С кем ты подрался? Ничего не болит? — Может, нужен доктор? — Крис тоже начинает суетиться. — Хватит, — раздраженно бросает Шон, слишком резко натягивая водолазку обратно. Глаза его зло горят, но он молчит, сжимая челюсти. Я нервно поднимаюсь с места и, обняв себя двумя руками, шагаю в сторону выхода. Мне нужно подышать, чтобы снова не наговорить Шону лишнего. С кем бы он ни подрался — я ненавижу, когда вопросы решаются кулаками. Даже того парня с вечеринки, который едва не изнасиловал первокурсницу, мы наказали без использования силы. Однако я не успеваю оказаться на улице, голос Лэнгфорта меня останавливает: — Я не хотел, чтобы ты знала. — Я это поняла, — я оборачиваюсь и развожу руки в стороны. — Но уже поздно. — Он тебя недостоин, — бросает он вдруг. — О чем ты вообще? — я качаю головой и морщусь. — Вы были вместе в твой день рождения, — Шон привлекает к себе внимание всех в кафе, я, понимая, что на этот раз локомотив не остановить, не перебиваю его. — На крыше. Я видел, как он пошел за тобой.

— Ты с Гусманом подрался? Я чувствую на себе вопросительный взгляд Катрин, я даже ей не сказала, что просидела с Гусманом почти до утра на крыше ее дома. Но рассказывать было нечего, мы просто молчали. — Он тебя недостоин, — повторяет Шон. — Знаешь, — я хочу сделать ему больно, сказать все, что думаю, все, о чем годами молчала. Но я сжимаю челюсти едва не до боли, чтобы сдержаться. Слишком много посторонних. Шон обязательно услышит всё, но позже, когда мы будем одни. — Да пошел ты. Не бери на себя слишком много. Ничего больше не сказав, я хватаю с вешалки пальто и надеваю его уже на улице. Насилие — это страшно. И мне страшно от того, что люди с такой легкостью к нему относятся. И еще я в бешенстве, потому что Шон и Гусман возомнили, что могут ненавидеть друг друга не потому что они идиоты, а из-за меня. Я не буду разменной монетой в их играх. — Джослин? — я буквально врываюсь в комнату Гусмана и Андера, Нуньер ошарашенно пропускает меня внутрь. Я быстро оглядываюсь вокруг, цепляясь глазами за постеры на стенах, пару фото, прицепленных к пробковой доске. Кровать Андера застелена, его нет. — Кто начал драку? — спрашиваю я, оборачиваясь лицом к испанцу. По глазам вижу, что он знает, о чем речь. — Какую драку? — За дуру меня держите? — я сокращаю расстояние между нами и беру его руку, видя подтверждение — поврежденные костяшки. Я задираю его футболку так же легко, как и водолазку Шона, и моему взгляду открывается крепкий пресс Гусмана, и я обращаю куда большее внимание на него, нежели на следы драки. — Уже раздеваешь меня? — он усмехается. — Заткнись, — я с силой одергиваю футболку вниз и заглядываю в его глаза. Смешинки в его взгляде окончательно выводят меня из себя. — Что с тобой не так? Тебе скучно? Ты поэтому портишь всем жизнь? — он нервно сглатывает, явно сдерживая себя, затем выдыхает и медленно произносит: — А с тобой что не так? — он нагибается ниже, к моему лицу, отвечая вопросом на вопрос. — Джослин, ты же не знаешь, что делать с этой жизнью, ты растеряна, — он качает головой. — Ты ничего обо мне не знаешь, Гусман, — парирую я, отрицая, что он прав. Даже если это так — это не его дело. — Я не слепой, тебе душно среди своих друзей, они не понимают тебя, — я ничего не отвечаю и на секунду отвожу взгляд, чтобы хотя бы постараться сдержать лицо и не показать своих эмоций. — Если тебе интересно, я скажу, я ударил первым. Потому что твой дружок это заслужил. И зря ты остановила его