Глава 7
4909 Words
Аллодия, Равель
Как встречают победителей?
Это сильно зависит от бюджета. Но Равель на войну, считай, и не потратился, только на укрепления, а это дело хорошее, нужное и важное. Так что Симон был щедр.
Да и люди не поскупились.
Под ноги коням летели цветы и ленты, люди кричали приветствия, плакали, показывали детям маркиза… Рид ехал и улыбался.
Никто не знал, что маркизу хочется закрыться одному и напиться от души.
Семьдесят человек из пяти сотен. Всего семьдесят человек. Ушел Стивен Варраст, в последней атаке погиб Ланс Даран. Война унесла Хенрика Эльтца, Аллеса Рангора, Джока Граса… перечислять можно долго и упорно. А он – он отвечает за каждого. Страшно это и очень больно.
Хотя сейчас Риду становилось чуть полегче.
Если бы они не пошли, не полегли там, никто не ликовал бы здесь и сейчас. Стояли бы под стенами степняки, погибали бы люди, которые никогда и меча в руках не держали, гибли бы женщины и дети… Они все сделали правильно. Но вдруг можно было победить меньшими силами? Вдруг Рид мог кого-то спасти?
Артан обещал приехать позднее, он направился к Дорану. Степняков там не будет, конечно, но гарнизон надо оставить. Знак доверия Остеона Артан маркизу показал, даже отдать предлагал, но Рид махнул рукой. Что-то ему подсказывало, что его и так послушают.
А пока – придерживай коня, маркиз, чтобы тот не встал на дыбы перед «ликующими толпами», маши рукой и улыбайся. И принимай благодарность от Симона, который при всех становится перед тобой на колени, в знак того, что его жизнь отныне принадлежит тебе, ты ведь его спас…
Что-то говори и снова – улыбайся. Хорошо хоть, пир отложили на пару дней. Симон так и объявил, что победителям надо отдохнуть, а вот для народа сегодня и вино выкатят, и несколько бычьих туш зажарят… Ура!
Народ ответил радостными воплями и здравицами. А Симон проводил Рида в свой дом. Туда же отправилась и Шарлиз Ролейнская со свитой.
И в очередной раз Симон доказал, что он человек умный. Он лично пошел показывать маркизу его покои, потом организовал тихий, почти семейный ужин, а потом как-то ненавязчиво утянул Рида в каминную. Где и разлил по бокалам густое, почти черное вино.
– Малым не сто лет выдержки. Давай, что ли, Рид. За тех, кто не увидел победы. Пусть Брат и Сестра примут их души и проведут по солнечному лучу.
Вино было густым и крепким, огонь плясал по дровам, а Симон внимательно слушал. И Рид рассказывал.
О том, как принимал решения, как понимал, что погибнут люди, как прорывался из окружения, как шел штурмовать Доран, как отбивался от степняков, как оставлял друзей и шел на Ланрон… Он никогда этого никому больше не расскажет. Но здесь и сейчас…
Он с радостью выпил бы со своими людьми, но тех разобрали по домам, даже за гвардейцев едва не передрались. За них можно не волноваться. А ему было паршиво. Накатывал отходняк.
Напиться и выговориться – это не метод?
Ну и наплевать! Зато на душе сразу легче. Рид говорил, Симон слушал, и когда маркиз допился до беспамятства, только сочувственно покачал головой. Какое уж тут осуждение?
Перенести на кушетку, укрыть потеплее и пусть спит прямо здесь. Да, и сапоги снять. Торнейский еще придет в себя. Ему просто очень серьезно досталось. Пусть отдохнет.
Сон лечит. Это Симон точно знал. Пусть маркиз отдохнет.
Аллодия, Аланея
На улицу Могильщиков Сарет шел, особо и не скрываясь. А чего – или кого ему бояться? Господин сказал, там никого не будет.
Сказалась бабская привычка не говорить одному любовнику о другом. Ластара молчала про Вереша, прекрасно понимая – делить любовницу, к примеру, с принцем, господину еще возможно. А с обычным парнем из соседнего дома?
Да никогда.
Потому Ластара и помалкивала, и не рассказывала про Вереша, и говорила, что просто нанимает слуг на конкретную работу, а постоянных не держит. Да Вереш и не был слугой.
Другом, компаньоном – да, но не слугой.
