Майюша

7

Оставшиеся дни до отъезда Милослава Майка готовила его в дорогу: коптила окорок, сушила сухари и все думала, что бы такое ему подарить, чтобы он ее помнил в долгой разлуке. Из ценных вещей у нее были только швейцарские часы, которые ей подарили за поимку шпиона. Майка очень дорожила этими часами и хотела их подарить отцу на день рождения.

  " Впрочем, зачем отцу часы? У него есть ходики, а вот Милославу будет хорошая память" - решила она и достала часы из берестяной коробочки, в которой хранила самое ценное, что у нее было. Часы матово поблескивали и выглядели очень достойно. "Да, да, именно часы я ему подарю! Каждый раз, как будет на них смотреть, будет вспоминать меня" - окончательно утвердилась в своем решении Майка. Свой подарок она вознамерилась преподнести в новогоднюю ночь. Они с Милославом решили пригласить на праздник родных и друзей, чтобы вместе встретить новый год и отметить предстоящее расставание. Майка напекла пирогов, достала из погреба соленья домашнего приготовления, натушила целую кастрюлю картошки с мясом, сварила холодец, сделала винегрет, наложила в глубокую тарелку моченых яблок и выставила на стол заранее припасенную и охлажденную в снегу бутылку Советского шампанского.

  Стол получился наславу. В назначенное время пришли Майкины родители, Агаша, Татьяна с мужем, Степан с Василисой и друзья Милослава Михаил и Юрий. За столом было тесновато, но никто на тесноту не сетовал. Гости не уставали нахваливать Майкино поварское искусство, а она, разрумянившись от похвал, суетилась, наполняя вновь и вновь опустошаемые блюда аппетитной едой. Ровно в полночь откупорили бутылку шампанского и разлили по бокалам пенящуюся золотистую жидкость. По праву старшего встал Антип и, откашлявшись для порядка, произнес тост:

  - Я хочу вот что сказать. Ты, Майка, и ты, Вячеслав, тово... не шибко горюйте. Времечко летит быстро, ижно дух захватывает. Ты, зятек, учись спокойно, мы здесь за Майкой приглядим и с дитем поможем. Не сумневайся. А, ежели надобность какая у тебя будет, ты пиши. Мы завсегда со всей душой придем на выручку. Ты теперь наш человек, вот за тебя и за младшенькую мою я и предлагаю выпить. За все хорошее!

  Антип отхлебнул шампанского, сморщился и добавил:

  - Не могу я пить эту шипучку. Баловство это, а не выпивка. Ты мне, зятек, лучше первача плесни немного.

  Выпив самогонки, он довольно крякнул и сел со словами:

  - Вот это по-нашему, теплом пошло по жилкам, а то пьешь квас - не квас, непонятное что-то. Одно бурчание в животе.

  Все засмеялись, а Майка загрустила. Она хотела поразить родителей своим достатком, своим умением жить, а вышло нескладно. Михаил заметил Майкино огорчение и вступился:

  - Напрасно, папаша, вы так о шампанском отзываетесь. Его французы придумали, цари и князья его очень даже уважали. Конечно, это питье не на каждый день, но к празднику, да еще к новому году самое то. И где вы, Маечка, только его сумели раздобыть?

  Майка зарделась от удовольствия и ответила:

  - Мне его по заказу из Владивостока привезли.

  Антип взял в руку бутылку с шампанским и внимательно осмотрел ее, поворачивая в разные стороны:

  - Знатная, конечно, бутылка, нарядная, но не для нашего брата крестьянина. Это, конечно, для разных бар - самое подходящее питье. Они - народ хлипкий, самогон их с ног зараз свалит.

  И он добродушно засмеялся мелким смехом, а гости его поддержали.

  - А ну-ка, Маюшка и Танюшка, запевайте! А мы вам подпоем, как сможем. Нашу давайте, дальневосточную!

  Татьяна затянула чистым высоким голосом:

   На границе тучи ходят хмуро...

  Майка вплела свой низкий бархатистый голос:

   Край суровый тишиной объят.

