Черное солнце

Черное солнце. В стенах зловещего замка

  Рахиль подобралась, как зашуганный зверек на своем болезненном одре и в отчаянии завертела головкой. Взгляд перепуганной белкой перепрыгивал с одного предмета на другой пока, наконец, не проскользнул мимо деревянного распятия, висевшего напротив ее кровати. Вспомнив, как учила ее молиться когда-то давно мама, Рахиль молитвенно сложила ладошки и зашептала:

  - Боженька! Боженька! Услышь, меня, пожалуйста! Услышь меня! Мы все в беде! В большой беде! Помоги нам, пожалуйста! Услышь! Только не оставь, помоги, чтобы этот страшный огонь погас, помоги нам, прошу тебя! У меня только на Тебя одного надежда! Боженька, спаси!

  Обернувшись навстречу настигающему огненному цунами, охватившему всю комнату девочки:

  - Именем Бога, затихни! Потухни, сейчас же! Приказываю тебе!

  Снова оборачиваясь к распятию:

  - Помоги нам, помоги нам, помоги нам!!!

  Никогда в жизни Рахиль не молилась с такой энергией. Необъяснимым шестым чувством она ощутила, как ее молитва поднимается от ее души куда-то в неведомую высь. Она ощутила, как ее слова, произнесенные с такой энергией мысли, страха, надежды, веры, словно намагниченные уходили в космическое пространство. Через долю мгновения, этим же необъяснимым шестым чувством девочка почувствовала, что ее слова достигли Адресата. Ее услышали. Страх прошел, перестало свербеть в горле от удушающего угарного газа, даже стало как-то прохладнее.

  Рахиль оглянулась: огненная лавина, остановившись возле ее кровати и возле распятия, бушевала вокруг и, почему-то не двигалась дальше. Девочка недолго подумала и с такой же энергией, как молилась, перекрестила огонь и саму себя, стену, за которой томилась бедная старушка, и стену, где снова выла от ужаса слепая. Огонь отступил на сантиметр, словно живая, озлобленная на все и всех субстанция, испугавшаяся занесенной над ней плети.

  Девочка стала открещивать огненную стену еще и еще, параллельно произнося слова молитв, которые отпечатались в ее памяти с глубокого детства, когда она с мамой пару раз бывала в церкви и в это мгновение вспомнились в своем совершенстве. Огонь стал отходить к самому окну и сходить на нет. Это было невероятно, но пожар утихал сам по себе. Через пять минут пламя отступило окончательно.

  Но это необъяснимое тушение огня совсем не понравилось тем, кто стоял снаружи здания и с такой садистской злорадной радостью наблюдал, как ветхое двухэтажное помещение интерната для инвалидов исчезает в пламени.

  - Эй! Чего это он погас?! – прогремел зычный голос фон Брауна. – А ну, давай, поджигать снова!

  Опять послышался плеск какой-то жидкости, скорее всего бензина или керосина и слабый треск, но… было, взявшись, огонь тут же потух, словно его накрыл брезентовой тканью кто-то невидимый и всемогущий.

  Люди были разъярены до предела.

  - Это что еще за чертовщина?! – рявкнула какая-то баба… именно баба, такую, женщиной не назовешь. – Тогда давайте крушить это скопище уродов! Или войдем и передушим их всех к чертям собачьим!

  Это предложение было принято одобряющим гулом.

  Какой-то чумазый длинноногий парень с отвратительно некрасивым, рябым лицом ринулся вперед и рванул за дверную ручку, но… дверь не открывалась, как влитая.

  - Заклинило что-то, может на замок закрыли, - в недоумение обернулся он к остальным.

  - Слабак! Не так нужно! – подлетела к нему баба-зверь и со всей дури обрушилась на дверь так, что та аж прогнулась под тяжестью ее веса. Но прогнувшись и выпрямившись вновь, дверь выдержала этот удар, лишь покрывшись тоненькими, как паутинка, трещинками.

  - Да что вы возитесь, как кучка жуков навозников! Сейчас я лом с топором возьму, и дело будет с концом! – отозвался бравый мужичонка, который был здесь в роли заводилы наравне с фон Брауном.

  Толпа застыла в ожидании, она жаждала скорой расправы, она жаждала крови.

  Рахиль прислушивалась ко всем звукам, доносившимся снаружи и, опять объятая ужасом впала в состояние полного ступора. Жуткие сомнения, страх, отчаяние стали одолевать ее бедное, исстрадавшееся сердечко. Тот факт, что несколько минут назад на ее глазах произошло чудо, и огонь отошел, скрылось куда-то в глубину сознания, она забыла обо всем на свете, даже собственное имя и приготовилась к неизбежному. А разъяренная толпа тем временем налегла на дверь. Бравый мужичонка наносил сокрушительные удары, и дверь, хлипкая, ссохшаяся от времени и сырости дверь, уже была готова разлететься в щепки.