Сарет и не знал. И его господин не знал.
А Вереш был дома. И ждал свою подругу.
Когда кто-то взошел на крыльцо, он не удивился. И даже хотел открыть дверь, как мужчина постучится, но тот не стучал. Достал из кармана связку ключей… ключей Ласти!
Вереш сразу это понял. Никому другому они ключи не давали, это их дом, их сердце, их дело. Но – вот? Кто-то явился? Кто-то чужой, посторонний…
И идет он спокойно, а это может значить лишь одно – Ласти ничего не сказала. Значит…
Либо она в плену, либо… мертва.
Сердце пропустило удар.
Ах, Ласти, Ласти! Предупреждал же дурочку! Но предаваться отчаянию было некогда. Враг уже двигался по коридору. И тут Вереша такое бешенство взяло!
«Ах ты, с**а!!!
Ну хоть одного, но я удавлю!!!»
Сарет как раз двигался по коридору, испытывая весьма неприятные чувства. Хорошо Вереш с Ластарой поработали над декорациями, это Матильде после «пещеры ужасов» и голливудских фильмов вольно было смеяться, а местным было реально страшно. Даже Сарету, который ничего не боялся.
И зря.
Не бывает коридора без дверей.
Вереш выскользнул, словно тень, он-то знал и где половицы скрипят, и как полотно придержать, и вышел как раз за спиной Сарета. Благо слуга шел медленно, осторожно нащупывая путь и отводя паутину.
Удавка плотно легла ему на горло.
Сарет попробовал опрокинуться назад, просунуть под нее пальцы, но Вереш тоже был не лыком шит. Удавка перекручена так, что опрокидывайся, не опрокидывайся… они просто упали вместе. А поскольку Вереш все плотнее затягивал удавку, а Сарет активно сопротивлялся, кислород у слуги закончился быстро…
Сарет Корм потерял сознание.
Не навсегда, увы. Он пришел в себя буквально через десять минут, оттого, что ему в лицо выплеснули малым не чайник с кипятком.
Вскрикнул, дернулся, но Вереш вязал на совесть. Это вам не дешевые фильмы, в которых герой то перетирает веревку, то перегрызает, если от таких вязок не освободить – до смерти долежишь, как ни дергайся. Корм запаниковал, но тут прозвучал простой вопрос:
– Ты сюда тоже грабить полез?
Сарет мгновенно успокоился.
Ах, так он ночного вора спугнул? А, ну дело житейское.
– Нет, я за перстнем. В верхнем ящике стола, отдай мне, а остальное твое. Еще и доплатить могу, если что.
Вереш прищурился.
– Тебя хозяйка, что ли, прислала? За колечком?
Чего ему стоили и невозмутимость, и спокойный тон – знал только он сам. Но что-то подсказывало ему, что пытки этот хищник выдержит. Еще и орать начнет, а привлекать внимание никак нельзя, нет…
Сарет хмыкнул.
– Хозяин.
– Тут же вроде баба была?
– Да сплыла.
– Сдохла, что ли? – порадовался Вереш. – Можно брать, что захочу?
Сарет кивнул:
– Бери. Сам тело в море кинул, так что никто возражать не будет.
Надо бы расспросить как, что, но силы у Вереша кончились.
– Никто?
Сарет почувствовал неладное, уже открыл рот – закричать, поднять тревогу, да что угодно… не успел.
По иронии судьбы Вереш ударил так же, как и любовник – несчастную Ластару. Под кадык, в ямочку между ключицами. Очень уж удобно – сверху вниз.
Сарет и дернуться не успел – и обмяк.
Вереш плюнул на него сверху. А потом упал на колени – и разрыдался.
«Ласти, ах, дурочка, как же ты так? Ласти… предупреждал, говорил, уговаривал, умолял… Ласти…
Подожди! Я еще отомщу за тебя!»
Вереш отлично понимал, что это – исполнитель. А вот заказчик…
Вот до кого он доберется! Только не сам, нет, не сам. А вот кто?
Это следовало хорошенько обдумать.
Не прошло и часа, как на улице Могильщиков закричали. Вереш, не желая возиться, просто поджег дом, и тот полыхнул от подвала до чердака. Масла Трипсу жалко не было, дома – тоже.
Ластары нет.
Да гори оно все гаром! Пропади пожаром!
