Пой мне в сердце

2. По горячим следам

Чуть позже Фейн сидел на мягком диванчике весь закутанный в пледы — больше всего он напоминал мохнатый гусеничный кокон. Шоннэн, помедлив несколько мгновений, подошёл и приземлился рядом. Долго думал, спросить или нет, но тут вошла Соня и по обычаю решила всё за всех:

— Тобар? И что это было сегодня? Даже я удивилась.

— М? — Фейн смотрел на неё совершенно честными и ещё немного чумными глазами. Ему требовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. И сладкий ромашковый чай, конечно.

— Ты ушёл вглубь сцены и поцеловал Шона, вообще-то. На глазах у толпы фанатов.

— О, — Фейн попробовал пожать плечами, и у него почти получилось под слоями пледов. — Это была незапланированная импровизация. Мы ведь скоро улетаем в долгий тур по Европе, и я вдруг подумал, что будет неплохо взорвать в ЭлЭй бомбу перед отъездом, чтобы здесь говорили о нас ещё долгое время.

— Шонни у нас теперь вместо бомбы? — хмыкнула Соня.

— Мне льстит, — честно сказал Шоннэн, вспоминая правило — чем больше смущаешься, тем глупее это выглядит. Будь дерзким. — Но мог бы предупредить, конечно, я чуть сквозь сцену не провалился.

— О, нет, — вступился Клинт. Он уселся на одинокий табурет рдом, и Соня тут же приземлилась ему на колени. Этих двоих вообще сложно было расцепить дольше, чем на пять минут. Хуже сиамских близнецов, ей-богу. — Если бы ты знал его план, не было бы этого потрясающего в своей неловкости смущения и алого лица. Под светом софита тебя словно подожгли, бро.

— Ч-чёрт... — Шоннэн всё же не выдержал и спрятал лицо в ладони. Смущался он, если говорить начистоту, до сих пор. Уголок губ пекло.

Соня рассмеялась, а Фейн высвободил руку из-под пледов, ободряюще приобнял и тихо прошептал, наклоняясь ниже:

— Прости, Шон, я не думал, что ты так воспримешь.

— А как я должен был воспринять? — удивился Шоннэн. — Ты меня едва не засосал посреди концерта, конечно, я офигел. Хорошо ещё, что партию отыграл, как надо.

— Профи, — хмыкнула Соня и предположила: — Но ты мог с тем же успехом поцеловать меня или, например, Клинта, или Роба, в конце концов. Зачем было шагать через половину сцены к Шону?

Вопрос был на миллион, и в гримёрке повисла тишина. Фейн кашлянул.

— То есть, вы хотите обоснованного объяснения? Сейчас? От меня? Серьёзно?..

— Простое любопытство, никакой коммерческой выгоды, — пожала плечами Соня и снова с интересом уставилась на него. Сейчас, уже почти не дрожащий, закутанный в пледы, Фейн выглядел немного потерянным и растрёпанным парнем с мейк-апом панды, а совсем не секс-символом молодёжи Лос-Анджелеса. Сейчас он превратился обратно в обычного, изученного до последней морщинки возле глаз, уставшего Фейна. Шоннэну, как обычно, даже стало его немного жаль. Сцена играла с ними всеми злую шутку, но всё было в порядке, пока каждый из них понимал это.

— Хорошо, — Фейн вздохнул. — По моим представлениям, поцеловать Щона было отличной идеей. К примеру, Роб бы меня не простил за такие шутки...

Дверь распахнулась без стука, и в гримёрку ввалились Бьёрн и следом Роберт с дымящейся кружкой в руке.

— Конечно, не простил бы, — перебил Роберт слёту, вручая кружку Фейну. — Я сказал тебе ещё два года назад, полезешь лизаться — врежу. Пей давай, секс-машина. Ты сегодня так стойку гладил, даже у меня чуть не встал. А мне, между прочим, ещё и играть надо. Уже сделай что-нибудь с собой, Фей, девушку там найди или парня, невозможно работать в таких условиях.

