Addiction

Глава 7.

Сорок лет я укрощала себя и только недавно добилась кое-каких результатов. Почти каждый день я вдруг начинаю чувствовать страшную раздражительность. Но я научилась скрывать это, и никто, видимо, не замечает, что со мной творится. Все же я надеюсь, что наступит день, когда я избавлюсь и от самой раздражительности. Во всяком случае, я буду стараться, пусть на это уйдет еще сорок лет. — Это про тебя, — шепот Андера отвлекает меня от хода занятия, и я склоняюсь к его книге «Маленькие женщины», быстро бегая взглядом по строчкам, на которые указывает молодой человек. Прыснув от смеха, я закатываю глаза и выпрямляюсь. — Очень смешно, — так же шепотом отвечаю я, а затем быстро листаю свой потрепанный роман из библиотеки и открываю нужную страницу, отмеченную цветным стикером. — А это про тебя. Я слышала, что еда лучше всего излечивает мужчин от меланхолии. Голодные мужчины вечно впадают в тоску. — Я не впадаю в тоску! — Еще как впадаешь, — я корчу грустную рожицу, парадируя Муньоса, который семьдесят процентов времени ходит с «кислой миной». — Я просто не очень эмоциональный. — Я просто съел лимон на завтрак, — не унимаюсь я, вдобавок пародируя его испанский акцент, и Андер игриво щипает меня под партой за бок. Щекотно. Не сдержавшись, я хихикаю вслух, и мистер Пейн, наш молодой преподаватель по литературе, шикает на нас. — Прошу прощения, — с улыбкой произношу я, хотя не чувствую никакого стыда. Однако демонстративно выпрямляю спину, смирив Муньоса недовольным взглядом. Андер продолжает беззвучно смеяться, мешает мне слушать лектора, рисует на полях тетради неприличные рисунки, а я, хоть и с трудом, игнорирую его до конца занятия. — Что будешь делать на день благодарения? — спрашивает Андер, когда мы выходим из кампуса и отправляемся в кафе, чтобы пообедать, я обещала показать ему лучшие замороженные йогурты во всей Америке. Андеру непривычно, что в ноябре так холодно, он приподнимает воротник пальто, которое мы, к слову, выбирали вместе, и оно ему чертовски идет. Я замечаю это и улыбаюсь, ведь он словно воробушек, пытающийся согреться холодной нью-йоркской зимой. Муньос смотрит наверх, небо уже несколько дней остается абсолютно серым, ни намека на солнце. У него, возможно, начинается нехватка витамина D. — У нас семейный ужин, — отвечаю я, наконец. — Но, скорее всего, на нем будут еще и партнеры отца по бизнесу. — Светское мероприятие? — Тошнотворно светское. Я бы хотела съездить в Ирландию, может, поеду на рождество. — К бабушке с дедушкой? — Да, знаешь, там просто чудесно, — я улыбаюсь, воспроизводя в голове пейзажи, среди которых провела несколько месяцев. — Очень много зелени, барашки и ослики пасутся почти под окнами. Воздух очень чистый. И море клубники, — вздох срывается с губ, и я вдруг понимаю, что многолюдные улицы Нью-Йорка в этом году не так уж и радуют. — А ты? — Не знаю, наверное, пойду на парад. Я здесь все еще турист. — Хочешь домой? — Не знаю, — Андер пожимает плечами. — Но я соскучился по морю. И по солнцу, — он вновь недовольно поднимает глаза на небо, но солнца даже не видно, Нью-Йорк будто говорит: «не сегодня». — Сейчас ты попробуешь йогурт и можешь считать себя истинным жителем Нью-Йорка. Мы пришли! Когда мы садимся за столик и делаем заказ, Андер что-то печатает в телефоне, а я все пытаюсь подобрать слова, чтобы задать давно интересующий меня вопрос. — Мне кажется, вы с друзьями немного отдалились, — Андер тут же поднимает на меня взгляд и откладывает мобильник. — Нет, думаю, нет. Не