Самое важное – письмо, перстни, деньги, – он все забрал с собой. А остальное… нужно ли оно ему?
Нет. Только Ластара, а ее нет. И уже не будет. Вереш это сразу понял, тот подонок не лгал. И тянет в груди ледяная пустота вместо сердца.
«Ласти, любимая…
Я отплачу за тебя, обещаю».
Аллодия, Равель
Похмелья у Рида, считай, и не было. Вино оказалось на редкость хорошим. Так что к завтраку маркиз вышел довольным и счастливым. Симон тоже был вполне доволен и болтал обо всем на свете.
– Скажите, маркиз, а ваша невеста?..
– Шарлиз Ролейнская отправится обратно к отцу.
Симон сочувственно покивал:
– Да, ее плен у степняков… печально, очень печально.
Рид кивнул, занятый разделкой яичницы.
– Представляю, что ждет несчастного ребенка.
– Ребенка? – подавился колбасой Рид.
Симон подавился в ответ.
– Маркиз, вы не…
– Она – беременна?
– Д-да…
– Восьмилапый!!!
Рид ругался долго и изобретательно. А потом махнул рукой и решил посоветоваться.
– Если она беременна, то только от кагана.
Настала очередь Симона ругаться. Теперь об отъезде Шарлиз и речи не было. Но… что с ней делать-то?
Жениться?
Маркиз на такое пойти не мог. Просто физически не мог. Знаете, интересы государства – они, конечно, да, первичны, но вы сами-то хотели бы жениться на бабе, к которой и пальцем прикоснуться не можете? Своих детей вам не хочется? Любящую жену, уютный дом…
От Шарлиз он этого точно не дождется.
И что теперь делать? Делать-то что?
Доставить ее силком в Аланею? Тоже можно. Пусть потом брату претензии высказывает. А уж там ей мужа подобрать несложно.
Такие ресурсы, как сын кагана, возможно, единственный оставшийся, не стоит упускать из рук. Тем более в пользу Самдия. И так он слишком умный.
– Боги, как я ненавижу эти интриги! – признался Рид.
Симон развел руками. Мол, и рад бы посочувствовать, но самому не лучше. Рид с отвращением поглядел на каравай хлеба, словно тот был во всем виноват, и поднялся.
– Составите мне компанию, Симон? Мне надо поговорить с Шарлиз.
Разумеется, Симон согласился.
* * *
Шарлиз не ждала визита. Но оправилась от удивления быстро.
– Что вам угодно, господа?
– Ваш ребенок – от Хурмаха? – не стал тянуть кота за хвост Рид.
И по исказившемуся лицу, по метнувшемуся в глазах страху, по тому, как рука прикрыла живот, уже понял – правда. И не нуждался в ответе.
– Вы не собирались об этом говорить, госпожа? – посочувствовал Симон. – Сколько вам пришлось пережить…
– Да. Золотом осыпали, людей дали, телохранителей назначили… несчастная так страдала, – саркастически хмыкнул Рид.
– В любой момент могли у***ь. И наверняка Хурмах добивался своего силой.
Симон и Рид не сговаривались, но роли «доброго» и «злого» следователей поделили не глядя. И Шарлиз не выдержала:
– Да вы! ДА ВЫ!!!
Истерика развернулась так, что всем страшно стало.
Из нее Рид узнал, что все кругом сволочи. Что Хурмах тоже был гадом, хорошо хоть, сдох вовремя. Что сам он, Торнейский, негодяй, и вообще, пренебрегать бедной девушкой – жестоко. Что телохранители сволочи и Шарлиз их боится, что…
Короче, «кругом враги, а я одна, как роза».
Ну и что оставалось Риду?
Только одно. Поместить Шарлиз под домашний арест, а всех ее слуг и телохранителей – уже не под домашний. И допросить.
Результаты не порадовали.
Да, Шарлиз носила ребенка кагана. И по законам Аллодии и Саларина она была его законной вдовой. Но в то же время – подданной Саларина, а значит, могла уехать в любой момент. Пришлет Самдий ноту протеста, и все. Хана международным отношениям. А еще одной войны Аллодия не выдержит, не сейчас. Хотя… выдержит. Но голод точно будет.
Вывод прост.