  Их поддержали мужские голоса, и песня разлилась мощно, широко. Жаровы славились хорошими голосами. Когда песня смолкла, Матрена, озорно подмигнув дочерям, запела частушку:

   Я по бережку иду, а берег осыпается.

   Я беззубого люблю - он ведь не кусается.

  Антип тут же ответил:

   Ах ты, милочка моя, что ж такая маленькая,

   Чтоб тебя поцеловать, ставлю на завалинку.

  Милослав подошел к патефону, покрутил ручку, поставил пластинку "Барыня", вышел в круг и, легко перебирая ногами, пустился в пляс. Следом в круг вышла Агаша. С каким бы удовольствием и Майка сплясала, но ее положение не позволяло резких движений. Она глядела на развеселившихся гостей и вдруг заметила, что Степан сидит в стороне с угрюмым видом. Она подсела к нему:

  - Степушка, ты что не веселишься? Или что случилось?

  Лицо брата передернулось, как от зубной боли, и он тихо проговорил:

  - Не с чего мне веселиться. Плохо у нас с Василисой... Совсем плохо... Уж и не знаю, что делать, как быть. От людей стыдно... А выгнать ее не могу. Люблю я ее, окаянную! Да и детишек жалко... Мать она им родная...

  - Степушка, может нужно потерпеть? Василиса и сама не рада, что закружил ее этот водоворот. Ты только не наделай глупостей!

  - Я и так держусь из последних сил. Столько раз зудели руки набить ее хахалю морду, да от людей стыдно. Сейчас только шепчутся, а устроишь скандал - на всех перекрестках кричать будут, что у Жарова Степки жена - гулящая.

  - А ты говорил с Василисой? Может, она одумается?

  - Пытался говорить, но она уходит от разговора. Она стала совсем другой. Раньше в глаза прямо смотрела, а сейчас - все боком, боком! Вижу, что и она мучается.

  - О чем шепчетесь? - подошел к ним Милослав.

  - Так, ни о чем. Вы здорово сплясали с Агашей. Поставь еще что-нибудь веселенькое.

  - Ты не устала? Как себя чувствуешь?

  - Хорошо. Я нисколько не устала.

   Когда все стали пить чай, Майка встала и попросила минутку внимания:

  - Я хочу сделать подарок своему любимому мужу Милославу, чтобы он помнил меня в разлуке. Вот эти часы тебе. Они будут тикать и с каждым мгновением приближать время нашей встречи.

  Милослав надел часы, расцеловал Майку и сказал, обращаясь ко всем:

  - Я уезжаю, но надеюсь, что и вы, мои дорогие родственники, и вы, мои друзья Миша и Юра, не оставите своим вниманием Маечку мою, поможете ей во всех житейских вопросах. Так складывается, что мой первенец появится на свет без меня. Вы уж Маечке помогите на первых порах, не оставьте ее без поддержки и внимания. А часы эти, Маечка, я буду носить, не снимая, чтобы они постоянно мне напоминали о тебе и моей любви к тебе.

   Агаша тихонько сказала матери:

  - Нехорошо дарить часы любимому. Говорят, это к вечной разлуке.

  - Тьфу, Агаша! Что ты говоришь? Упаси, Боже!

  Гости разошлись по домам только под утро. Майка буквально валилась с ног, но принялась за уборку со стола.

  - Оставь, Маечка, я сам все уберу. Ложись, отдыхай. Все-таки здорово, что мы все собрались. Не часто это бывает. У тебя замечательная родня!

  - Да, вот только у Степы с Василисой неладно... Боюсь я за них.

  - Они взрослые люди, сами разберутся в своих проблемах. Тебе сейчас нужно думать только о хорошем и смотреть только на красивых и счастливых людей. Тогда и малыш наш будет красивым и спокойным. Какое все-таки счастье, что ты у меня есть!

  Милослав обнял жену, нежно поцеловал поочередно ее глаза, а потом отнес ее на кровать, помог раздеться и укрыл одеялом:

  - Отдыхай, моя родная! Я все уберу и тоже лягу.