доверяет? — Да ладно тебе, — я откидываюсь на спинку кресла и кладу ногу на ногу. — Я спрашиваю не как Джослин Миллер, а как твой друг. Андер улыбается уголками губ. — Я думал, Джослин Миллер и есть мой друг? — Лучшая ее сторона, — я игриво дергаю бровями. — Худшая, я полагаю, держит в страхе весь Манхеттен, — он сегодня точно в хорошем настроении. — С худшей ты не знаком, и это, поверь, это не самая приятная личность, — продолжаю я, в точности повторяю его интонацию и манеру говорить. — Акцент опять передразниваешь? — Может, чуть-чуть, — я хихикаю, а он вдруг становится максимально серьезным. — Это все из-за Гусмана и Нади, — сердце екает, едва я слышу его имя, улыбка спадает и с моего лица. — Я говорю тебе это, потому что доверяю, Джози. И потому что я чертовски устал. Устал от ссор и от интриг. Но я не хочу, чтобы весь университет узнал об этом от твоих подруг. Я не уверена, что должна знать о том, что происходит между Гусманом и Надей. Сначала меня забавляло то, что он так влюблен в нее, теперь все совсем запуталось. Его поцелуй не выходит из головы, это был волнительно, неожиданно, и пусть он перешел все границы, мне понравилась его смелость. Однако я постоянно повторяю себе, что это часть игры, часть пари. И я не знаю, хочу я, чтобы это оказалось именно так или нет. — Не узнает. Он кивает и облизывает нижнюю губу, как всегда делает, когда собирается с мыслями. Всего три месяца я знаю Андера, но мне кажется, уже выучила его наизусть. Катрин говорит, что я утонула в этой дружбе, ревнует, возможно. Я же совсем не чувствую себя тонущей, наоборот, Андер — словно глоток свежего воздуха, мне с ним легко, так легко, как не было ни с кем. — Он говорил, что ты в курсе про их «отношения», — закатив глаза, он рисует в воздухе кавычки. — Так что я не буду подбирать слова, да? — Да, можешь не подбирать, — мне приятно, что они говорили обо мне, даже если Гусман отзывался обо мне нелестными словами. — Им нельзя рядом находиться, Гусману крышу сносит. А она… Не знаю, что у Нади в голове, может, она и сама не знает. То отталкивает его, то снова дает какую-то надежду. Чертова первая любовь, одни проблемы и разбитое сердце, — не уверена, он сейчас говорит о Гусмане или о себе. — В любом случае, когда они делают вид, что дружат — мы можем быть все вместе. Как только что-то случается, все летит к чертям. — Думаешь, он до сих пор любит ее? — ровным голосом, как бы между прочим спрашиваю я. — Он ради нее приехал в Америку, — он пожимает плечами. — Наверное. Мое лицо остается непроницаемым, я мастер скрывать свои эмоции, однако внутри остается горький осадок от слов Андера. Я благодарна официантке, которая в эту секунду подходит к столику и начинает выставлять на него наш заказ. Это дает мне несколько секунд, чтобы выровнять сбившееся дыхание. — Школьные друзья — это важно, мы взрослеем с ними, чрез многое проходим, но, думаю, это нормально, что в университете появляется кто-то еще, — я пожимаю плечами. — Поэтому я рад, что у меня есть ты, — он вдруг улыбается, в глазах его появляется тепло, которое невозможно сыграть, а я забываю о Гусмане, о Наде и о неприятном ощущении, будто меня использовали. — Ты словно глоток свежего воздуха. Я улыбаюсь в ответ, поражаясь тому, как в очередной раз сходятся наши мысли, а затем мне в голову приходит прекрасная идея. Я не люблю громких слов, никогда не признаюсь никому в глубокой привязанности, но у меня есть способ раз и навсегда показать Андеру, что мне тоже очень дорога дружба с ним.

