Жертва инстинктов

Шрам на память

Зубная щетка, кружка, любимая тарелка Вадима – все без сожаления сгружаю в мусорный пакет. Долой, долой это все из моей жизни. Вещи из шкафа скидываю в мешок, не разбирая. Около порога уже стоят два мешка на выброс и вот еще третий. С сомнением поглядываю на его любимое кресло. Какое счастье, что мне хватило немного ума на то, чтобы оформить квартиру на себя. Хоть в чем-то мне хватило ума. 

Горькая усмешка слетает с губ, когда травмированная когда-то нога предательски поворачивается под тяжестью мешков. Да что б их всех и Вадима и вещи. Встаю, прихрамывая иду к зеркалу и достаю сигареты. Курить дома было не в моих правилах, но сегодня самое подходящее утро для начала новой жизни, без правил. Щелчок зажигалки, никак не могу прикурить.

– Да чтоб тебя, – сминаю сигарету и бросаю ее в мешок с вещами Вадима.

Вдох, но желание курить не пропало. Щелчок, пламя нервно лижет конец сигареты. Вдох. Наконец густой, горьковатый дым заполняет легкие. Как я до этого докатилась? К черту. Делаю еще одну глубокую затяжку, провожу пальцами по шраму на лице, а потом снова проваливаюсь в прошлое. Воспоминания кружат в голове, захватывая разум.

Это случилось через три года после свадьбы. Мы вернулись в родной город, чтобы навестить родителей на новый год. Нам наконец-то удалось взять отпуск одновременно. Зима выдалась бесснежная и слякотная. Серые рваные облака затягивали небо, временами из них спала ледяная крупка, которую было сложно отнести однозначно к снегу или дождю. 

Наша старая однушка пустовала – жильцы съехали буквально пару дней назад, а новых искать за три дня до нового года мы не стали. Решили сделать это потом, после праздников. Это все пришлось кстати. Сегодня мы должны ехать к родителям Вадима, но неожиданно к нам забежал друг детства мужа. 

Мужчины на кухне оживленно беседовали и судя по звону, общение шло полным ходом. Я расположилась в комнате, завернувшись в махровый халат прямо поверх спортивного костюма. Вадим с Игорем уже выпили, так что визит к свекрови отменяется. Что ж, может и к лучшему, хоть книгу дочитаю, а то интересная зараза – спасу нет.

Было уже около полуночи, когда Игорь ушел. Я к тому времени успела уже задремать в кресле.

– Маринка! – Вадим появился в дверном проеме.

По нему всегда сложно сказать сколько они выпили. Он всегда был в одном состоянии между свежим огурцом и слегка пожеванным. Устало разлепляю веки.

– Вадим, ложись, милый.

– Маринка! Поехали. Почему еще не одета?

– Куда? – приподнимаюсь на локтях, удивленно глядя на мужа.

– Как куда? – Вадим зло посмотрел на меня, – К моим родителям! Или ты, шлюха куда-то еще собралась?

Мужчина в два шага оказался рядом со мной.

– Ты пьян и уже поздно! – пытаюсь его вразумить.

Вадим зло смотрит на меня, а потом резко хватает за локоть и сдергивает с кресла.

– Быстро одевайся!

– Ты пьян! Тебе нельзя за руль, – кричу на него в надежде образумить, когда он хватается за ключи от автомобиля.

– Я сказал одевайся, – цедит он с большими паузами, – Тебе никто права голоса не давал!

– Вадим! – злость во мне мешается с ужасом, – Я с тобой никуда не поеду.

Резкая боль от удара обжигает лицо, и я падаю на пол. В голове помутилось, откуда-то со стороны слышу голос мужа:

– Шлюха! Думаешь я не видел как ты на Игоря пялилась!

– Вадим, – шепчу одними губами, ощущая как капелька крови стекает из разбитого носа.

– А значит и поступать с тобой нужно как со шлюхой.

Рывком поднимает меня с пола.

– Раздевайся!

У меня кружится голова, но я все же предпринимаю попытку добежать до входной двери. Муж явно не в себе и мне нужно бежать. Вадим пьян, и быть может, мне удастся выбраться из дома.

– Стой, а то убью! – орет он мне вслед.

Пусть хоть кто-нибудь из соседей откроет, пожалуйста. Постучать я не успела, муж выскочил за мной следом. Опрометью кинулась вниз на улицу, когда увидела перекошенной злобой лицо Вадима. В голове билась одна единственная мысль: «Догонит – убьет.»

Холод асфальта обжег босые ноги, заставляя сбиться с шага. Этой секунды мужчине хватило, чтобы догнать и повалить на землю. Вадим навалился сверху, прижимая меня своим телом. На улице никого. В эту промозглую зимнюю погоду ни у кого нет желания гулять.

Он с остервенением стаскивает с меня брюки вместе с трусами.

– Шлюха, – удар, – Шлюха, – мужчина давит мне на шею, выбивая вместе с воздухом последние силы.

На меня нападает какое-то оцепенение. Боль заполняет все вокруг, и проще отстраниться, будто это происходит не со мной. Это не я, это не мой муж.

Вадим несколько раз ударяет меня ладонью по заднице, а потом резко входит. Больно. Он абсолютно точно стремиться трахать меня как можно больнее, как будто наказывает. Но за что? Смазки нет совсем и каждое его движение ощущается, как будто проводят наждачкой. Слезы наворачиваются на глазах, нет сил даже кричать. Он рычит сзади и повторяет «шлюха». Будь проклят тот день, когда я вышла за него замуж.

Вадим сдавливает мне шею, после чего шумно выдохнув, кончает. Рывком поднимает с земли, если бы при этом он меня не держал, упала бы обратно. А потом тащит к машине. 

Я за всем наблюдаю отстраненно, повторяя про себя как мантру: «Это не со мной». Щелчок, сигнализация срабатывает. Вадим чертыхается, но все-таки открывает автомобиль, после чего бросает меня на заднее сиденье, а сам садится за руль.

Много лет спустя, уже после этой страшной аварии, я корила себя за то, что не смогла сбежать, уйти, но тогда разбитая и растоптанная, я полулежала на заднем сиденье автомобиля и была совсем не против закрыть глаза и уже никогда их не открывать.

Шрам… Теперь он не только напоминает мне о моем прошлом, но и строит мое будущее. 

Каждый раз, подходя к зеркалу, я сжимаю кулаки и мысленно заставлю себя не делать этого. Но все равно, всякий раз, когда я вижу свое отражение, я закрываю глаза. Первые несколько секунд, которые я борюсь с собой, кажутся длинными, почти бесконечными. Я сильно зажмуриваюсь, так, что болят глазные яблоки, стиснутые оболочкой век. А ногти на руках впиваются в ладонь, оставляя красные следы на ней, которые еще долго не проходят.

В последнее время я смотрю на себя в зеркало все реже. Это происходит максимум один раз в день, и те пять минут, что я стою перед своим отражением, я старательно жмурюсь, боясь увидеть новую себя.