14
Одежду братьям следует носить двух цветов, чёрного и белого; последний цвет, вследствие расположенности его к загрязнению, должен отличать скапулир и символику Ордена. Ткань для рясы должно выбирать добротную и неброскую, желательно шерстяную, дабы носилась она с умеренным удобством в любое время года, и содержать её в чистоте и целости
Устав Ордена святого Финбарта
Первые пару дней после обернувшейся кошмаром охоты прошли как в тумане, Марго едва помнила их. Она практически не выходила из своих покоев, и прислуживавшая ей старуха приносила еду на подносе.
Мяса она не ела. С подозрением и непреодолимым отвращением Марго смотрела на плавающие в супе куски; аккуратно обложенные зелёным горошком ростбифы, даже очевидно бараньи, вызывали у неё тошноту.
Такое поведение не осталось незамеченным. Мясо исчезло из рациона; его сменил творог, твёрдый сыр и фрукты, которые девушка поедала сначала с умеренным, а затем с всё растущим аппетитом.
Приближалось полнолуние. Каждую ночь ходила она по спальне как лунатик, одолеваемая непонятными ещё желаниями; случалось, что из горла её неожиданно вырывался рык, и Марго, испугавшись, на непродолжительное время приходила в себя.
Потом она, хоть и продолжала ходить по ночам, стала забывать, что именно произошло в это время. Ложась спать с первыми лучами восходящего солнца, Марго просыпалась далеко за полдень, усталая, будто занималась изнурительным физическим трудом всю ночь до рассвета. Целыми днями лежала она, обессилевшая, в постели, на истерзанных одеялах и простынях.
Кто-то, кто порвал их, говорила она себе, обладал, должно быть, немалой силой.
Даже зная наверняка, что она сама тому причиной, Марго отказывалась поверить в подобное.
Старуха исправно приносила ей еду и меняла постельное бельё, а на следующий день всё повторялось вновь. Марго поняла, что её ночные приступы ослабевают, только по относительно целой простыне, обнаруженной как-то поутру, и способности подойти к зеркалу, чтобы посмотреться в него.
Господи, до чего она исхудала! Бледная, полупрозрачная, а под глазами – чёрные круги от недосыпания!
В довершение всего со двора послышался голос Йорга; он, судя по всему, рассказывал кому-то анекдот. Ответом ему стал женский смех, грубый, с хрипотцой – его владелицу бывшая принцесса узнала тотчас же.
Она подбежала к окну и распахнула ставни; во дворе обнаружился Йорг и – ей не стоило большого труда узнать соперницу – Ядвига. Парочка напоминала двух сытых, удовлетворённых котов; когда они обменивались взглядами, в их глазах вспыхивало полное взаимопонимание.
Марго отпрянула от окна, едва увидела, что Йорг поворачивает голову в её сторону, вероятно, шестое чувство, более развитое у ликанов, нежели у людей, подсказало молодому барону, что за ним следят. Девушка укрылась в глубине спальни, разъярённая донельзя. Вот, значит, как Йорг держит своё слово!
Вечером её позвали на ужин. Марго отказывалась, но старая карга, упрямо глядя в пол, настаивала, и девушка просто захлопнула дверь перед её носом.
Прошло время, и в дверь постучали.
- Марго! – О да, она почти желала услышать этот тихий, ласковый – и насквозь лживый – голос, голос предателя. – Марго, сокровище моё!
- Убирайся! – Она представила, как Йорг просит её о снисхождении на коленях. – Прочь, прочь, низкий человек!
Голос приобрёл шелковистые, совершенно обворожительные интонации.
- Марго, хватит капризничать! Ты уже неделю не выходишь. Подумай только, какие пойдут пересуды!..
Она улеглась на кровать прямо в одежде и надменно скрестила руки на груди.
- Пересуды пошли о тебе и о Ядвиге, которую ты обещал отослать подальше! – Выпалив так, она села на кровати и вся обратилась в слух.
Молчание, скрадывающее паузу покашливание – и ответ:
- Марго, милая, она ведь тоже ликан! Ты не выходила…
Марго не выдержала:
- И ты говоришь это, ни капельки не таясь! Завёл себе любовницу ещё до свадьбы – и даже не извинился…
- Ну, извини…
Она молчала. Этого недостаточно.
- Марго, ты выбрала не слишком удачный момент для сцены. Вести о твоей семье…
Она вскочила и, распахнув дверь, столкнулась нос к носу с ухмыляющимся Йоргом. Тот, впрочем, быстро изобразил на лице виноватую улыбку.
- Что там о моей семье? – В этот миг она напоминала фурию – глаза горели диким огнём, а пальцы изогнулись, подобно когтям. – Ты просто солгал, чтобы обманом выманить меня и вымолить прощение…
- Нет, Марго! – Похоже, Йорг не лгал, это отчётливо читалось на его лице. – Прибыл гонец из Каптайля, он согласен говорить только в твоём присутствии.
Она поникла, руки её безвольно опустились. Всё стало ясно.
Марго позволила Йоргу взять себя за руку и отвести на первый этаж, в обеденную залу. Здесь за столом, окружённым тремя или даже более десятками стульев – все предыдущие вечера и ночи Фраи пировали в окружении наиболее доверенных вассалов и слуг, – сидело двое.