— Хочешь пойти со мной на день благодарения? — Ты серьезно? — Почему нет? Не будешь чувствовать себя туристом, посмотришь, что такое настоящий американский праздник. И мне с тобой будет веселее, — я вижу, что Андеру нравится эта идея, у него блестят глаза. — Соглашайся! Я представлю тебя своим другом, будет здорово. — Хорошо, — он качает головой. — Посмотрю, как живут американские миллионеры, — я закатываю глаза в ответ. — Смокинг нужен? — Ты даже в костюме Винни-пуха будешь выглядеть очаровательно.

***

— Добрый день, мисс Миллер, — портье открывает перед нами дверь в холл, я приветливо улыбаюсь ему. — Рад вас видеть. — Привет, Итан, я тебя тоже. Знакомься, это Андер Муньос, мой однокурсник. Андер протягивает Итану руку, и они здороваются. Меня радует, что у него нет замашек крутых детишек богатых родителей, с которыми обычно приезжают иностранцы в Америку. Итан уже много лет служит в этом доме портье, и все безмерно его любят. Он, можно сказать, член каждой семьи, что живет здесь, поэтому мне важно, чтобы к нему относились с уважением. — С днем благодарения, Итан. — С днем благодарения. Мы заходим в лифт, и когда створки закрываются за нами, я поправляю Андеру галстук. Он оглядывает себя в зеркало и придирчиво поправляет прическу, я едва сдерживаю смех. — Ничего не говори, Джози. — Я молчу. — Я слышу, о чем ты думаешь. Двери лифта открываются, и перед нами предстает мой родной дом. В прихожей нас встречает домработница, миссис Хэмфл, которая тут же обнимает меня и начинает охать и ахать, причитая, что я совсем позабыла ее, старушку. — Как можно тебя забыть? Ты же лучшая женщина на земле, — я качаю головой и целую ее в румяную щеку. Андер наблюдает за мной, я чувствую его заинтересованный взгляд, думаю, ему непривычно видеть меня в такой домашней и теплой обстановке. У миссис Хэмфл добавилось седых волос, она сильнее располнела, но взгляд у нее полон энергии и жизни. Мама предлагала ей пенсию, но женщина отказалась. «Меня из этого дома вынесут вперед ногами», — так она сказала. — Познакомься, это Андер, мой однокурсник, а это миссис Хэмфл, душа этого дома. — Очень приятно, с днем благодарения, миссис Хэмфл, — женщина благодарит и внимательно изучает Муньоса взглядом, а затем вежливо просит у него пальто. — Я и сказки ей в детстве читала, — она оборачивается к Андеру. — Времени час ночи, все спят, а Джози никак не унять. — Мы пойдем, — я вежливо беру Андера под локоть и тяну в сторону гостиной. — Прости, она слишком меня любит. — Как и ты ее. Я вдыхаю приятный аромат дома, его ни с чем не сравнишь Он сладковатый и ни на что не похожий. Обычно мне трудно здесь появляться, но не сегодня, Андер — моя главная защита от разговоров, бередящих старые воспоминания. Андера семья встречает приветливо, даже приветливее, чем надо. Отец видит в нем перспективного молодого человека, он вообще обожает испанцев, говорит, что с ними приятно иметь дело. Мама очарована его обаянием, а Муньос, кажется, даже не старается — он ведет себя как обычно. За столом пара папиных партнеров по бизнесу, оба с женами, но без детей. Перед началом ужина папа читает молитву, как это принято, затем миссис Хэмфл выносит главное блюдо — индейку. Я же жду тыквенного пирога, он так хорош, что я даже возьму с собой в кампус. День благодарения создан для тыквенного пирога, это точно. Разговор за столом оживленный, немного о виски, немного о спорте, немного о политике. Мама рассказывает всем, как они замечательно слетали в Мексику на пару дней, и Андер тихо говорит: — Вы так похожи. Когда мама начинает разговаривать, мы действительно становимся как две капли воды. У нас одинаковые манеры, улыбка один в один, впрочем, именно она учила меня держаться в обществе, так что в этом нет ничего удивительного. Внутренне мы совершенно разные, она даже в шутку всегда говорит, что я «в ирландскую породу». — Семья, — я пожимаю плечами. Ближе к восьми вечера беседа, как всегда, ведется исключительно о бизнесе, понимая, что Андеру это совсем неинтересно, я встаю из-за стола. — Я проведу Андеру экскурсию по квартире, — целую в щеку сначала папу, потом маму. — Я рада, что ты дома, — шепчет она, задержавшись губами на моей щеке. — Мы скучаем. — Я тоже. Не знаю, правда ли это. — Гостиную и обеденный зал ты видел, на кухне ничего интересного, так что пойдем на второй этаж. Мы поднимаемся по витиеватой лестнице наверх, и я с некой долей непонятного мне самой смущения завожу Андера в свою комнату. Внутри чисто, миссис Хэмфл явно убирается здесь чаще, чем раз в неделю, но сразу видно, что в комнате никто не живет. Кровать идеально застелена, на столе нет ни одного учебника, створки шкафа плотно закрыты, на подоконнике нет цветов, на туалетном столике косметики. Я оглядываюсь по сторонам и прохожу внутрь, как всегда чувствуя себя неуютно здесь. Да, Андер спас меня от ненужных разговоров, но от собственных эмоций, видимо, спасения нет. — Здесь очень светло. Мне нравится. — И пусто, — я падаю на кровать, специально сминая покрывало, чтобы придать этому месту жизни. — Ты понравился моим родителям. — Они мне тоже. Особенно слушать твоего папу, он такой умный. — Папа — акула. Съест и не подавится. — Ты к нему несправедлива. Он предприниматель, это нормально, — я слышу по голосу, что он увлечен чем-то помимо беседы со мной. Может быть, в телефоне? Я поднимаю голову. — Кто это? Я видел его на фотографиях у тебя в комнате. Андер разглядывает пробковую доску, на которой висят фотографии еще со школьных времен. Мама предлагала убрать их, но я не захотела, а потом уехала в Ирландию, и все как-то забылось. Я медленно поднимаюсь с постели и подхожу к нему вплотную, с дрожью в сердце вглядываясь в свое прошлое, запечатленное на снимках. Мое самое лучшее время. Моя самая счастливая и беззаботная жизнь. Слова застревают где-то в глотке, и я нервно сглатываю. Люди совершенно не ценят моменты счастья, я — точно. Я всегда думала о том, что будет дальше, в какой университет поступить, на какой вечеринке побывать в следующем месяце. Почему мы так зациклены на будущем, если есть настоящее? — Это Эрик, — наконец отвечаю я. — Мой старший брат, — опережая вопросы Андера, я, набрав в легкие побольше воздуха, произношу: — Его убили в прошлом году.