   Уезжал Милослав накануне Рождества. Майка напекла ему в дорогу пирогов, зажарила гуся, набила рюкзак под завязку консервами, сухарями, копченым окороком, уложила чистые полотенца, белье, рубашки. Утро выдалось ясным и морозным. Снег искрился и переливался на солнце, слепя глаза, которые то и дело наполнялись слезами, то ли от солнечного сияния, то ли от горечи предстоящей разлуки. Провожать Милослава пришли Майкины родные и его друзья. Он и рад был их приходу, и в то же время ему хотелось эти последние часы и минуты перед расставанием быть только со своей женой. Он обнимал ее плечи, смотрел, не отрываясь, в ее распухшее от слез лицо, и сердце его переполняли нежность и тревога. Как она будет без него обходиться, как перенесет столь длительную разлуку, почему его сыну (а в том, что будет именно сын, Милослав не сомневался) суждено родиться без него? И он в который раз наказывал и ее родным, и своим друзьям заботиться о Майке, не позволять ей грустить, следить, чтобы она не перегружалась, соблюдала режим и ела витамины. Майка старалась улыбаться. Ей не хотелось, чтобы Милослав запомнил скорбную молодую женщину с перекошенным от отчаяния лицом, а не прежнюю озорную и веселую девчонку. Улыбка никак не вязалась с ее испуганными широко раскрытыми глазами, в которых стояли непрошеные слезы, она была, будто приклеенная нерадивым гримером. Подошла машина, шофер отчаянно засигналил, и все засуетились. Майка судорожно вцепилась в Милослава и отчаянно зашептала:

  - Милочка, ты за меня не волнуйся и помни меня! Напиши сразу, как приедешь на место. Я буду тебе писать часто, часто, вот увидишь! Ах, родненький мой, как мало мы с тобой побыли вместе! Главное, что во мне живет твоя частичка, она не даст мне тебя забыть, а ты помни меня. Будешь помнить, будешь?

  - Маечка, моя ненаглядная, да как же мне тебя забыть? Береги себя и роди мне здорового сына! Я тоже буду тебе писать часто. Я очень тебя люблю, знай это и помни! Время пролетит быстро, и мы снова будем вместе.

  Он крепко поцеловал жену, наскоро обнял друзей и молодцевато запрыгнул в кузов машины, где уже нетерпеливо топтались два молодых офицера, тоже направленных на учебу. Шофер нажал на газ, и машина покатилась, все убыстряя ход.

   Машина давно скрылась, а Майка все смотрела и смотрела в ту сторону, не замечая ни морозного воздуха, ни окружающих. Из остолбенения ее вывел голос Агаши:

  - Пойдем, Маечка, а то простудишься. Морозно сегодня.

  Без Милослава комната для Майки будто осиротела. Она слушала и не слышала слов, которые ей говорили ее родные, Михаил и Юрий, друзья мужа. Ей хотелось остаться одной и дать волю слезам. Гости, словно почувствовали ее настроение, и стали прощаться. Первыми ушли Михаил и Юрий. Михаил, прощаясь, тихо сказал:

  - Маечка, вы во всем на меня можете рассчитывать. Не стесняйтесь, обращайтесь и позвольте, пожалуйста, мне навещать вас.

  - Приходите, я всегда вам рада, - ответила Майка и вздохнула печально.

  Юрий озорно подмигнул Майке и бодреньким голосом произнес:

  - Выше нос, Майя Антиповна! Два года - не вечность, пролетят - и не заметите. Наш друг не велел вам раскисать, и мы вам этого не позволим. Хотите или нет, а заходить мы к вам будем. Мы теперь - ваши шефы, а вы - наша подшефная.

  Вернувшись в комнату, Майка отметила, что Степан и Василиса сидят в стороне друг от друга, словно чужие. Ей захотелось их примирить, и она обратилась к Василисе:

  - Васенька, ты не поможешь мне с посудой?

  Та быстро вскочила, словно ждала Майкиного приглашения, и подошла к ней. Но в дело вмешалась Агаша:

  - Ты, Маечка, посиди, мы сами с Василисой управимся.

  Тогда Майка подсела к Степану:

  - Степушка, у меня глаза на мокром месте, и ты не лучше. Что не весел, что свою головушку повесил? Все образуется, все перемелется - мука будет.

