Алдора.

Глава 17.

Когда Бартону удалось убедить своих коллег изъять у Джейн Фостер оборудование, я надеялась, что автоматически получу VIP-место в первом ряду на грядущее шоу, но судьба решила распорядиться иначе. Состроив на прощание ехидную рожицу, показав язык и нагло помахав ручкой, она взяла меня за шиворот, как нашкодившего котенка, и отбросила подальше от всех событий, закрыв мне глаза и связав руки за спиной, не позволяя ни посмотреть на учиненный мною беспорядок, ни вмешаться в разыгрываемую трагедию. Если говорить более прозаично, то, конфисковав всё ценное оборудование, Коулсон решил увезти меня и Бартона обратно на базу, оставив пару агентов присматривать за громовержцем и отчаявшимся научным работником. Подпрыгивая время от времени на ухабах, цепляясь за ручки дверей в попытке не стукнуться головой о потолок автомобиля и шатаясь по салону фургона, набитого изнутри различными приборами, мы около часа добирались до базы. Примерно на половине пути выяснилось, что за нами выехала на шоссе грузовая машина с Тором и мисс Фостер внутри, и это не могло не радовать. За время поездки Коулсон еще пару раз пытался ненавязчиво выпросить мое происхождение, бывшую профессию или хотя бы настоящее имя (то, что «мисс Эмбертон» была фальшивкой, он догадался уже давно), но ничего кроме моего раздраженного взгляда и плотно поджатых губ, которые иногда складывались в ухмылку, он так и не получил.

После того, как мы достигли пункта назначения, меня закрыли в допросной комнате, выставив снаружи двух охранников. В окошко мне передали контейнер с едой: макароны с сыром, куриная ножка и бутылка воды. Несмотря на простоту блюда, съела я поданный обед (или завтрак, или ужин) за считанные минуты: пустой желудок дал о себе знать. Потом про мое существование, видимо, забыли. Даже пустую коробку не забрали. Не знаю, сколько я здесь пробыла, но серые стены и потолок уже вызывали у меня тошноту. Бóльшую часть времени я просидела на стуле, закинув ноги на металлический стол и высчитывая, сколько раз в минуту мигает красный огонек на камере видеонаблюдения. Привязывать меня ни к чему, хвала Звездам, не стали, и время от времени я вставала с насиженного места и прохаживалась по помещению, разминая затекшую спину и ноги. Скука поедала внутренности заживо, стены давили, а замкнутый, будто начертанный мелом на полу круг, по которому я бродила, вызывал приступы ярости и страстного желания пробиться наружу. Окружение сковывало меня цепями, словно я сидела не в комнате, а в клетке: вообще складывалось чувство, что когда я в очередной раз открою глаза, то увижу не надоевшие серые стены, а прутья решетки и высокомерные лица, цинично оглядывающие меня, как редкостное дикое животное, к которому опасно приближаться. Секунды тянулись невообразимо медленно, не торопясь складываться в минуты и часы, будто насмехались, мучая меня незнанием и нескончаемыми догадками, раздражающими больше всего остального. Вопросы скакали по больной голове, как табун лошадей, оставляя после себя ноющее, жгучее ощущение пустоты. Что произошло с Тором? Сумели ли его поймать? Что с Мьельниром? Вернул ли Тор свою силу? Легкие жгло, тело горело, как в лихорадке, а осознание своей беспомощности вызывало утробный рык. Больше всего на свете я ненавидела неволю. Ограничение свободы, подчинение и преклонение коленей – всё это доводило меня до зубного скрежета и безумного огня в глазах. Но поверх решетки и нехватки знаний меня мучило что-то другое, не связанное с недавними событиями, но оттого не менее важное. Оно стояло на перекрестке трех незримых дорог прошлого, настоящего и будущего, толкая меня то к одной тропе, то к другой. Отовсюду мне кричали, чтобы я шла в указанном направлении. «Раньше всё было лучше! Возвращайся обратно! Покайся и вернись в Асгард!» – звучит с одной стороны. «Забудь о прошлом! Нужно двигаться вперед! Ты была порождением зла, нужно стать лучше!» – слышится с другой. «Ты не должна мучиться и рассуждать! Живи сегодняшним днем! Пускай судьба всё решает самостоятельно!» – несется с третьей. А я всё рвусь то туда, то обратно, разрываясь между воспоминаниями, реальностью и грезами. И все зовут, и все клянутся в лучшем исходе, маня меня к себе под крыло. И над этими тремя извилистыми маршрутами завис единственный, болезненный, бьющий по сознанию вопрос: что делать дальше?