Фейн только закатил глаза, отхлебнул своего целительного чая и продолжил, словно тирады от Роберта не было и в помине:

— У Клинта тяжёлая рука и дорогой инструмент, за Соню мне попало бы вдвойне, Бьёрн счастливо женат, да и не пробраться к нему из-за барабанов, оставался только Шон.

— То есть, я просто подходящая жертва? — Шоннэн обалдел ещё больше.

— Ты тот, кто поймёт, — припечатал Фейн и вдруг развернулся к нему всем корпусом и заглянул в глаза: — Да что с тобой, Шонни? Это всего лишь невинный поцелуй. Мы на прошлой неделе так рьяно спорили о правах и обязанностях ЛГБТ-пар, и я не удержался, сделал в их пользу реверанс. Не ищи в моей выходке тайных смыслов.

И Шоннэну вдруг стало странно и очень пусто внутри — то ли он дурак, то ли Фейн, разбираться в ощущениях не было никакого желания. Он потянулся за бутылкой воды, открыл и влил в себя половину. Словно его обманули в лучших чувствах, вот только не стоило обманываться на этот счёт — ни о каких чувствах не шло и речи. Не о тех, по крайней мере, из-за которых смотрят так голодно и целуют в губы.

— Не знаю, чего ты хотел добиться своей выходкой, — серьёзно сказал Бьёрн, устраиваясь в свободном кресле. Отчего-то он выглядел уставшим и запаренным, но до концерта с ним творилась та же фигня, а в ответ на все расспросы он молчал и лишь отмахивался, — но мы встретили в коридоре Коула, и он точно не был доволен. Сказал, что сейчас всё уладит с прессой и зайдёт к нам. Уж не знаю, зачем.

— Надеюсь, не объявить о том, что нас распускают из-за этой глупой выходки? — едко отозвался Роберт.

— Это вряд ли. Мы уже полностью готовы к туру. Билеты распроданы, график концертов утверждён. Это невозможно.

В дверь постучали, но это оказался не Филипп Коул. Пеппер, дизайнер по костюмам, просочилась внутрь и закрыла за собой дверь. Цепко окинула всех профессиональным взглядом и успела только укоризненно вздохнуть, как Фейн уже подскочил с дивана и принялся раздеваться.

— А ведь я просила тебя — снимай костюм сразу, Фей, — назидательно озвучила она свои мысли. — Так будет меньше пота впитываться и не появится вытянутых коленей. Это ведь кожа, имей совесть.

— Прости, — торопливо отозвался Фейн, скатывая с рельефных ног штаны — по-другому они никак не снимались. Шоннэн отвернулся, потому что смотреть на его обнажённое тело не мог. Вдвойне хуже оттого, что очень сильно хотелось. Раньше его это вовсе не задевало. — Я просто забыл.

— И вообще, — Пеппер снова обвела взглядом всех, притихших в её присутствии, и остановилась на Роберте. — Вы же знаете правила, ребята. Концерт закончился — костюмы на плечики. И если вам так прикольно в общей гримёрке — это ваше дело. Только не имейте привычки проводить свои посиделки в костюмах. Иначе на тур их не хватит. Раздевайтесь. Мне надо успеть отдать их в химчистку перед перелётом.

Подхватились все, кроме Робертом. Тот всю свою жизнь страдал синдромом «хорошего мальчика» и отчего-то покраснел, словно выговор касался его лично, а затем вылетел из гримёрки. За ним вышла Соня — на правах единственной девушки у неё была своя небольшая комнатка рядом. Пеппер слушались, потому что она лютовала по делу и костюмы их создавала с учётом пожеланий, шила каждый по лично снятым меркам. Она, старше их на пару-тройку лет от силы, спокойно командовала, и не было желания ей перечить. Шоннэн тоже встал, отошёл в дальний тёмный угол и принялся разоблачаться. Помимо кожаных штанов с заклёпками на нём была вымокшая от пота академическая белая рубашка, кожаный жилет и бабочка. Тот ещё прикид, но на нём сидел до странного органично.