  - Не мука, а - мука? - с горечью отозвался Степан. - Уйдет, наверно, от меня моя женушка и детей заберет. Останусь я бобылем, и не просто бобылем, а брошенным мужем. Это клеймо почище будет... Не знаю, сестренка, что мне делать. Хоть давись!

  - Что ты, что ты! - замахала руками Майка. - Даже думать не смей! Что ты - нехристь какой, что ли? Мало разве баб вокруг? Найдешь еще свое счастье. Не на одной Василисе свет клином сошелся.

  - Для меня - на одной.

  - Может, тебе поговорить с ее полюбовником, чтоб оставил Василису в покое?

  - Пробовал говорить, да он от меня, как черт от ладана, бегает. Я уж с братьями хотел бока ему как следует намять, да от людей совестно. Плохи у нас дела, сестренка, хуже не бывает! С каждым днем мы друг от друга все дальше. Словно стоим на разных берегах и докричаться не можем.

  В груди у Степана клокотали сдерживаемые рыдания. Острая жалость залила Майкину душу. Ей хотелось помочь брату, взять на себя часть его страданий, но она не знала, как и чем утишить его боль. К ним подошла Матрена, присела рядом на лавку:

  - О чем толкуете?

  Майка в ответ быстро затараторила:

  - Степушка меня уговаривает не печалиться, дескать, время пройдет быстро, и Милочка мой возвернется.

  - Знамо, возвернется, - подтвердила Матрена. - Да, и нельзя тебе в твоем положении тоску разводить, а то ребеночек плаксивый будет.

   Агаша и Василиса домыли посуду и, не глядя друг на друга, подошли к столу. Было видно, что между ними произошел какой-то неприятный разговор. Щеки Василисы пылали, а Агаша смотрела сурово и непримиримо. Матрена тревожно взглянула на них и проговорила:

  - А не пора ли, гости дорогие, честь знать? Хозяюшке нужен отдых, а нам еще до дома добираться. Вон, на улице мороз крепчает, да и скотинка у меня до сей поры не кормлена.

  Майка подошла к Василисе и тихо сказала:

  - Задержись немного, разговор есть.

  Василиса согласно кивнула головой и обратилась к Степану:

  - Ты, Степа, иди со всеми, а я немного задержусь, помогу Маечке по хозяйству.

  Когда все ушли, Майка взяла Василису за руку и усадила рядом с собой на диван:

  - Степа мне сказал, что ты хочешь уходить от него. Это правда? А как же дети? За что ты хочешь их лишить отца, такого отца? Степа так любит и тебя, и деточек ваших. Одумайся, Василисушка!

  Василиса долго сидела молча, устремив перед собой неподвижный взгляд своих прекрасных глаз и нервно сцепив пальцы рук. Наконец, она прервала молчание и зашептала горячечным шепотом, словно в бреду:

  - Я не властна, Маюшка, над своими чувствами, я тебе уже говорила об этом. Я сама не знаю, как он приобрел надо мною такую власть. Я ползти на коленях за ним готова хоть на край света. Это болезнь, наваждение... Наверно, он приворожил меня. Веришь, я хочу разорвать эту связь, а увижу его и, словно собачка преданная, готова лизать его руки. Я потеряла себя, Маюшка, потеряла... И Степу жалко так, что выть хочется, и детушек своих малых, и людей совестно, а поделать с собой ничего не могу. Добром все это не кончится, вот увидишь. Жена его скоро возвращается с маленьким, мальчика родила... Он зовет уехать отсюда, а я не могу бросить детей. Грозится порвать со мной, если не поеду, а я чувствую, что без него мне не жить. Мечусь, как в лихорадке, ночами не сплю, сама извелась и Степу покоя лишила. Думаешь, я не понимаю, что он Степиного мизинца не стоит? То-то и оно, что понимаю, все понимаю, а, словно кто чужой, со стороны мною руководит... Худо мне, Маюшка, ох, как худо!