  - Я же говорил, что здесь силой надо. Сейчас мы доберемся до этих уродов! – бухтело себе под нос нечто в человеческом обличье. Подгоняемый гоготом толпы, он удесятерял свои усилия.

  Рахиль услышала, как слепая стучит ей в стену. Никогда такого не случалось, а теперь, похоже, несчастная женщина сама хотела выйти на контакт.

  Девочка попыталась ответить, но голос сел от страха, а слепая продолжала выстукивать что-то о стену. Наконец, слепая сама заговорила гортанным, срывающимся голосом, путая и комкая слова:

  - Девочка, ты слышишь, меня девочка?! Ты слышишь меня, скажи, ты слышишь меня?

  Она могла повторять эту фразу до бесконечности, но это решила остановить сама малышка.

  - Да, - отозвалась она, - я прекрасно слышу вас.

  - Хорошо! Хорошо! Очень хорошо! Тогда есть  надежда. У нас есть надежда! Я знаю, когда был пожар, ты молилась. Ты чистое создание, твои молитвы доходят до Небес мгновенно, пожалуйста, попробуй еще раз. Иначе, нас ждет страшная, очень страшная смерть, я не вижу ее, я чувствую и… слышу!

  Рахиль замерла от еще более мощного удара о дверь, от которого вылетели остатки оконных стекол, которые еще держались после бушующего пожара.

  - Не молчи, они же сейчас ворвутся!

  Девочка понимала, что от нее сейчас требуется собраться с мыслями, верой, силой, сосредоточиться, но она… она так вымоталась, что не могла. Ее мысли разлетались, как напуганные пташки, сердечко выбивало сумасшедший ритм.

  - Ну, что же ты молчишь! – с укором произнесла слепая. – Тогда я сама буду… хотя и не знаю, толком, как это делается… как же говорила моя бабушка… Отче Наш, иже еси на Небесех. Да святится Имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет Воля Твоя, яко на Небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Яко Твое есть Царство, и Сила, и Слава Отца и Сына и Святаго Духа ныне и присно и во веки веков. Аминь.

  - Ныне и присно и во веки веков, - незаметно для себя стала вторить слепой девочка, вглядываясь в немного потемневшее от копоти пожара распятие сквозь линзу слез.

  За окном опять послышался вой, девочка посчитала, что взбешенная толпа уже врывается внутрь здания и закрыла глаза в ожидании неминуемого. Но секунда шла за секундой, вой за окном усиливался, а в здание пока что, почему-то, никто не врывался. В крохотный проем разбитого окна ринулся мощнейший порыв ветра, который разметал все в палате девочки и настолько напугал ее, что вывел из состояния ступора – клин клином выбивает, не зря в народе есть такая поговорка. Придя в себя, Рахиль попыталась всмотреться в то, что творится за окном, но видела лишь что-то черное, крученное, страшное…

  А на улице в это время бушевала неожиданно поднявшаяся буря. Вперемежку с грозой, она обрушилась настолько внезапно, резко, мощно, стремительно, что еще недавно такая самоуверенная толпа рассыпалась подобно молекуле, под воздействием электрического тока, на атомы. Желая спрятаться где-нибудь на время бури, с каждым мгновением набирающей все большую силу, люди походили на мокрых цыплят, отбившихся от курицы, сейчас они выглядели жалко. Где их былая бравада, когда дело коснулось собственной шкуры?.. И ведь в мире не они одни такие… и не только в Германии времен бесновавшегося фашизма…

  Ослепительно сверкала молния, прорезая ставшими черными, как копоть на потолке Рахиль, небеса и вонзаясь подобно копью воина в землю. Одна из таких молний поразила фон Брауна, вторая ударила в того бравого мужика с топором. Секунда, другая, и на месте упитанных здоровяков остались лишь обуглившиеся тела, еще извивающиеся в предсмертной, очень мучительной агонии. 

  Остальных ждало другое испытание. Буря резко переходила в смерч, и, закручивая лихую воронку, вбирала в себя все, что только встречала на пути, выворачивая вековые деревья с корнями, срывая крыши с домов и швыряя фонарные столбы, как легкие бумажные самолетики.

Противостоять такой стихии было невозможно: устрашающе гремящая, гудящая, звенящая спираль смерча подбиралась к самым активным организаторам погрома, протягивая их по неровной, испещренной булыжниками и корнями дороге, умывая подлецов их собственными слезами и кровью. Обезумевшие, уже не желающие ничего, только выжить. И в этот момент людишки взвыли: «За что нам это?!». Да… очень редко, когда человек вовремя понимает черноту своих поступков и справедливость последующего возмездия. Как показывает жизнь, таких людей – единицы. Остальные с проклятьями и искренним недоумением вопрошают «за что?!»

