Весна раньше календаря

Глава XIII

XIII

Неделя до самой пятницы прошла без событий. Дисциплина в десятом классе привычно хромала, но и чёрт с ней, однако, совсем. Мария Кац каким-то странным взглядом провожала молодую учительницу-практикантку, но Саше даже и думать не хотелось, чтó этот взгляд может означать. Максим на уроках был почти незаметен: он отсел от Мякины за свободную парту, тоже заднюю, и всё время урока ковырялся в своём телефоне, упражнений не делал, реплик не подавал, в общем веселье не участвовал, глаз не поднимал. Саша и сама боялась не то что вызвать его к доске, а и лишний раз глянуть в его сторону. Впрочем, был Кряж только на одном уроке русского языка, а со следующих испарился. И, что почти очевидно, после уроков тоже никто её не дожидался на школьном дворе. Да и хорошо, убеждала себя Саша, надо было уж закончить с этим баловством. Но тоскливо было, и весна, уже трепещущая в воздухе, странным образом не повышала настроения.

В пятницу Саша, собираясь в учительской домой, обнаружила, что — здрасьте, приехали! — что в её кошельке нет суммы, достаточной для оплаты проезда на автобусе, а остались в нём жалкие четыре рублика. Всегда она достаточно беспечно глядела на эти вещи и вот, дочирикалась. Были, конечно, какие-то деньги на её студенческой карте, на которую перечисляли стипендию, но где же во всём Чернопрудье отыщешь банкомат! Можно было бы (стыдно, положим, но можно) занять денег у Людмилы Григорьевны, да вот та, как на грех, уехала, а с другими учителями Саша почти не общалась и подозревала, что они её недолюбливают. Пожалуй, и недолюбливали, за «гордость», которая с её стороны выражалась просто в нежелании в учительской разговаривать о всякой всячине, потому что о чём же говорить, если не о чем говорить, да ещё и с посторонним человеком? Ехать в автобусе «зайцем» или, чего доброго, умолять кондуктора разрешить прокатиться бесплатно для Саши входило в категорию не только неприличного, но прямо постыдного и категорически недопустимого. Тормозить попутку она побаивалась: мало ли что одинокому водителю при виде молодой девушки взбредёт в голову? Пришлось звонить отцу.

— Папа, ужасная, глупая история, но у меня в кошельке нет денег, чтобы вернуться домой! — пожаловалась Саша комически-жалобным тоном. — И где занять, не знаю. Очень не хотела бы тебя тревожить…

Василий Аркадьевич пообещал приехать на своей машине и забрать её через час-полтора.

В школе не сиделось: учительскую девушка вообще избегала как могла, заходя туда, лишь чтобы оставить верхнюю одежду в стенном шкафу или забрать её. Саша вышла из школы, поднялась на холм к музею-усадьбе поэта-демократа, а после спустилась в Английский парк. Крутые дорожки парка, разбитого на склоне холма, чистили, так что можно было ходить по ним без большого риска.

Девушка спускалась по дорожке вниз, а навстречу ей поднималась чёрная фигура человека.

И фигура эта, приблизившись, оказалась Максимом Кряжем, учеником десятого класса. Саша так и оцепенела на месте.

Максим осторожно подошёл к ней.

— Гуляете? — спросил он недоверчиво, хрипловато.

— Д-да… Деньги на проезд кончились, — принялась она оправдываться, будто боялась быть заподозренной в том, что она нарочно как-то подстроила эту встречу. — Позвонила отцу, он будет через час.

— Займите у меня, — предложил Кряж.

— Неудобно: он уже едет. Да и то: что потóм будут говорить, если узнают? — улыбнулась Саша. Парнишка передёрнул плечами:

— Говорят уж и так… разное…

— Что? — испугалась она.

— Нет, так, ничего, — досадливо ответил Максим. — Считайте, что шутка. У Вас ведь следующая неделя последняя, да? Так что в любом случае зря беспокоитесь.

— А… тебе? — осторожно спросила Саша. — Не повредят такие разговоры?