Берем Шарлиз в столицу, срочно выдаем замуж, а дальше будет видно. Главное, что она станет собственностью Аллодии и Остеон сможет распоряжаться ее судьбой, равно как и ее муж.
Не хочет замуж?
Это ее проблемы.
Просто сейчас и жениться-то на ней нельзя, Рид это только потом сообразил. Если сейчас на ней женится, к примеру, маркиз Торнейский, то ее ребенок станет следующим маркизом. А не сыном кагана, такая вот хитрушка в законах.
Надо подождать до родов, а уж потом жениться, чтобы оставить и Шарлиз, и ее ребенка на территории страны. А до той поры еще поди отбейся.
Так что к вечеру Рид стал обладателем всех документов, подтверждающих законное рождение ребенка кагана, степняки переселились на жительство в крепость к Симону, а Шарлиз погрузили на корабль. Пусть орет, сколько пожелает, по морю добираться до столицы быстрее всего. Завтра же отправимся. Празднования отменялись, для Рида – так точно.
Аланея, Аллодия
Дилера со смешанными чувствами смотрела на Аланею.
Она может стать королевой.
Она может стать самой несчастной королевой в истории.
И что делать?
Только одно. Ждать.
Дилера не знала, что, получив сигнал от береговых крепостей о подходе флотилии с невестой, Найджел выругался в три этажа с чердачком и направился прямиком к Тальферу.
Барист встретил его поклоном и улыбкой.
– Ваше высочество?
– Дилера прибывает, – мрачно сообщил Найджел.
– О, ваше высочество…
Радость сменилась сочувствием. Найджел и сам себе бы посочувствовал, да вот беда – не поможет.
– Значит, так. Мне нужны деньги.
– Разумеется, ваше величество.
– Праздник я сам организую. И жениха я для этой страшилы уже подобрал.
– Позволено ли мне будет узнать…
– Да позволено, конечно, – отмахнулся Найджел. – Это виконт Трион.
Барист вспомнил серьезного светловолосого мужчину и невольно кивнул. Подходящий выбор. Красив, умен, лихой бретер, пользуется успехом у дам и в то же время неглуп. В отца пошел. В свои двадцать пять лет еще не женат, так что можно выдать за него принцессу.
Ох-х-х…
– Ваше высочество, а его отец согласится?
Вопрос был не просто так. Все же граф Трион руководит департаментом Дознания, и без его ведома…
– Куда он денется. Значит, так, мне нужны деньги, остальное я сам организую.
Барист поклонился и принялся выписывать распоряжения.
Деньги?
Да хоть что! Главное, что его величество чувствует себя намного лучше, словно… словно Найджел его травить перестал? Но ведь приходит каждый день, раньше хоть немного, но состояние короля ухудшалось, а сейчас такого нет. Яд, что ли, выдохся?
И такое в принципе бывает.
Найджел уже ушел, когда Барист вспомнил еще кое-что. И тихо застонал.
Запавшие глаза друга. Покрытые коростой губы, шепчущие страшные слова.
Тарейнский. Трион.
А если предатель не Тарейнский, а Трион? Если Варс пытался предупредить?
Барист закрыл лицо руками и застонал уже в голос.
Если, если…
«Боги милосердные, да помогите же мне! Хоть знак подайте какой!!! Ну хоть как-то помогите!!!»
* * *
Дилера всего этого не знала и даже не подозревала. Зато она видела роскошную встречу. И кланяющегося ей златокудрого красавца с очаровательной улыбкой.
И сердце девушки таяло, словно лед на весеннем солнышке. И бились в нем глупые девичьи надежды, словно голуби в клетке.
А вдруг?..
Может быть?..
Должен же кто-то и душу ценить, а не только тело! Правда? Ведь правда же?
В столице разворачивались празднества в честь ее высочества, и на этом фоне почти незамеченным прошло сообщение о победе.
Маркиз Торнейский разбил степняков и ехал домой.
Его величество был искренне рад. Барист впервые за столько времени перевел дух.
А Найджел…
На следующий день он подлил отцу не три капли, а девять.
Матильда Домашкина
Время бежало быстро.
Вот уже и воскресенье. С утра Матильда удрала в парикмахерскую и вышла оттуда счастливой. Прислушавшись к ее словам, теть Наташа соорудила ей максимально простую прическу, модную в любые времена. Узел-ракушка и пара завитых прядей, которые словно случайно выскользнули на плечи. Получилось красиво.