  Долго еще буйствовала стихия. Когда с погромщиками было покончено, буря стихла, как и не было ее. Снова сквозь завесу из туч пробилось тусклое сияние луны, снова запели ночные птицы, на город опустилось безмолвие сна.

  Рахиль тихо произнеся Господу «спасибо Тебе» уснула. Она впала в тот глубокий, болезненный сон, который всегда приходит следом за сильнейшим психологическим потрясением, как защитная реакция организма, как щит души. И в этом сне она снова бегала, танцевала, и была абсолютно счастлива.

  А на утро… а утром произошло невероятное: наконец-то в интернат вернулись санитарки, а вместе с ними… к Рахиль пришла ее горячо любимая мама, причем не одна, а в сопровождении незнакомого, но очень приятного на вид человека.

  - Рахиль, дочка, мы спасены! Нас нашел дядя Рауль, который еще много лет назад уехал в Швейцарию, он забирает нас, а для остальных несчастных, оставшихся в этом доме, он уже нашел другую обитель, где их не тронут, где их ждет хороший уход и доброе отношение. Доченька моя, свершилось чудо! Какое счастье!

  Девочка залилась слезами, только не горя, как раньше, а радости. Неожиданная радость порой может выводить из строя, так же, как и горе, и заставлять плакать навзрыд. Дядя Рауль терпеливо ожидал в сторонке, пока мама и дочь наплачутся в объятьях друг друга и только потом подошел знакомиться и рассказать свой план спасения. Наступал новый день.

В этот же день, но в полночь в старинном замке Вевельсбург, расположенном в одноименной деревне собирался высший состав СС. Здесь же был и Эрнст Рем, который коршуном следил за каждым, ведь в его полномочия входило проводить посвящение шести новоиспеченных офицеров, жаждущих получить заветную должность. Не понимали они, какую цену им придется заплатить потом за это….

Следуя правилам пунктуальности, в назначенный час к замку прибыли все, кто был указан в списке, после чего, Рем в сопровождении штурмовиков-помощников, повел собравшихся в замок.

Замок представлял собой грандиозное сооружение, построенное в стиле Ренессанса. Но, не смотря на внешнее величие, сама атмосфера замка вызывала леденящий сердце ужас на подсознательном уровне. И это не случайно: еще с давних времен это место считалось нечистым. Изначально, неподалеку от строения располагалось одно из крупнейших языческих святилищ Экстернштайне, где приносились кровавые человеческие жертвы, при этом, одна из границ архитектурного творения примыкала к древнему кладбищу.

Замок испытал силу проклятия неведомых духов в полной мере. Еще во время строительства погибло немало людей при очень странных обстоятельствах, причем, даже архитектор, который руководил строительными работами попал под лебедку и потерял руки.

Много позднее, после Тридцатилетней войны, в стенах замка была устроена пыточная инквизиторов. Здесь ломали кости несчастным крестьянам, рабам, простым пахарям, которых по той или иной бездумной причине обвиняли в ереси. В стенах замка замуровывали живыми неугодных политическому режиму узников. Одним словом, от замка веяло нечистой силой и смертью. Не удивительно, что именно это здание как нельзя лучше подходило для устройства святилища новой карательной организации СС, где проходили посвящения молодые офицеры.

Люди вошли внутрь. Смрадный запах гнили и сырости окутал непрошенных гостей плотной дымкой, но это не остановило группу, разве что только один новобранец, Отто Абихт, несколько замешкался, словно ощутив присутствие здесь недоброй энергии.

- Поторапливайся Отто, - грубо отдернул его один из помощников Рема, Карл, что вывело новобранца из состояния ступора и заставило, вопреки внутренним противоречиям, идти вперед.

Шаги громко раздавались в темном коридоре, и эхо высоких сводов создавало иллюзию присутствия здесь целой армии, а не пятнадцати людей.

Минув длинный, извилистый коридор, группа вышла в просторный круглый зал. Здесь два помещения были ключевыми: это – Хранилище и Генеральный зал. Первоначально будущих офицеров СС провели в Хранилище.

В центре горел вечный огонь, а по периметру зала были развешаны свастики. Стены и пол испещряли таинственные знаки, заимствованные, скорее всего, из черной магии; под высоким потолком располагалось несколько факелов, пламя которых сейчас пребывало в дикой пляске, распуская повсюду жуткого вида тени.

- Ваш путь внутренней трансформации начинается здесь, - нарочито тихо, гипнотическим голосом произнес Рем. – Вы должны оставить все свои сомнения, свой прежний уклад жизни, образ мыслей. Вы должны полностью посвятить себя, свою жизнь и душу служению нашей организации. Все это делается ради блага нашей страны, нашей великой Германии, так нуждающейся в подъеме и надежных людей, способных на самопожертвование и верную службу. Все это делается ради каждого из вас. А сейчас… сложите всю свою одежду в этот огонь. Пусть вместе с ней сгорит ваше прошлое «я» и родится новое – возвышенное, окрыленное, сотканное из силы и мощи!