Не получая нужных ответов, мое любопытство уже становилось отчаянным и вызывало ярость. Хотелось ударить по ненавидимой двери, сковывающей мою свободу действий и убивающей способность видеть, что творится вокруг. Хотелось закричать во все горло и в порыве гнева разукрасить стены «темницы» царапинами, трещинами и, быть может, темными пятнами капель крови. Внутри всё полыхало ярким пламенем, не давая прийти в себя и ровно вдохнуть воздух в легкие. Душа искрилась, металась в грудной клетке из ребер, сжигая мой мир дотла, превращая воспоминания в прах, а грезы – в пепел. Оставались только кошмары суровой реальности, обожженные со всех краев…

Единственным, что выделилось из состояния «душевной агонии», в которой я билась последние часы, стал запах, вырвавший меня из объезженной колеи. Терпкий, обманчивый, такой знакомый и родной… Воздух вокруг меня неожиданно наэлектризовался и загустел, словно мир погрузился под воду. Руки защипало, пальцы непроизвольно попытались уловить хоть одну единственную искорку, а сердце защемило… В один момент в комнате по неизвестной причине запахло магией. Поначалу я решила, что мне показалось и это галлюцинация, плод воспаленного воображения и пяти лет существования без своих способностей. Но пряный аромат становился сильнее и заволок всё пространство, не давая вдохнуть ничего, кроме себя. Я резко вскочила со стула и прислонилась вспотевшими ладонями к прохладной металлической двери, жадно вдыхая давно забытый запах, вызывающий дрожь в теле. В этот момент чувствовала себя зависимой, но поделать ничего не могла: эти нотки в воздухе рождали в груди такой спектр притупившихся чувств, что голова невольно шла кругом… Минут через десять аромат исчез, и я вновь развалилась на своем стуле, как на троне, расставив ноги, облокотившись на спинку и подперев лицо рукой. И только сейчас на ум пришел закономерный вопрос: а откуда здесь запах магии? Тор, по всей видимости, на базе. Может, он умудрился вернуть свою силу? И источником моего помешательства был Мьельнир, вернувшийся хозяину? Вряд ли… Звуки грома из соседней комнаты, пусть и забаррикадированной со всех сторон, я бы услышала. Забросив все рассуждения в дальний угол, я прикрыла глаза в попытке расслабиться и заснуть. Этот день меня вымотал и морально, и физически, но сон, как назло, не шел. Сознание лишь окутало тонкой пеленой, словно состоящей из дыма, погружая разум в легкое забытье, отстраняя от угнетающей, высасывающей энергию тревоги. Перед глазами стояли неразборчивые блики, беззвучно появлялись образы, которые не удавалось уловить. Они мерцали, переплетались, образовывая огромные клубки из блистающих нитей, напоминающих паутину…

Перед глазами блистают неразборчивые пятна, складывающиеся в очертания Радужного моста. На нем в яростной схватке бьется две фигуры: темная, с проблесками золота, и ярко-красная, окутанная серебром, точно легкой дымкой. Силуэты были смутно знакомые, будто сошедшие со старой фотографии. Мелькают разноцветные вспышки, слышится звон металла о металл, скрежет, говор двух людей, время от времени срывающийся на крик. В какой-то момент теней отрывает друг от друга, а мир озаряет яркая вспышка: по Радужному мосту пролетает разрушительная волна. Дорога пошла рябью, накренилась вбок и взорвалась мириадами осколков, отливающих разноцветным сиянием. Картинка застывает на месте, словно кто-то решил ее сфотографировать. В разум просачивается ниоткуда взявшееся отчаянье, тело накрывает приступом боли, чувствуется холод, добирающийся до самых костей, а затем изображение накрывает тьма.