Барона Йозефа Марго узнала сразу; второй же, молодой парень, заметно ниже ростом, чем Фраи, хоть и шире в плечах, предстал перед ней впервые. Его одежда, обычная для монахов Ордена святого Финбарта, представляла собой подпоясанную пеньковой верёвкой монашескую рясу – чёрную, с белым скапулиром и с белым же «финбартианским» крестом на груди. Он не носил ни усов, ни бороды, а светлые волосы стриг коротко, как, впрочем, и все монахи Ордена. Голубые глаза его, казалось, источали арктический холод.
- Леди Марго? – Он встал. – Я здесь, чтобы сообщить вам прискорбную весть.
Ноги девушки подкосились, и если бы не Йорг, она бы не устояла.
- Ваш отец, Осберт Веркман, ваши сёстры, Мабилия и Маргерия Веркман, ваша мать, Матильда Веркман, в девичестве Руисдаль, – мертвы. Они приняли яд, наложив, таким образом, на себя руки, и лишены права на погребение на освящённой Церковью земле. Их тела преданы огню…
Марго не дослушала, так как предательская слабость одолела её, и она потеряла сознание.
15
Еретики наказываются четырьмя способами: отлучением, отрешением от должности, конфискацией имущества и телесной смертью
Яков Шпренгер, Генрих Крамер, «Молот ведьм»
Чувство тревоги, гложущее, усугублённое неудовлетворённостью, не оставило бургомистра, после несправедливого, по его мнению, вердикта. То, как брат Бернард-Номер-Чтоб-Его воспользовался своим правом разрешать споры и налагать штрафы на территории командорства, привело Волькерса в состояние бешенства, особенно после того, как была уплачена вся сумма согласно оглашённому приговору.
И тогда бургомистра окончательно оставило благоразумие. Через очень короткий период времени – времени, которое он провёл, ожидая аудиенции у короля – ситуация представлялась измученному воображению Волькерса в совершенно ином свете. В его понимании, между ним и братом Бернардом всё определилось: Бернард – командор, и он властен над телами и душами своих монашков, бургомистр – покупатель, и он уплатил за то, чего хотел.
А хотел он, как уже мог догадаться читатель, Робина. Поначалу бургомистр отказывался признаваться в наличии такого желания даже самому себе, но вскоре оно приобрело вполне осознанную форму.
Теперь бургомистр посвящал своё свободное время убеждению самого себя в законности подобных притязаний; он, как и все люди, упрямо желающие невозможного, делал ложные и неадекватные умозаключения по всем вопросам. Жил он в одной из самых дешёвых гостиниц Каптайля, развалюхе под названием «Роскошная жизнь», густо населённой проститутками, венерическими болезнями и клопами. Пока Виталий обивал пороги различных инстанций, бургомистр проводил целые дни за закрытыми ставнями, в почти полной темноте. Компанию ему составляла лишь бутылка водки с собственным портретом на этикетке да мрачноватая мечта.
Мечта о брате-экзорцисте Робине. Мысли об этом юном мускулистом теле, о том, как они станут проводить вместе дни и ночи, обсуждая вопросы градостроительства и Закон Божий, как добьются в своих амбициозных начинаниях потрясающего успеха и превратят Камень Преткновения в столицу тысячелетней империи, не оставляли Эльберта Волькерса. Иногда видения влекли бургомистра в противоположном направлении: преследуемые обществом, они с Робином бежали в Ядовитые земли, чтобы поселиться вдалеке от людей и нелюдей и вести свободную жизнь. Однажды он даже рассматривал, то и дело то и дело томно вздыхая от сжимавшего мошонку сладостного возбуждения, план побега в самую глубь континента, к Уральским горам, где на берегах Сибирской промоины, говорят, также сохранилась разумная, хоть и русскоговорящая жизнь – но без Ордена и его проклятого целибата.
Прошло немногим более половины месяца – срок на удивление скромный, – прежде чем Виталий, человек покладистый и исполнительный, испытывавший, впрочем, серьёзные сомнения в рассудительности бургомистра, преуспел в своих упорных трудах. Ему удалось добиться аудиенции у первого лица государства – не у короля, впрочем, который, как оказалось, недавно и вовсе скончался, – а у Хендрика Новотны.
Хендрик Новотны, всемогущий «серый кардинал» Аруньона, с недавних пор к должности казначея прибавил и пост канцлера. Он являлся наиболее влиятельным человеком в государстве – более того, официально возглавлял его в те дни.
Душевное здоровье бургомистра вызывало у Виталия опасения, в связи с чем он сделал очевидные выводы и предпринял ряд мер, которые избавили бы его от необходимости разделить наказание, если таковое последует, за амбициозный и, как следовало из разговоров со столичными чиновниками, откровенно взбалмошный иск от имени жителей Камня Преткновения.
Новотны принял их во дворце, не в тронной зале, конечно, но в достаточно большой комнате с отполированным до блеска мраморным полом. Комната эта обычно использовалась королевской семьёй и придворными для танцев и игры в шары; да и сейчас её приспособили под нужды «суда» исключительно в развлекательных целях.
Бургомистр недоверчиво осмотрел это сборище «выряженных павлинов», как он однажды выразился о знати. Повсюду сновали слуги в золочёных ливреях, а за портьерами прятались вооружённые до зубов великаны-гвардейцы. Придворные составляли подавляющее большинство; в отличие от монашков, они и впрямь одевались пёстро и дорого. (Ещё месяц назад Волькерс мог только мечтать о знакомстве с любым из них; сейчас же его воспалённый мозг воспринимал знать с раздражением, скорее, как мух, отвлекавших от дела государственной важности.)