IV
Утром следующего дня мне нужно было отправить электронное письмо, а так как сигнал маршрутизатора беспроводного соединения покрывал только первый этаж, я спустился вниз, в вестибюль.
Аристократ сидел на диване для гостей, ровно там же, где и вчера, и чистил ногти какой-то специальной хитрой щёточкой. Если бы я намедни своими глазами не видел, что все англичане поднялись в свои номера, я мог бы поверить, что он не вставал с дивана со вчерашнего вечера.
— Доброе утро, сударь, — произнёс он, не поднимаясь и жестом приглашая меня сесть напротив на такой же диван, что я и сделал.
— Доброе утро… простите, не знаю, как именно к Вам обращаться, — прибавил я из осторожности.
— Милорд, к примеру. — Сказано было так же спокойно, как если бы он сказал: «Зовите меня просто Джон».
Я подавил искушение рассмеяться. Пусть будет «милорд», если ему так хочется.
— Я хотел поблагодарить Вас за Вашу любезную помощь в разговоре с местной Хозяйкой вчера, — продолжил Аристократ. — Кто бы знал, что девица не даст себе труда как следует выучить английский!
— Действительно, кто бы знал! — отозвался я иронично. — Может быть, потому, что она абхазка? Вы знаете, Ваша милость, полтораста лет назад абхазы вообще по-английски не говорили. Строго говоря, никто во всём мире не обязан этого делать.
— Вы находите? — поднял брови Аристократ. — Очень остроумно, очень. Но и только, не больше. Подумайте: они же в итоге заговорили по-английски. Так уж заодно дали бы себе труд делать это как следует.
Я наклонился к нему.
— Признайтесь, милорд: Вы нас разыгрываете? Это какое-то телешоу? У вас у всех скрытые камеры в одежде?
Аристократ нахмурился.
— В который раз вынужден Вам сказать, милостивый государь, что не понимаю и половины Ваших слов, — ответил он с большим неудовольствием. — Здешний климат, что ли, влияет так на Вас? Или, может быть, В-ы надо мной потешаетесь?
— Вы в самом деле убеждены, что сейчас 1867 год, Ваша милость? Как насчёт этого? — я показал рукой на настенный календарь.
— Что это? Календарь? Я не обратил внимания. Экая глупость, тоже мне… На Ваш первый вопрос, знаю ли я, какой сейчас год, я, с Вашего позволения, даже отвечать не буду.
— Вы окружены современными машинами и думаете, что находитесь в 1867 году? — продолжал я допытываться.
— Какими, например?
— Например, радио: слышите?
— Это? — Аристократ поморщился. — Это какие-то плебеи поют за стенкой.
— Плебеи, не могу с Вами не согласиться, но если Вы пойдёте к источнику звука, Вы увидите, что его производит электрическое устройство.
— Благодарю Вас, но я не пойду. Никакого желания. Мне и здесь хорошо.
— Ваша милость, извольте взглянуть! — я протянул ему свой телефон. — С помощью этой вещицы Вы можете общаться с Вашим собеседником за тысячи километров. Или можете, к примеру, написать ему электронное письмо, так что он получит его в ту же секунду, как Вы его отправите. — Хоть я и не мог всерьёз считать, будто мой собеседник ни разу в жизни не видел мобильного телефона, странным образом в это верилось, даже против моей воли.
Аристократ повертел в руках телефон, отложив на время со вздохом свою щёточку. Провёл пальцем по сенсорному экрану. Вернул мне без особого интереса.
— Забавная вещь, — отозвался он сдержанно-вежливо, — но, думаю, Китае много делают разных диковин и магических штук… Вы хотите сказать, сударь, что можете с помощью этой папиросницы вживую поговорить с Вашими близкими? Прямо сейчас?
Я поглядел на индикатор сигнала сотовой связи, стоявший на нулевой отметке (вышку скрыла туча) и признался:
— Сейчас не могу, увы…
— А! — он значительно поднял вверх указательный палец. — Вот видите!
Действительно, что толку похваляться современной технологией, если эта технология так ненадёжна?
