Цена спасения

Глава 3

Очнулась я в месте, которого не знала. И наверное никогда бы не хотела узнать его. Противостоя неимоверной головной боли в области затылка, я пыталась рассмотреть место, в котором находилась. Холодный деревянный пол, полуразвалившиеся стены, с осыпавшейся штукатуркой, за которой скрывались кирпичи, заколоченные окна, закрытая деревянная дверь.

Как бы я хотела, чтобы это все оказалось просто очень плохим сном, который я забуду, как только проснусь. Но это реальность, из которой я не выберусь без брата.

Голова болела, но превозмогая боль,я встала, чтобы выглянуть в окно, хотя бы примерно узнать где я. Руки плохо слушались от слабости, но я все еще цеплялась ими за свою жизнь. Руку прикладываю к затылку, который так сильно ноет, пальцы нащупывают что-то вязкое, но поднося руку к лицу понимаю, что это кровь. Еще не лучше. Убираю ладонь, не желая прикасаться грязными руками к ране.

Подойдя к окну, через небольшие щели заколоченных досками окон, наблюдаю деревья, одни деревья. Я в какой-то глуши.

Дверь по спины громко распахивается, я дергаюсь от страха, резко поворачиваясь к ней лицом. Голова сразу же отдается острой болью, заставляя меня закрыть глаза, поморщившись от неприятного ощущения. Хватаюсь за голову, но открываю глаза, не желая показывать им свою слабость. В комнату входит тот самый человек, отдавший приказ меня забрать. Делает шаги в мою сторону, надвигаясь как дикий зверь, безжалостный монстр. Но я лишь задираю подбородок выше. Он хочет добиться моего страха? Так его не будет.

— Проснулась, значит, спящая красавица, — низкий голос, с очень сильной хрипотцой, — я ждал когда ты проснёшься, — уродливая похабная улыбка расплывается по его лицу, не предвещая ничего хорошего. — Молчишь? Правильно делаешь, пленница должна молчать и лишь изредка открывать рот. Или же ты будешь пленником?

— А разве это не одно и тоже? — я не стану играть по его правилам. Хочет чтобы молчала? Значит мой рот не закроется, буду назло говорить.

— Это две разные сущности. Пленница, — подходит в плотную, повторяя свой жест, хватая меня за челюсть, — будет раскрывать свою рот, захлебываясь стонами. И получать от этого много удовольствия, столько же, сколько и мужиков у меня. А пленник, — его рука медленно перебросилась за шею, схватив больно за волосы и дернув вниз, — будет захлебываться стонами боли от пыток. У нас очень изощренная фантазия.

С каждым его словом натяжение волос становилось все сильнее и больнее, но я держалась, не подавая вида. Я не издала ни звука, не поморщилась от боли, стояла заглядывая ему прямо в глаза. Как галантно с его стороны давать мне выбор. Однако оба они не представляют собой ничего хорошего. Но решение однозначно. Я готова умереть от пыток, не дождавшись брата, но я ни за что не позволю сделать из себя кусок тела в их глазах. Не позволю прикасаться ко мне, убью себя сама, но не дамся.

— Сущность пленника привлекает меня больше, — он потянул волосы еще сильнее, а улыбка стала похоже больше на оскал. — Я выберу быть мертвой, нежели использованной.

— Гордая, да?! А если мы выбьем из тебя эту спесь? — шипит мне прямо в губы, явно раздосадованный моим выбором. — Сама же предпочтешь оказаться с членом в руках, а не истекающей кровью от ножа.

— И не мечтай. Я скорее убью себя, чем соглашусь на роль вашей подстилки, — отец научил меня ничего не бояться, я не подам и вида страха.

— Забываешься, сука, — он отпустил волосы, чтобы схватить за шею и прижать к стене. — Жизнь твоего брата в моих руках. Ты раздвинешь ноги как миленькая, если я отдам приказ избавиться от этого щенка.

— Тогда не получишь своих денег, — прохрипела я, даже не думая пытаться отстранится, чтобы получить глоток воздуха. — И я кажется уже достаточно пожертвовала ради брата.

