Весна раньше календаря

Глава VIII

VIII

Максим ждал её и в этот раз, причём прямо на школьном дворе, и это оказалось достаточно неожиданно: Саша уж подумала, что тот случай был единичным.

— Ты ждёшь кого-то? — приветливо спросила она.

— Вас, провожать до остановки.

— Как интересно, — улыбнулась девушка. — А зачем?

Они пошли вместе. Максим прищурился:

— Так. Мало ли.

— У тебя, кажется, уроки ещё не кончились?

Кряж сплюнул сквозь зубы на землю:

— Клал я на них с прибором, — равнодушно сообщил он.

— Изумительная метафора! — всё же Саша не нашла в себе силы рассердиться и проявить воспитательное рвение, ей было беспричинно весело. — Ты так, значит, относишься к своим обязанностям?

— Это ваша обязанность, а не моя, — ответил Максим бесстрастно, как и раньше.

— Вот как! — задорно изумилась Саша. — Прямо обязанность? Развлекать, может быть?

— Нет, с какой стати. Учить, в том смысле, что Вам за это деньги плотят.

— Учёба для тебя — не обязанность?

— Нет, конечно, при капитализме живём. Подумайте сами, Александра Васильевна: если выйду дураком, так мне интеллигенция вроде Вас ещё должна в ножки поклониться.

— В ножки?

— Ну, в ножки. За то, что не создаю конкуренции на рынке труда.

— Может быть, всё же лучше создать эту конкуренцию, учиться и не быть дураком?

— А Вы считаете, эти вещи сильно связаны, учёба и соображалка?

— Я считаю! — воскликнула Саша.

— А я не считаю, — с лёгкостью отпарировал ученик. — Сто примеров назову Вам влёт, когда по-другому.

— Мы совсем не нужны, по-твоему?

— Мы — это кто?

— Учителя!

— Я не сказал, что совсем, — протянул Кряж. — Но это вопрос такой, знаете ли, неслабый…

— Мы в прошлый раз не договорили с тобой про Соню Мармеладову и всех остальных.

— И охота же Вам! — парнишка улыбнулся. — Расслабились бы, Александра Васильевна! Внеклассную работу не зачтут.

— Да, охота! Я заметила, что ты относишься к литературе с большим презрением… («Кстати, я не совсем права, — тут же мысленно поправила себя Саша. — Ведь он прочитал “Преступление”, единственный, наверное, кроме Ромашова, пусть и пересказывал его скоморошьим языком».)

— Не так чтобы прямо с презрением, и не так чтобы прямо с большим…

— Почему?

— На кой она мне, так-то?

— Тебе непонятно, зачем нужна литература? Но это глупый вопрос, извини, пожалуйста!

— Так и ответьте мне на него, если он такой глупый!

— Литература нужна, чтобы делать человека лучше! — произнесла Саша с большим убеждением, даже слегка раскрасневшись.

— «Образ Печорина» помогает мне стать лучше?

— Конечно!

— Вы хорошо подумали? — Максим даже приостановился, глянул на девушку, склонив голову набок. — Александра Васильевна, Вы не обидитесь, если я скажу, что подонок Ваш Печорин?

— Подонок? — потерялась Саша. — Почему?

— Конечно, подонок: развёл девчонку и кинул. Я княжну имею в виду, а про Бэлу вообще молчу. У нас в России таких печориных сто штук на квадратный километр.

— Заслуга Печорина в том, — проговорила Саша с усилием и известным сомнением, будто вновь пробуя хорошо знакомые слова на вкус, — что он встречает княжну Мэри как социальную куклу и оставляет её как мыслящее, страдающее существо!

— Вау! — воскликнул Максим с откровенной иронией. — Крутая отмазка, супер! Александра Васильевна, Вы сами верите в то, что говорите? У Вас вот есть жених, это я так, например. Теперь прикиньте, что он сделает Вам ручкой и на прощанье скажет: я конечно, подлец, Сашуля… Виноват… Ну, всё равно, это же он скажет, не я: я, конечно, подлец, Сашенька, но моя заслуга в том, что я встретил тебя в качестве глупой социальной куклы, а оставляю тебя как мыслящее, страдающее существо. Вам такое кино понравится?

— Н-нет, наверное, не понравится… — призналась Саша.

— Вы его очень любите, кстати? — спросил Максим как можно равнодушней.

— Что за бестактный вопрос! — возмутилась девушка. — Кто ты вообще такой, чтобы…

— Извините дурака.

— Так литература не делает людей лучше, по-твоему? Зачем она тогда нужна вообще?

— Зачем? Александра Васильевна, что лучше: простая лопата или плоскорез Фокина?