  Майка со страхом слушала Василисину исповедь. Ей было до слез жалко жену брата, но еще больше ей было жалко Степана. Она вдруг вспомнила, как родители были настроены против Василисы, не хотели, чтобы Степан на ней женился. Видно, чувствовали что-то, сердцем угадали, что не принесет она счастья Степану. Василиса вдруг, словно опомнившись, провела руками по лицу и заговорила будничным голосом:

  - Ты не слушай меня, Маюшка. Тебе о сыночке твоем будущем нужно думать, а не выслушивать бредни блудливой бабы. Блудливой, блудливой! - с нажимом повторила Василиса, заметив Майкин протестующий жест. - Нет мне оправдания, утащат меня на том свете черти прямо в огонь за мои грехи. Знаешь, я как-то не спала ночью, все о своей жизни рассуждала, и вдруг стихи родились ниоткуда, веришь?

  Василиса закрыла глаза и прочитала:

   Все мысли о тебе, все чувства для тебя,

   Весь мир замкнулся на тебе, любимый!

   Любой удар судьбы приемлю, не скорбя,

   За этот сладкий грех неутолимый.

   Пусть бросит камень муж и близкая родня.

   Лишь только б ты один всегда любил меня...

  - Вот так-то, Маюшка! Вот она любовь, какая окаянная! Пойду я, а то Степан будет переживать, что долго меня нет. А ты забудь, что я тебе говорила, живи и радуйся, что не знаешь этой муки.

   Василиса ушла, а Майка все повторяла про себя последнюю прочитанную ею строчку: "Лишь только б ты один всегда любил меня!" Ей было тревожно и хотелось плакать. Подумалось вдруг, что и ее любовь может оказаться несчастливой. Два года - долгий срок, и вдруг Милослав встретит вот такую Василису, которая в любви удержу не знает, которой будут безразличны ее, Майкины, страдания. Она решила написать ему письмо, чтобы напомнить ему о своем существовании, чтобы, не дай Бог, он не забыл бы ее. Оказалось, что не так-то просто на бумаге изложить все, что накопилось в душе. Письмо получилось сумбурным, и было все закапано слезами. Спать она легла поздно и впервые за долгое время спала крепко и долго. Она проснулась, когда солнце вовсю золотило причудливые зимние узоры на окнах. Майка взглянула на часы и вскочила, как ошпаренная: она впервые проспала. Она наскоро умылась, привела в порядок свои пышные волнистые волосы и побежала на работу. Игнатий Петрович посмотрел на нее неодобрительно, но ничего не сказал. Майка быстро переоделась и открыла буфет, перед которым уже начала выстраиваться очередь. Работала она споро, и постепенно рабочий ритм вошел в привычную колею. Перед обеденным перерывом в буфет зашел Михаил. Он купил плитку шоколада и протянул ее Майке со словами:

  - Маечка, вам нужно подкрепиться и поддержать своего будущего наследника.

  Она смутилась от неожиданного подарка, но его внимание было приятно, тем не менее, для приличия она немного поотнекивалась.

  - Маечка, я обещал Милославу заботиться о вас и вашем малыше. Так что уж позвольте мне сдерживать свое обещание. Кстати, во сколько у вас заканчивается дежурство на этом ответственном посту?

  - В семь часов.

  - Точнее, в девятнадцать?

  - Да, а что?

  - Я зайду за вами, и мы пойдем на вечернюю прогулку. Сегодня я вечером свободен, а завтра меня сменит Юрий.

  - Зачем такое беспокойство? Я и одна могу погулять.

  - Отставить пререкания! На улице скользко и для будущей мамы небезопасно. До вечера!

  Он откозырял Майке и вышел из буфета, а она смотрела на закрытую дверь и улыбалась беспричинно.

   Когда Майка вышла из здания столовой, к ней навстречу шагнул Михаил. Он забрал у нее сумки в одну руку, а свободной рукой бережно взял Майку под локоть и повел по расчищенной от снега дорожке. На улице было темно, морозно и только свет редких фонарей освещал путь, да еще в небе сияли яркие звезды. Майка шла и лихорадочно думала о том, что нужно завязать разговор, что-то сказать, но не могла придумать, с чего начать. Михаил тоже не пытался прервать молчание. Так они дошли до дома. Он занес ее сумки в дом, поставил их на лавку, стоявшую у входа, и позвал Майку продолжить прогулку. К вечеру мороз усилился и немилосердно щипал за щеки, заползал под шубку, и даже валенки не спасали от его агрессии. Майка замерзла и запросилась домой. Михаил проводил ее до двери, она взглянула ему в лицо и увидела, что щека у него побелела.