Я сама лично согласилась на плен бандитов, чтобы у Никиты появилось время найти деньги. Это, итак, большая жертва. Но большего они от меня не дождутся. Я готова умереть здесь, но никогда не соглашусь стать шлюхой в их руках. Никогда, ни ради кого.

— Дрянь! — он отпускает шею, но не успеваю вдохнуть воздух, как получаю сильную пощечину, которая сбивает меня с ног. — Выбор сделан. Ты пожалеешь, будешь проситься на член, лишь бы мы прекратили. Но будет слишком поздно.

Он вышел из комнаты, бросив напоследок эти слова. Но он ошибся, может и буду жалеть, что согласилась в принципе сюда попасть, но я никогда не буду проситься стать игрушкой в их руках.

На смену ему в комнату заходят два довольных бугая, разминая кулаки и переглядываясь. Один из них поднимает меня и держит, позволяя другому нанести первый удар в живот, от которого я уже была готова упасть и сжаться в комок. Но меня держали для еще пары ударов, прежде чем отпустить. Свалившись на пол и державшись за живот, чувствую неприятный металлический привкус крови в горле, во рту, сплевываю, желая быстрее избавится от него.

Тот кто держал меня все это время подходит, присаживаясь рядом со мной, оттягивает волосы назад, заставляя подняться и развернуться лицом к нему. Бьет наотмашь, от чего все вновь начинает нещадно кружится. Голову снова оттягивает, но следом сильно опускают обратно в пол.

Темнота. Больше не чувствую, ни чужих прикосновений, ни боли - ничего одним словом. Дежавю - вот что со мной происходило все последующее время. Из раза в раз, изо дня в день. Я приходила в сознание, а потом приходили те, чьей целью было ввести меня обратно с фазу сна. Их методы с каждым разом становились все изощреннее и губительнее для меня.

Первую неделю, они относились ко мне более снисходительно, ссылаясь на то, что я являюсь залоговой вещью, и слишком сильно портить меня нельзя. Вещью, я являюсь вещью в их руках… Это было услышать даже больнее, чем получать от них удары. Подтверждение тому, что душевная боль сильнее физической.

Но неделя прошла, брат не объявился. Сказали, что он уехал из страны. И вот это оказалось финальной каплей, надежды пали. Он уехал, не собираясь спасать меня отсюда, когда я пожертвовала собой ради него.

Тогда я думала, что умерла. Но больше всего я жаждала настоящей смерти. Я специально выводила головорезов из себя, каждый раз надеясь, что этот удар станет последним для меня.

Но время шло, хоть я совершенно и потерялась в счете, не понимала сколько именно прошло. День, неделя, месяц, год? Для меня слилось все в одно. Либо боль, либо темнота и беспамятство. Мне изредка приносили еду, ту что считалась остатками с их стола. Воды почти не давали, но часто поливали холодной водой, чтобы очнулась. Даже мыться давали, чтобы не пачкать свои руки об меня.

Я перестала обращать внимание на их удары, порезы лезвием по коже, удушения. Я могла это терпеть, не подать ни звука, ни писка. Не показывала своей боли, молчала. Но помню момент, когда впервые закричала, от адски раздирающей изнутри боли в области ребер. Меня тогда впервые вывели на улицу, кинув на старый асфальт, который изрезал мне все плечо и руку. Меня пинали ногами со всех сторон. Их было много, а я валялась беспомощная, со связанными руками за спиной, на земле.

Я сдерживалась до тех пор, пока один удар не отозвался неимоверно сильной болью, вырывая крик из моей груди. Не понимала откуда у меня взялись силы на такой крик, от которого буквально взлетели птицы с деревьев. Мне было больно, очень больно. Сразу же после этого меня затащили обратно в здании. Привязали веревками к потолку, разорвали футболку на спине и принялись пороть. Ремнем со всей силы, по голой коже. Было больно, со временем она нарастала, когда удар приходился на одно и то же место. Но даже здесь я молчала, терпела, прикусывала щеку изнутри, но держала рот на замке. Пока глаза сами по себе не закрылись, снова унося меня из этого ужасного мира, в мир спокойствия, тишины и темноты.