Тишину в камере нарушил звук открывающейся двери, резко вырвавший меня из полудремы. Конечности немного затекли: видимо, я пробыла в забытье дольше, чем показалось. Внутрь зашел мрачный, как туча, Коулсон с неизменной полупрозрачной папкой с документами и фотографиями. Взгляд агента едва ли не метал молнии, пронзая всё, что под него попадалось. Пальцы сжимали ни в чем не повинные бумаги так, что руки покрылись белыми пятнами у костяшек и красными линиями там, где проступали тонкие венки. Вся фигура мужчины казалась напряженной и состоящей только из костей, мускулов и нервов, будто к его спине приставили негнущийся шест, а к плечам, голове и позвоночнику прикрепили нити, за которые агента удерживал опытный кукловод. Впервые за всё время, когда я его видела, Коулсон не улыбался. Никакого намека на насмешку или ухмылку не было ни в линии губ, ни в сиянии болотно-зеленых глаз. Усевшись на свое место и привычно сцепив руки замком, агент впился в меня недобрым взглядом, изучая мое лицо.

– Как успехи в поимке? – спокойно поинтересовалась я, разминая шею и плечи.

– И долго вы скрывать собирались? – процедил Коулсон сквозь зубы, игнорируя мой вопрос.

Я непонимающе уставилась на разгневанное лицо своего собеседника. Что могло его так разозлить?

– О чем вы? – тихо проговорила я.

Мужчина всплеснул руками и откинулся на спинку своего стула, поджимая тонкие губы. Да что с ним случилось?!

– Еще скажите, что вы не знали… мисс Эмбертон, – просмаковал мое имя агент, – кем является этот Тор.

– О! И кем же? – улыбнулась я, представляя, какую чепуху сейчас придется выслушивать.

– Бог грома. Из другого мира, – как ни в чем не бывало ответил Коулсон, скрещивая руки на груди.

Улыбка сползла с моего лица, сменяясь сначала неверием, а затем страхом. По позвоночнику побежали мурашки, а в горле резко пересохло. Как он мог узнать? Что произошло, пока я была заперта в этой душной комнате? Я цокнула языком и покачала головой. Скрывать что-либо сейчас было просто бесполезно.

– Откуда вы знаете? – выдохнула я, смиренно склоняя голову.

– Ну, – прыснул мужчина, нервно дернув плечами, – это было тяжело не заметить. Как летающий супермен в красном плаще разгромил половину города.

Я вздрогнула и резко подалась вперед, скользя взглядом по лицу Коуслона, выискивая там хоть каплю смеха или издевки. Но черты оставались всё такими же серьезными и напряженными, превращая ровные контуры век и губ в выражение, близкое к звериному оскалу. От такого вида агента Щ.И.Т.а становилось действительно страшно и жутко, будто со шпиона сорвали его добродушную маску, оголяя жестокость в её самых острых проявлениях.

– Половину города? – повторила я за мужчиной далеким, осипшим эхом.

– Великолепно, не правда ли? – задал он риторический вопрос, скривив губы в раздраженно-насмешливой улыбке. – Мало того, что на нас свалилось, как снег на голову, известие о том, что человечество – не единственная разумная раса во Вселенной, так еще и ткнули носом в то, что мы буквально по-детски беспомощны и безоружны.

Я попыталась вклиниться в монолог Коулсона и спросить, что произошло в городе, но агент, заметив, что я собираюсь его перебить, замолчал, вскочил с места и с несказанной силой ударил ладонью по столу. Металлическая поверхность загудела и задрожала, передавая вибрацию моему телу. Я вытянулась в струнку и впилась удивленным взглядом во взбешенного шпиона.

– Ни слова, – чуть ли не прошипел он мне в лицо. – Я не хочу слышать ни единого звука из вашего лживого рта. Могла произойти глобальная катастрофа, весь мир мог оказаться под угрозой, и мне наплевать, что это не ваш мир, и он вам чужд. Мы могли быть втянуты в войну, к которой человечество просто не готово! Ни материально, ни духовно! А всё из-за чего?! Из-за строптивой девчонки, которая не хотела делиться информацией, якобы соблюдая свои иллюзорные принципы! – сорвался Коулсон на крик.

Я не выдержала и, треснув рукой по столу, вскочила с места, приближая свое лицо вплотную к побагровевшему лицу мужчины:

– Не смейте осуждать того, чего не понимаете, агент. Любое упоминание о других мирах в присутствии землянина карается на моей Родине смертной казнью. Мы удерживали вас от этого губительного знания так долго, как только могли. Стояли в тени, тысячелетиями оберегали людей от тех, кто мог причинить вам вред. Удерживали вас от необдуманных поступков, как неразумных детей, которым вздумалось поиграться с огнем. Я не виновата в том, что время счастливого неведения для вас прошло именно сейчас! И не имею к этому никакого отношения! А теперь проявите, наконец, уважение к той, которая наблюдала за человечеством в его колыбели, и расскажите, что произошло!