  - Миша, вы отморозили себе щеку. Нужно скорее потереть снегом и смазать гусиным салом, у меня дома есть. Трите, да трите же щеку, а то завтра будет болеть!

  Он неумело провел несколько раз снегом по щеке. Майка взялась решительно за дело сама. Она как следует растерла ему щеку, а потом ввела в дом, где было тепло от недавно протопленной нанятой ею девочкой печи,

   и смазала ему щеку гусиным салом. Он сидел смущенный и смотрел на нее благодарными глазами.

  - Сейчас будем пить чай, а то вы у меня разболеетесь и не сможете исполнять Милочкино поручение.

  - Слушаюсь, - ответил он и приложил руку к виску, как бы отдавая честь.

  - К пустой голове руку не прикладывают, - со смехом отозвалась Майка.

  Они пили чай и тихо разговаривали. Михаил поведал Майке, что он с Кубани, рассказал ей, что места у них привольные, благодатные: ткнешь в землю палочку, и она на другой год зацветет. Поля ровные, просторные, глаз радуют. Майка слушала его с интересом. Ей, выросшей среди сопок, было трудно представить себе кубанские просторы. Время летело за разговором незаметно. Михаил отогрелся и чувствовал себя свободно. Внезапно Майка спросила:

  - Миша, а девушка у вас есть?

  Он слегка смутился, но все же ответил:

  - Не успел обзавестись я девушкой. Такую, как вы, не встретил, а на худший вариант я не согласен. Маечка, мы с вами почти одногодки, а все "выкаем" и "выкаем". Давайте перейдем на ты, согласны?

  - Согласна, - кивнула она. - А сейчас уже поздно, и вам... тебе пора идти, - поправилась она.

  Он покорно встал из-за стола, и она в который раз подивилась, какой он большой. Она едва доставала ему до плеча.

  - Спасибо, хозяюшка, за угощение. Спокойной тебе ночи и приятных сновидений!

  Когда за Михаилом закрылась дверь, Майка подошла к печи и прижалась щекой к ее теплой стороне. Как хорошо, что у Милослава есть верные друзья, которые не бросят ее в одиночестве! Впервые с незнакомым человеком ей было легко и просто. Где-то сейчас Милослав едет в поезде и, наверное, думает о ней. Она прошла к столу, убрала чашки и села писать письмо своему далекому мужу. Она описывала ему день, проведенный без него, и с удивлением обнаружила, что совсем не испытывает горечи расставания. Прошло чуть больше суток, а жизнь, оказывается, может быть интересной и в отсутствие Милослава. Дописав письмо, Майка отложила его в сторону и задумалась. Может, она своего мужа и не любит вовсе, может, она поторопилась? Наверно, она легкомысленная? Ей хочется бегать по танцулькам и кокетничать с молодыми лейтенантиками, а будущий ребенок привязал ее крепче любого каната к дому. Это их совместный с Милославом ребенок. Мягкая улыбка осветила лицо молодой женщины. Неожиданно ребенок шевельнулся в ней, словно сообщал: я, здесь мама, я живу и расту. Волна нежности к новой неведомой жизни захлестнула Майку, и ей отчаянно захотелось увидеть своего малыша. Она погладила свой остро торчащий живот и нежно произнесла: "Расти, мой мальчик! Мама тебя очень любит и ждет твоего появления".