Потом настал черед наряда. Костюм-двоечка, единственное, что подходило, но за ним Матильде пришлось забежать домой. И, разумеется, там она наткнулась на тетю Пашу.
– Явилась!
Бабища аж шипела. И ведь не докажешь такой, что сами виноваты. Никогда не докажешь. Матильда порывалась послать ее по кочкам, но Малена тут же перехватила управление.
– Надеюсь, вашего сына уже выпустили?
– НЕТ!!! И не собираются!!!
Из воплей озверевшей бабы Матильда поняла, что Давид и Антон разозлились очень качественно. А когда у людей есть деньги и связи, то и злятся они не просто так. И не двери ногами пинают в припадке ярости, как в кино.
Германа и Петюню сажали всерьез. Шили им организацию ОПГ с попыткой отнять квартиру у Малены, с избиением, нанесением тяжких телесных, кажется, еще и с ограблением…
И поди докажи, что это не так!
Матильда аж рот открыла. Хотя… а она возражала?
Ни разу! Ни на минуту! Знаете – а поделом! Она не просила отжимать у нее квартиру, нападать, бить, ругаться, подавать в суд… они первые начали. А что им в ответку прилетело…
Странные люди, а? Вот читают они в Библии или, там, в Коране, что за грехи следует наказание. И совершенно к себе этого не применяют. А за что их наказывать? Они же хорошие…
Параша с апломбом требовала, чтобы Матильда исправилась, покаялась и быстренько забрала заявление из полиции. И вообще – свободу попугаям и денежку на корм.
Матильда решительно отказывалась. И ругаться бы им долго, не появись на арене третье лицо.
Тетя Варя то ли в окно Матильду выглядывала, то ли просто на вопли вылезла. Но атаковала со всей мощью бывалой комсомольской активистки.
– Это что такое творится! Парашка, да тебя саму сажать пора! Я щас в полицию позвоню, скажу, что ты девчонку шантажируешь…
– А мы и подтвердим. – Мария Михайловна была, как всегда, на боевом посту. И улыбалась, что та гадюка – ласково так, нежно, по-доброму. – Звони, Варя, камеры, небось, все пишут…
– Я… – Тетя Параша впервые растерялась. Забыла она про камеры, просто – забыла! Дело житейское, бывает… привыкла орать и нахрапом давить, вот и не подумала.
– Говоришь, заявление забрать? А то жизни не дашь? Из дома выживешь… какие угрозы-то хорошие. – Тетя Варя потерла руки.
Малена поглядела на бабок, которые сейчас сильно напоминали стаю пираний, и молча нырнула в подъезд. Здесь и без нее справятся. Точно.
* * *
В половине второго Малена садилась в джип Давида.
Костюм-двоечка (платье и длинный, ниже середины бедра, пиджак) цвета голубиного крыла делал ее глаза темно-синими, загадочными, словно грозовое море. Медальон она в этот раз надела поверх платья – фасон позволял и даже требовал. Гладкий материал без вышивки и украшений просто намекал, что сюда нужны драгоценности. Малена и решилась.
А что?
Скромно и со вкусом. А как были одеты люди на прошлом дне рождения, она посмотрела. Белой вороной выглядеть не будет. И вообще, сейчас два часа дня. Кой дурак надевает бриллианты в это время? Вот вечером, при свечах – дело другое, а сейчас роскошные драгоценности просто неуместны.
Коробку с подарком мужественно потащил Давид. Свой подарок у него тоже был, флакон дорогих духов, сделанных на заказ в Париже. Когда Малена узнала цену, она только головой покачала. Ей на этот флакон было бы три года работать, не есть, не пить, а только копить.
Господа Асатиани встречали гостей внутри дома. Так что Малена оценила и здоровущий парк, и роскошный дом… ну, вертела она головой по сторонам! И что? Интересно же!
Донэр, конечно, на порядок круче, да и городской дом Домбрийских побольше будет, но для этого места, времени и состояния – очень даже. И со вкусом.
Никакой «цыганщины», никакой восточной аляпистости, которой так часто грешат нувориши. Серый камень, алая черепица, очень простая постройка…
Зато внутри есть где развернуться. И гостей уже хватает… брр.
