Черное солнце

Черное солнце в небе остыло, Грустно взирает на хаос Земли. К свету судьба нынче двери закрыла: Сроки раскаянья все истекли. Черное солнце, ветер крепчает, Ходит по миру злодейка беда. Страшную жатву свою начинает. Черному белым не быть никогда…     Пролог     1932 г. Германия     Огненный солнечный диск быстро догорал на линии небосклона, разлетаясь сотнями, тысячами крохотных искорок красно-желто-оранжевых оттенков. Еще минута, и на мир опустилась мрачная, мистическая, пугающая своим безмолвием ночь. Огромные звезды, что, казалось, дотянись немного и дотронешься до них, сурово мерцали со своей высоты, кроваво-красная луна выделялась на этом черно-желтом фоне каким-то зловещим пятном. Никогда еще люди не видели такой низкой, красной луны. Тем более, в полнолуние.   Собравшиеся с замиранием сердца отсчитывали минуты.   - Господа! – после долгого молчания, наконец, возвестил напряженной, возбужденной толпе один из организаторов собрания. – Мы с вами присутствуем при знаменательном событии. Для начала я хотел бы поздравить вас со столетней годовщиной мастера пера и слова, Гёте. Все мы помним его шедевр «Фауст», помним и любим другие его произведения, и в честь этого события, а также в честь тех великих перемен, которые наметил для всех нас двадцатый век, мы приготовили для вас кое-что необыкновенное. Наш магистр отыскал древний манускрипт, заклинание, вызывающее дьявола. Согласно исторической справке, должно произойти настоящее светопреставление, фейерверк эмоций, событий, накал страстей. Если вы еще не напуганы настолько, чтобы умчаться прочь, если вам хватит силы воли и духа продолжить лицезрение происходящего здесь, то рад приветствовать вас на нашем шабаше! Итак, маэстро, слово представляется вам!* – ведущий поклонился толпе и обернулся к стоящему в середине сборища человечку.   Человечек замер в нерешительности. В его сверкающих глазах металось безумие, рот исказила судорога страха «а вдруг не получится», но он слишком многое поставил на кон этой ночи, слишком долго он водил за нос высокопоставленных особ, так прочно подсевших на оккультные знания и жаждавших прикоснуться к тайнам демонического мира. Они надеялись получить, таким образом, невиданную прежде власть над миром и были готовы перегрызть глотку каждому, вздумавшему играть на этом стремлении. Да. Слишком долго он обещал… теперь слова уже ничего не значили, от него требовали действий.   Человечек оглянулся. В него впилась сотня цепких взглядов: вся немецкая аристократия, во главе которой рейхсканцлер Гитлер, он ждал этой ночи более всех, мысль о вызове нечистой силы будоражила его настолько, что несколько дней подряд он не мог ни есть, ни пить, ни спать. Были приглашены и журналисты со всей Европы. Вот задорно усмехаясь, упершись плечом о столетний дуб, стоит английский репортер, он уже представляет, как будет выглядеть завтрашняя заметка, хотя как знать… быть может, старик сможет все-таки вытащить черта из-под Земли…    Напротив стоит миловидная француженка. Она бледна, как смерть, но всеми силами старается не показывать своего страха. Она бы бежала от этого проклятого места, от этого дикого сборища, со всех ног, но в таком случае ее попросту попросят с редакции, куда ей удалось устроиться с таким трудом. Чуть поодаль суетились американцы, итальянцы… да кого здесь только не было!   Магистр трясущимися руками взял с подготовленного для этого события постамента древний манускрипт. И надо же ему было сказать на днях во всеуслышание, что он нашел его! И что теперь будет? Бежать?.. Куда?! Разве от этих гегемонов власти можно убежать?!! Если только на тот свет… но что ждет его, поклонника черной магии Там??? Разумеется, ничего хорошо, и он чувствовал это.   После долгой паузы, заплетающимся языком, человечек начал читать древние заклинания. Буквы бешено прыгали перед глазами, и, казалось, назло ему, чтецу, устроили какую-то бесовскую пляску. Он сбился. Пришлось начинать заново, но, при этом, ему удалось обыграть так, что будто все идет по плану. Никто, или почти никто не заметил его ошибки, и только Гитлер выгнулся в напряженную дугу, вслушиваясь в каждое слово читающего. Как долго он ждал этого момента! Наверное, всю свою жизнь.   