Черное солнце

Черное солнце. Глава 3. Метаморфоза

  Глава 3. Метаморфоза

  1934 г. Германия

Пред людьми разверзся ад…

Вполз на трон хвостатый гад…

Он – прислуга преисподней

То творит, что ей угодно.

Но пройдет всего ночь-день,

Обратит тлен гада в тень.

  На главной площади Берлина уже давно собралась огромная, многотысячная толпа. Электризованная долгим ожиданием, настропаленная выступлением нескольких ораторов, подготовивших почву для главного выступления – фюрера, толпа буйствовала. По лицам, молодым и увитых морщинами, мужчин и женщин пробегала судорога крайнего нервного напряжения, гримаса некой нездоровой эйфории черного мистицизма, которым были проникнуты такие выступления.

  После этих митингов каждый человек, зачастую, долго прокручивал в памяти услышанное. Странно, ничего особого, по-настоящему мудрого и сильного никто никогда и не слышал, так… экспрессивные истеричные речи не самого лучшего содержания, но необъяснимым образом эти речи отравляли мозг и душу слушающих, подобно взгляду Горгоны, которой нельзя смотреть в глаза. Такие же, мало внятные и недобрые выступления с трибун семнадцать лет назад бросили прежде великую и сильную Россию в адский котел дикостей, безумств и всепоглощающей войны человеконенавистничества. Это же зло, несколько изменив форму, подобно вирусу гриппа, поражало теперь Германию, которая и запустила этот вирус в Россию с целью ее выведения из Первой Мировой войны. С тех пор минули годы. Но зло – это бумеранг, рано или поздно, оно возвращается обратно, и, если не встречает преграды – то сметает все на своем пути.

  Гитлер предложил душу свою силам зла, о чем не раз вспоминал в своих мемуарах. Потом было фанатичное увлечение черной магией и просьба, обращенная к  сущностям тьмы вывести его из того состояния крайней нищеты и ущербности, в которой он пребывал всю жизнь. Просьба была принята. Но! Дав временную силу, славу и успех, дьявол забирает после все, и душу на сдачу. Об этом прежде неуверенный в себе, страдавщий массой психических заболеваний и фобий Гитлер как-то не задумывался…

  Но сейчас он ликовал.

  Глядя на беснование толпы из своего укрытия, и дожидаясь, когда волнение народа достигнет своего пика, он готовился к своему очередному выступлению. Здесь продумывалось все, каждая мелочь, тогда как самому тексту уделялось не самое главное внимание. «Главное – поразить толпу» - не раз поучал своих сторонников Адольф. Мастерством пиара он и его окружение владели блестяще.

  Одетый в форму СА офицер зачем-то битый час следил за движением солнца, которое еще с утра скрылось за завесой серо-белых кучевых облаков, нависших над землей тяжелым покрывалом. То и дело офицер поглядывал на наручные часы.

  - Метеорологи обещали, что в 19:30 тучи рассеются… но я не вижу, чтобы их слова сбывались, - в нетерпении шепнул офицер стоявшему рядом напарнику.

  - У погоды, видимо, на все свои планы, - также быстро ответил тот. – Ан нет! Смотри, тучи действительно начинают расходиться. Метеорологи, что надо!

  - И вправду! – поразился первый и поспешил оповестить замершего в какой-то нелепой наполеоновской позе Адольфа: - мой фюрер, ваш выход.

  Фюрер бросил на офицера недоуменный взгляд. Казалось, в этот момент он пребывал не здесь, а где-то далеко… в недрах земли, в пылающем пекле, которое заряжало его разум демонической энергией. Глаза, обычно блеклые, с желтоватыми белками, испещренными неприятными красными прожилками, сейчас сверкали, как у хищника в темноте. Лицо, во время покоя дряблое, одутловатое, теперь подобралось, вытянулось и выражало максимальную готовность встретиться с публикой.

  - Я готов, - нервно процедил он и рванул с места, пошагав вперед своей привычной театрально-солдатской походкой, какой-то карикатурной, но в сочетании с мимикой и взглядом, одновременно, пугающей… кто знает, что придет этому психу в следующую минуту… А псих, дорвавшийся до власти – это действительно страшно.