при нашей первой встрече, он должен был получить еще тогда. Эрик смотрит наверх потухшими глазами. Его рот слегка приоткрыт, словно на губах застыл безмолвный вскрик. Я падаю на колени перед ним, дрожащим руками касаясь его ледяной кожи. — Хватит, — прерываю я и отворачиваюсь, зажмуриваясь. — Больше никаких драк в этом университете, Гусман. — Ты не можешь мне приказывать. — От меня все отвернутся, Джози. Все, кроме тебя. — Эрик… Ты говоришь глупости. — Нет. Я плохой человек, и мне за это воздастся. — Хватит. — Не отрицай. Ты не хочешь в это верить, но знаешь, что я прав, Джози. Я очень плохой человек. А агрессия всегда порождает агрессию. — Тогда перестань. Живи по-другому. — Не могу. Уже поздно. — Ты ошибаешься, — мой голос вдруг становится твердым, я медленно поворачиваюсь к нему лицом. — Я Джослин Миллер, — выговариваю я едва ли не по слогам. — В старшей школе я держала в страхе половину Манхеттена, потому что могла. Сейчас я буду бороться за спокойствие и мир вокруг себя и своих близких. И ты его не нарушишь, чего бы мне это ни стоило. На подкорке своего сознания я понимаю — он уже нарушил покой. Мой. Но я рада этому. Гусман заставляет меня думать и чувствовать иначе. Он, сам того не понимая, помогает мне принять смерть Эрика. — Даже если все же придется изгнать меня из университета? Ты же помнишь, какой ценой тебе это достанется… Андеру точно будет не спокойно. Я думал, он входит в круг твоих близких. — Андеру с нами не повезло. С нами обоими. — Я не дам тебе сделать ему больно, — вдруг произносит он. — Так не вынуждай меня. Мы можем сосуществовать, не пересекаясь. Ты в своей части мира, я в своей. — Белый флаг? — Я хочу жить спокойно. В тишине, — я вспоминаю его слова тогда на крыше. — Как и ты. Он медленно проводит пальцами по моему лицу: от виска и ниже, к скуле. Я почему-то позволяю ему это делать. Я не чувствую в его прикосновениях опасности, он словно хочет меня успокоить. — Ураган, который несет спокойствие? — спрашивает он, исследуя мое лицо взглядом. — Иронично. — Я серьезно, Гусман, — мы так близко друг к другу, что я слышу, как бьется его сердце. Чуть быстрее, чем должно. Я не отвожу взгляда, хотя это становится все труднее. — Почему это так важно? Что случилось в прошлом году, Джослин? — Ты можешь спросить у кого угодно. — Я хочу узнать от тебя. — Мы с тобой не друзья, запомни это. — Мы и не враги. Так кто мы друг для друга? — он задает вопрос, но не дает мне ответить. Обхватив мое лицо руками, Гусман нагибается к моим губам и целует. Я на мгновение замираю, теряясь, чувствуя жар его губ. Ноги слегка подкашиваются, но он, будто почувствовав это, перемещается рукой на мою талию и прижимает к себе. Я приоткрываю губы, отвечая на поцелуй, и на несколько секунд мой разум отключается. Впервые за долгое время мое сердце переполнено чем-то… Это словно раскалённый свинец, мне почти больно, но это так сладко. — Мы заключим пари. — Ты меня недооцениваешь, в меня очень легко влюбиться, — он улыбается, обнажая ямочки, и глаза его игриво загораются. Воспоминания обрушиваются на меня, словно водопад, и я отталкиваю его от себя, инстинктивно делая шаг назад. Глаза Гусмана горят, они темнее обычного, почти синего цвета, словно море во время шторма, его грудь часто вздымается, я и сама едва могу дышать. Я не могу произнести ни слова. Отрицательно покачав головой, я бегу прочь из его комнаты, но перед глазами застывает его образ, на коже остается его запах, и от этого не сбежать...