Я резко выдохнула и упала обратно на стул, скрещивая руки на груди. Коулсон заметно присмирел и успокоился: его словно выпустили из душащих тисков. Вся его фигура ощутимо расслабилась, морщинки на лбу разгладились, а глаза больше не отливали опасными бликами. Пламя в чужой душе на время приутихло. Но только на время: готова поспорить, вскоре оно разгорится пуще прежнего, опаляя всё вокруг. Надеюсь, что не застану этот момент ярости.

Агент глубоко вздохнул и опустился на свое место, проведя ладонью по лицу.

– Простите мне мою вспыльчивость. И, прошу, попытайтесь меня понять. Я всю свою жизнь, так же как и вы, старался защитить людей, потому и пошел на службу. Сейчас вся планета могла повиснуть на волоске от гибели, если бы баталия закончилась немного по-другому. В этот раз мы ограничились разрушением одного единственного города, а гражданских, слава Богу, удалось вывести. Но что может произойти в следующий раз? Когда помощи ждать будет не у кого? Поймите, нам нужно знать то, что знаете вы, в целях безопасности нашего народа.

– И я должна предать свой народ, чтобы оградить от злоключений ваш? – поинтересовалась я, изогнув бровь дугой.

– В этот раз не мне решать, – вздохнул Коулсон и щелкнул пальцами. Дверь в помещение открылась, и внутрь вошло двое охранников, вставших за спиной у моего собеседника.

– И что это значит? – настороженно спросила я, щуря глаза и всматриваясь в лица рослых мужчин. Я точно помню, что не видела их раньше на базе. К тому же, на плечах их черной формы красовалась незнакомая мне эмблема с изображенным на ней то ли орлом, то ли ястребом, расправившим крылья.

– Я не могу вас отпустить, как мы договаривались ранее, мисс Эмбертон. Думаю, вы должны понять. Ничего личного, – сокрушенно покачал головой агент. Осознание ударило по голове не хуже Мьельнира: меня сейчас скрутят и куда-то повезут. Люди всегда боялись того, чего не знали, и всеми силами старались избавиться от неизведанных или не подчиняющихся логике вещей. Щ.И.Т. же, как мне казалось, сначала старался развенчать миф о чем-то сверхъестественном, а только затем избавлялся от исследуемого вдоль и поперек объекта. И этот объект – я. Если попадусь им в руки, то стану подопытным кроликом инопланетного происхождения, которого в конце концов убьют, а тело отправят на вскрытие. Ну, нет! Не так я планировала закончить свою вечность!

Коулсон прокашлялся в кулак и, вымученно улыбнувшись, посоветовал:

– Лучше не сопротивляйтесь. Так всё станет гораздо проще.

С этими словами он едва заметно кивнул охранникам за его спиной, и те сделали шаг в мою сторону. Я вскочила с места и, проигнорировав оклик стражи, бросилась к двери, которую эти олухи умудрились забыть закрыть. Выскочив из камеры, я рванула в сторону тоннелей, ведущих к западному выходу: как я помнила из нашей сомнительной экскурсии, там было меньше всего охраны. Буквально через десять секунд моего бега завыла сирена, а помещение окрасилось красным светом. Видимо, Коулсон поднял тревогу.

Я выругалась и продолжила бежать, стараясь не обращать внимание на непрекращающийся громкий сигнал, раздражающий слух. Сзади послышался топот ног и щелчки спускаемых предохранителей на оружии вперемешку с голосами агентов. Я сглотнула душащий ком и ускорила бег, сворачивая в узкий коридор, ведущий к южному выходу, тем самым резко сменив направление. Хоть полноценного лабиринта из белых тоннелей не получится, но немного напрячь память и координацию моих преследователей было необходимо. Пробежав еще несколько развилок и свернув в самую непредсказуемую и нелогичную сторону, какая только была возможна, я выбежала в центральную комнату, где на помосте висела вращающаяся красная лампа. На улице, как выяснилось, шел дождь, земля размокла и превратилась в комья грязи. Внутри базы непогоды не было видно, ровно как и заволоченного тучами серого неба. Прежде чем свернуть в западный тоннель, я краем глаза заметила немаловажную деталь: Мьельнира на его месте не было.

