Майюша

8

Дома Майка с аппетитом поужинала и с удовольствием вытянулась в постели. В комнате было тепло, мирно тикали ходики. Только сейчас она почувствовала усталость, хотелось спать. Она закрыла глаза, но сон не шел к ней. Перебирая в памяти события последних дней, она невольно сравнивала Милослава с его друзьями. Все трое они были совершенно разными. Милослав - веселый, заботливый, естественный в проявлениях своих чувств. Михаил - добрый, молчаливый великан, немногословный и внимательный. Юрий - порывистый, суетливый, несколько экзальтированный, самолюбивый и обидчивый. Михаил и Юрий вошли в ее жизнь нежданно, и каждый стремился быть для нее полезным, помочь пережить разлуку с любимым человеком. С Михаилом ей легко даже молчалось, с ним было надежно и просто, не нужно было прилагать усилия, чтобы казаться веселой и беззаботной. А с Юрием нужно быть все время настороже, чтобы не позволить ему переступить границу дружеских отношений. "А, впрочем, оба они славные, " - подумала она, засыпая.

   И потекла обыденная жизнь, наполненная чередой дел и забот. На выходные Майка ездила к родителям. В одну из таких поездок, когда она повезла родным письмо от Милослава, она узнала ужасную новость: Василиса зарубила топором своего любовника, и ее увезли в город. Степан был не похож сам на себя. Он остался с тремя детьми и клеймом мужа жены-убийцы. На него было страшно смотреть. Он сразу постарел на несколько лет, плечи его согнулись. Майка долго потрясенно молчала, переваривая новость. Как могла Василиса решиться на это? Ведь она - взрослая женщина, мать, она должна понимать цену жизни, как никто другой. Что должно было случиться с ее рассудком, как должен был обидеть ее этот человек и чем, что она подняла на него руку и лишила самого дорогого - жизни? Неужели страсть так затуманила ее голову, что она лишилась ума и памяти и не вспомнила в этот момент ни о детях, ни о муже? Вопросы, вопросы, вопросы... Знать бы на них ответы! Когда Майка немного пришла в себя, Агаша рассказала все, что она слышала об этом страшном событии:

  - К ветеринару должна была приехать жена с новорожденным младенцем, и они с Василисой последний раз решили встретиться у него на квартире. Степана она предупредила, что ночевать домой не придет, а подменит заболевшую подругу на ночном дежурстве. А сама отправилась к своему дружку на квартиру. Тот уже все заранее приготовил: окна занавесил плотными шторами, стол накрыл и ждал свою полюбовницу. Они выпили, закусили, вволю намиловались, и он уснул. Василиса его сонного по темечку топором стукнула и убежала. Никто не видел, и как она приходила, и как уходила. Утром жена приезжает с младенчиком, а он мертвый уже. Как она младенчика-то своего не разбила? Ведь она, как увидела эту картину, так и рухнула, как подкошенная, на пол, а младенчика своего из рук не выпустила, сверху себя его держала. Он, бедный, весь изошелся в крике. На его крик и сбежались соседи, а там - такие страсти! Из города вскоре следователь приехал, всех опрашивал. Никто ничего сказать не может, никто ничего не видел.

  - Как же они на Василису вышли?

  - А она сама пришла к следователю и сказала: "Вяжите меня, это я его порешила".

  - Какой ужас? Что же теперь будет?

  - Не знаю. Степан ездил в город к следователю. Тот пообещал, что до суда отпустит Василису под подписку о невыезде. Вот такие у нас тут дела творятся.

  - Бедная Василиса!

  - Бедная? Ты жалеешь эту гулену-убийцу?

  - Ах, Агаша, если бы ты только знала, как она мучилась от этой своей любви. Понимала, что не дело делает, а справиться с собой не могла.

  - Ты удивляешь меня, сестричка! Она всю жизнь твоему брату изломала, человека порешила, жену его не пожалела, детишек своих испоганила этим поступком. Думаешь, легко им будет с таким позором по жизни мыкаться? Нет, мне ее ни капельки не жалко! Степу жалко, жену ее полюбовника жалко, а Василису - нет! И не говори мне больше о ней ничего! Лучше скажи, что Милослав пишет.

