Весна раньше календаря

Глава II

II

Тщательно вытерев сапожки и оставив пальто в шкафу в учительской (учителей в школе было немногим больше дюжины, и поэтому раздевалкой им служил единственный шкаф), Саша постучалась в дверь с табличкой «Л. Г. Деготь. Директор», потом осторожно приоткрыла дверь на ширину ладони, заглядывая внутрь: Людмила Григорьевна была глуховата. Старуха оторвала голову от бумаг и, встретившись взглядом с Сашей, осветила улыбкой морщинистое лицо.

— Милочка, проходите, — поприветствовала она студентку громче нужного, как часто говорят тугие на ухо люди. — Проходите и не стучитесь никогда: всё равно не слышу ничего, старая карга. Что, холодно там? Ба-атюшки, в юбке она! Что штаны не надела? Всё женское застудишь себе! Хотя хороша, конечно, хороша, — Людмила Григорьевна с удовольствием оглядела Сашину белую блузку и серую юбку ниже колена, широкую книзу, вполне себе «учительскую», того фасона, который тоже уже верные два десятка лет вышел из моды. — Что: продают ещё такие? Садись, садись вон в креслице, — показала она Саше на одно из двух низких и ветхих кресел напротив директорского стола (кабинет был такой маленький, что эти два кресла вместе с журнальным столиком между ними стояли у самой стены, даром что между креслами и столом начальника оставался проход не шире метра). — Намедни была с внучкой в магазине, так не на что и смотреть, срам один, — простецки пожаловалась директор.

— Я в ателье пошила, — стыдливо призналась Саша.

— В ателье? Тогда конечно, — замечено было с ноткой неодобрения. Саша почувствовала эту нотку.

— Ну а что же делать, когда не продают, правда, ничего? — протянула она жалобно. — Вы «Тихих троечников» смотрели, Людмила Григорьевна?

— Ничего не смотрела: что за «Тихие троечники»?

— Фильм такой, восьмидесятого года.

— А! — вдруг вспомнила директор. — Про двух сорванцов, реку они, что ли, искали, папаша ещё одного выпороть собирался, а потом учителке его при матери стал глазки строить. Марина Левтова её играла, помню. Красивая была девица, на тебя похожая. (Саша зарделась от удовольствия.) И юбочка у той учителки была такая же, один в один. Ну-ну. Что ж ты, милая: ведь древность этакая, тридцать лет прошло! А глаз на тебя радуется посмотреть, конечно. Думаешь, нонешние-то троечники такие же? Не думаешь так, нет? — вгляделась она, щурясь, в чистое личико своей практикантки. — И тогда всяко бывало, а теперь они вообще как с цепи сорвались. Конспекты давай.

Людмила Григорьевна была одним из двух учителей русского языка и литературы Чернопрудненской школы, хотя, разумеется, сократила свою нагрузку до шести часов в неделю, и для новой практикантки выступала методистом, то есть специалистом, ответственным за подготовку уроков и при необходимости оценку их качества. Щурясь (очки не носила, несмотря на преклонный возраст) она пролистала планирование урока на тему «Концепция мира и человека в творчестве Достоевского», не распечатанное, а написанное, по старинке, от руки, красивым школьным почерком (Саша своим почерком гордилась, и не без оснований: во время её учёбы в начальной школе уроки чистописания уже отменили).

— Мудрёно чтой-то… — заметила она.

— Плохо? — опасливо переспросила Саша.

— У меня выйдет плохо, у тебя глядишь, и неплохо. А вот только что мудрёно, я бы не стала. Десятый берёшь, не передумала, нет?

— Нет!

— Конспекты для пятого сделала, на крайний случай?

— Даже и не делала, Людмила Григорьевна! Надеюсь, что не будет крайнего случая. Я что, хуже прочих?

— Ты не хуже прочих, а ты, может, получше прочих будешь, потому и беспокоюсь за тебя: как ты в своей юбочке серой в класс войдёшь, указочку в пальчики возьмёшь и начнёшь им про внимание к страданию, а они тебе…

— А они мне что?

— А они тебе х*р на полочке. (Саша решила, что ослышалась: такое пожилой педагог никак не могла произнести. Так невероятно это было, что она решила не услышать, да уже и не верила, что услышала.) Прошлое домашнее задание вначале проверить надо, — меж тем продолжала директор.

— Посредством чего, Людмила Григорьевна? Тест я не подготовила…

— Посредством ответа у доски: по-старому, по-кондовому, по-советски. Пусть сюжет пересказывают. Нет, ну его, сюжет: не читали дурни всё равно. Что у них там было прошлым уроком, пока Сергеевна не заболела: биография? Вот пусть биографию. Двоих спроси, так пятнадцать минут и протянешь. Не смотри на меня честными глазками своими серыми, не смотри! И протянешь, говорю. Дневники в начале урока на стол. Как по батюшке-то тебя?

— Васильевна…

— Вот, представиться не забудь, Александра Васильева. И так, знаешь, потвёрже держись, потвёрже. Ну, а остальное как Бог даст. Нестерпимо совсем будет — меня кликни. Так вот дойди прямо своими молодыми ножками до меня и скажи: атас, Людмила Григорьевна, сливай воду. Я им приду и устрою г*****д армян. Там две армяшки в десятом, знаешь?

— Знаю, я уж их выучила. Разве Маша тоже армянка? — поразилась девушка.

— Кац-то? Извини старую дуру: нет, конечно. Жидовочка. Язва та ещё. Это в седьмом две армяшки. Эх! Поковыляли вместе, Александра Васильевна. Представлю тебя…