Ноги уже начинали уставать, и хотя дыхание было довольно ровным, кислорода все равно не доставало, и в боку появлялась колющая боль. До выхода оставалось уже не так много, а голоса за моей спиной стали немного отдаленней и тише, что не могло не радовать. Но мерцающий огонек надежды на удачный побег сверкал недолго. Обогнув последний поворот, я буквально врезалась в черно-фиолетовую фигуру Бартона. На секунду я замерла, уставившись на мужчину в состоянии ступора и легкого недоумения, не зная, как себя вести. Клинтон, весь мокрый и тяжело дышавший после бега, недоуменно смотрел на меня в ответ, будто не верил, что я собралась сбегать с чьего-то праздника жизни. В какой-то момент его глаза потемнели, и лучник, выйдя из оцепенения, попытался ударить меня кулаком в грудь. Я быстро отвела удар и попробовала нырнуть агенту под руку, но он перехватил меня за запястье, выворачивая кисть и разворачивая меня к себе спиной.

– А это, я смотрю, твой любимый прием, – пробормотала я сквозь стиснутые зубы и пару раз ударила Клинтона ногой. Но шпион не желал меня так просто отпускать и прошлому фокусу не поддался. Придется действовать более оригинально. Схватив его за предплечье свободной рукой, я надавила пальцами на болезненную точку на внешней стороне ладони, чем вызвала у Бартона недовольное шипение, изогнула тело в сторону, присела, и, развернувшись, сделала подсечку, ударив ногой мужчине под колени. Тот ослабил хватку, чем я не преминула воспользоваться и вышла из захвата, но равновесия не потерял и остался твердо стоять на ногах. Я глубоко вздохнула и сделала пару коротких шагов в сторону, наблюдая за таким же передвижением Сокола. Выглядело, будто мы ходим по кругу, готовясь в любой момент рвануться с места. Первым не выдержал Бартон и сделал пару ударов рукой, от которых я успела уклониться, и короткий степ вперед, словно собирался ударить меня левой ногой. Я тут же развернулась в сторону, выставляя блок, но выпад оказался ложным: агент ударил справа, попав ногой в солнечное сплетение. Я закашлялась и нагнулась вперед, хватаясь рукой за горло и стараясь втолкнуть воздух в легкие, но тут же почувствовала удар по лицу, оттолкнувший меня к противоположной стене тоннеля. По щеке и подбородку потекла горячая кровь, пульсирующая на месте ранения, из горла раздавались приглушенные хрипы, но глаз я не закрывала и продолжала следить за действиями соперника. Бартон сделал пару шагов в мою сторону и замахнулся рукой, чтобы последним ударом отправить меня в нокаут, но как только расстояние между нами сократилось до минимума, я резко отклонилась в сторону, схватив лучника за предплечье и потянув в направлении, в котором он хотел ударить. По инерции мужчина наклонился вперед, и мне удалось толкнуть его в спину. Не удержавшись на ногах, Клинтон полетел на стену тоннеля, срывая своим телом часть пленочной ткани и вываливаясь на улицу.

Воспользовавшись моментом, я рванула дальше по коридору, еле удерживая в узде неконтролируемое дыхание. Когда до выхода, занавешенного полосами из прозрачного плотного материала, оставалось всего несколько шагов, я услышала холодный голос Сокола, пригвоздивший меня к месту:

– Ни шагу дальше.

Я медленно повернула голову на оклик и наткнулась взглядом на перепачканного в грязи Бартона, прицелившегося в меня из лука. Из уголка губ мужчины текла струйка багровой крови, а на виске красовался красно-фиолетовый синяк.

– Двинешься с места – выстрелю, – пообещал он, не сводя с меня напряженного взгляда. За спиной агента послышались голоса и топот ног. Меньше минуты, и преследователи будут здесь. Я тихо рыкнула от бессилия, не представляя, что делать дальше. Неожиданно в воспаленный мозг ворвалась безумная идея, попахивающая суицидальной наклонностью, но которая могла сработать. Ну что ж, мне не впервой.

Я хмыкнула и развернулась к Бартону полубоком, бросая в сторону лучника игривый взгляд и дикую, сумасшедшую улыбку.

– Так стреляй, – бросила я ему, аккуратно шагая к выходу.