   Спала Майка крепко и без сновидений. На следующий день к ней в буфет заглянул Юрий и сообщил, что сегодня его очередь развлекать ее, и вечером они идут в кино. Она обожала смотреть фильмы с участием Любови Орловой и, особенно, "Веселые ребята". Песню Анюты прекрасно пела ее сестра Татьяна, и в такие минуты Майка жалела, что у нее самой низкий голос. Петь Майка обожала и прежде каждую свободную минуту она проводила в клубе. Ей нравилось петь под оркестр народных инструментов или баян. Она любила аплодисменты, и, что греха таить, ее опьянял сценический успех. Когда зал взрывался аплодисментами после ее выступления, она чувствовала себя королевой. А теперь она стеснялась своего выступающего вперед живота и вынуждена была большую часть свободного времени проводить дома. Поэтому она обрадовалась возможности сходить в кино. Перед началом сеанса в фойе всегда были танцы, и прежде она любила пройтись с Милославом в вальсе или фокстроте. К походу в кино она готовилась заранее, тщательно выбирая наряд и подбирая к нему соответствующую прическу. Красиво одеться Майка очень любила и, собираясь даже в сарай за дровами или к колонке за водой, старалась выглядеть нарядной. На рабочем месте особо нарядами не похвастаешь, поскольку сверху одежды - обязательный белый халат. Но она и здесь умудрялась выглядеть празднично: халат был ослепительно белоснежным, накрахмаленным и тщательно отутюженным. А обязательный белый чепчик она украшала кружевами, вышивкой, и он на ее хорошенькой головке смотрелся наподобие короны. Приглашение Юрия застало Майку врасплох, но она решила в обеденный перерыв сбегать домой и переодеться.

   Когда Юрий после работы зашел за ней, она, не спеша, сняла рабочий халат, повесила его на плечики и предстала перед ним в темно-синем креп-сатиновом платье свободного покроя с белым кружевным воротничком. В этом платье почти не был заметен живот, а воротничок необычайно освежал ее слегка подурневшее от беременности лицо. Юрий картинно всплеснул руками и воскликнул:

  - Маечка, да ты просто красавица! С такой дамой не стыдно выйти в люди.

  Он подал ей шубку, помог одеться и, сделав руку крендельком, шутливо проговорил:

  - Прошу вас, мадемуазель!

  Юрий занимался в драматической студии и любил сыпать цитатами из полюбившихся ролей. Майка его недолюбливала за нарочитую веселость, некую развязность в словах и действиях. Она сделала строгое лицо и вышла, словно не заметив предложенной Юрием руки. Он деланно вздохнул и вышел следом. До клуба шли молча. Наконец, Юрий не выдержал и с несчастным видом жалобно произнес:

  - Маечка, не делай каменного лица, тебе не идет. Лучше улыбнись. Вот так-то лучше!

  Когда они вошли в фойе, звучал веселый краковяк, и пары лихо отплясывали танец. Майка с завистью покосилась на танцующих. Юрий перехватил ее взгляд и воскликнул:

  - Маечка, а не пройтись ли и нам в этом лихом танце?

  - А удобно? - неуверенно спросила она.

  - Почему же неудобно? Конечно, удобно. Идем!

  Он помог Майке раздеться, аккуратно положил ее шубку на свободный стул и протянул руку. Майка вспыхнула от удовольствия и вышла с ним в круг. Как давно она не танцевала! Ноги сами понесли ее в танце и, удивительное дело, живот нисколько не мешал двигаться ей легко и стремительно. До самого начала сеанса она с упоением танцевала. В зале, когда погас свет, Юрий взял ее за руку, но она свою руку отняла и даже постаралась отодвинуться от него, насколько позволяли театральные кресла. Он, в свою очередь, тоже обиженно отодвинулся и больше попыток взять ее руку не повторял. Домой шли молча. Майка находилась под впечатлением от фильма, а Юрий изображал обиду. Возле дома они распрощались, и Майка искренне сказала:

  - Юра, я очень тебе благодарна за сегодняшний вечер, правда. Давно я с таким удовольствием не танцевала, и фильм мне очень понравился. Только знаешь, я хочу, чтобы ты не забывал, что я замужем за твоим другом, и не позволял бы никаких вольностей.

  - Что особенного в том, что я взял тебя за руку? Это просто дружеский жест.

  - Наверно, ничего особенного для другой женщины. Но я росла в строгой семье, где не были приняты такие нежности, и для меня это - не просто дружеский жест. Пойми меня правильно и не обижайся, ладно?

  - Понял. Есть, не обижаться! Спокойной ночи!