Малене показалось, что ее шильями потыкали. Матильда даже и не вылезала, отдавая контроль над телом подруге. Герцогессе все же привычнее подобное общество, а вот Матильда…
М-да.
Есть светское воспитание, а есть советское. По первому шаблону с гадюкой надо расцеловаться, по второму – треснуть палкой. И увы. У Марии-Элены был как раз первый вариант, а у Матильды – второй. Так что – не лезем. И еще раз НЕ ЛЕЗЕМ!!!
Давид тем временем подвел Малену к своим родителям.
– Мой отец, Эдуард Давидович. Моя мать, София Рустамовна. Моя девушка, Малена Германовна.
На миг воцарилась тишина. Потом взгляд Эдуарда Давидовича обежал Малену с ног до головы. От аккуратно уложенных волос до простых туфель, словно просканировал, и вынес свое авторитетное суждение: дешевка.
Матильда точно бы вспылила. Малена улыбалась как ни в чем не бывало все той же равнодушной улыбкой светского человека, которого по шесть раз на дню кому-то представляют, и ему уже так надоели и эти вечера, и эти церемонии…
Пфе…
– Рада знакомству.
Голос у девушки тоже был холодный, равнодушный и самую чуточку снисходительный. Ровно настолько, чтобы господа Асатиани почувствовали себя неуютно, но совершенно недостаточно для обиды. Ах, эти интонации.
Сколько можно передать с помощью слов – и сколько с помощью модуляций голоса! Невообразимая палитра оттенков и смыслов. К сожалению, уроков логики и риторики в школах не вводят. Противогаз во взрослой жизни научиться надевать или, там, закон Божий почитать – важнее, кто бы спорил. Это ж каждый день надо, а с людьми общаться – не надо.
– Мы уже знакомы. – София Рустамовна не растерялась. – Я рада, Малена, что вы приняли мое приглашение.
– Ваше приглашение – большая честь для меня, София Рустамовна.
Вежливость и снова вежливость.
– О, а это мне?
Давид покачал головой:
– Мам, мой подарок – вот. А это подарок Малены.
София Рустамовна вытащила духи и ахнула:
– Давидик! Боже мой! Это же мои любимые духи, но как ты уговорил Анри? Он же безумно капризен!
Давид развел руками. Мол, кто захочет, тот любого уговорит. Вопрос цены.
София нарочито долго восхищалась подарком сына. Потом посмотрела на Малену.
Занервничала?
Да нет. Стоит, разглядывает картину над камином. Кстати – очень неплохой Констебл.
– Малена, вам нравятся английские художники?
– Да, София Рустамовна. Это ведь Констебл? Он потрясающе выразителен…
И нет в этом ничего странного. Просто Малена, посмотрев фотографии, расспросила Давида. И поинтересовалась основными художниками. Интернет в помощь.
Женщина кивнула.
И приступила к подарку Малены. Медленно, собираясь сейчас оттоптаться на девушке за все и сразу. Эдуард Давидович внимательно смотрел на Малену.
– Вы знаете английских художников?
Малена, понимая, что проколется в три минуты, покачала головой:
– Нет, Эдуард Давидович.
– А откуда?..
Ответом была улыбка. Легкая, без заигрывания, просто – как приятному человеку, с которым ничего не связывает.
– Когда мне нравится чья-либо картина, я смотрю информацию о художнике. И только. А Констебл… у меня хорошая зрительная память. Понравился один его рисунок, и я проглядела остальные. Он очень талантлив.
Объяснение было понятным.
К примеру, сколько человек видели картину, где одна девушка, в бело-голубом, сидит на черной лошади, а вторая, девочка в розовом, смотрит на нее с веранды?
Много.
А кто расскажет о Брюллове? О том, что картина «Всадница» написана в 1832 году, перечислит остальные полотна Карла Павловича? Далеко не все. И о творческом пути Брюллова побеседуем заодно. Нет? Вот и не стройте из себя знатоков, глупо выглядеть будете.
Коробка поддалась наконец усилиям дамы. Но вместо ожидаемого возмущения…
– Какая прелесть!
И было от чего ахнуть.
Небольшая, сантиметров двадцать высотой и сантиметров сорок в длину, композиция из дерева отличалась необыкновенной живостью. Барсук-медоед подкрадывался к улью, на крыше которого сидела птичка-медоуказчик.