Бартон замешкался: такой откровенной наглости он от меня не ожидал. Я прекрасно понимала, что он отнюдь не нервный мальчишка, первый раз державший в руках оружие, а агент Щ.И.Т.а, превосходящий многих профессиональных наемников как в умении вести бой, так и в выдержке и верности своему слову. Я знала, что он не блефует и выстрелит, как только я двинусь с места, причем выстрелит меньше, чем через мгновение…Но Сокол не знает об одной маленькой детали… Внутри тела загорается огонь азарта, усмешка на губах превращается в оскал. Я – трикстер. И отрабатывала ловкость рук и скорость реакции целыми столетиями.

Звучит звон спускаемой тетивы и свист полета. Вскидываю руку и хватаю пальцами выпущенную стрелу, останавливая металлический наконечник в десяти сантиметрах от моего лица. А точнее моего глаза. Я хмыкнула: всё-таки навыки я еще не подрастеряла. Подмигнув лучнику и кинув ему последнюю довольную усмешку, срываюсь с места в сторону выхода, пока Бартон не успел выстрелить еще раз. Но в очередной раз всё идет не так, как задумывалось в начале.

Рядом со мной раздается шипение, а в нос ударяет неприятный запах, вызывающий приступы кашля. Не поняв в начале, что происходит, я кинула взгляд на стрелу, которую до сих пор держала в руках: у наконечника был закреплен миниатюрный баллон с отверстиями, из которых валил едва заметный дым. Удушающий газ проникал в носоглотку, раздирая дыхательные пути и вызывая слезы. Перед глазами появилась неубирающаяся пленка, а кислород будто выкачали из легких. Ноги подкосились, и я упала на землю, упираясь ладонями о холодный пол. Зрение начало подводить, и на изображении появились темные, мелькающие пятна и точки, сбивавшие фокус и превращавшие мир в неразборчивую мешанину белых и черно-коричневых красок. Звуки шагов переплелись с биением сердца, стучавшего где-то в горле. Я попыталась встать, но чья-то рука опустилась на мое плечо, придавливая обратно к земле. Над ухом раздался спокойный голос, и я почувствовала, как в шею впивается наконечник иглы. Я попыталась дернуться, но пальцы крепко держали меня за плечо, не давая пошевелиться. Перед глазами все поплыло, смываясь в бурю неразличимого цвета, словно художник вылил на полотно краску, не особо задумываясь о наличии смысла в картине. К горлу подступила тошнота, сердце забилось реже, и последняя досадная мысль, имеющая хоть какую-то идейную нагрузку, проскочившая в голове прежде, чем я канула во мрак, была о том, что Судьба в очередной раз в два хода поставила мне шах и мат.

***

Кровь неприятно пульсировала в висках и в районе шеи, вызывая жжение на коже, будто я получила несколько ожогов на лице. Голова гудела, тело полностью расслабилось и сейчас отказывалось подчиняться командам мозга. Я неохотно приоткрыла глаза и наткнулась взглядом в однотонный белый потолок. Напрягать зрение и жмуриться мне не пришлось: свет был приглушен, и в комнате царил приятный полумрак. Проморгавшись, я аккуратно приподнялась на локтях и оглянулась вокруг себя, отмечая, что лежу на кожаном диване, а просторное помещение, в котором нахожусь, напоминает чей-то офис или кабинет. Длинный, прямоугольный стол со стеклянным покрытием в рамах из темного дерева, несколько светлых диванов и массивных кресел, дорогие светильники, стоявшие на тумбочках по углам комнаты и испускавшие ровный, желтоватый свет, разгонявший тьму в паре метров вокруг – весь интерьер выдавал значительный вес набитого кошелька своего хозяина. Стену напротив меня образовывало одно единственное гигантское окно, открывающее взору ошеломляющий ночной пейзаж. Сквозь стекло, покрытое желтоватыми бликами, виднелись огни огромного города, отсюда кажущегося лишь чередой из темных силуэтов небоскребов. Внизу тянулись сияющие красно-золотые линии мчащихся по шоссе автомобилей, в темных стеклах зданий застыли отражения неонового света вывесок и яркого пламени, горящего на безымянной высоте.

Великолепие искрящейся картины настолько захватило воображение, что я не сразу заметила темную фигуру, стоявшую у окна, скрестив руки за спиной и наблюдая за мерцающими огнями мегаполиса. Человек был повернут ко мне спиной и моего пробуждения пока не замечал. Я бесшумно приподнялась на диване и спустила ноги на паркетный пол, не сводя глаз с одетого в длинный черный плащ мужчины. Бегло окинув взглядом комнату, я заметила закрытую дверь в противоположной от окна стене. Может, мне удастся улизнуть? Тихо встав на ноги, я сделала пару неуверенных шагов в сторону выхода, краем глаза следя за фигурой, всё еще изучавшей вид на ночной город. Осмелев, я отвернулась от окна и, едва касаясь земли, прокралась к двери. Я уже обхватила пальцами изогнутую ручку, как меня осек холодный голос, пустивший ряд мурашек по позвоночнику:

– Можете даже не пытаться: она заперта.