  (Далее речь приведена по реальным выступлениям  гитлера. Такой бред я бы не выдумала…)

  Фюрер шагнул на трибуну и с удовольствием отметил, как вышло солнце из-за туч: все службы Рейха работали, как хорошо отлаженные механизмы, метеорологи не исключение. Но люди, простые, малограмотные люди не знали этих тайн. Замерев в подобострастном трепете, они без сомнений, связали это явление природы с появлением на трибуне их фюрера. Поэтому дальнейшую речь они были готовы слушать со всей страстью поглощения поданной информации, без попытки внутреннего протеста. А Гитлер на этот раз приготовил немало приперченное блюдо из слов…

  Выбросив руку вперед (кстати, знакомый жест ленина, не так ли?..) и застыв в этой позе на несколько минут, гитлер купался в бурных овациях и обожающих взглядах. Но вот он снова поднял руку и сделал жест «петля», давая публике понять, что он хочет говорить, и публика, как по волшебству,  затихла, внемля произносимому. *

  - Наша победоносная Германия встала у пограничной черты. Позади остались годы, десятилетия, столетия бессовестного разложения нашего государства правителями, попытки извратить наш народ еврейской расой, наши собственные ошибки. Впереди лежит два пути: либо гибельная пропасть, либо дорога к благоденствию и всеобщему счастью! Этот новый подъем нашего народа из нужды, нищеты и позорного неуважения к нему должен проходить под знаком непримиримой борьбы! Ожесточенной борьбы со всеми мешающими его развитию факторами, со всеми его врагами и недругами! Только так и не иначе, Рейх сможет воспрянуть, подобно птице, над миром и стать сильнейшей, непобедимой державой, которую будет уважать и бояться весь мир!!!

  (гитлер резко перешел на крик, и далее уже продолжал свою речь на высоких, вибрирующих нотах).

  - Мы стали  забывать, что относимся к одной из лучших, сильнейших, дворянских рас, что просто не допустимо! Недопустимо забывать о своем величии, данном самой природой, о величии, пришедшем к нам исторически! Но силой является чистая, не испорченная чужой, гнилостной кровью раса! А наша раса пала под бичом, побороть который были неспособны прежние руководители государства! Природа всех наших проблем, болезней, засилья уродства и прочей мерзости заключается в одном – в самом факте спаривании более слабых существ с более сильными, и в еще большей степени - смешения высокой расы с нижестоящей расой, еврейской с великой арийской расой! Такое смешение ставит под вопрос всю тысячелетнюю работу природы над делом усовершенствования человека!

  Мы, здоровые, работоспособные люди трудимся, не покладая рук своих, еле сводя концы с концами, и все ради чего? И все ради того, чтобы какой-нибудь уродец мог спокойно проживать в своем пансионе для инвалидов, проживать за наши, заработанные кровью и потом деньги! Вы хотите платить за уродцев? За психически несовершенных людей? За калек? Ведь они даже не понимают нашей жертвы, они не могут быть благодарны нам, они сами мучаются от своей неполноценности. Тогда, где будет большая гуманность: тянуть этих уродцев на своем горбу, или покончить с ними раз и навсегда и сбросить с себя невыносимое ярмо, которое отравляет нашу, здоровую жизнь?! Конечно, лучше будет второе! Но, говоря об уродцах, мы смотрим лишь на внешнюю сторону беды, а не на ее корни. А корни лежат в расовом смешении! Это и есть национальная беда, требующая срочного решения, радикального решения, мечом и кровью, пока эта зараза не истребила всех нас!!!

  Результатом моих многолетних  размышлений стали следующие постулаты: еврей несет с собой только смерть. Куда ни ступит его нога, там народ, до сих пор живший своим трудом, раньше или позже начнет вымирать! Евреи живут, как паразиты, на теле других наций и государств. Это и вырабатывает в них то свойство, о котором Шопенгауэр должен был сказать, что «евреи являются величайшими виртуозами лжи». Все существование еврея толкает его непрерывно ко лжи. То же, что для жителя севера теплая одежда, то для еврея ложь.

  Если мы избавимся от этой проблемы, уничтожим ее на корню, то мы избавимся от тех чудовищных симптомов распада, которые обнаружились у нас уже давно, еще в довоенную эпоху, до того, как грянула позорная для нас Первая Мировая война, в которой всем нам еще нужно взять реванш!