  - Пишет, что доехал до места, обустроился. Уже приступил к занятиям, гоняют их страшно, нет свободной минуточки. Очень скучает по мне, по друзьям, спрашивает, как себя чувствую. Да, впрочем, что я тебе рассказываю? Возьми, прочитай сама.

  Агаша прочитала письмо, притянула Майку к себе и проговорила:

  - Счастливая ты, Маечка! Вон как тебя Милослав твой любит. А мне тоже на днях пришло письмо от Семена. Пишет, что совсем пропадает без меня. Просит разрешения приехать. Как ты думаешь, верить ему или нет?

  - Да уж, пора ему за ум взяться! Ты сама-то, как думаешь?

  - Скучаю я без него. Он ведь неплохой был, пока выпивать не стал. Божится, что больше к этому чертову зелью и близко не подойдет, а мне боязно.

  - Нечего бояться, пусть едет. Мы ему здесь мозги живо вправим. И тебе хватит одной куковать. Или у тебя на примете кто есть?

  - Что ты такое говоришь? Мы пока с Семеном - законные муж и жена, а я не Василиса, подолом не мету по чужим углам.

   Дома Майя, что бы ни делала, все возвращалась в мыслях к Василисе и ее страшному поступку. Она жалела Василису вопреки здравому смыслу, она чувствовала сердцем глубокую трагедию этой оступившейся души. Она корила себя за то, что не постаралась помочь той выбраться из глубокого омута темной страсти, целиком отдавшись собственным переживаниям. Где-то в глубине души она осуждала и Степана, что допустил жену до такого состояния, хотя и любила его всем сердцем и сочувствовала его беде. Чтобы немного отвлечься, она села за очередное письмо мужу. Писать письма она не любила. Ей было сложно выплескивать на бумагу то, что свободно лилось в разговоре. Как только она брала перо в руки, мысли начинали мчаться в разные стороны, опережая друг друга, и ей трудно было сосредоточиться. Промучившись часа два, она, наконец, письмо осилила, склеила конверт и, старательно выписав адрес, легла спать. Ей снился весенний разлив, в водовороте которого крутится утлая лодчонка. Она силится рассмотреть, что за смельчак сидит на веслах, но лодочка все крутится, крутится, готовая вот-вот перевернуться или расколоться под напором быстро несущихся льдин. Наконец, лодочке удается пристать к берегу, из нее выходит Василиса, страшно худая и бледная, и без сил падает на берег. Майка бросается к ней и... просыпается. Ребенок беспокойно толкает ее, и она тихонько гладит живот, приговаривая: "Все хорошо, мой мальчик, все хорошо!"

  На работе она против обыкновения тиха и молчалива, и пришедший встретить ее после работы Михаил замечает в ней эту перемену:

  - Что-то случилось, Маечка?

  И она рассказывает ему обо всем, что случилось, и о своем сне, так ее встревожившем. Михаил долго молчит, и она уже начинает терять терпение. Ей нужно, чтобы кто-нибудь ей объяснил, что же за сумасшествие охватило жену ее брата и нужно ли ту жалеть или только осуждать. Наконец, Михаил негромко и раздумчиво говорит:

  - Знаешь, Майя, я думал, что такие страсти только в книжках описывают, а тут в глуши, в деревне... Я потрясен, у меня нет слов... Ты говоришь, что она вменяема? Ее обследовал психиатр?

  - Я не знаю. Ее увезли в город, а что там делают, никому неизвестно. Степа был в городе, и ему сказали, что до суда она будет жить дома. Я только не представляю, как она на люди покажется, как в глаза Степе и детям посмотрит, что им объяснит. Вот где будет ее настоящая казнь! А еще есть жена убитого и ее маленький ребеночек.

  - Мне тоже сложно все это представить, но, судя по всему, Василиса - женщина не из робких. И, наверно, у нее все закончится более-менее благополучно. Ведь в твоем сне она выбралась на берег.