С тех пор, я так и висела привязанная к потолку. Лишь единожды меня отвязали, кинув грязную футболку и миску с едой. Я все таки приняла эту футболку, дабы она скрыла хоть часть моего тела, ведь прошлая футболка превратилась в окровавленную бахрому. К еде не прикоснулась, желая себе уже наконец позволить смерть, прекратить все свои мучения. Но конец никак не приходил.

Оказавшись снова привязанной к потолку, меня изрезали сначала на открытых участках кожи, потом и сквозь футболку. Когда небольшой нож, которым до этого проводили по коже, оставляя надрезы, я почувствовала в районе живота, но намного глубже, я позволила издать себе звук.

Но после этого я уже не приходила в себя. Помню лишь как окатили холодной водой, я попытаюсь открыть глаза, но не вышло. Я не смогла очнуться. Это была моя самая долгая отключка за последнее время.

Глаза мои закрыты, но уши улавливают какой-то шорох, не понимаю чему именно он принадлежит. Даже не пытаюсь открыть глаза, я давно смирилась со всем происходящим. Но чувствую прикосновения к спине, чужое дыхание. Что-то происходит и меня больше ничего не держит, я падаю, но лишь в чьи-то руки. Меня прижимают к себе, и я издаю сдавленный стон, ведь боль в ребрах и спине до сих пор присутствует.

— Тише, потерпи, — слышу мягкий заботливый шепот, точно не принадлежащий кому-либо из головорезов.

Стараюсь открыть глаза изо всех сил, понять кто сейчас находится рядом со мной, прижимая меня к себе. Кто хозяин этого нежного голоса? Может это и есть тот самый конец, о котором я так давно думала? Больше ничего не слышу, он ничего не говорит? Чувствую как моя реальность переворачивается в горизонтальное положение. Ничего не понимаю и даже не проявляю сил для этого. Я слишком слаба сейчас, ничего не могу.

Чувствую легкую прохладу на коже, объемный звук, похожий на шелест. Но оглушающий выстрел затмевает все, ничего больше не слышу кроме звона в ушах. Ничего не чувствую, ничего не слышу. Словно меня нет, нет ничего вокруг меня. Пустота. Перед глазами проносятся какие-то моменты моей прошлой жизни: родители, квартира, работа, а потом брат, бандиты, плен. Я чувствую свое дыхание, сердцебиение громкими ударами тоже дает о себе знать.

Чувствую прикосновение на своей щеке, потом губе. И не желая чувствовать прикосновения чужих рук на себе, неимоверным приложением силы, своей рукой хватаюсь за чужую.

— А-а-а-а, — но боль в спине заставляет меня громко закричать и сильнее вцепится в чужую руку.

Открываю глаза лишь на секунду, прежде чем снова прикрыть их от боли. Успеваю заметить, что рядом со мной незнакомый парень, которого раньше я не видела. Я пытаюсь выгнуться, чтобы спина так не болела, но не могу этого сделать. Так как ребра отзываются еще более сильными ощущениями.

— Леха, сюда быстро! — слышу крик совсем рядом. — Тише, потерпи. Не шевелись.

Снова эта фраза, значит мне не показалось, это не было сном. Это был настоящий живой человек, который сейчас находится рядом. Но друг он мне или враг? Однако его слова действуют на меня успокаивающе. Я прекращаю попытки пошевелиться, терплю боль и открываю глаза. Успеваю лишь слегка скользнуть взглядом по парню, которого я до сих пор держу за руку, как в комнату входит еще один человек, а за ним еще двое.

Я отпускаю руку, и жду от них помощи. Не знаю почему. Наверное должна бояться, как минимум не доверять, но я делаю все ровно наоборот.

— Что случилось? Где больно? — сразу же с порога задает вопросы парень, приближаясь ко мне.

— Спина и... ребра, — кое-как получается ответить, превозмогая невероятную боль.