  Следующим вопросом является распространение по территории Германии губительного сифилиса. Если мы в срочном порядке не предпримем мер по ликвидации этой проблемы, то мы вымрем все! Изобретение того или другого медицинского средства да к тому же еще очень сомнительного, распространение этого средства обычным коммерческим путем никакой серьезной роли в борьбе с такой опасной болезнью сыграть не могут. Тут тоже надо было, прежде всего, посмотреть в корень и поискать причину болезни, а не думать только о внешних проявлениях ее.

  Можно по-разному отнестись к этим ужасным фактам. Одни вообще ничего не видят или, лучше сказать, не хотят видеть, что конечно легче всего. Другие драпируются в плащ святости, рассматривают область половой жизни, как один сплошной грех, считая своим долгом перед каждым пойманным грешником пространно говорить о святости брака и только молятся Богу, чтобы он, наконец, обратил внимание на это зло и положил предел всему этому Содому — по возможности, однако, лишь после того, как сами эти святоши состарятся и позабудут о какой бы то ни было половой жизни. Третьи, наконец, очень хорошо отдают себе отчет в том, к каким ужасным последствиям ведет эта чума, но они только пожимают плечами, ибо заранее знают, что ничего поделать не могут и что все это приходится предоставить естественному ходу вещей.

  Все это конечно очень просто и удобно, не надо только при этом забывать, что в результате таких «удобств» гибнет целая нация.

  И вот, после долгих раздумий я пришел к логическому выводу: чтобы всерьез побороть эту чуму, нужны огромные жертвы и столь же огромные труды! Борьба против сифилиса требует борьбы против проституции, против предрассудков, против старых укоренившихся привычек, против многих старых представлений, устаревших взглядов и прежде всего против лживого святошества, укоренившегося в определенных слоях общества!!!

  Первой предпосылкой для того, чтобы иметь хотя бы только моральное право на борьбу против проституции, является создание условий, облегчающих ранние браки, до четырнадцати лет. Уже в одних поздних браках заложена неизбежность сохранения того института, который, как ни вертись, является настоящим позором для человечества!

  Главное, что нам нужно, это чтобы молодыми вступали в брак мужчины; женщина во всех случаях играет ведь только пассивную роль. Необходимо понять, что и брак не является самоцелью, что он должен служить более высокой цели — размножению и сохранению вида и расы. Только в этом заключается действительный смысл брака. Только в этом его великая задача! 

  То, что Церковь отвергает возможность ранних браков, над этим нужно работать политике! Ведь именно политике приходится, прежде всего, думать, чем заменить ту религию, которая несовершенна и имеет такие упущения! Ведь из-за таких упущений по каким-то якобы моральным предрассудкам, уничтожается чистота нации!

  Борьба в природе является результатом не столько прирожденной вражды, сколько результатом голода и любви. В обоих случаях природа смотрит на эту борьбу с полным спокойствием и даже с известным удовлетворением. Борьба за пропитание приводит к тому, что наиболее слабое и болезненное терпит поражение. Борьба самцов из-за самки обеспечивает право и возможность размножения только за более сильным. Но всегда и неизменно борьба только способствует здоровью и увеличению силы сопротивления данного рода и вида. Тем самым борьба является фактором более высокого развития.

  Мы должны бороться за свое существование. За свое выживание.

  Но все на этой земле можно поправить. Каждое поражение может стать отцом будущей победы. Каждая потерянная война может стать толчком к новому подъему! Каждое бедствие может вызвать в людях новый приток энергии. Любой гнет может стать источником новых сил к новому возрождению. Все это возможно, пока народы сохраняют чистоту своей крови. Только с потерей чистоты крови счастье потеряно навсегда! Люди падают вниз уже навеки, и из человеческого организма уже никак не вытравишь последствий отравления крови!

  Призываю всех вас идти одной колонной вперед. Только вперед, не оборачиваясь назад! Да, здравствует великая Германия!

  Фюрер снова театрально выбросил вперед руку, и толпа, накаленная, опаленная адским огнем загудела штормовой волной, лихорадочно, болезненно. Гитлер наслаждался открывшимся его взору зрелищем.

  Как всегда Адольф исчез с трибуны несколько раньше, чем этого желала толпа, чтобы у нее всегда оставалось некое чувство голода по его созерцанию и не появлялось чувства пресыщенности. Все эти ловкие психологические приемы были известны в тридцатые годы прекрасно.