Говоря это, Рем смотрел взглядом хищника в глаза каждому новобранцу. Нужно было иметь недюжинную силу воли, чтобы выдержать этот дьявольский взгляд и, тем более, противиться его воле. Молодые люди начали потихоньку раздеваться и кидать одежду в огонь, который мгновенно подхватил новую пищу и разгорелся ярким заревом.

- Крест тоже бросай в огонь, - отчеканил Рем, обращаясь к Отто, который стоял потерянный, смущенный, в этом холодном зале среди чужих, непонятных ему людей. Прежде он все представлял себе совсем иначе. С трибун говорились громкие речи, и он, будучи пылким юношей, склонным к максимализму, поверил им… но теперь… что-то подсказывало, что он глубоко заблуждался, пойдя вслед за новым режимом, сердце выскакивало из груди, а внутренний голос кричал «Уходи! Беги! Сейчас же!» Но Отто не уходил, не бежал… он… просто испугался. Вспомнилась мать, которая в детстве водила Отто в маленькую деревенскую церковь. Вспомнились веселые летние денечки на завалинке. Как он был счастлив тогда, беззаботен, спокоен. И тогда он мечтал, что сможет достичь больших высот и стать гордостью матери. Но мать умерла, а, кроме нее, направить несмышленого парнишку на верный путь было некому. Дядя Велтен уверял Отто в том, что он обязательно должен идти на службу, ведь только военная форма – единственное призвание настоящего мужчины. И Отто пошел… несмотря на то, что хотел быть врачом… а еще увлекался музыкой.

Не дождавшись Отто, Рем сам подошел к парню и, сорвав с него крест, швырнул его в огонь. Отто вздрогнул, но не воспротивился.

- Первый этап вашего очищения пройден. Но впереди еще несколько ступеней, по завершению которых, вы дадите клятву и будете приняты в офицеры высшего состава. Итак, пройдемте.

Группа покинула зал и отправилась петлять дальше по извилистым коридорам и полуразрушенным лестницам замка.

Генеральский зал, где и проходили основные ступени посвящения, располагался ровно над Хранилищем. В его центре мозаикой был выложен символ Черное Солнце, которое формировалось двадцати рунами Зиг, расположенными радиально от общего центра. Вдоль стен вертикально были закреплены доски высотой два метра, с нескольких сторон от каждой доски свисала дюжина кожаных ремней.

- Подведите новобранцев к алтарю трансформации, - как всегда тихим, жестким тоном, бросил Рем.

Помощники Рема, стоявшие за спинами молодых людей, как по мановению дирижерской палочки, одновременно схватили новобранцев за руки и крепко связали кожаным ремнем. Никто даже не пытался сопротивляться – ребята считали это частью таинственного ритуала, за которым, конечно же, не последует ничего худого, но….

Также в унисон, эсесовцы кинули молодых людей к доскам, каждого к предназначенной специально для него и с ловкостью обезьяны, привязали ремнями по ногам и вдоль пояса. Руки же испытуемых были подняты над головой и подвешены на крюк.

– Время полночь. Пора начинать, - немного повысив голос, отчеканил Рем.

Один из эсесовцев прошел в дальний угол зала и выкатил в центр столик с инструментами. Здесь было все, о чем мог только мечтать инквизитор мрачного Средневековья. Каждый из штурмовиков взял по орудию и пружинистым шагом подошел к своей жертве. Парни запаниковали. Их глаза, расширенные от ужаса отражали всю гамму отчаяния, которое плескалась в их душах, тогда как глаза эсесовцев не выражали ничего, кроме любопытства.

- Пожалуйста… не надо… - простонал один из молодых людей.

- Назад пути нет! – рявкнул Рем и лично, взяв длинный металлический прут и раскалив его до красна от горящего факела, начертил на груди несчастного свастику. То же самое проделали эсесовцы с остальными.

Зал наполнился криком боли и ужаса, который перерывал крик Рема:

- Вы приносите мне клятву перед могущественной силой, которой мы поклоняемся, перед ликом его служителя, перед этим священным знаком Черного Солнца. Вы клянетесь мне в верности. Вы отдаете мне ваше тело и душу. Теперь для вас существует только один враг — тот, кто является моим врагом… Я могу приказать вам застрелить своих собственных родственников, своих братьев, даже своих родителей,  но даже тогда вы должны подчиниться моему приказу беспрекословно! В противном случае… вы познаете на себе все муки ада на этом алтаре, которое в эту ночь обагрится вашей кровью.