Темное, почти черное дерево «барсука», белая спинка и часть головы, аккуратная, чуть более светлая хижина улья, рыжая, вырезанная из другого корешка птичка…
Выполнено было все изящно и аккуратно, так, что были видны и когти, и глазки, и даже зубы в пасти. И все покрыто лаком для сохранности дерева.
Удивительно?
Ничего удивительного, это – лес. Тот, кто умеет ходить по лесу, умеет видеть его красоту, умеет показать ее другим, уже богат. В лесу можно найти что угодно, от сброшенных рогов до самых причудливых корней, надо только суметь увидеть.
– Какое чудо!
– Вы позволите?
Малена потянула за птичку-медоуказчика. Крышка улья легко снялась, и в ней обнаружилась баночка с медом. Небольшая, но запах…
– Какое чудо!!! Малена, но это же безумно дорого?
– Радость не может быть дорогой, София Рустамовна. Если мой подарок принес вам хотя бы минуту радости – он уже многократно окупил себя.
Принес. Это было видно и по горящим глазам, и по улыбке…
– Я даже знаю, куда его поставить.
Малена тоже знала. Скорее всего, в бильярдную. Там все выполнено из дерева, и деревянная скульптура отлично впишется. Нет, не зря она проглядывала фотографии. Операция «Подарок» прошла успешно.
* * *
Обязательная часть была выполнена, теперь начинался второй акт Марлезонского балета. Может быть, даже более противный.
«И чего так выделываться?» – задумалась Матильда.
«Нувориши, – фыркнула Малена. – Нахватались по вершкам, а что там еще и корешки должны быть – нет, не понимают».
Герцогессе было виднее. А Матильда век бы сюда не пришла. Вот.
Не успела она отойти от родителей, как ее атаковали дети. Хотя дети – название весьма условное, что для Мананы, что для Нателлы.
– Малена, рада вас видеть, – улыбнулась Манана.
– И я рада нашей встрече…
Разговоры, разговоры…
Матильда никогда не слышала столько пустых и бессмысленных, но очень светских разговоров.
Обсудили погоду, природу, медоеда в частности и фигурки из дерева в целом, дамы интересовались, откуда взялась эта прелесть, Малена не стала скрывать. А зачем?
Дяде Вите – польза, а она все равно не собирается продлевать знакомство больше необходимого. Только надо предупредить, чтобы спиртного не везли – обратно тащить придется.
К светской беседе подключались другие дамы, кто-то уходил, мелькнула Анжелика.
А вот и Антон. С мамочкой, разумеется. И какие же выразительные глаза у Ирины Петровны! Большие такие, круглые, особенно когда она поняла, что Малена находится здесь по праву, как спутница Давида Асатиани…
Антон подошел поздороваться. Да, добрый день, в понедельник на работу, разумеется. И Малене было приятно. И вопрос, и забота, и то, что Антон спас ее…
Может быть, это нерационально, но…
Додумать девушка не успела.
Юлия Павловна появилась словно из ниоткуда.
Поздравила, улыбнулась, потом увидела Малену – и скорчила рожицу.
– Фу! София Рустамовна, это вообще за гранью добра и зла. Принимать такое в своем доме… Давид, я понимаю, что поразвлечься всем охота, но тащить маргинальную девицу к матери? На день рождения?
Все замерли.
– Извольте объясниться, – ледяным тоном произнесла госпожа Асатиани.
Юля развела руками.
– Ну, я вот про это… когда отец уголовник, а мать бомжиха…
Малена побледнела. Но пока молчала.
В таких поединках иначе нельзя. Начнешь кричать, оправдываться, отрицать – будет только хуже. Нужен один удар – решительный.
А пока противоположная сторона орет – не становись с ними на одну доску. Чего глупее – кричать, что мои родители не такие или они меня не воспитывали… может, еще и сразу в своем происхождении сознаться? И мишень на грудь повесить.
Матильда даже не вылезала. Это был не ее бой, она просто не справится, не сможет. А Малена выпрямилась, расправила плечи – и повеяло чем-то таким на присутствующих здесь людей…
Порода.
С кости и крови, Домбрийские, герцоги и дворяне, гордость и честь. Это – не сыграешь. Таким можно себя только ощутить, впрочем, не стоит думать, что это дано только дворянам. Достаточно не знать за собой подлых поступков – и можешь смело расправлять плечи. Ты уже не опозорил звание человека.