— Что, мне? Смешно. О чём мы вообще, Александра Васильевна? Я с фермы в ларёк иду, батя послал за сигаретами, тут через парк решил срезать. Так что…

— Нет, подожди! Если, конечно, сигареты — не очень срочно.

— Не срочно, — глухо отозвался Максим.

Как-то незаметно они вновь пошли рядом, Саша — по дорожке, Максим — по снегу.

— Я хотела… Звучит очень странно, но я хотела с тобой посоветоваться…

— Со мной? — грубовато поразился Кряж. — С какой-такой радости?

— Пожалуйста, не надо так, — тихо попросила она.

Максим сразу примолк, и её ожгло то, как быстро он замолчал, как быстро обнаружилась её власть над ним, такая непрошенная и такая неудобная.

— Мне ведь… и так сложно говорить, — улыбнулась Саша через силу. — А посоветоваться я хотела… о своём женихе.

Она опасливо искоса глянула на него: не рассердится ли. Максим выслушал спокойно, только произнёс:

— Очень странно.

— Что… именно с тобой? — уточнила она.

— Да. То есть нет. Почему, например, не с близкими людьми.

— Потому что они не беспристрастная сторона! («Какую я сейчас чушь сморозила, — подумалось Саше. — Будто он — беспристрастная!»)

— Если честно, я тоже не совсем… — откликнулся её мыслям парнишка.

— Но я знаю твою искренность и верю, что ты мне не пожелаешь плохого, правда?

— Правда, — ответил Максим спустя целую минуту молчания. — А Вы… присядем давайте.

Скамья на их пути неожиданно оказалась чистой и сухой: видимо, на ней недавно сидели.

Саша осторожно присела и принялась рассказывать, спотыкаясь, конечно, но всё же продвигаясь и сама поражаясь своей безумной с этим десятиклассником откровенности. («Это синдром случайного попутчика, — пояснила она себе. — Через неделю практика закончится и я не увижу больше никого из них, никогда. Потому и откровенность».) Саша не утаила ничего, включая ве́чера после филармонии и тех обжигающих слов, которые сказала жениху, а тот ей в ответ напомнил о нормах нашей православной религии. Единственное, о чём она не нашла возможным рассказывать, — это почему так быстро ушла при их с Максимом последней встрече и отчего горели её уши по дороге домой.

— Что… ты думаешь? — спросила она, закончив.

Максим помолчал.

— На этой скамейке баклан этот сидел, — совершенно невпопад выдал он. Саша нахмурилась:

— Какой ещё баклан?

— Николай Алексеевич.

— А ведь верно! — с изумлением проговорила Саша. — Он здесь сидел, правда! Нам экскурсовод в восьмом классе рассказывала, когда мы тут были…

— Я его не люблю, — лаконично сообщил Максим.

— За что? За… неискренность? — догадалась Саша. — За то, что сочувствовал горькой доле народа, а владел крепостными крестьянами?

— Я без понятия, кем он там владел. И за неискренность ничего не скажу: болел человек душой, за что писал, оно видно. Люди у него просто…

— Какие?

— Такие замечательные, будто какают хрустальными шариками. Он, правда, не писал, чем они какают.

— Разве очень хороших людей не бывает?

— Бывает. А у него они такие все изумительные, что непонятно, как они такими стали.

— Ты очень умную вещь сказал сейчас, Максим! И, кстати, на прекрасном русском языке.

— Мы тут вообще не дураки, — иронично откликнулся парнишка. — А на то, на каком языке я разговариваю, клал я с прибором. Вы ведь меня не про литературу спрашиваете, Александра Васильевна, да? Не очень мне нравится, что ему тридцать восемь.

— Дмитрию Сергеевичу?

— Ему. Но это ничего ещё. А вот то, что шуганый он весь…

— Ты про?.. — догадалась Саша.

— Про, — сухо подтвердил Максим, и в другое время она наверняка бы заинтересовалась любопытным случаем использования отдельно стоящего предлога в качестве назывного предложения.

