Клирики

Глава IX

IX

Сказать, что я был поражён и обескуражен после беседы с Евгенией Павловной, — это ничего не сказать. Воин, с которым меня благословили померяться силой на идеологическом фронте, оказался женщиной. (Хуже: девушкой.) Как я, мужчина, могу сражаться против девушки? Почти заведомо проигранная борьба. Понятна теперь её «идеологическая и богословская подготовка»! Все мои слова, написанные для «глубокоуважаемого л. Озэра», дюжего и свирепого бурята, все они, я чувствовал, теперь летели мимо. Самое большее, задели бы адресата по касательной. Да и много иных мыслей пришло. Одна из мелких (но самых устойчивых) мыслей была вот какой: мне двадцать пять, а ей — двадцать. И меж тем я всё ещё дьякон, а она уже лама, то есть, по буддийским меркам, что-то вроде иерея. Да где же справедливость на белом свете?! И разве женщина может быть иереем?! Ну и что, что нет у вас догматических запретов на это, господа — а чувства простого, «человеческого», как она выразилась, здравого смысла разве недостаточно? Ведь у женщины грудь имеется и «всё женское» — не соблазн для прихожан, а? И чёрт с ней, с грудью: есть такая вещь, как женская психология, которая почти всякую женщину делает существом опасным, непредсказуемым, мстительным, своевольным. Куда девице быть иереем, куда?! Нет, воистину, последние времена настали… А если всё же она — лама, каким-то законным образом выбранный и поставленный, то я получаюсь ниже её по иерархической лестнице и, хоть как иноверцу, должен выказывать ей подчёркнутое уважение. Эта мысль меня, против ожидания, не возмутила, а пристыдила. У нас, православных клириков, очень сильно чинопочитание, ощущение иерархии, оно в нашей крови. Это — часть характера, и не всегда оно выражается в лизоблюдстве и пресмыкании перед вышестоящими. А я, вопреки этому ощущению, с ламой на одной скамейке сидел, а ещё раньше — вот лопух-то! — проповедовать ему пытался. Положим, проповеди слова Христова стыдиться никогда не стóит, и всё же с мирской точки зрения очень смешно.

Именно в таком состоянии мыслей и чувств и я был, когда в среду явился в епархиальное управление и ожидал в приёмной приглашения владыки. Разумеется, записался на приём я ещё во вторник.

— …А, здравствуй, милый мой, здравствуй! — владыка протянул мне свою руку и почти сразу после лобызания её вернул, будто традиционное приветствие его смущало. — Веришь ли, нет, вспоминал о тебе. Обрел ли дерзновеннаго иноверца след?

(Обычно владыка говорит нормальным общегражданским языком, а отнюдь не «книжными словесами», так, разве для юмора использует архаизмы.)

— Не только обрел, преосвященнейший владыко, но и лично зрел и беседовал.

— О как!

— Безнадежное дело Вы мне поручили мне, владыко. (Сам не заметил, как «безнадежное» произнёс на старославянский манер, с «е» вместо «ё».) Не могу же я убеждённого иноверца обратить в христианство!

— Имелись некогда мужи, и ко сему способныя… Ну-ну, милый. Конечно, не можешь. О том и речь не шла. Хотя, не скрою, был бы зело рад. Но ограничить сферу влияния — вот на что надеемся отец Георгий и аз грешный! Неужели не понимает суемудрственный волхв, что некрасивы словесные прения между священствующими разных вер и ко смятению в умах ведут?

— Я об этом с ним говорил. На что мне ответили, владыко: а на кой отец Георгий вообще на форумы суётся, если спорить не умеет?

— Ну то есть как это не умеет? — простецки удивился митрополит.

— Так и скажем, владыко, положа руку на сердце, что не умеет, если в итоге раздражается и на личности переходит, а это ему не добавляет очков.

— А иерей церкви русской, отец дьякон, не мартышке из басни Крылова подобен, чтобы ему за очками гнаться!

— И с этим полностью согласен, владыко. Но миряне-то иначе рассуждают…

Преосвященный тяжело вздохнул, то ли недовольный моим возражением, то ли соглашаясь с ним, или, может быть, и недовольный, и соглашаясь.

— Не на то ли намекаешь, милый, что надобно нам вместо отца Георгия на форум прыткого умом юношу поставить?

— Не намекаю, владыко! Да если бы был «прыток умом»! — горячо воскликнул я. — Был бы, так не полез бы за словом в карман и нашёл бы, что сказать буддийской матушке!

— Так с матушкой беседовал, не с самим ламой? — подивился владыка Иринарх, слегка приподнимая брови, наклоняя голову и глядя на меня поверх очков.

— Лама Озэр — женщина, — буркнул я.

Преосвященный закашлялся, и так долго кашлял, что я даже забеспокоился, не нужно ли похлопать его по спине. Но уж слишком фамильярный жест… Откашлялся, наконец.

— Дивны дела Твои, Господи, — только и произнёс он.

— Ну как, владыко, посудите сами, мне с ней спорить? О чём мужику спорить с бабой, если только они не на кухне? — тут же ввернул я.

— Люблю твою прямоту, Николаша. Только ты запомни, милый мой, что не мужик еси, а отец диакон. Отчего не понимает сия м-а-т-у-ш-к-а, что со свиным рылом в калашный ряд не лезут и что ей по поводу сугубо христианских таинств и догм, как то венчания, крещения, двоеприродности Сына Божия и прочая, следует помолчать в тряпочку? Мы же к ним в их буддийский огород не суёмся?

— Как, уже и о двоеприродности высказывается? — ахнул я.

— Так сообщали. Скоро и арианскую ересь толковать начнёт.

— Я поговорю с ней во второй раз, — хмуро пообещал я.

— Поговори, родной, и вырази велие неудовольствие от лица всей митрополии. Бумагу, что ли, хочешь, какую напишу тебе в поддержку.

— А я, владыко, уже письмо ей направил, — признался я.

— Почему без благословения совершил сие? Ну, читай.

Случайно у меня был с собой блокнот, где я составлял черновик «письма рассерженного христианина», и я его перед преосвященным озвучил. Тот расплылся в широкой улыбке.

— Славно, Николаша! Резковато, но славно. Добавь ещё вот какую строчку: «Воспрещаем Вам, любезный, толковать  христианское вероучение как лицу нехристианской религии и будем яро препятствовать сему. Остерегитесь от разжигания межрелигиозной ненависти в сердцах как вверенной Вам паствы, так и честных христиан!» (Я записал.) Да: снеси-ка это писание отцу Симеону, продиктуй…

— Продиктовать? — поразился я. Кто я, ничтожный, есмь, и кто отец секретарь!

— А что такого? И продиктуешь, если владыкой велено. Строчку про личную встречу убери, строчку мою добавь. «Я» нужно везде заменить на «мы». Пусть напечатает, печать поставит и всей моей титулатурой подпишется. Он умеет. Один экземпляр лично вручишь, а другой почтой направим. И на сайте опубликуем. И в «Епархиальных ведомостях».