Но здесь и сейчас Малена словно закаменела.
И краем глаза подмечала все происходящее.
Вот к ней пробивается Давид. Вот делает шаг вперед Нателла, вот остается на месте Манана, они не поддерживают, но и не отвергают, а вот Антон смущается, мать тянет его назад – и он подчиняется. «Я не с ней. Она не со мной. И вообще, я ни при чем».
И словно туго натянутая струна рвется, хлеща по сердцу, вырывая из него кровавые клочья, уничтожая робкий росток любви с корнем.
Герцогесса Домбрийская многое сможет простить мужчине. Но вот этот шаг назад…
Ее мужчина не должен от нее отказываться ни в какой ситуации, хоть тут небо падай. А тот, кто отказался…
Она не местный пророк, чтобы принимать всех сомневающихся, она – Домбрийская.
Слышатся шаги, гости раздаются в стороны, словно боясь коснуться чего-то гадкого, – и почти напротив Малены выталкивают Марию Домашкину. А за ней видно лицо Дианы – довольное, торжествующее, видна Анжелика – эта тоже все знала, на морде написано, знала.
«Суки!!!» – выдыхает Матильда.
Но не вслух. Телом сейчас управляет Мария-Элена Домбрийская. И именно она ждет.
Мария Домашкина оглядывается. Выглядит она ничуть не лучше, чем в тот раз. А запах…
Сногсшибательно? Да, как-то так. Вонь пота, немытого тела, грязных вещей, дешевого дезодоранта и таких же дешевых, помоечных духов. А что? Она ж надушилась?
Почти Шанель. И вещи почти от Версаче.
– Дочка! – Мария Домашкина определяется и топает к Матильде. – Что ж ты с отцом-то так? Не по-людски получается, зачем его сажать-то? Ну подумаешь, погорячился…
Отсутствие зубов у нее во рту смотрится омерзительно. Матильда давно бы ударила.
Но и Мария-Элена ловила себя на мысли, что с радостью отдала бы приказ о повешении. На плечо ей опустилась ладонь Давида Асатиани:
– Кто пустил сюда эту грязь?
«Здесь и сейчас, ваша светлость. Вам выбирать…»
Малена выпрямилась еще сильнее, хотя, казалось бы, куда уж.
– Господин Асатиани, эта женщина когда-то дала мне жизнь. Ради уважения ко мне, если вы его испытываете, не унижайте ее еще больше, чем это сделали ваши подруги.
Раздался громкий выдох.
Да, такого местное общество еще не видело. А герцогесса улыбнулась, печально и понимающе.
– Мы все делаем свой выбор. Выбором моей матери было дать мне жизнь. Связаться с уголовником, уехать за ним, превратиться в… да, превратиться. Моим выбором было учиться, работать, стараться вести достойную жизнь. А выбором нескольких присутствующих здесь дам было потерять человеческое достоинство в попытке отобрать его у других. Не так ли, сударыни?
Взгляд Малены последовательно нашел Юлию, Диану, Анжелику…
И те не выдержали. Покраснели, смутились… они не привыкли играть в эти игры. Вот склоки, слезы, вопль базарной торговки, а потом и сплетни по углам – это привычно. Это понятно, это даже как-то правильно в их глазах. Но – так?
Теперь с отвращением смотрели уже и на них.
– Дочка? – не поняла ничего Мария Домашкина.
– С вашего позволения, господа, я завершаю эту безобразную сцену. – Малена хотела взять мамашу, да хоть за шкирятник, и уйти, но судьба распорядилась иначе.
В тишине раздались торжественные аплодисменты.
Люди расступились, и Малена увидела приближающуюся к ней женщину.
– Ольга Викторовна?
– Добрый вечер, Малена.
Дама-историк была, как всегда, очаровательна, ухожена, а на стоимость ее костюмчика можно и половину архива области выкупить. Следом за ней двигалась дама неопределенного возраста в простом платье. Униформе?
Да…
– Нина, позаботьтесь об этой женщине, – кивок в сторону окончательно растерявшейся Марии Домашкиной. Та уже поняла, что все идет не так, неправильно, но сообразить ничего не успевала. Служанка – или кто она? – подцепляет женщину под руку.
– Пойдем.
- Writer