— Что?!

— Компост как удобрение лучше навоза или нет?

— Я не понимаю!

— Смотрите: Вы от меня хотите ответа по Вашей профессии, не по моей. А я не обязан его знать, понятно? Но я Вам отвечу. Литература человека лучше не делает. Она его делает сложней. Только с этим выходит конкретная засада! Я вот родился в девяносто шестом, а Вы — сколько Вам, кстати?

— Двадцать два.

— Так Вы ещё Союз застали. Тогда, в конце Союза, насколько я понял, была масса охренительно сложных людей. С охренительно сложным умом, так что он у них прямо из ушей вылазил, как у Вашего Раскольникова. И где были все эти люди, когда Союзу пришёл крандец? Вы понимаете, Александра Васильевна, что для человека не обязательно хорошо быть сложным? — Максим даже забежал вперёд и развернулся к ней. — Что это не гарантия от того, что он не возьмёт топор и не пойдёт мочить старушку-наложницу, пардон, процентщицу?

— Я думаю, что… Ай, Максим, осторожней!

Большая чёрная собака выскочила на дорогу и свирепо залаяла на них.

— Нам бы лучше вернуться и пройти другой дорогой, Максим… — опасливо предложила Саша.

— Егорыч свою псину вечно отвязывает, придурок, — процедил Кряж сквозь зубы. И прибавил: — Вы другой дорогой на автобус опоздаете. Он через пять минут, а следующий через двадцать. Так! Руку дайте мне. Не бойтесь, Александра Васильевна, я не кусаюсь. В отличие от этой…

Саша едва успела вложить ладонь в руку своего ученика, как тот пошёл прямо вперёд. Собака продолжала лаять, но отскочила на пару метров, а потом вовсе отбежала с дороги. Они уже оставили её позади, а она всё брехала — и вдруг замолчала, словно отработала своё.

— Сильно испугались? — грубовато спросил Максим. Саша осторожно высвободила свою ладонь; он её не удерживал.

— Спасибо… Сильно! — призналась девушка.

— А так-то и не скажешь. Хотя нет, — пригляделся он. — Ишь побледнели как…

— Это ненужное геройство, Максим, — проговорила Саша тихо, стараясь, впрочем, звучать повнушительней. — От меня не убудет, если я постою на остановке лишние четверть часа. Что, есть какая-то хитрость с этими собаками?

— Есть, — Кряж усмехнулся. — Хотите, покажу? — он вытащил из кармана своей кожанки нож с выкидным лезвием, быстро выкинул его, так же быстро сложил и спрятал.

— И часто ты этим пользуешься?

— Чтобы прямо пользоваться, так ни разу. Я просто иду и думаю, что вот зарвётся она, прыгнет — ну, вот и воспользуюсь. И больше не надо: собаки же чувствуют. Собаки ж как люди: они всё чувствуют…

— Ты, значит, уже решил для себя вопрос Раскольникова в положительную сторону? — спросила Саша, стараясь, чтобы в вопросе прозвучал укор.

— Нету никакого вопроса Раскольникова, нету! — возмутился Максим. — Мудак был ваш Раскольников, Александра Васильевна, тыщу раз простите! На пустом месте себе придумал хрень с ушами, дятел! Он почему старуху-то убил, хотите знать? Из-за сестры! Сестру стало жалко: как же она, ах, такая чистая, ах, такая невинная, ради братца себя продаёт Свидригайлову, который похож на х*р моржовый! А он про сестру-то свою подумал, как он ей деньги от убитой старухи принесёт? — а та ему и скажет: ну, спасибо, братишечка, выручил, сокол ты мой ясный! Спасибо, что тюкнул старую перечницу, заживём мы теперь в полном веселье, взял на себя грех, радость-то мне какая привалила! Мозг-то включил ваш Раскольников или жопой думал? А я Вам скажу, отчего:

у-с-л-о-ж-н-и-л-с-я человек! Перечитал литературы-то Вашей!

— Ты… хорошо мыслишь и хорошо говоришь! — призналась Саша, помолчав секунду: она даже слегка опешила от этой тирады. — За вычетом, разумеется, всяких красочных эпитетов, от которых вполне не стыдно отказаться. Но э-т-о ж-е и е-с-т-ь

м-о-р-а-л-ь-н-ы-й у-р-о-к и-з Д-о-с-т-о-е-в-с-к-о-г-о! — вдруг обрадовалась она. — Вот, и ты его сам вывел! Понимаешь ты теперь это? Понимаешь?

— Ничего не понимаю, — ответил Максим сухо. — Вон ваш автобус, Александра Васильевна. Бегите уж лучше, а то ещё, эт-самое, жених заждётся.