Пытаюсь положить руку на очаг боли, чтобы скрыть его рукою, но мне не позволяют этого сделать.

— Не надо, хуже сделаешь. Я сейчас буду надавливать, чтобы понять, что именно тебя беспокоит. Будет больно, предупреждаю, но надо потерпеть. Договорились?

Вместо ответа я кивнула, соглашаясь с его предложением. Он разрезал футболку примерно до груди, открывая себе доступ к оголенным ребрам, сильно выпирающим под кожей. Меня совершенно не смущало мое оголение перед другими незнакомыми мне людьми, это сейчас не так важно. Парень не стал сразу надавливать в эпицентр боли, куда я тянула руку. Он постепенно с самых первых продвигался все ниже и ниже. Я терпела, но надавив он в самый очаг, не сдержалась...

— А-а-а, больно! — выкрикнула, а руками сжимая плед, на котором лежала.

— Трещина в ребре. Не страшно, жить будешь. Срастется, перевязывать тугой повязкой не станем, медицина давно от этого отказалась. Обезболивающее будешь пить и соблюдать ограничения, в твоем случае постельный покой.

— Ты врач? — только и смогла спросить после его заключения.

Я засмотрелась на него, казалось дольше, чем положено в рамках приличия. Он был достаточно высокого роста, с густыми длинными вьющимися волосами русого цвета и недоверчивыми, но добрыми глазами.

— Да, могу корочку медицинского показать, если хочешь. Но давай об этом потом. Ты пока без сознания была я все раны обработал, с ребром тоже теперь разобрались. Спину придется обрабатывать несколько раз в день, ну и лежать на ней не рекомендуется, если хочешь чтобы быстрее зажила. Так что придется спать на здоровом боку, пока все не заживет. На ребро уйдет недели четыре, может шесть. Еще что-то болит? — он выдавил какую-то мазь на ребра, начиная ее равномерно распределять по коже, было неприятно.

— Вроде нет. Только голова, — он помог мне перевернуться на бок, укрыл пледом, и в таком положении я должна лежать ближайший несколько недель.

— Таблетка обезболивающего быстро все решит. Если что меня Леша зовут. Эти оболтусы - Миша и Даня, — указал на парней, стоящий поодаль в комнате, — а это твой верный раб на ближайшее время выздоровления - Артем, — дело дошло и до парня, который с самого начала был рядом. — Можешь гонять его по всем вопросам. А вот твоего имени мы не знаем.

— Аня.

— Аня, значит, — тут заговорил Артем, — Тебе надо отдыхать сейчас. А потом мы были бы не против, если ты поведаешь нам причину того, как ты оказалась там, откуда мы тебя вытащили.

— Хорошо, — я бы тоже хотела про них узнать побольше.

Леша отстранился, достал из аптечки баночку с обезболивающим и протянул Артему, прежде чем выйти из комнаты, вытолкав и Мишу с Данилом.

Я осталась наедине с Артемом. Видимо так будет ближайшее время, пока я не встану на ноги, ведь он будет присматривать за мной.

— Артем, значит, — я просто не знала, что еще сказать, кроме как повторить за ним.

Было неловко вот так беззащитно оставаться в одной комнате с незнакомым парнем. Хоть и красивым парнем. Высокий, спортивного телосложения, с темно-русыми волосами средней длины, прямым носом, и глазазами, что казались неравнодушными.

— Да. Я должен извиниться за то, что разбудил тебя. Хотел обработать твои ссадины на лице, а ты испугалась, очнулась.

— Разве за это нужно извиняться? Ты всего лишь хотел помочь. Так что спасибо, — он улыбнулся, хоть и засмущавшись, пригладил волосы и опустил голову вниз.

У него очень красивая улыбка. Такая настоящая, добрая. Это тоже заставило меня улыбнуться в ответ. Однако не слишком сильно, так как моя губа была разбита.

Но я задумалась о другом. Сейчас вроде бы все хорошо, теперь хорошо. Значит все те головорезы, плен - они остались в прошлом? Ведь так?