Решив всё-таки попробовать удачу, я дернула ручку на себя, но замок только издал недовольное скрежетание, чем вызвал тихий, довольный смех у меня за спиной. Я чертыхнулась и обернулась в сторону мужчины, до сих пор стоявшего ко мне спиной. Вздохнув, я медленным шагом подошла к окну и встала по правую руку от фигуры, внимательно оглядывая город за прозрачной пеленой. Вдали виднелся черный силуэт шпиля, смутно что-то напоминавший. Присмотревшись, я поняла, что это Эмпайр-Стэйт-Билдинг.

– Снова Нью-Йорк? – поинтересовалась я, переводя взгляд на стоявшего рядом человека. Темнокожий мужчина лет пятидесяти пяти неотрывно следил за отпечатками огней на стеклах и машинах, абсолютно не обращая на меня внимания. Посверлив с минуту незнакомый профиль, я снова отвернулась к окну, пытаясь рассмотреть прохожих на улицах, которые отсюда казались едва различимыми точками на земле. Муравьи: ни дать – ни взять.

– Такие маленькие, не правда ли? – неожиданно прозвучал голос слева.

– Мм? – вопросительно промычала я, поворачиваясь в сторону мужчины. – Кто?

– Люди, – разъяснил он. – Наверняка они вам кажутся… несущественными. После того, что вы видели в своей жизни.

– Нет, – покачала я головой. – Маленькими – возможно. Быстротечными – обязательно. Но я не могу назвать их несущественными. Каждый из них может случайным образом войти в историю человечества, хотя планировал провести тихую жизнь в уютной квартирке где-нибудь за городом…

– Но потом случается что-то непредвиденное, и бедолага оказывается в самом центре событий, невольно проходя испытания на прочность морали, – заканчивает за меня мужчина. – Знакомая, печальная история.

– Почему же печальная? – удивляюсь я. – Именно так и рождаются герои. «Одни легенды живут, другие обращаются в прах или в золото»*.

Собеседник одобрительно хмыкает и вновь замолкает, любуясь пейзажем.

– А ведь всё это в любой миг может исчезнуть, – кивает он в сторону окна. – И если раньше мы были убеждены, что причиной станет ядерная война, то сейчас – вторжение из других миров.

– Вам что-то не нравится? – язвительно протягиваю я, изгибая бровь дугой.

– Дело не в том, нравится мне или нет, – чуть повышает тон мужчина. – А в том, что слишком быстро поменялось наше мировоззрение. Причем коренным образом.

– Рано или поздно это должно было случиться, – пожимаю я плечами. – Вы же не думали, что люди – единственные разумные существа во Вселенной?

Рядом раздается тяжелый вздох, и комната опять погружается в тишину. Через пару минут я не выдерживаю и одергиваю собеседника:

– Я понимаю, что мы очень мило беседуем, но вы можете объяснить, что здесь происходит?

Мужчина медленно поворачивает ко мне голову, и я невольно приоткрываю рот от изумления: вместо левого глаза на лице афроамериканца красуется черная повязка.

– Вас что-то конкретно интересует? – вежливо спрашивает он.

– Кто вы? – едва слышно выдыхаю я.

– Николас Фьюри, – представляется мужчина, чуть сгибая корпус в поклоне. – Директор Щ.И.Т.а.

Я стискиваю зубы, подавляя в себе желание закатить глаза. Любопытно, а все тираны – одноглазые? Я, похоже, нашла достойного собеседника для Одина Всеотца.

– Вам что-то не нравится? – передразнивает меня Николас, приподнимая брови.

– Что произошло в Нью-Мексико? – игнорирую я его издевку.

Фьюри вздыхает и подходит к рабочему столу, доставая из верхнего ящика файл с фотографиями. Я медленно подхожу к мужчине, следя за его манипуляциями.