  - Выбралась, но тут же упала. Я боюсь за Степу. Он так сразу сник. Детки-то пока у моих родителей живут. Они напуганы и ничего не понимают. Миша, мне как-то неспокойно.

  - А вот это, Маечка, перебор! Тебе нельзя волноваться. Твоя задача на сегодня - малыш. Ты должна родить здорового и крепкого мальчугана, а то Милослав нам всем задаст жара.

   В ближайший выходной Майя отправилась навестить родителей. Накануне она получила письмо от Милослава. Он писал, что очень скучает, но время летит быстро, сокращая срок их разлуки. В конце письма была приписка: "В училище поговаривают, что войны с немцами не миновать. Уж очень они ведут себя нахально у западной границы, постоянно демонстрируют свое военное превосходство, но пока за рамки не выходят. Если будет война, меня могут направить на фронт и тогда наша встреча отодвинется. Не хочется думать о плохом. Береги себя и сына!". Ей хотелось поговорить об этом с Михаилом, но он был на дежурстве, а Юрий посмеялся над ее страхами:

  - Маечка, вот не думал, что мой друг Милослав - такой паникер. У нас здесь японцы под боком постоянно держат нас в боевой готовности, и то мы не жалуемся. А Славка от западных границ очень далеко. Немцы не дураки, чтобы идти на нас войной. Так что живите себе спокойно и готовьтесь стать матерью.

   Зато отец и Степан к приписке Милослава отнеслись со всей серьезностью. Отец, попыхивая самокруткой, степенно произнес:

  - Не думаю, что мой зять - паникер. Если он так пишет, значит, дела зреют серьезные. Немец давно зарится на наши земли, да и не только немец. И япошки узкоглазые не прочь расшириться за наш счет. Не спокойно на границах, что на той, что на нашей. Авось, Бог милостив, не допустит до крайности. Хотя гневим мы его сильно: церкви рушим, стыд и веру растеряли. Взять хотя бы Василису, сноху мою. Степа, что удумал с женой делать? Возвернулась домой и глаз не кажет. Аль по детям не стосковалась?

  - Не нужно, отец, - со вздохом произнес Степан. - Ей сейчас, ой, как не сладко. А куда ж я ее дену? Все-таки, она мать моих детей, да и люблю я ее. Маечка, ты бы сходила ее наведать, а то совсем баба одичала. А к деткам я не велел ей на глаза казаться. Они поуспокоились сейчас, поотвыкли от нее. А заново привыкать им не след. Коль осудят ее, уедет надолго, а им - новая боль.

   Майя застала Василису, сидящей за столом. Руки ее теребили беспокойно концы косынки, наброшенной на плечи, а глаза что-то пристально пытались разглядеть в узорах столешницы.

  - Здравствуй, Василисушка! - поздоровалась вошедшая.- Давно ли возвернулась домой?

  Василиса нехотя оторвалась от своего занятия и подняла глаза, полные невыразимой муки и страдания, на Майю:

  - Здравствуй, Маечка. Ты из всех родных одна только зашла со мной поздороваться. Для остальных меня, словно, и нету. Живу как прокаженная, все меня чураются. И то сказать: я для них - убивица. Проходи, садись, поговори со мной. Как себя чувствуешь, не досаждает ли малец? - она кивнула на выпирающий Майин живот.

  - Спасибо, Василисушка. Все, вроде, хорошо. К концу дня только очень устаю, и ноги отекают от работы, ведь целый день на них кручусь.

  - Когда родишь? Поди, уж скоро. Вон как живот нарисовался. Богатырь, наверно, будет.

  - Осталось ждать недолго. Врач говорит, что в конце марта, начале апреля. Скорее бы!

  - Не торопи время, Маечка. Сейчас у тебя одна забота - носить мальца в животе. А родится - хлопот не оберешься. Ладно, если спокойный будет. Я помню, с Манюшей намаялась досыта. Уж очень беспокойная была.

  - Ты как сама, Василисушка? Когда суд будет? Что говорят, на какой срок тебя определят? Как же ты решилась на такое дело?

  - И сама не знаю. Словно это и не я была вовсе. Суд будет где-то через месяц.