— Через полчаса в нашем баре, — сказала Соня, уходя, и Клинт, потянувшись за ней, успел поймать за талию и звонко поцеловать в щёку, отвечая за всех:

— Да, детка.

— Что с Робом? — спросил Фейн у Шоннэна. Он уже переоделся в привычные глазу рваные в паре мест джинсы и чуть вытянутую в вороте тёмно-синюю футболку с застиранным принтом «AC/DC». — Ведёт себя, как...

— Влюблённый мальчик, — подсказал вдруг Бьёрн.

Шоннэн удивился, едва не упав, пока прыгал на одной ноге и избавлялся от штанов.

— В смысле?

— А ты не видишь? Стоит Пеппер появиться на горизонте и что-то сказать, глядя ему в глаза, как его замыкает. Если она ему нравится, сказал бы прямо. Ведь давно не мальчик. Глядишь, что-нибудь бы и вышло.

В словах Бьёрна была логика, но...

— Это же Роб, — озвучил Фейн мысли Шоннэна. — Он скорее признается, что банкрот, чем в чувствах. Жаль, Пеп отличная девушка. Она бы смогла вытерпеть его.

Клинт слушал их с лёгкой улыбкой, стоя в одних боксерах у самой двери. Пока не вмешался.

— А как по мне, не ваше это дело, парни. Без обид. Пусть сами между собой разбираются, что-кому-чего-куда, а наше дело ехать в бар. Пускай Коул уже там ловит, если у него что важное. Как вам идея?

— Всецело поддерживаю, — поднял обе мощные руки Бьёрн и принялся завязывать длинные светлые лохмы в подобие хвоста, чтобы не мешали. Ему оставалось только надеть свои потрёпанные жизнью и вытертые в промежности из-за постоянной езды на мотоцикле джинсы.

— Я готов, — сказал Фейн, и Шоннэн, натягивающий второй кед на ногу, снова немного завис. Сейчас перед ним стоял не вокалист группы, не сексуальный фронтмен и даже не трясущийся от адреналинового отходняка парень, закутанный в пледы, а знакомый с детства и родной Фейн Тобар — немного растрёпанный и чуть потный, но от расплывшейся подводки не осталось и следа — спасибо Сониному лосьону для снятия макияжа. Сцена поглощала Фейна целиком и любила его. Он отчаянно отвечал ей взаимностью, пряча себя настоящего за маской чего-то распутного и чересчур откровенного. В нём, конечно, и сейчас осталась эта соблазнительность и ленивая грация в каждом шаге, но она уже не била под дых. Без костюма и образа Фейн превращался в привычного сердцееда и бабника, ветреного, но в целом весьма безобидного и славного парня, всеобщего любимчика. Шоннэн выдохнул — кед послушно остался на ноге, петля шнурков не грозилась развязаться после первого шага. Можно было идти.

И каждый раз, направляясь после выступления в бар с друзьями, чтобы омыть алкоголем очередной успех, Шоннэн смеялся над сыплющимися со всех сторон подначками и вспоминал, с чего всё начиналось. Вспоминал, какими они были, и размышлял — как из огромного трагичного события, едва не сломавшего ему жизнь, смогла родиться группа. И не просто группа, а суперпопулярная, претендующая на мировую известность.

Конечно, бремя славы окажется тяжёлым для кого угодно. Пять лет назад вопрос был только в том, потянут они или нет. Шоннэн никогда бы не подумал, что они поддадутся этой тяжести. Что станут не первыми и не последними, кто изменился из-за неё. Они были такими молодыми и чистыми, такими увлечёнными музыкой и друг другом. И всё же сейчас они стали другими. Не хуже, нет, просто другими. Старше, опытнее, они вместе вынесли многие испытания плечом к плечу. Что-то сплотило их ещё больше, что-то едва не рассорило, но прошло уже столько лет, а они до сих пор были вместе. Наверное, это что-то да означало.