– Единственное, что мне известно – это то, что небольшой городок в этом штате был разрушен почти до основания вследствие вооруженного конфликта, итогом которого стала победа нашего общего знакомого. После этого, как мне доложил Коулсон, Тор вернулся к себе на Родину и пока что не возвращался.

– С кем он дрался? – недоумевающе пробормотала я, перебирая в голове возможные варианты. Ваны? Йотуны? Альвы? Да на кой?! Зачем любой из этих рас было прилетать на Землю? И уж тем более связываться с Тором?!

– Корректно назвать эту штуку мы так и не смогли, – хмыкнул Николас. – Размытые фотографии – это вся информация, которая у нас есть, – продолжил директор, протягивая мне тоненькую, аккуратно сложенную стопку фотографий. Его голос прозвучал настолько фальшиво, приторно и наигранно-досадно, что я непроизвольно сморщилась и дернула плечом.

– Ложь, – прошипела я, не в силах совладать с болтливым языком. – Сомневаюсь, что человек, негласно правящий миром, стал бы выдавать всю информацию, которая у него есть. Даже ближайшему другу, и тем более едва знакомому инопланетянину.

Фьюри прыснул, но руку с бумагами не убрал. Наоборот, настойчивей протянул их в мою сторону. Я неохотно приняла фотографии из его рук и бегло пробежалась взглядом по расплывчатым картинкам. Несмотря на плохое качество, я отчетливо видела силуэт светловолосого мужчины, смутно напоминавшего Тора, и еще одной огромной золотой фигуры, выходившей из дыма, которую никак не могла разобрать. Все фотографии были сделаны с одного ракурса, но зато немного в разное время. Я быстро пролистала стопку до последнего кадра, где серое облако немного развеялось, и среди разрушенных зданий и горящих машин стоял… Разрушитель. Я судорожно вздохнула и разомкнула внезапно ослабевшие пальцы - фотографии выпали из рук и, медленно кружа в воздухе, поблескивая глянцевой стороной, на которой играли желтоватые блики, разлетелись по комнате и упали на пол. Я продолжала глядеть на замершие во времени моменты чьей-то жизни и не могла поверить своим глазам, когда натыкалась на очертания золотого пластинчатого Стража артефактов. Всеотец… Он бы не смог натравить Разрушителя на собственного сына… Тогда кто? Отдать подобный приказ имеет право только Царь Асгарда…

– Знаете, что это такое? – спокойно спросил директор, опираясь ладонями о стол.

– Оружие, – просто ответила я, покачав головой.

– Тогда что вас так удивило?

Я медленно сглотнула и провела краем языка по губам.

– Необычное оружие, – едва слышимо начала я. – Если быть краткой, то его может привести в действие только правитель Асгарда. Никто другой. Тот Царь, которого я помнила и знала, не смог бы его применить.

– Почему же? – не понял Фьюри.

– Тор – его сын, – кратко пояснила я.

Мужчина замолчал на несколько секунд, переваривая информацию, а потом вполне закономерно поинтересовался:

– Быть может, монарх сменился? У него есть еще наследники помимо бога грома?

Я поджала губы и отошла на пару шагов назад, не желая отвечать на этот вопрос. Может, потому что не хотела рассказывать лишнего Фьюри, может, потому что не хотела подставлять своего давнего друга в глазах директора. А может, потому что сама не хотела в это верить, боясь, что эта горечь, оседавшая в горле колющей болью, стелющая дымчатую пелену из слез на глаза и обвивающая раскаленными добела цепями сердце, может оказаться правдой. Я сглатываю душащий ком в горле и осипшим голосом хриплю:

– Зачем меня сюда привезли?

Николас, хвала Звездам, не возмутился резкой смене темы, проявляя крупицу уважения к моим расшатанным нервам. Вместо этого он придавал своему голосу беспечность и напущенный оптимизм, отдающий приторно-сладкой гадостью на языке и который безумно хотелось сплюнуть.

– А вы сами как считаете, мисс Эмбертон?

– Изначально предполагала, что меня будут резать, как лабораторную крысу, – протягиваю я, нарочито медленно оглядываясь по сторонам. – Но я не учла, что вы решите пойти на переговоры.

– Резать вас никто не собирается, – поднимает руки Фьюри в капитулирующем жесте. – И информацию выпытывать мы тоже не будем, – добавил директор, заметив, что я собираюсь что-то сказать. – Коулсон передал мне, что в ваших кругах это карается казнью. Это так?

Я молча кивнула, подтверждая правдивость его слов.