Подняв голос на тон выше, чтец выкрикнул главные слова заклинания, и безумно вытаращив глаза, устремил взгляд на разложенные дрова для костра, которые, как он планировал, должны были зажечься негасимым огнем, это ознаменовало бы появление вызываемого ими дьявола. Но дрова продолжали лежать аккуратной стопкой, и ничего не изменилось. Человечек занервничал и еще громче выкрикнул таинственные слова заклинания. Он крепко сжал кулаки, пытаясь унять непонятную тряску, которая охватила его мощной волной. Опять ничего не изменилось. Толпа зашумела, люди ожидали шоу, а шоу не было. Плохо. В третий раз человечек решил произнести заклинание, но вместо громких выкриков получился какой-то жалкий всхлип. Разумеется, и в третий раз ничего не свершилось. Толпа роптала, грозя растерзать обманщика. Ситуацию решил спасти ведущий:   - Дамы и господа. Сегодня заклинание не сработало. Что ж, и такое бывает. Благодарю всех за внимание, а теперь объявляю фуршет! – ведущий облегченно вздохнул, заметив, что толпа переменилась в настроении, услышав слово «фуршет». Все давно были голодны, и мысль о еде понемногу смягчила напряжение. Вскоре толпа начала расходиться, гудя, как пчелиный рой. От дуба отошел и бравый англичанин, он мягкой, кошачьей походкой последовал за очаровательной француженкой, сейчас только начинавшей приходить в себя после пережитого стресса.   В этот момент словно изниоткуда выросла длинная черная тень. Плывущим шагом она подошла к дубу и приняла ту же надменную позу, в которой только что стоял англичанин. Нового гостя банкета почему-то никто не замечал, повара спешно разносили бифштексы, мужчины и женщины с увлечением погрузились в разговоры на отвлеченные темы и поглощение вкусной пищи. А тень продолжала стоять, наблюдая. Окинув суетящуюся толпу жутким взглядом, она чуть слышно прошипела:   - Идиоты! Вызывали меня? Так я уже давно здесь!   Черная тень сделала глубокий вдох и резко выдохнула… пламенем. Огненные языки взвились искрящейся лентой и понеслись по ветру, охватывая все пространство вокруг. Люди, как будто и не видели этого, продолжая уничтожать одно блюдо за другим и меняя бокалы с шампанским. Оркестр заиграл громогласную музыку Вагнера, а пламя продолжало подниматься все выше и выше. Вот уже и дуба не видать в клокочущем огне, цветущий луг окутал бело-серый дым, поднимающийся к звездам клубящимся туманом. Когда все вокруг забушевало в дикой огненной пляске, тень отделилась от дуба, сделала стремительный прыжок в сторону людей и, с бешеной скоростью, закручиваясь по спирали, ушла в землю. Пламя стихло. Красная луна ушла за горизонт. Банкет продолжался…       Глава 1. Изгой     1933 г. СССР     По двору осторожно и пугливо кралась неуклюжая, мешковидная фигура. Девочка, девушка, женщина… трудно было понять, так как силуэт скрывался за непомерно растянутой, застиранной донельзя кофтенкой и длинной, заштопанной юбкой, которую, наверняка, носило не одно девичье поколение. Соломенного цвета волосы были затянуты в чрезмерно тугую, слишком уж тоненькую косичку, отчего она становилась похожей на мышиный хвостик.  Но не эта нелепая косичка окончательно портила весь образ, а до смешного ровно и коротко, будто бы под горшок, подстриженная челка. Именно она просто уродовала это и без того не самое идеальное лицо. Хотя… если приглядеться, здесь еще не всё было потеряно…   На полненьком конопатеньком личике жили огромные глаза океаны такой бездонной глубины, что в них можно было утонуть, там штормили все чувства, которые не могли в силу определенных причин вырваться наружу: печаль, боль, отчаяние, надежда. Но вот незадача! Большинство обращает внимание на что угодно: на одежду, прическу, амбиции, но только не на душу и глаза, в которых отражается эта душа. И лишь единицы могут разглядеть в такой вот застенчивой, закомплексованной фигурке скрытого за семью печатями гения и героя, способного в критической ситуации на абсолютное самопожертвование тогда, как все эти с прическами и амбициями сразу же сбегут, как крысы с тонущего корабля. Главное только, чтобы эти черты героя смогли пробиться сквозь пелену страхов и застенчивости, заниженного самомнения и прочих факторов, отравляющих душу, убивающих волю.   Да… сложна эта жизнь. Жесток этот мир. И порой так трудно разобраться даже в простых вещах бытия.   