— Но написать и получить письмо я и правда могу,— не сдавался я (маршрутизатор WiFi на первом этаже был снабжён усилителем сигнала).
— Хм! И как же оно Вам придёт?
— В виде печатного текста на этом экране.
— Печатного, говорите как в книге? Ну и… кто же может Вас заверить, что это и впрямь Ваши близкие Вам послали весточку, а не черти всякие, не нехристи или разные другие проходимцы?
— Никто! — признался я, опешив. — Хотя что это я: они сами, когда увижу их вживую, подтвердят, что писали мне письма!
— А люди ведь часто лгут: ради выгоды, из страха, из лени, — получил я флегматический ответ. — Вы к ним, кроме того, приглядитесь получше. Может быть, никакие это не близкие, а некие химеры, кхе-кхе…
— Знаете, милорд, так далеко можно зайти! Епископ Беркли, помнится, учил, что даже собственным глазам нельзя доверять…
— И очень хорошо делал, — с удовлетворением отозвался Аристократ. — Не находите? А ещё: подтвердят-то Ваши близкие подлинность письма лишь тогда, когда Вы их увидите воочию. Так и в чём прогресс?
— Остроумно и даже справедливо, — согласился я. — Попробуем с другого краю. Вы приедете в Сухум или в Сочи, увидите на улицах множество машин… самобеглых колясок, то есть. Не сможете ведь Вы не поверить своим глазам и продолжать говорить, что уже в 1867 году были такие изобретения!
— Во-первых, кто Вам сказал, что нам непременно нужно в Сухум или в Сочи? — безмятежно парировал Аристократ. — Мы путешествуем просто так, для собственного удовольствия. Во-вторых, если человек изобрёл что-то своей личной хитростью в — какой, по-Вашему, год сейчас? — в 2018 году, почему бы то же самое человеку не придумать уже в 1867? И, в-третьих, разрешите мне Вам сказать, сударь, что Вы смотрите на вещи неуловимо извращённым образом. Сам факт механических изобретений только доказывает человеческое хитроумие, а вовсе не свидетельствует ни о каком прогрессе или сменившейся эпохе. Разве у вас, позвольте спросить, за истекшие полтораста лет выросли рога или, напротив, крылья? Или вы, имею в виду весь человеческий род, стали читать мысли? Или, простите за скабрёзность, люди теперь размножаются как-то иначе, а не старым дедовским способом? Или вы научились не завидовать, не ненавидеть, не лгать, не убивать во время войны? Если ваш ответ «нет», то ничего не изменилось, и Вы меня, как Бог свят, не убедите, будто мы не находимся в старом добром 1867 году!
Выговорив эту длинную тираду, Аристократ откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза.
— Ваша милость, для примера! — смущённо начал я, помолчав. — Для примера: сейчас аристократические титулы уже не в ходу. Сам язык изменился: никто не использует обращений вроде «милорд»…
— Да Вы серьёзно? Вы же используете.
— Да, но, скорее, из вежливости…
— Культурные люди, сударь, и раньше использовали, и, поверьте, будут использовать эти обращения именно из вежливости, а не под страхом физического наказания, к примеру, — назидательно выговорил Аристократ. Никакой довод на него не действовал.
— Пусть так, — согласился я, — но в наше время ведь и аристократии по-настоящему не осталось…
Милорд, оторвавшись от щёточки, воззрился на меня с таким нескрываемым изумлением, с такой нескрываемой насмешкой, что мне невольно пришлось прикусить язык. И как я, действительно, сморозил такую глупость?
— Правда? — произнёс он наконец. — Так в-ы в вашем будущем уже избавились от подневольного труда, от угнетения и унижения человека в любой форме? Так у в-а-с в 2018 году уже воистину несть ни эллина, ни иудея, уже лев возлёг подле ягнёнка, уже стали вы без различения все яко ангелы на небеси? Простите меня великодушно, что я по пути сюда своими старческими подслеповатыми глазами этого не заметил!
Встав, я пожелал Его милости доброго утра. Моё письмо, увы, осталось неотправленным.