  Но что произошло с тем, кто только что вертелся, как бес на сковородке, чьи связки, казалось, вылиты из стали и не садятся даже от продолжительного, часового крика на высоких нотах, напряженного тембра?.. Только что фюрер ощущал себя источником энергии и силы… Но, как только он покинул трибуну и, необходимость выглядеть убедительным отпала, неожиданно резко прошла и эта одержимость: демоны вселялись в него и накаляли до предела только в момент выступлений перед массами, о чем, но с долей романтизма, он не раз говорил в присутствии своих приближенных лиц. А когда энергия одержимости покидала его, взамен приходила неестественная расслабленность и полное отсутствие мысли, что с каждым годом переходило во все более опасное, патологическое состояние, связанное даже с потерей элементарных правил приличия и способности следить за собой…

  Гитлер плелся в свой гостиничный номер, он нуждался в продолжительном пассивном отдыхе. Этот час, который он пребывал на публике, в этот раз вымотал его до предела. А ведь  раньше было иначе, раньше он еще полдня мог ходить, как заведенный волчок, энергия переливалась через край. Куда все это уходило? Словно надувной шарик пробили тонкой иглой, и воздух выходил из него постепенно, с тихим, пугающим свистом.

  Несколько раз запнувшись на ровном месте, Гитлер, не обращая никакого внимания на задаваемые ему вопросы его приближенных, вступил в помещение гостиницы, где обычно принимал посетителей и отдыхал. Это здание нравилось ему, прежде всего, своей фундаментальностью, роскошью, ну и, конечно, здесь лучше можно было расставить штурмовиков, оберегающих покой фюрера: квадратные метры позволяли разместить на разных этажах, целую военную роту.

  Фюрер открыл тяжелую парадную, резную, дубовую дверь. В лицо пахнуло свежестью чистоты и легкого парфюма. Но сейчас этот любимый с детства запах не будоражил сознания и не привел в чувство. Фюрер, как загипнотизированный шел дальше, игнорируя предложение прислуги об ужине. Медленным, размеренным шагом зомби он поднялся на второй этаж и на автопилоте свернул в нужную дверь. Дверь с шумом захлопнулась как раз перед носом Геринга, который надеялся еще успеть решить с Гитлером какие-то вопросы, относительно командующего состава СА, который был ему, как кость в горле. Решив всеми силами уничтожить столь опасных для него командиров, Геринг продумывал речь. Но взглянув на безучастный вид фюрера, понял, что разговор придется отложить… на непредвиденный срок.

  Гитлер таким же неестественно ровным, иногда заплетающимся шагом вошел в свои апартаменты. Но и, оказавшись здесь, он не остановился, а продолжить чеканить шаг, пока в итоге не уткнулся в шкаф. Долго глядя в пустоту шкафа он никак не мог понять, почему эта комната так мала… и только спустя минут пять он стал потихоньку возвращаться в реальность. В ушах стихал собственный звенящий крик, шум толпы, гас блеск возбужденных глаз толпы.

  Гитлер ошалело оглянулся. В коридоре толпились его штурмовики. В ближайшей комнате расхаживал из стороны в сторону Геринг и пару его заместителей. Невольно встревоженный взгляд фюрера пал на большое, украшенное позолоченной резьбой зеркало. Из глубины зеркальной глади на него смотрело резко постаревшее, некрасивое лицо психически нездорового человека. Сальные волосы безвольной кляксой падали на глаза, на плечах, как всегда лежал «пепел» перхоти. Глаза неестественно расширенные выражали страх и забитость, в них уже давно погас адский огонек самоуверенности. Как Адольф всегда ненавидел себя за это затравленное выражение лица, как старался бороться с ним, но вновь и вновь оно возвращалось. Возвращалась и проклятая обильная перхоть, возникающая, отчасти от злоупотребления пирожными, которые он поглощал килограммами ежедневно, но скорее всего от другой причины – зло, сидящее внутри, всегда пожирает человека, что в обязательном порядке рано или поздно выливается в отвратительных внешних проявлениях.

  Адольф, как завороженный подошел к зеркалу вплотную, проводя пальцем по тем участкам своего лица, фигуры, которые не нравились ему больше всего. Дряблый подбородок, узкие плечи, жалкий торс, и даже форма, которая так импозантно сидела на его помощниках, придавая им солидности, на нем висела карикатурным огородным пугалом. Да! Гитлер почувствовал, что он вновь то огородное пугало, которое так часто видел в детстве на соседском участке, и с которым его сравнивали все ребятишки улицы, на которую он время от времени выходил.