Еще раз оглянувшись по сторонам и убедившись, что никого на дворе вроде бы нет, фигура двинулась дальше. Но не успела она сделать и пару шагов, как с диким гоготом и улюлюканием из-за стоявших в ряд хозпостроек, служивших жильцам двухэтажных бараков в качестве амбара и хранилища всевозможного инвентаря, выбежала, выскочила, вылетела орава ребятни в возрасте от восьми до тринадцати лет.  Окружив свою жертву, они предвкушали неплохую садистскую игру:   - Толстуха идет, толстуха идет! – радостно оскалившись щербатым ртом, протараторил самый младший из нападающих.   - Ну, что, купчиха, будем тебя раскулачивать, - выдвинулся вперед другой, мальчишка постарше.   - Чего замолкла? – недовольно хмыкнув, поставила руки в боки белобрысая девчонка, - страшно стало?   - Да, что вы возитесь с этой клушей, итак видно, что в штаны наложила! – громко расхохотался предыдущий, тот, что постарше. Вытерев грязные руки о такую же грязную рубаху, он сделал имитацию нападающего маневра. Несчастная жертва шарахнулась в сторону, чем вызвала еще большую бурю гогота и насмешек.   - Бейте купчиху, ребята! – не сдержался первый, который ни на секунду не мог усидеть на месте, свою неуемную энергию направляя исключительно на разрушительные цели. Но что удивительно, этот малый уже в свои юные годы предпочитал т******ь только слабых, не способных дать отпор и, находясь в команде с такими же, как и он, как было сейчас. Прогуливаясь по двору в гордом одиночестве, он был мальчик-одуванчик, и гонял разве только бедных котят, которые не успели разбежаться при виде трусоватого хулигана, скрывавшего свою трусость и слабость за такими вот неблаговидными, подлыми поступками. Говорят, всё идет с детства. Верно. И лишь единицам удается перебороть заложенные с рождения пороки. Лишь единицам.   - Оставьте меня! Что вы ко мне прицепились?! – первый раз за всё время остервенелой молотилки кулаками, пинками, летящими отовсюду, взмолила несчастная.   - А вот тебе, как одной в классе пятерки получать. Поняла? Купчиха! Толстуха!!! – прорычала белобрысая.   - Да я же просто учила… - еще тише залепетала страдалица.   - Она просто учила! – в один голос протянули маленькие садисты и накинулись на истязуемую с еще большей яростью.   В начале дороги показалась статная женщина лет сорока-сорока пяти. Жестким солдатским шагом она быстро сокращала дистанцию своего ежедневного маршрута. Сейчас, заметив потасовку, она спешила навести порядок.   - Атас, ребята. Марья Ивановна идет! – заверещал мелкий.   Секунда и двор опустел, мальчишки и девчонки кинулись врассыпную, кто куда, попадаться в руки строгой директрисе школы, не хотелось никому.   Пройдя еще пару тройку своих семимильных шагов, Марья Ивановна склонилась над побитой девочкой:   - Саша, поднимайся. Опять эти хулиганы засаду устроили? Вот я им задам! Они будут знать, как всей гурьбой на одну! Негодяи маленькие! Бандиты. И откуда же в детях столько жестокости, злобы звериной!   Марья Ивановна негодовала. Но девочка, которую звали Сашей, никак не отреагировала на приход своей спасительницы. Она ничком лежала на земле, содрогаясь от беззвучных рыданий.   - Саш, ну, не плачь, тут не слезами нужно, а… крепкой стать, научиться им отпор давай. Пойдем, подумаем, что можно сделать в такой ситуации. А я, со своей стороны обещаю, что сделаю всё возможное и невозможное, чтобы поставить этих малолетних преступников на место. Но, пойми, и ты должна измениться. Нельзя в этом мире быть такой мягкой, такой доброй, нельзя, слышишь?   Саша продолжала лежать и плакать. Кажется, она даже не понимала, что рядом стоит еще кто-то, что этот кто-то обращается к ней.   - Так, Белова, хватит мокроту тут разводить. Хочешь, чтобы над тобой и дальше издевались? Давай, продолжай в том же духе. А, если хочешь что-то исправить, давай бороться! Ну, я же с тобой, ты не одна. И родители у тебя, и сестренка…   - Родители… - девочка еще больше разрыдалась, но в себя, кажется, пришла.   Марья Ивановна строго нахмурила брови и присела рядом с девочкой.   - А здесь, как я понимаю, всё далеко не так просто, как мне казалось. Рассказывай, не таись. Может быть, я смогу помочь чем-то.   Саша на мгновение застыла, как изваяние, забыв о слезах. По лицу пробежала судорога напряженной мысли. Но загоревшийся, было, взгляд, тут же потух. Упавшим голосом, еле слышно, Саша пролепетала:   - Всё хорошо, Марья Ивановна. Это я так. Расстроилась просто очень. Устала.   - Понимаю. Давай знаешь как? Завтра отдохни, один день можешь в школу не приходить. Я пока за это время наведу порядок, дисциплину. Пусть они у меня еще только попробуют такое устроить, я им так на пряники отвешу, мало не покажется. И родителям их всё выскажу, хватит олухов этих выгораживать. А ты выспись, отойди и приходи уже с новым настроем, боевым настроем. Договорились? – приобняла ее она.   - Договорились, - попыталась сделать вымученную улыбку Саша.   - Вот и хорошо. Пойдем я тебя до дому провожу. Как раз мне по пути, а то и припозднились мы с тобой тут за разговорами да разборками.   Саша не отряхивая юбки и кофты, быстро подобрала валявшийся вдалеке узелок, заменявший ей портфель, и посеменила за Марьей Ивановной, бросая украдкой взгляды на ее гордую осанку и уверенный шаг. Ах, если бы она могла стать такой, хотя бы немного похожей! А она… Саша тихонько всхлипнула и вытерла пыльной ладошкой заплаканное лицо. Жизнь продолжалась.       Вот и дом родной. Покосившийся сарайчик, служивший семье из четырех человек пристанищем, в этот промозглый осенний вечер выглядел особенно мрачно. В одном окне тускло горела семидесяти ваттная лампочка, неспешно мелькала чья-то длинная тень. Саша бросила в сторону стремительно удаляющейся Марии Ивановны взгляд полный грусти, набрала в легкие побольше воздуха и шагнула по направлению к дому. С порога ее встретил негодующий окрик:   - Ты где шляешься, дрянь такая! На часы смотрела? Кто, по-твоему, будет картошку копать, может я, с моим радикулитом, или отец, с его ногами больными, а может, кроха сестренка?   Саша по привычке вжалась в стену и постаралась раствориться в своей безразмерной кофтенке. Но волшебства не получилось.   - Я…я… сейчас всё сделаю. Я… быстро, - пролепетала она.   - Конечно, ты сейчас всё сделаешь. Марш во двор, на кухне шаром покати, а эта тварь бродит, где не попадя. Вот говорила мне баба Клава, «намучаетесь вы еще с ней», так права оказалась, как в воду глядела. Надо было тебя в приют отдать, когда мать твоя алкоголичка померла. Так нет же, пожалели. И вот получили, пригрели змею на шее…   - Она не алкоголичка, - почти что мысленно, еле различимым шепотом прошелестела Саша, но у тетки был отменный слух.   - Чего ты сказала? А, ну, подойти сюда. Подойти, я сказала! – женщина схватила бедную девчушку за шиворот и так оттаскала по кухне, что та упала на колени, не выдержав такой трепки.   - Не надо, теть Наташа, пожалуйста.   - Что говоришь, не алкоголичка мать твоя? Не алкоголичка? А кто тогда? А? молчишь?! Вот и молчи! И второе: сколько раз тебе недотепе завихнутой говорить, не называй меня теть Наташей, дура! Хочешь, чтоб по деревне сплетни поползли? Мы итак тут без года неделя, а уже о нас судачит каждая собака. Мне не зачем отчитываться тут перед каждым, от каких я тебя пригрела. Поняла?   - Поняла, - разрыдалась Саша, но получила оглушительный пинок, на этот раз завершающий очередную экзекуцию. Тетка развернулась и пошла в комнату, где в кроватке ожидала сказку на ночь дочь, своя дочь.   Родословную Саши, действительно, нельзя назвать безукоризненной. Мать, Катерина, вопреки жесточайшим законам своего времени, родила дочку слишком рано и не от того человека. Папаша скрылся сразу же, как узнал о рухнувшей на его голову проблеме. Будучи моряком, ему не составило труда исчезнуть по-английски. Совсем еще юная девушка, разочаровавшись в жизни, в мире, в людях, возненавидела еще не родившуюся малышку, ведь теперь из-за нее на нее волком смотрела и ее сестра, заменявшая ей мать, и все вокруг. Девчонка стала бельмом на глазу «кристально чистого» общества, которое явно видело сучок в глазу другого, но упорно не желало замечать тайгу в собственном глазу, тайгу, в которой уже поселились медведи…   На собраниях Катерину чихвостили почти что ежедневно. И чем явнее был виден ее грех, тем больше колотушек сыпалось на голову оступившейся отовсюду. Из-за всего этого Катерина стала опускаться. Спиваться. Связалась с плохой компанией и искала любой способ, чтобы избавиться от ненавистного ребенка. Вот только все методы оказались тщетными. Последний, насоветованный какой-то бабулькой знахаркой, свел ее в могилу, тогда как в преждевременно начавшихся родах на белый (а точнее черный) свет появилась Саша.   