— А если это правда религиозность, а не страх? — неуверенно предположила она.

— А если нет? А замуж Вы собираетесь за это «если». Не подумайте, я Вас не — как его? — не критикую. И не отговариваю. Только жаль.

— Чего жаль?

— Что у Вас не сложилось, как у Юли с Ромкой. Я не возраст имею в виду, Александра Васильевна…

— Ты имеешь в виду, что у меня — не так, как в повестях Тургенева.

— В точку. Знаете, литература, наверное, иногда всё-таки приносит пользу, небольшую. Ей можно в разговоре объяснить вещи.

— Ну хоть на том спасибо… А что, Максим: у всех обязательно должно быть, как в повестях Тургенева?

— Нет, конечно. Идиотский вопрос, правда? Но у Вас мне бы хотелось чтобы было.

— А за что? — настойчиво, пытливо спросила Саша. — Чем я заслужила особенной судьбы? И это не гордость — желать себе особенной судьбы?

— Собой. Тем, что Вы такая, какая есть. Вы хороший человек.

— И что теперь? — тихо спросила Саша: её вдруг зазноби́ло. — Он тоже очень хороший человек, замечательный! Я поняла, зачем ты мне рассказывал про хрустальные шарики, но это к нему не относится! («Отчего, собственно, не относится?» — возразил ей внутренний голос.)

— Если замечательный, то… возьмите паузу, — предложил Максим. — Отложите.

— Я не могу взять паузу: он мне сделает предложение в следующую среду!

— Заболейте. Уезжайте куда-нибудь. У Вас не хватает мужества уехать? Вы ведь смелая, Александра Васильевна, очень.

— Неправда, я трусиха! И это даже не трусость, а чувство, будто тебя повязали тысячей ремней и ремешков, сделанных из человеческой благодарности.

— Тогда есть риск, что всю жизнь будете думать, что живёте не свою жизнь из-за этой самой благодарности, — безжалостно подытожил Максим. — Вы… дрожите, что ли? — вгляделся он в неё. — Замёрзли? Куртку мою хотите?

— Нет, Максимушка, спасибо. Хорошо бы я в ней выглядела… — невольно улыбнулась девушка. — Я хочу вернуться в школу: отец, наверное, уже приехал… — Саша достала из сумочки телефон и огорчённо покивала головой:

— Приехал! Звонил недавно. Я просто звук на время уроков отключила и забыла включить, глупое существо…

— Если уже приехал, то лучше низом вернуться, — предложил Максим. — Будет быстрей.

Они проворно спустились по узкой тропке и пошли по дороге, которая окружала Английский парк и сворачивала на берёзовую аллею в паре десятков метров от школы. Весна приходила в Чернопрудье неравномерно, её поступь вдруг обнаружилась в огромной луже от края до края дороги, и самое скверное, что один край лужи подмывал стену гаража, а другой — забор.

— Мы зря здесь пошли! — с досадой воскликнула Саша, — Надо возвращаться…

— Закройте глаза! — вдруг потребовал Максим. Так неожиданно и властно это было сказано, что она их действительно закрыла, чтобы в следующую секунду воскликнуть:

— Что ты делаешь! Зачем…

Саша вначале испугалась, что Максим может её уронить, но он нёс её бережно и без видимых усилий. Вся переправа заняла секунд пять.

— Спасибо, — выдохнула Саша, вновь ощутив землю под ногами. — Ты, наверное, начерпал воды полные ботинки…

Ей что-то совсем не то вдруг захотелось сказать, да и сделать, что-то горячее, дерзкое, безумное, а не просто так стоять, глядеть на Максима и что-то девичье лепетать про его ботинки. Её спутник улыбнулся грустно и чуть презрительно, глядя ей через плечо:

— Там автомобиль, и мужчина рядом с ним, — сообщил он. — Машет Вам рукой. Ваш отец, наверное. Вам стóит идти к нему. И лучше без меня, я думаю.