  - Я пугало. Я простое огородное пугало! – еле слышно прошипел он, вглядываясь в зеркало с яростью. Но, когда ненависть колыхнулась в темных уголках его черной души, стала вновь пробуждаться и сила. Впервые Адольф видел эту метаморфозу своими глазами, глядя на себя в зеркало. Глаза запылали, загорели, как два факела и теперь, глядя на свое отражение, Гитлер даже отмечал некоторые замысловатые особенности своей внешности. Более того! С каждой секундой он нравился сам себе все больше! Почти прилипнув к зеркалу, он с жадностью изучал себя нового, измененного. В следующее мгновенье он резко развернулся, и его лицо исказила победоносная гримаса.

  - Нет! Я не пугало! Я великий! Да, я великий! Я и есть тот мессия, которого ждет мир. Это не Христос, это я!!! Я изменю историю, и изменю весь мир, я перекрою карту этого мира так, как будет угодно мне!

  Его взгляд метнулся к картине на противоположной стене. На полотне изображался сюжет из языческой мифологии арийцев – культ Вотана, столь воспетый обожаемым Гитлером Вагнером.

* Текст идет по книге гитлера «Майн камф». Такой нелепости я бы не смогла придумать…

  - Да! И я поменяю мировую религию! Это будет уже не христианство! Я отвергаю его постулаты, они чужды мне, непонятны, противны! Это будет другая, совершенная религия – религия язычества, религия Вотана! И я буду его мессией! Я всем докажу это!

  Гитлер не заметил, что кружится как помешанный на одном месте, шепча эти слова себе под нос. Он не заметил, как в эту минуту в комнату вошел Геринг. Облокотившись о косяк двери, он с любопытством и брезгливостью  наблюдал за вакханалией фюрера. Вслушиваясь в выдыхаемые им слова, он усмехнулся и скрестил руки на груди, произнеся, как бы ненароком:

  - Но прежде, чем тебя объявят мессией, ты должен расправиться со своими недругами, мой фюрер, - прогнусавил Геринг, спрятав свою ухмылку за учтивым видом.

  Гитлер замер, медленно поднимая на Геринга глаза. Глаза, налитые кровью.

  - Что?! Кто осмелился?! – взревел он.

  - Ты правда хочешь знать это? – еще более льстивым тоном протянул Геринг.

  - Я требую этого!

  - Один из твоих доверительных лиц, Рем… другие командиры СА, - медленно, с расстановкой, пояснил Геринг.

  - СА?! СА?!! Реккк???!

  Лицо Гитлера застыло в болезненной гримасе.

  - Уже известна информация, что Рем надеется, что в ближайшее время фюрером изберут его. Он жаждет второй революции, - поняв, что попал в десятку, добивал фюрера Геринг.

  - Второй революции не будет! Будет б***я! Страшная б***я! Кровавая б***я! Это будет моя война! Слышите вы все?! Моя война! Я, я, я! Буду фюрером до конца своих дней. Мне эта власть дана по величию, мне она дана не людьми, но тем, кому я буду поклоняться до последнего часа! Я стану мессией! А эти, эти, эти!!!..

  Гитлер неожиданно упал на ковер, его разбил нервный припадок. За последний год это был уже второй или третий случай, когда он не мог сдержаться при людях. Прежде ему удавалось дотерпеть, хотя бы, пока он ни останется один. Теперь же его колотило, выкручивало, выворачивало, как бесноватого. Колотя по ковру кулаками в бессильной ярости, он пытался выместить на пол свою ярость, которая от каждого удара и последовавшей за ним боли в отбитых костях рук, становилась еще сильнее, еще обжигающей, еще нестерпимей. В порыве пика бешенства, он закусил зубами ковер и стал драть его как собака. (Реальный пример из жизни гитлера)[1]

  Геринг сначала перепугался от случившегося: припадок свалил фюрера так стремительно, что он даже не знал, как поступить в такой ситуации. Но после его врожденное безразличие и злорадство взяло вверх. С минуту наблюдая, как еще час назад такой сильный и обожаемый народными массами вождь нацизма, корчится на полу и жрет ковер, он процедил сквозь  зубы:

  - Да… я, конечно, знал, что наш фюрер вегетарианец, но чтобы он предпочитал мясу ковры… это уже слишком.