Девочка родилась восьмимесячной, но каким-то чудом выжила. Тогда, чтобы выписаться перед соседями, сестра Катерины, Наталья, на тот момент незамужняя двадцатидевятилетняя женщина, решила взять племянницу себе. Тогда казалось, что она сможет воспитать ее, как родную дочь. Но так ей казалось недолго.   Через год Наталья неожиданно вышла замуж, появился и свой ребенок. Теперь удочеренная Сашка стала проблемой, тем более, что места на всех не хватало. Вместе с мужем по распределению они переехали в маленький городок, поднимать один из самых упадочных колхозов, и можно было уже не мечтать о том, чтобы сплавить племянницу куда бы то ни было. Так, в течение десяти лет семейство прожило в тесноте… и в обиде. А теперь по очередному распределению супруга Натальи, Егора, они переехали в поселок холодной Вологодской области, поднимать еще более загнивающий колхоз, чем был в прошлый раз.   От нищей, беспросветной жизни, от ежедневного созерцания мужа алкаша, соседей алкашей, и сама потихоньку спиваясь, а также от собственного пакостного характера, который давал себя знать впрочем всегда, Наталья стала превращаться в сущую фурию. Но на свою семью она не хотела выплескивать ураган ярости и ненависти, ведь тогда она опять могла остаться одна одинешенька. Но на кого же? Конечно же, на так и не ставшую по-настоящему родной, Сашку.   Сашка до боли напоминала помершую мать, вот только характер у нее был замкнутый, тогда как Катерина была бой девка. Саша могла часами не вылезать из своей комнаты, если ее не окрикнуть, что особенно бесило Наталью, считавшую племянницу банальной лентяйкой и лежебокой. А причина-то и крылась в том, что девочка боялась выйти из своего крошечного гнездышка, плохо отапливаемой кладовки, отведенной ей под спальню, боялась встретиться с сощуренными от злости глазами тетки, которую теперь должна была звать матерью, так как та не хотела лишних слухов и сплетен на новом месте жительства. Боялась Сашка и бесконечных оскорблений и побоев, сыпавшихся на нее, как из рога изобилия. Так, постепенно, год от года она становилась зашуганным зверьком, который вздрагивал от каждого окрика, вжимал голову от любого обращения в ее адрес. Это не могло пройти мимо внимания одноклассников.   Нелепая, непропорциональная, полненькая фигурка Саши, потешная прическа, чуднóе одеяние и диковатое поведение сыграли плохую службу девочке. За бессменную старомодную кофту в воланах, которые, правда от времени стерлись и скомкались, и за наливные яблочки щечки, Саша Белова и получила те обидные клички, которыми ее встретила ожесточенная ребятня. Эти слова просто выжигали ее сердце каленым железом, и с каждым таким прозвищем, она все больше замыкалась в себе, считая себя эдаким насекомым, который по нелепой ошибке природы ходит на двух ногах и зачем-то отирается в человеческом обществе. Отношение дома подтверждало эту версию.   И лишь иногда, погрузившись в чтение любых книжек, которые с таким трудом удавалось найти в куцей поселковой библиотеке, она забывала обо всем. Тогда реальность испарялась, уступая место другому миру, полному фантастических картин и героических личностей, и в этом мире она, Саша, играла совсем иную роль, была, то безудержно смелой покорительницей морей и океанов, а то и вовсе доброй волшебницей. Обязательно доброй. Как бы ни била ее жизнь, девочка продолжала тянуться к свету, участь злодейки ей была не по сердцу. Но как долго ей удастся противиться логичному закону природы, озлоблению? Ведь и деревья, долгое время стоящие на пронзительном ветру высушиваются, превращаясь в колючки…   Следующий  день после трепки одноклассников Шурка, как ее называла соседка Клавдия, решила последовать совету Марии Ивановны, и не пошла в школу. Как давно ей хотелось взять вот такой тайм-аут, денек передышки, чтобы собраться с мыслями и отойти от всех передряг, переживаний. Слишком много на нее свалилось в последнее время, что выносить такой груз и далее было просто не возможно. * Действительно, в 1932 году по приказу немецких властей и при особом участии Гитлера, во время церемонии празднования столетия со дня рождения Гёте, проводился сеанс вызова демонических сил по древним манускриптам. Вызов не увенчался успехом… или увенчался?..