  Наконец, наверное, поняв, что самостоятельно Гитлер из этого состояния уже не выберется, а в него ведь вложено уже так много… Геринг окликнул как всегда преданно стоявшего врача за входной дверью:

  - Врача! Фюреру плохо.

  Уже знакомый с припадками Адольфа врач, Мюррель, поспешил развести раствор успокоительного наркотического вещества. Услышав звук открывающейся колбы, Адольф на время прекратил свое буйство:

  - Мое любимое? – неожиданно притихшим голосом прохрипел он.

  - Оно самое, - с коварной улыбкой ответил Мюррель и подошел к фюреру с поднятым шприцом. – Сейчас мы с вами полетаем и увидим далекие и прекрасные миры…

  В этот час на другом конце города, в своей тесной, обшарпанной палате, на укрытой кусочком грязного, ветхого покрывала кровати, полусидела, полулежала кроха девочка. На вид ей можно дать лет пять, не больше, но на самом деле ей сегодня исполнилось уже двенадцать: трагический случай, произошедший в раннем детстве, затормозивший развитие и приковавший ее к постели, отнял у этой малышки с глазами старушки возможность жить полноценной жизнью, бегать с другими детишками по двору и гонять в мячик. А как ей хотелось этого! Иногда ей снилось, что она летает, как птица, над городом, над миром. Как она была счастлива в эти краткие мгновения! Порой она чувствовала, что кто-то незримо поддерживает ее и заставляет делать шаг за шагом. Она никогда не делала этого в жизни, она никогда не знала, что такое ходить, но во сне, девочка не то что ходила, но и бегала и даже танцевала. Как она танцевала! Совершая самые диковинные пируэты, плывя над поверхностью этой грешной, погрязшей в озлобленности и дикости Земли.

  Но потом вновь наступало утро. Новое испытание воли, силы, веры. Новое испытание на прочность. Новая мука. Каждое утро начиналось с обхода циничных медсестер, среди которых, однако, нашлась и одна отзывчивая душа, которая не давала крохе падать духом, а поддерживала, как могла: то проносила ей из дому пряник, то словом добрым заставляла миловидное, очаровательное личико расцвести обворожительной улыбкой. Каждый вечер – надежда, что хотя бы завтра придет вдруг мама и, может быть, даже заберет ее домой.

  Рахиль, так звали девочку, родилась в самый тяжелый час своей семьи. Отец, долгие годы проработавший в шахте, умер от чахотки, сгорев за полгода. Мама, оставшись одна с тремя детьми погодками и новорожденной Рахиль, просто разрывалась на части: семья стремительно скатывалась за черту бедности, а потом рухнула и в бездну абсолютной нищеты.

  Бедная женщина трудилась на четырех работах, спя лишь по три часа в сутки. Конечно, ей приходилось оставлять детей на попечение соседок, дальних родственников, но, разумеется, им не было никакого дела до чужих детей, у них своих проблем было не впроворот. Поэтому, когда полуторагодовалая Рахиль вдруг залезла на карниз открытого окна, никто даже не заметил этого. Потом было падение, страшная боль, кома. Усилиями матери, ее молитвами, девочка вернулась в этот мир. Но вернулась инвалидом. Конечно, можно было обратиться за помощью к высококвалифицированным врачам и, они, наверняка бы, сделали хоть что-то, чтобы помочь восстановиться девочке, ведь случай был, как ни странно, не из самых безнадежных. Но денег на квалифицированную медицинскую помощь у матери не было. Надежд не было.

  А потом мама Рахиль случайно встретила фон Брауна, крупного промышленника. Он сразу заметил из толпы бесконечно уставшую, но и бесконечно красивую молодую женщину, в которой прослеживалось нечто уникальное, эдакая изюминка, которая и притягивает, как магнитом. Браун был не из тех мужчин, которые тратят время на красивые ухаживания и обещания. Он просто дал понять несчастной, что либо она будет с ним, либо она и ее дети пропадут окончательно, ведь у Брауна есть хорошие связи с СА, с представителями нынешнего судопроизводства и власти... Женщина выбрала первое. Она надеялась, что пусть  не ей, но ее детям, измученным постоянным голодом, холодом и унижениями, будет лучше. Но лучше не стало.

[1] Д. Мельников, Л. Черная: Преступник номер 1. Нацистский режим и его фюрер, 1981 г.